Скачать 4.38 Mb.
|
4 Вот истинная правда о Халике Саматове. Многие годы терзалась я мыслью, что напрасно вышла за него, и мнилось порою: еще не поздно, разведись, жизнь так сладка и так хорошо можно устроить ее! Пустое… он увлек меня по своему трудному пути, и я вкусила другую сладость: счастье жить для людей. Теперь он, муж мой, для меня — единственный и неповторимый пример настоящего человека, как бы банально это ни звучало. Думала я никогда не рассказывать о нас, о Халике и о себе… но шли годы, судьба Халика стала моей судьбой, и трое сыновей наших выбрали, не сомневаясь, дорогу отца — тогда я решилась рассказать обо всем. Верится мне: история моя послужит людям. Агрыз—Казань 1970–1971 повесть ардуан-батыр 1 В городе Березники есть памятник. Громадный бритоголовый усатый человек с высокого постамента смотрит задумчиво вдаль. Приходят к памятнику люди, читают надпись, выбитую на мраморе: МИРСАИТ АРДУАНОВ 1886–1959 Читают и думают: есть памятник Пушкину, он — поэт. Есть Чайковскому, он — композитор. Чапаю памятник — герой. Кто же Ардуанов? И отчего поставили ему памятник? 2 Безжалостно ворочала судьба Мирсаита Ардуанова, много носило его по белу свету... С десяти мальчишеских лет пас он богатейское стадо. За поджог дома Хашим-бая, злющего кровососа, посадили его тогда на год в тюрьму. Потом гнул Мирсаит жидковатый еще хребет (не душу!) на казанских пекарнях, рубил дрова, хлеб выпекал, подался в извозчики. Обжениться да изведать тепло и уют семейной жизни он не успел — заполыхала германская война. В царской армии научился джигит малость понимать по-русски, одолел начальную грамоту. Когда сошлись не на живот, а на смерть два мира, бился Ардуанов на стороне красных, за правду и свободную жизнь. Домой с войны воротился только в двадцать первом году. Воротился, а жизнь-то и в самом деле изменилась, жизнь настала теперь человеческая, жизнь теперь перешла к беднякам. Дал ему Совет землю. Паши, борони, сей на здоровьечко! Но сказали скоро ему: «Стой, братец, погоди! Есть еще другое дело...» Разве ж угомонятся так быстро хашим-баи, пившие жадно бедняцкую кровь? Кровососы и мироеды-пауки не угомонятся! Немного времени прошло с тех пор, как отбили адмирала Колчака к краю земли, сбросили вместе с бесславною армией в Японское море, тут вспыхнуло пожарище кулацкого мятежа. Началось с Мензелинска, перевернуло весь Актанышский край, переметнулось и в Карабашево. Напали кулацкие псы-подголоски на след красного бойца Мирсаита. Поймали его в соседней деревне, схватили, сбили наземь и, взгромоздясь сверху, припрыгивая, зверски истоптали сапожищами. Может, отдал бы он богу душу, простясь — после такой зверской расправы — с брен- ным, суетным, желанным миром, да выручило здоровье, могучее, отпущенное ему природой щедро, на пятерых: жив остался Ардуанов. Домой, к жене своей Маугизе, приполз темной ночью, с лицом, похожим на широченный подгорелый пирог, с глазами, закрывшимися, казалось, напрочь. Трудно было признать его в черно-синей, заплывшей кровавой массе, почти невозможно. Жена-то, конечно, признала. Избили Мирсаита чуть не до гибели, однако жив еще курилка. Запрятали с женой горе поглубже да пошли в поле, засевать выданную Советом землю. Все ничего, лишь бы урожай снять добрый, тогда хорошо! И тут не повезло. С самого прихода весны не выпало ни капельки дождя, земля высохла, затвердела, будто каменная. Нагрянула в двадцать первом, обжигая все и вся, засуха, побила хлеба, скот и птицу, поморила людей, учинился великий голодный мор. Ударил он и по Мирсаиту Ардуанову, принес черное горе. Был теперь Мирсаит не сам-один голова, росли детишек двое, да жена, да он — всего четверо ртов. Подержал Ардуанов совет с тюбетейкой, почесал, попросту говоря, крепко в затылке бритом и все же надумал: созвал мужиков из деревень своей родной сторонки, из Старокурмашева, Зияшы да Каентубы, сколотил артель грузчиков, махнул на широкую Волгу, на заработки. Раз уж махнул, решил загрести поглубже: побывала его артель и в Казани, и в Чистополе, и в Сарапуле. Годы проходили трудные, — обливались под кулями жгучим потом мужицкие спины, бороздили кожу на лицах глубокие морщины, а Мирсаита Ардуанова, артель его подстегивало одно — деньги. Нужны были деньги до зарезу, чтобы дом поставить, чтобы скот завести да утварь какую, чтоб зажить наконец человеческой жизнью. Кули на плечах, однако, ящики, мешки да дровяные чурки достатку не давали, на избу пока денег не хватало. Тут и проняло всех сомненье: «А и загнесся тут — денег не наскребешь!» Пора было думать о завтрашнем дне, искать другой заработок. Нашелся и человек, от которого пошло то раздумье. Артель Ардуанова, пятнадцать человек, разгружала на Пермской пристани большую баржу «Волгарь». Проработав часа три, мужики решили передохнуть, чтобы перекусить да набрать еще силушки. Положив на землю только что снесенный с баржи двенадцатипудовый ящик — громадную, обитую досками шестерню, — сели на него рядком, принялись рубать во весь дух. Пища была ничего — подходящая: целый барашек, приготовленный в одном из домов неподалеку от пристани, два глубоких котла картошки да четыре каравая хлеба, — умолачивалась хорошо. Появилась четверть водки, расплескалась по кружкам, выпили ее. Перевели было дыхание и, в настроении уже, загомонили, зашумели, зашутили, когда подошел к ним человек, в кожаной куртке, в картузе, лет этак тридцати. — Ардуановская артель — вы, что ли? — А ежели так, что дашь?! — Хочу на работу к вам, — сказал храбро «кожаный». — Добро! — прогудел Ардуанов. Малость подумав и встав во весь свой двухметровый рост, неторопливо шагнул к человеку. Был тот ему как раз до подмышек. — Добро, однако работка-то у нас, братец, тяжелая. — А работа, она, дядя, везде тяжелая, — не отступал «кожаный». От такой прыти артельщики аж подскочили. — Спытай его, Мирсаит-абзый, спытай! Ардуанов кивнул им, чтоб, значит, сошли с ящика. — Вот, братец, ежли подымешь да снесешь на баржу — возьмем. «Кожаный» и бровью не повел, на ящик даже и не покосился, лишь усмехнулся краешком губ: — Да ты ведь и сам его не подымешь... Парни обалдели, заорали: — Эт-та что за наглость такая! — Вот сморчок, ишо издевается! — Вдарь ему!.. — Так его, перетак!.. Ардуанов поднял разом обе руки, успокоил артельщиков, постоял чуть, затем, крепко, тяжко ступая, подошел к ящику, нагнулся, гэкнув, оторвал его от земли и, удерживая на груди, понес к барже. «Кожаный» в изумленье смотрел, как прогибаются под шагами Ардуанова прочные сходни, молчал, сверкал восхищенно глазами. Случаи такие были для артели не в редкость, оттого о «кожаном» вскоре и забыли подчистую, но дня через три-четыре появился он вновь у барака грузчиков. Мужики шлепали в дальнем конце большого, неприглядного барака засаленными картами, однако, увидев знакомую куртку, живо обступили его, ожидая, видно, какой-нибудь новой потехи. «Кожаный», впрочем, на этот раз был чрезвычайно серьезен. — Может, земляки, хватит вам по пристаням мотаться? — заговорил он неожиданно сурово. — Не пора ли за настоящую работу браться? — А ты кто таков? И чего тебе надобно? — вопросил старый грузчик Бахтияр. — Фамилия моя Нурисламов, звать Нариманом, — отвечал тот дружески. — Сам я казанский татарин. Если думаете, что пришел болтать с вами, ошибаетесь. А вот что мне от вас надо — скажу. Вы мне сами нужны. Артельщики окружили его плотнее. Нурисламов стянул с головы новый картуз, вздохнул, постоял, вытирая лоб с крупными залысинами носовым мятым платком, — будто не было для него дела важнее, — и вдруг просветлел лицом, в глазах вспыхнули искры. — Специальность вам надобна, земляки, — сказал. — Профессия, понимаете? В стране нашей готовятся великие дела. Да, да. Будем строить новые заводы, электростанции. Партия говорит, при Советской власти голодный мужик со своим клочком убогой земли ни черта не наворочает. Нужны тракторы, удобрения на поля, пшеница должна расти на громадных просторах. — Ты, Нурисламов, земляк — так говори толком, шибко долго не агитируй, — пробурчал Мирсаит-абзый. — Рассусоливать ни времечка, ни охоты у нас нету. Вот ты прямо скажи: куда ты нам велишь податься? И к кому, конешно, обратиться тама? Нурисламов, не раскрывая рта, улыбнулся по-детски пухлыми губами. Понравилась ему, вероятно, крестьянская сметка земляка, крепкий, практический ум его. — В Березниках химкомбинат строим. На то есть указ партии. Давай к нам, Ардуанов. — Один али как? — Зачем один, давай с артелью. Сколько вас? — Пятнадцать. — Отлично! А рабочих нам нужно пятнадцать тысяч. Слушавшие до этого тихо и внимательно, артельщики внезапно заволновались: — А ежели осрамят нас там? — Посодют, как пить дать, в лужу посодют! — Ты сегодня здесь, а завтрева вышел весь! — Сорока, одно слово! Ишь затрекотал! Пашшол! Ардуанов повел глазами на ребят — успокоились, поутихли, — тогда, глядя на Нурисламова сверху вниз, он сказал: — Ну, ладно, товарищ. Пусть так. Поехали, значит. А чего, стало быть, мы тама выгадаем? — Вы, Ардуанов, сегодня двенадцать пудов подымаете, и даже легко. Да, а как через пять лет? Сколько вы сможете через пять лет подымать? — воскликнул тот, обращаясь не к одному Мирсаиту, но ко всем притихшим парням. — В Березниках вы получите профессию, станете кадровыми рабочими. Впрочем, я вас не принуждаю. Просто хочу вам добра, вот и все. — Подъемные дадут? — Обязательно. — Погоди-ка тогда. Вот, говоришь, обязательно. А сам-то ты откудова? И кто ты есть? — Я из отдела кадров. Собираю рабочих на стройку. — Давно надо было так-то разговаривать! — Ну, земляк, гляди, ежели не выгорит у нас, пощады не ожидай! Пока артельщики склонились к предложению Нурисламова и разочлись окончательно с пристанями, замысловатое название «Березникхимстрой» успело прочно закрепиться в их речи. А когда артель Ардуанова, погрузившись на пароход, прибыла на место, указанное человеком из отдела кадров, над дверью старенького амбара Уральских солевых заводов, несколько обновленного, впрочем, висела уже вывеска со знакомым словом: «Контора Березникхимстроя». Рядом и вокруг амбара толпились люди с мешками, котомками, при фанерных чемоданах, ржали лошади, скрипели подводы. Шум, гам, что на базаре. Ардуанов пошел узнать, нет ли среди народу земляков, и немало поразился. Оказалось, что еще до химкомбината работало здесь пять тысяч татар и тысяча семьсот из них были из-под Казани. Прибывали сюда и арские, и кукморские, и апастовские, но более всего — из Актаныша. Приезжие одеты в полотняные рубашки, в пестрядинные портки, заправленные в чулки, длинные, из толстого сукна, на ногах желтеют среди пыли новые и поношенные лапти. Люди стоят кучками, о чем-то приглушенно спорят. Завидев выходящего из конторы, окружают его плотным кольцом, расспрашивают страстно. Узнав условия работы и сколько примерно будет денег за нее, прикидывают промеж себя, что к чему, сравнивают с чаяньями; кажись, без обману, авось, статься, и не прогадаем — с такими мыслями идут они своей дорогой. Иной раз мелькнет в толпе красная, сытая морда, добрые сапоги, «пинжак» из хорошего матерьялу; что таких сюда пригнало, какая нужда — один Аллах ведает... Над реками Зырянкой и Талычем копают люди себе землянки. Прошла неделя, нет ли, выкопали уж целый земляночный город. И когда по утрам-вечерам разводили костры, чтоб сготовить похлебку, белесых дымных столбов над речной гладью было не счесть. Долго рассиживаться не дали. Чуть освоились приезжие, как определили им кого пограмотнее в главные, быстро организовали артели. Тут ардуановцам, можно сказать, повезло. К тем пятнадцати мужикам, что приехали вместе из Перми, присоединились еще более ста человек татар и башкир, и стало у них в артели сто семнадцать человек. Выбирать им больно не приходилось — ремесла нужного никто из них не знал, — оттого работали в первые дни куда пошлют. Валили лес, пни корчевали, коряги, хворост, всякий мусор сжигали в кострах. Артель подобралась из людей, всю жизнь занимавшихся черным тяжелым трудом, хлеб привыкли себе зарабатывать силою рук, поэтому норму выполняли исправно. Когда прошел месяц и выдали артели получку да еще подъемные, настроение у всех сделалось хорошее, там и сям образовались даже небольшие компании, пытавшиеся устроить что-то вроде теплого праздничка. Но Мирсаит Ардуанов был не в духе, не нравилась ему ни работа, ни подобные в артели настроения. Земляк Нурисламов звал их сюда, чтобы обрели люди специальность, чтоб научились настоящей работе. А так что получается? И праздник этот тоже: если с каждой получки праздновать, пожалуй, потом и без штанов останешься. Нет, так нельзя. Надо, чтоб и работа, и порядок — все по-умному. Прошло еще время, месяц, два ли, и в народе раскинулся слух: как закончится, значит, работа в лесу, так погонют народ в торфяные болота. — Что теперь, из-за денег ревматизму хватать, так, что ли? — Даешь резиновые сапоги! — Спецовки надоть! Пущай через ту болоту гати гатят, — шумели курганские мужики. Но, пошумев с неделю, угомонились. Никто в болото не гнал, напротив, в амбарах — бывших солеварнях грозных ранее воротил Строгановых — открыли для народа столовую. Потемнелые сосновые бревна внутри тех амбаров мерцали блестками крупной соли, днем артели поочередно обедали, вечерами там же проводили собрания. ...Говорят ораторы о дисциплине, о больших будущих делах, летят слова «профсоюз», «комсомол», еще что-то малознакомое. Прибывшие на стройку слушают терпеливо, против того голоса никто не подает. Каждый думает про себя свою думу, хранит убеждение поперек батьки в пекло не прыгать, боится опростоволоситься и оттого сидит внимательным сычом. Ардуанов свою артель приводит точно ко времени, потом уводит обратно по землянкам. В профсоюз записались всем скопом: слушают напутственные слова, взносы платят аккуратно, далее того отношения с громадным, кипящим, как муравейник, коллективом у них пока не заходят. В начале сентября Ардуанова вызвали к начальнику стройки Крутанову. Артель встревожилась. Для чего бы, а? К добру ли, к худу ли? Каждый по мере ума своего пытается дать Ардуанову совет, в артели молодежи все больше, поэтому к старшему обращаются уважительно: «Мирсаит-абзый». — Ты там гляди, Мирсаит-абзый... это... не бойсь начальников-то, слышь, не пугайся сильно, — говорит парень из Новокурмашева Нурлахмет Фазлыев. — Ты с ними вот так, покрепче, мы, мол, проталериатского классу, а кто, мол, власть брал, рабочий, значит, и того, гидемон, а раз так — подавай нам кантретные условии, и все тут! Должно быть по закону, и пускай не крутится тама, а честно! Неча нам мозги затирать! Его поддерживает и поясняет Бахтияр-абзый: — Тебя, Мирсаит, учить нечего. Своя голова на плечах. Ты за свою жизнь не один пуд соли съел, доверяем мы, в гиблое место не сунешься. А особливо, я скажу, то запомни: с начальниками там поаккуратнее, шибко им, значит, не перечь, чтоб они худого о нас не думали. Сумасброды завсегда башки себе расшибали, и ни хрена у них не выходило, потому ты давай, не гоношись там, потихоньку, полегонечку... — А ежели в болото загонют?! — вскипает супротив него Нурлахмет. |
Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Родился в 1925 году в станице Копанской Краснодарского края. Родом из потомственных кубанских казаков. Отец в 1937 году был арестован... | Номинация «Память бессмертна» Дмитрий Васильевич Сорокин родился 12 февраля 1925 года в деревне Суворово Судиславского района в большой крестьянской семье | ||
Отец Мухамедгариф Мухамедгалимов, уроженец деревни Кушлавыч Казанского уезда, Казанской губернии[2]. Дед Мухамедгалим был муллой. Мать — Мэмдудэ, отец которой Зиннатулла сын Зайнельбашира... | Александр родился 17 мая 1975 года в семье военнослужащего в Эстонии.... Саша в семье был вторым ребенком. Родился раньше отведенного природой срока, в 7,5 месяцев, весил 2кг 400г, ростом 45 см. На 5-й... | ||
Павел Степанович Нахимов родился в 1802 году в семье небогатых смоленских... Провести конкурс рисунков и плакатов на тему: «Мы славим мужество и подвиг Ваш» (7 – 1 кл) | Никита Яковлевич Бичурин выходец из бедных слоев сель- ского духовенства,... Следуя традиции церкви, служителями культа стали и его сыновья — Яков и Иван Даниловы. Отец нашего знаменитого земляка — Яков Данилов... | ||
Книга о воспитании Великий ученый и просветитель Каюм Насыйри родился в 1825 году в деревне Верхний Ширдан Зеленодольского района Республики Татарстан.... | Отечественный мореплаватель: Лисянский Юрий Федорович Ю. Ф. Лисянский родился 2 (13) августа 1773 года в городе Нежин. Его отец был священником, протоиереем нежинской церкви Святого Иоанна... | ||
Курт Гёдель родился 28 апреля 1906 года в австро-венгерском (моравском)... Те, участвуя в семинарах Венского кружка неопозитивизма. В 1934 году совершил поездку в США (Принстонский университет), где прочитал... | Пржевальский (1839-1888) Академии наук и Русского географического общества. Н. М. Пржевальский родился в 1836 году в деревне Кимборово Смоленской губернии... | ||
Биография наш прадедушка, Толмачев Иван Никитович, родился 20 января... Данный реферат посвящается моему предку – прадедушке Толмачеву Ивану Никитовичу | Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Ламарк, чье полное имя звучит следующим образом Жан-Батист-Пьер-Антуан де Моне, шевалье де Ламарк родился 1 августа 1744 года в Базентин-ле-Петит.... | ||
Модернизация Родился 10 июля 1950 года в поселке Успенка Жана-Аркинского района Карагандинской области в семье шахтере, чеченец. В 1966 году окончил... | Биография Родился в семье судьи Отто Гильберта, в городке Велау близ... Дави́д Ги́льберт (нем. David Hilbert; 23 января 1862 — 14 февраля 1943) — выдающийся немецкий математик-универсал, внёс значительный... | ||
Внутренней ужъёсъя министерство министерство внутренних дел по удмуртской республике Город Глазов является центром административного района Удмуртской Республики. Статус города был присвоен в 1780 году | Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Родился в Москве, в обедневшей дворянской семье. Божедомка. Отец – врач. Религиозность матери. Няня. Строгое воспитание. Детские... |