Пьесы исхаки на тему интеллигенции аспект «новой драмы» Диссертация на соискание ученой степени кандидата филологических наук
Скачать 2.74 Mb.
|
В ПЛЕНУ БЫТАНачинается третье действие пьесы. Герой подошёл к решающему этапу своей жизни, когда проверяется жизненность, дееспособность его идеалов. Чтобы ответить на этот вопрос, автор должен был столкнуть своего героя с тиной повседневной, обыденной жизни, которая его окружает. И опасность духовной эрозии, угроза утраты героем своих идеалов становится постепенно всё более ощутимей. Этот-то конфликт между высшими потребностями духа и гнетущей этот дух косной вещественностью и прослеживается в последующих частях пьесы. В том-то и драма молодого человека с задатками, что он не в силах преодолеть тягот земной жизни, как глава все более разрастающегося семейства, он должен нести весь круг материальных, житейских забот, думать о благополучии своих близких. Вместе с тем он ведь еще – и источник пищи духовной, его задача – нести в народ свет знаний, науки. И сам факт своего вступления в брак он оценивает как шаг, который должен приблизить его к его главной жизненной цели: «Сегодня я добавлю ещё одного человека в ряды служителей народного дела. Сегодняшний день – исторический день в моей жизни, это будет самый замечательный день и для всей округи, на пути приобщения её к начаткам просвещения и науки». И эту-то задачу, бок о бок с ним, будет выполнять хозяйка его очага – его молодая супруга. Эти слова Салиха – не просто выражение его личных представлений насчёт предназначения Марзии. Жена учителя, муллы, как самых авторитетных людей на селе, в том числе и по степени их образованности, обязательно была также и наставницей, учила грамоте женскую половину школы – мектебе. Такова была исторически сложившаяся традиция. Шариат в его ортодоксальной форме налагал запрет на саму возможность общения женщины с «чужим», в том числе, конечно, и с учителем-мужчиной. Но с другой стороны, тот же запрет выполнял и своеобразную канализирующую функцию. Он способствовал естественному перетеканию женской энергии в остававшуюся свободной образовательно-просветительскую сферу. Процесс школьного образования, проходивший, таким образом, в строго раздельной форме, выработал в языке даже специальное терминологическое обозначение – «устабике». В переводе на русский язык оно обозначает – «искусная женщина, наставница, воспитательница» – титул, заключающий в себе несомненный культурно-исторический, позитивный, положительный смысл. Вот этот-то титул «устабики» и должна будет носить теперь избранница нашего героя как жена и единомышленница самого просвещённого на селе человека – учителя-мугаллима. Но для выполнения этой высокой миссии сама «устабике», естественно, должна быть носительницей немалого уровня образованности и культуры. Вот Салих, прямо на другой день после свадьбы, и начинает предпринимать усилия, чтобы "образовать" свою супругу. Но дочь простого мужика, привязанного к земле, Марзия полагает, что ей достаточно и тех мизерных знаний, что она получила, проходя школу самого первоначального образования. И она никак не может преодолеть свою инерцию, подняться на уровень, которого требует от неё её новое положение. Она просто не приучена к работе мысли. И это внутреннее сопротивление, которое она ощущает в себе, садясь за очередной «школьный» урок, мотивированное обстоятельствами, в которых проходило её воспитание, придаёт её образу редкостную достоверность, о которой в один голос будут говорить все критики. Таков, в частности, урок географии, который даёт ей Салих и на котором она никак не может сосредоточиться. Особенно её удивляет, что земля-то, оказывается, круглая и что она вращается вокруг солнца. «Как вращается? Почему в таком случае не рушатся дома? Нет, не говори глупостей! И почему тогда не разливаются моря? Такое возможно лишь в день светопреставления». Нет, не будет она забивать себе голову, изучать подобные глупости. Тогда Салих пытается воздействовать на неё через художественную литературу, читает ей пьесу «Брак с тремя жёнами». Это произведение, считает он, является более доступным в сравнении с сочинениями других писателей. Но и это начинание не приводит к успеху. Её не устраивает как раз жизненная достоверность пьесы: «Разве я не слышала подобных выражений? Ничего интересного. Раз увлекательное чтение, как ты говоришь, я думала, что услышу про диковинные подвиги богатырей». Вот сказочный «Саид Баттал», которого она обожает, его история – это другое дело, вот что она хотела бы услышать. Таковы реальные предпочтения человека из народа, воображение которого может привлечь лишь чудесный, фантастический мотив, но вовсе не жизненная правда показанного в литературе характера. Итак, и художественная литература не в состоянии расшевелить Марзию, пробудить в ней интерес к учёбе. Салих напоминает, что строительство школы для девочек идёт к концу и что ей нужно набираться знаний, учиться, чтобы вести уроки, подобно тому, как он ведёт их в своих мужских классах. Но Марзия уверена, что начатки грамоты, чтобы, «учить деревню», как она презрительно отзывается о детях своих же односельчан, у неё есть. Пусть только Салих преподаёт ей «книги со смыслом» («мәгънәле китап»), вроде того же «Саид Баттала», новые методы там, реформы – не для неё. Урок, рассчитанный на то, чтобы образовать будущую мугаллиму, постепенно переходит в обычную семейную, бытовую сцену. Марзия «утомилась», постигая премудрости наук. Она собирает на стол, муж её просматривает газеты. Но обозначившееся отторжение супругов продолжается. Оно проявляется теперь в характере их предпочтений. Салих радуется сообщению газеты о медресе высшего типа, которое предполагается открыть в Бахчисарае, в Крыму. Марзия же говорит о чае, который стынет нетронутым в стакане. «Чайный сюжет» имеет свою, внутреннюю драматургию. Слова мужа о медресе вызывают неприкрытое раздражение Марзии – что у тебя есть сын, чтобы посылать туда на учёбу, когда в семье одни дочери? Она не может ни поддержать духовные запросы Салиха, ни привлечь к себе его внимание, вызвать его к столу. Ситуацию обостряет появление новых участников действия – старухи-соседки и тёщи Салиха – Гайнелхаят. Первая приходит с выгодным, на её взгляд, деловым предложением. Салих получает в дар овцу богатой черкесской породы, полмерки ржи да ещё и шубу в придачу. С его стороны нужна совсем незначительная малость. Он должен будет соблюсти нормы мусульманской обрядности, когда придёт срок проводить в последний путь их односельчанина Габдельсаттара, находящегося сейчас при смерти. Ещё более ощутимую выгоду для молодой семьи может принести идея, которую формулирует Гайнелхаят. Рядом со зданием школы он должен открыть магазин, чтобы заняться торговлей. И отец Марзии готов оказать молодой семье свое содействие. Сруб, который он приобрёл, сразу же перейдёт в их владение, если только Салих даст своё согласие. Но молодой служитель нации неколебим в своих убеждениях. Он не собиратель подношений в память о покойниках, не торговец в храме школьных знаний, но хранитель света, который источает этот храм вокруг. Так держит себя Салих на людях. Но, оставшись один, он испытывает немалые сомнения. Неужели его женитьба на Марзии была ошибкой? Как быть, если её интересуют одни тряпки, как сохранить в чистоте свои идеалы? Так создается правда человеческого характера, мотивированная давлением груза всей массы окружающих героя жизненных, бытовых обстоятельств. Набор реалистических деталей, создающих впечатление полной достоверности сценического действия, усиливается в дальнейшем. Теперь в центре авторского внимания семейные, бытовые заботы Марзии. На сцене, изображающей внутренний вид деревенского дома, она одна, в люльке – её маленькая дочь, которой она напевает колыбельную. Таким образом, сразу меняется ракурс, в свете которого показывалась грубоватая Марзия. Изменения произошли и во внешних обстоятельствах. Женская школа построена и занятия в ней ведёт настоящая учительница. Марзию отверг сам Салих, ввиду её совершенной несостоятельности. Выясняются и дополнительные детали, которые всё более обостряют разлад, наметившийся в семье Салиха. Оказывается, с одобрения меценатов, которое, соласно предписаниям шариата, было обязательным, он сам заходит в женские классы, проверяет знания учениц, ведёт беседы на газетные темы. Обо всём этом докладывает услужливая на разного рода сплетни соседская старуха. Она-то и доводит до предела и без того напряжённое состояние Марзии. Оказывается, вот в чём причина столь долгого отсутствия мужа – он бывает в женских классах, видится с учительницей, даёт ей газеты. Она же целыми днями одна, в заботах по дому, уходу за ребёнком. Так происходит незамедлительный взрыв, едва Салих успевает переступить порог своего дома. Обоснованный ситуативно, гнев Марзии подогревается ещё и темнотой, узостью её кругозора: «Я, дура, с утра и до вечера сторожу его дом, а он чаи распивает со своей учительницей! Как я должна выдержать этот позор? Как снести подобное унижение? Если бы хоть она (воображаемая соперница–А.К.) походила на человека порядочного происхождения. А то ведь родилась и выросла в нищете» (Курсив наш – А.К.). И, чтобы отстоять своё ущемлённое достоинство, она, как полагает, в свою очередь, обязательно должна нанести ответное оскорбление. И она действительно начинает обвинять Салиха в его плебейском происхождении: «Ты разжирел, вот в чём дело! Шесть месяцев откармливали тебя мои родители. В жизни ты не видел подобного. И таким-то образом ты выражаешь свою благодарность?» Салих возражает. Марзия неумолима. Она всё продолжает свои обвинения, теперь - уже от имени взятых в союзники родителей: «Ведь они воспитывали меня как невесту для священнослужителя, муллы. Они и думать не могли, что выдадут меня за оборванца, который к тому же будет насмехаться надо мной, бегая к другой». Салих, естественно, стремится оградить себя от этого унизительного для его достоинства выпада. Сдержанно-официальный тон, в котором ведёт свою речь Салих, в ответ на подобную грубость, выгодно отличает его от взбалмошного поведения его деревенской половины. И в то же время он прямо демонстрирует свою готовность на самые решительные действия: «Если ты столь знатная, Марзия туташ, то зачем тебе было выходить? Насильно тебя никто не брал, силою не держу!» «Ах вон как! – снова взрывается Марзия. – Хочешь развестись, чтобы жениться на новенькой? Нетушки! Пусть она притормозит, твоя учительница». Так умело вычерчивает Исхаки характер своей героини. Он, этот характер, способен и к крайнему всплеску эмоций, и к тому, чтобы «притормозить», избежать опасности окончательного разрыва. Не хочет, конечно, этого разрыва и уравновешенно-разумный Салих. Каждый из супругов вносит теперь свою долю поправки в своё поведение. Марзия говорит, что она просто ревнует его, потому что любит его. И Салих, конечно, тоже отнюдь не думает менять её на какую-либо другую, пусть даже и учительницу. Супруги вступают в мирную фазу своих отношений – с чаепитием, с планами на будущее, в том числе и по учёбе, против которой не возражает теперь и сама Марзия. Но оказывается, что образ мыслей, определяющий линию человеческого поведения, не подвержен столь быстрой перестройке. Вполне искренняя в своём желании учиться в минуту наступившего согласия, Марзия никак ещё не представляет, сколь это трудное дело – преодолеть свои привычки. Уже и чай выпит, пора приступать к занятиям, чтобы поддержать наступившее согласие в семье. Но Марзия всё медлит. Она пускает в ход все хитрости, в том числе и чисто женские: «Послушай, миленький, давай на сегодня оставим. (Со значением). Я очень устала. Вот, бог даст, завтра и начнём по-настоящему». И потом снова: «Ведь и ты тоже вконец устал» и т.д. Столь привлекательный в финальной сцене IV-го действия семейный, фамильный мотив лишь усугубляет драматическое положение, перед которым оказался сельский учитель. Под давлением жизненных обстоятельств, раскрытых во всей их реальной, психологической достоверности, идеалы Салиха подвергаются всё большей опасности. ДРАМА УТРАЧЕННОГО ИДЕАЛА Заключительное пятое действие пьесы демонстрирует нам уже свершившийся факт. Салих незаметно для себя усвоил психологию, которую так настойчиво втолковывала ему его супруга – он превратился в заурядного обывателя. И это показывается на целом ряде примеров, начиная от внешнего облика, поведения персонажа и до деталей окружающей его обстановки. Интерьер избы со свисающими с потолка зыбками детей, неустроенность, неуют, отмечаемые в авторской ремарке, – всё это одновременно показатели и внутренней нескладицы в душе главного персонажа. Композиция действия, расстановка действующих лиц, авторские ремарки – весь этот внешне-структурный ряд имеет внутренне содержательный характерологический смысл. Таково начало действия, когда Марзия произносит свой весьма пространный монолог. В нём-то и выявляется эта атмосфера деревенской, внеинтеллигентской, мещанской жизни, в которую теперь погружён Салих. Марзия между тем чрезвычайно довольна собой и установившимся укладом своей жизни. Званые обеды, от которых на версту готов был бежать прежний Салих, приглашения нужных людей, желание поставить на место гордячку-соседку – вот какого уровня интересы полностью заполняют её повседневный мир. Высказав всё это и дав указания по дому, которые должен выполнить безропотный Салих, она удаляется со сцены – идёт навестить родителей. Меняющиеся затем картины лишь иллюстрируют мысль, заключенную в этой директивной речи героини. Оставшись один, Салих провозглашает своё новое кредо – сначала нужно укрепить собственное благополучие, а потом уже думать о других. Приходит рассудительно настроенный сосед Салиха – Закир. Он интересуется – о чём пишут газеты. Но Салиху не знает, он попросту забыл приобрести их во время своей поездки в город. Эти мотивы фокусирует в себе центральная картина действия, получающего таким образом своё естественное завершение. В двери Салихова дома стучится не сосед как перед этим, не мужик-проситель, но посланник высокого мира культуры. Это его однокашник по учёбе, друг его юности, безупречный, соответственно семантике своего имени, высокоучёный Фазыл. Этот эпизод – один из важнейших в идейном замысле автора. Он позволяет бросить целостный взгляд на проблему духовной эволюции персонажа, совместить в едином сюжете прошлое и настоящее как две крайне противоположные вершины в истории его идейного развития. Ретроспективный взгляд на Салиха, личность которого так высоко ценили его единомышленники, от имени которых выступает Фазыл, оттеняет драматизм коллизии, в которой оказался персонаж в настоящую минуту. Фазыл гневно бичует, стыдит. Салих робко оправдывается, возражает. Характерна уже первая реплика, которую бросает Фазыл как рупор авторских идей, едва он почувствовал атмосферу, в которой живёт Салих. «Что с ним случилось? Совсем другой человек, – размышляет он, оказавшись на минуту один. – Дом его насквозь пропитан запахом курдючного сала» (Курсив наш – А.К.). Подкожная жировая масса, горой возвышающаяся над крестцом курдючной овцы, – это результат процессов чисто физиологического свойства, отложение грубой бездуховной материи на теле животного существа. Нарочито приземлённая, «курдючная» метафора Фазыла прямо накладывается на облик человека - самого хозяина дома. В его душе образовались такие же уродливые наросты, безразличие, равнодушие к духовно-нравственным ценностям жизни. И эти болезненные внутренние метастазы источают испарения такого же свойства, что и резкий запах курдючного сала, который бьёт в нос только что появившегося здесь Фазыла. Однако же, боясь впасть в односторонность, он пытается разговорить Салиха, которого он знал совсем другим. Но ни на один из своих вопросов, в решение которых мог бы вложить свою лепту Салих, как единственный носитель культуры на селе, он не получает удовлетворительного ответа: «Самообразованием ты не занимаешься, над образованием своей супруги не работаешь, не имеешь касательства к нуждам сельского люда, не объясняешь им, сколь значим сегодняшний момент нашей жизни». И он принимается стыдить, корить, бичевать Салиха. Подобное направление сюжета исподволь мотивирует дальнейший событийный ряд пьесы. Поэтому обличительные инвективы Фазыла, мотивы, которые он при этом старается отыскать, должны быть развёрнуты сюжетно. Эту необходимость в полной мере реализует Исхаки, развёртывая сцену горячего объяснения друзей, чьи дороги, оказывается, разошлись в разные стороны. «Там, в Казани, – заявляет Фазыл, – мы верили – этот край целиком в ведении Салиха. Он там, как яркая звезда на небосклоне, сколько людей в народе мы просветим через его содействие. И вот всё развеялось в прах. Эх, Салих, Салих! Где твои прежние верования, где твои надежды?» Таким образом, несомненные потенциальные человеческие качества, которыми был наделён Салих, лишь усиливают недоумение, которое испытывает Фазыл при виде картины этого морального прозябания своего друга. Многообещающе-талантливый молодой человек, «искромётный Салих» в прошлом – «очкынлы Салих» – и опустившийся ныне, «сытый мещанин» – это всё тот же Салих. И этот контраст между потенциально прекрасным, возможным и действительным, реальным положением вещей настолько разителен, что нервы Фазыла не выдерживают. Он рыдает, не в силах выдержать этот удар – видеть картину духовной деградации человека, способности которого все они так высоко ценили. Такая реакция, в свою очередь, явилась полной неожиданностью для самого Салиха. Дрожащим от волнения голосом он бросается успокаивать Фазыла, но тот не отзывается, слёзы не дают ему говорить. Так, волны эмоций, идущих от одного персонажа, сливаются с идущей с ней вровень эмоциональной волной другого. Происходит удвоение эффекта эмоциональной выразительности происходящего действа. Две родственные и, однако же, отдалившиеся друг от друга натуры сошлись в переживании единой для них ситуации, связанной с проблемой нравственного выбора. «Вспомни, Салих, мысли, с какими ты прибыл сюда. Вспомни того Салиха, который во всякое дело был готов вложить свою душу («эш өчен үлә торган Салих»). Что случились с тобой?… Ты…» По лицу его текут слёзы, с большим усилием: «Неужели ты навсегда вышел из человеческого разряда? Нет, я не могу этого понять, не могу». Садится на стул и плачет, приложив к глазам платок. Салих стоит как вкопанный». Детали, охватываемые авторской ремаркой, преследуют одну цель – акцентировать внимание на характере психологического процесса, последовательности его протекания. Приостановив на минуту течение внешнего действия (ремарка), автор снова даёт ему ход в форме продолжающейся фазыловой речи. «Это ведь смерть, Салих, – говорит он, – И похуже, чем смерть физическая. Это смерть души». И снова ремарка, внимание к текучести психологического процесса, всеохватно-единого в своём наполнении для них обоих – действительно родственных, близких в недавнем людей. Теперь слово берет Салих: «Дрожащим голосом: «Фазыл! Фазыл!» (Фазыл не откликается. Плачет. Салих подходит к нему, обнимает за голову). «Фазыл! Фазыл!» (Фазыл неподвижен) «Я… обдумал, я ухожу». Так мотивируется важнейший итог духовной эволюции личности. Он, этот итоговый прорыв, – результат эмоционального потрясения, вызвавшего смещение самых глубинных пластов человеческой души, терзаемой мыслью о своей безысходности. И вот новый мотив в развитии сюжетного действия. Выразитель идеи морального долга, Фазыл выполнил свою миссию, он разбудил Салиха, затронул самые глубокие струны его души. Теперь он удаляется со сцены – за опущенной ширмой для него приготовлена постель. Салих остаётся один. Ему предстоит самое трудное – осмыслить, как ему жить дальше, ввиду открывшейся ему теперь правды на свою истинную суть. Продолжать оставаться в прежнем своём виде, неся клеймо сытого мещанина, как справедливо определил его мироощущение Фазыл, или же, отбросив эту видимость жизни, попытаться встать на другой путь? Кажется, что сама внешняя, реально-бытовая атмосфера естественным образом «ложится» на этот внутренний мир персонажа. Уже глубокая ночь с её уснувшими звуками, ничто не мешает уйти в себя, услышать голос своей разбуженной совести. И в то же время эта, убедительнейшая в своей внутренней мотивированности, психологическая картина есть и самая трудная для своей пластически-зримой материализации на сцене. Ситуация нравственного пробуждения персонажа, перед зрелищем которой мы оказались, оставляет исполнителю единственное психологически достоверное средство. Это средство – субъективное авторское слово, принявшее форму самой нелицеприятной, но и самой объективно-точной самооценки, самобичевания, верно, что заблудшей, но и глубоко страдающей, мятущейся души. И чтобы привести к должному результату, венчающему собою целое сценическое представление, оно, это слово, должно иметь все элементы, составляющие драматически развивающегося действия. Возможности именно такого слова и демонстрирует Исхаки в заключительном монологе Салиха. Речь «для себя», которую произносит персонаж в этом эпизоде, это одновременно речь-представление, где единственным героем и актёром-исполнителем является сам её автор – мугаллим Салих. В этом необычайная трудность задачи, которая ложится на его плечи. Свои раздумья Салих начинает с вопроса, обращенного к самому себе: «Что приключилось со мной? К чему я пришёл»? Он помнит слово, которое он дал Фазылу, но далеко ещё не убежден в окончательной верности принятого им решения: «Что же со мной приключилось? Я действительно стал новым человеком, каким был прежний Салих? (Призадумавшись) Нет! Нет! Я всё ещё этот, мужицкий зять Салих! Салих, который, наподобие татарских мулл, тратит своё время на трапезы за мусульманские требы». Мотив вины, завладевший его сознанием, непростительное забвение идеалов своей юности, которое он допустил, особенно наглядны ему ввиду самоотверженной деятельности, которую развернули его товарищи там, в Казани. Об этом-то столь горячо и говорил ему перед этим Фазыл, убеждая его бросить, оставить эту жизнь. Все они там – в гуще большой народной жизни, он же здесь, как в болоте, погряз в быту, в плену мелких семейных дрязг. «С утра и до вечера я ругаюсь с женой. Впереди у меня тупик. Я утратил человеческий вид. Эта проклятая жизнь и эта мужицкая дочь, на которой я женился, выбили меня из строя». Не зная, что предпринять, он в волнении начинает ходить по сцене (ремарка автора). «Возможно, я встану в строй потом? – подхватывает он ход своих мыслей. – Потом?.. Что я буду делать? Уеду в Казань? А жена? А дети? Нет, это невозможно, у меня нет надежды на будущее». И это самобичевание, когда он приходит к одной мысли, потом к другой, чтобы снова отвергнуть её, продолжается бесконечно долго. Монолог Салиха занимает целых три страницы печатного текста, что, конечно, трудно укладывается в границы реально исчисляемого сценического течения времени. Поэтому у зрителя, вглядывающегося в это безостановочное течение мыслительного потока, при отсутствии сценического движения, естественно, может сложиться впечатление однообразия, а затем и неизбежного отторжения от сцены. И этот бросающийся в глаза диссонанс, противоречие между динамикой процесса внутренних переживаний героя и внешней статикой сюжета, автор снимает через указание на действия, которые его герой намеревается предпринять. И они у него, намечаемые действия, беспрерывно меняются – в соответствии с новым решением, к которому он приходит в ходе своих раздумий. Отсюда невиданное, небывалое ни в одной из пьес драматурга, огромное число авторских ремарок. Их в этой сцене двадцать восемь! Таким путём автор стремится к соблюдению должного равновесия, паритета между психологическим и чисто внешним, сценическим действием. Продолжим рассмотрение перипетий, через которые проходит мысль нашего героя. Жизнь для него потеряла смысл, он утратил свой идеал, следовательно, не стоит жить. Далее следует целая серия авторских ремарок, оттеняющих этот напряжённейший драматический смысл салиховой речи. «Из ящика стола вытаскивает револьвер, замешкивается. Берёт револьвер в руки. Пробует приложить к виску». Это один виток в движении его мысли. Но здесь взгляд его переходит в сторону, где висят люльки детей. Значит, он должен жить, чтобы вырастить, поставить на ноги следующую за ним смену – револьвер откладывается в сторону. Но поиск далеко ещё не закончен. Неужели жизнь дана ему только для этой функции – породить новую жизнь – одну, другую, третью? Нет же: «Я призван к труду. Трудиться, во имя чего? Во имя народа!» И снова мучительно-неразрешимый для него вопрос: «Как трудиться? Я уже не верю в труд. Я ни во что не верю!» «Не веришь, то незачем и жить! Незачем», – вторит ему другой голос. И новая серия ремарок о действиях, когда Салих готовит себя к этой страшной акции самоубиения. «Берёт револьвер. Рассматривает. Поднимает к виску» и т. д… И постепенно, завладев его сознанием, призрак смерти начинает вырисовываться перед ним во всей своей грозной всеуничтожающей силе. Это самая вершинная точка во всей салиховой речи. По внутренней напряжённости она напоминает психологически сходный момент переживаний толстовского князя Андрея накануне Бородинского сражения с его лейтмотивом: «Всё будет. А меня не будет». «Завтра будет рваться наружу гудящее пламя из забитой охапками шелестящей соломы печи. Меня не будет, – размышляет здесь отчаявшийся мугаллим. – Завтра, держа в руках свои сумки, продрогшие от мороза дети соберутся в здании школы. Меня не будет. Словно драгоценные камни, переливающиеся в лучах зимнего солнца, выглянувшего будто лишь затем, чтобы разрумянить девичьи лица, будут играть своими блестками снежные узоры. Меня не будет. Весь аул будет гудеть в оживлении. И всякий - радоваться, наслаждаться жизнью… Меня не будет…» Талант Исхаки, психолога и художника слова-живописца, выступает здесь во всей своей неоспоримо наглядной очевидности. Душевная тяжесть, которая подвела Салиха к самому краю черты, растёт по мере того, как он перебирает в памяти – с чем он расстается, от чего уходит. Последний взгляд оказывается и самым проницательно-чутким, он вбирает жизнь во всей гамме её цветовых, звуковых оттенков и красок, в калейдоскопе сменяющихся человеческих лиц. И вся эта живописная, звуковая кипящая картина жизни стягивается у него к своей единой фокусной точке. «Весь аул, всякий, каждый», в его представлении, «будет гудеть в оживлении», радоваться, наслаждаться жизнью, а его не будет. Прекрасный, чистый голос жизни и мрак, холод небытия, скрестившиеся в единой точке, – такова пограничная психологическая ситуация, в которой оказался персонаж и которая всё более сжимает, сплющивает его мозг. И вот разрядка – неудержимый поток слёз, наконец, снимает, ослабляет это сверхнапряжение, накопившееся в состоянии пограничья между жизнью и смертью. Эпизод «рыдающий Салих» – центральный в цепи драматических метаний героя в финале. Он рисуется в пьесе как процесс, имеющий свои периоды подъёма, постепенного спада и рецидивы нового усиления. Таким-то путём, через вычленение в системе авторских ремарок целого ряда переходных ступеней в движущейся картине психологической жизни и достигается впечатление художественной достоверности. «Нет, нет, – заявляет он, перестав лить слёзы. – Я хочу жить, жить! (Отбрасывает револьвер. Во весь голос). Я тоже хочу жить в гуще людей. (Вскакивает с места). Жить, радуясь, как радуются жизни дети. (Снова начинает рыдать в голос. Спустя немного, начинает вытирать слёзы). Всё. (Вскакивает с места). Довольно. Я ухожу». И, наконец, логическое завершение этой динамики внутренних исканий: «Я ухожу из этой жизни… Ухожу навсегда… Ухожу, чтобы обрести смысл жизни». Значимость этого заявления подчёркнута у писателя даже чисто графически. Отточие, означающее паузу между короткими фразами героя, – знак крайнего напряжения, с каким даётся ему его итоговое решение. Но вот самый финал, связанный со словами Салиха об уходе. В отличие от внутренне-психологического течения предшествующей сцены, всё здесь принимает внешне-стремительный, динамичный вид. И такая смена ритма действия мотивирована длительностью самого процесса, в течении которого вызревала в душе героя его мысль – решимость навсегда отбросить свою прошлую жизнь. Степень долго копившегося в душе внутреннего накала переживаний диктует теперь и форму реализации, выход из этого сверхнапряжения. Отсюда быстрота, стремительность предпринимаемых героем действий: «Сев за стол, начинает быстро писать, один за другим пишет два письма, вкладывает их в конверт и начинает одеваться». Перечень действий продолжается: «Одевает шубу, идёт, останавливается». И, наконец, сказав последнее «прощай», он навсегда покидает сцену. Эту психодинамику персонажа, на которого нацелено всё внимание зрителя, подхватывает динамика пришедшего в движение сюжета. На сцене появляются другие персонажи – Фазыл, Марзия, встревоженные исчезновением Салиха. Просыпаются дети, шум, крики. Так, умело реализуя саму природу драмы, – психологически насыщенный монолог, сменяющее его драматическое действие, дающее в свою очередь, ход внешнему сюжету, – через эти сознательно регулируемые переходы в темпо-ритме зрелища, которое он рисует, Исхаки добивается впечатления достоверности совершающегося на сцене действия. Психологически убедительно выстроено и последнее слово Салиха, прощающегося со своим домом, прежде чем шагнуть в ночь, в неизвестность. Первая его мысль – о детях, перед которыми он чувствует свою вину и слёзно молит о прощении: «Прощайте, дети! Прощайте! Не осуждайте меня!» (Плачет). «Простите мою вину!» (Останавливается, коснувшись рукою лица)». Обращение к Марзии, на плечи которой он, фактом своего ухода, сбрасывает все свои обязанности – кормильца семьи, заботы по дому, по воспитанию детей, поддерживает этот глубоко человеческий тон – тон покаяния за свою неудавшуюся жизнь. «Прощай, Марзия. И ты прощай! Прости меня за мою вину! За слёзы, которые тебе придётся тебе лить без меня». Не оставляет он без внимания и свою школу, аул, где прошли три года его жизни, своего друга Фазыла... И здесь он делает паузу, означающую решительный поворот его мысли. Авторская ремарка: «Очень тихим голосом». Проникновенно-волнующая, лирическая интонация героя, заключенная в самой ритмике, стилистике его речи, где и постоянный рефрен с ключевой для него формулой «прощай», и длинный ряд имён-обращений, и единый синтаксис (синтаксическая параллель), обрывается в авторском указании: «Очень тихим голосом: «Прощай злосчастная старая жизнь, что искалечила меня и не перестаёт калечить других!» Это последнее слово Салиха, слово-обвинение, право на которое он выстрадал ценою собственных моральных терзаний и ошибок. И произносит он их «для себя», с особой интонацией личной, внутренней убеждённости, не нуждающейся в приёмах внешней аффектации. В этом смысл авторской ремарки: «Очень тихим голосом». История Салиха закончена, начинается переживания семьи, встревоженной исчезновением своего кормильца. Через дверь, оставшуюся неприкрытой после Салиха, в комнату врываются клубы холодного воздуха. Ещё не опамятовавшийся после сна, продрогший от охватившего избу холода, Фазыл и появляющаяся вслед за ним Марзия в полной растерянности. Лишь бросив взгляд на стол, Фазыл замечает на нём конверт, помеченный рукой Салиха, и принимается читать. Эффекта драматизма в этой сцене, разумеется, нет. То, что читает Фазыл, уже известно зрителю – Салих уже реализовал своё решение об уходе. Единственный источник драматизации финального действия здесь – это реакция Марзии, вовсе не подозревавшей о том, откуда могла исходить угроза благополучию её семейного гнезда. И эти возможности, которые предоставляет поворот сюжета, когда в центре зрительского интереса оказывается женское лицо, выступающее теперь в своём исключительно лишь природном, материнско-естественном качестве, в полной мере и реализует Исхаки. Уход Салиха прозвучал для неё, верно грубовато-недалёкой, но по-своему крепко привязанной к мужу, простодушной женщины, подобно удару грома. Она прямо-таки вылетает на сцену – «йөгереп чыгып», – едва прозвучали слова Фазыла: «Куда ушёл?» И тут же – новый взрыв: «Она плачет навзрыд». К её рыданиям присоединяются голоса детей. «Как буду я справляться с этими детьми?» – естественнейший в этой ситуации вскрик женского сердца Марзии, оказавшейся перед жестоко-неумолимым фактом – она теперь одинока. Так движется эмоциональная волна сцены. Начавшись с Марзии, она получает толчок в результате реакции детей, затем следует новый импульс, который придаёт ей всё та же, потерявшая себя, Марзия. «Фазыл стоит как вкопанный» – совершенно потерянный, поражённый зрелищем крайнего драматизма ситуации, которую он невольно спровоцировал своим появлением в доме Салиха. Так, отступление, отход в сторону, осуществляемый в виде подобной авторской ремарки, одновременно оказывается и формой углубления в суть, в ощущение крайней остроты переживаемой героями коллизии. И, наконец, вершинная точка действия, которая одновременно является и кульминацией всей пьесы в целом. К ней Исхаки умело стягивает все средства, которые у него имеются как у автора-драматурга. В первую очередь, это действие (клич-обращение героини к исчезнувшему невесть куда Салиху), затем – фиксируемая автором форма его протекания и, наконец, результат, реакция окружающих на этот возглас. Получается, идущая из разных источников, трёхкратно усиленная форма эмоционального воздействия. Распахнув дверь, Марзия бросает в ночь: «Вернись, Салих, вернись! И газеты будешь читать, и видеться со своей мугаллимой. Только вернись»! Незамечаемый самой героиней элемент комизма в её мольбе, обращенной к потонувшему в пространстве мужу, готовность женского сердца встать на жертвенный путь компромисса и уступок – это и есть истинная правда души, которую сумел выявить Исхаки в облике своей героини. Неподдельная искренность, голос боли, который звучит в интонациях Марзии, освобождает её от известной примеси комизма, который был присущ её характеру вначале. Определённо – здесь она несёт в себе черты, присущие персонажу драматического склада. Отсюда и дополнительные оттенки, которые приобретает в пьесе её финальная сцена. Авторская ремарка рассчитана здесь на фиксацию глубоко бытийного смысла ситуации – крик героини тонет в пустоте: |
Похожие:
 | Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук. Саратов, 1974 Котюрова М. П. Лингвистическое выражение связности речи в научном стиле (сравнительно с художественным) : Автореферат диссертации... |  | Обучение рефлексии в «offline» и «online» коммуникации на курсе «Организационный... Ание ученой степени кандидата филологических наук (Иванова И. Г., Васильева Н. И., Балышева К. А., Митрофанова Т. А., Романова Е.... |
| Гомеостатическая функция почек и состояние гемодинамики после водно-солевых... Ание ученой степени кандидата филологических наук (Иванова И. Г., Васильева Н. И., Балышева К. А., Митрофанова Т. А., Романова Е.... | | Список членов совета д 212. 232. 23 по защите диссертаций на соискание... Утвердить прилагаемую Стратегию развития медицинской науки в Российской Федерации на период до 2025 года |
| Памятка соискателю ученой степени кандидата наук Памятка предназначена для аспирантов и соискателей, готовящих диссертацию к защите на соискание ученой степени кандидата наук, а... | | Высшего профессионального образования «владимирский институт бизнеса»... Памятка предназначена для аспирантов и соискателей, готовящих диссертацию к защите на соискание ученой степени кандидата наук |
| Е. Б. Особенности гражданско-правового регулирования договора патентной... Абдакимова, Д. А. Источники международного права интеллектуальной собственности : автореферат диссертации на соискание ученой степени... | | Список членов совета д 212. 232. 10 по защите диссертаций на соискание... Целью преподавания дисциплины «Физиология человека» является овладение студентами системой знаний об основах анатомии и физиологии... |
| Исследовательская работа На факультете уделяется большое внимание... Ание ученой степени кандидата филологических наук (Иванова И. Г., Васильева Н. И., Балышева К. А., Митрофанова Т. А., Романова Е.... | | Шизофрения и расстройства шизофренического спектра, коморбидные сердечно-сосудистой... Автор: Жигунова Г. В., кандидат философских наук, доцент кафедры «социальных наук» |
| А. Г. Свинаренко Котюрова М. П. Лингвистическое выражение связности речи в научном стиле (сравнительно с художественным) : Автореферат диссертации... | | Бессонов правовая государственность в условиях глобализации: социально-философский... Работа выполнена на кафедре общегуманитарных наук Калужского филиала Московского гуманитарно-экономического института |
| Тема доклада Котюрова М. П. Лингвистическое выражение связности речи в научном стиле (сравнительно с художественным) : Автореферат диссертации... | | Тема урока Кол-во часов Котюрова М. П. Лингвистическое выражение связности речи в научном стиле (сравнительно с художественным) : Автореферат диссертации... |
| Учебник: Русский язык. 9 класс Котюрова М. П. Лингвистическое выражение связности речи в научном стиле (сравнительно с художественным) : Автореферат диссертации... | | Аннотации рабочих программ дисциплин Котюрова М. П. Лингвистическое выражение связности речи в научном стиле (сравнительно с художественным) : Автореферат диссертации... |
