Содержание поэтоград Григорий большунов. А выиграет тот, кто не копил
Скачать 3.87 Mb.
|
Наше время. Антология современной поэзии России: Стихотворения, биографические статьи, библиография / Сост. Б. Лукин. – М.: «Издательство Литературного института им. А.М. Горького»; Нижний Новгород: «Вертикаль. XXI век», Литературный фонд «Дорога жизни», 2009. – 416 с. (серия «Наше время») Литературу современную характеризуют либо как литературный процесс, либо как литературный застой. Впрочем, некоторые считают, что русской литературы сегодня и вовсе нет. Так или иначе, приходится наблюдать, как одна за другой появляются новые книги. Но сразу же возникает вопрос: кто авторы этих книг? С него-то и начинается разделение современной литературы на поколения. Считается, и это, пожалуй, вполне правомерно, что среди событий различного масштаба и содержания, которые выпадают на долю каждого поколения, всегда есть одно-два формирующих психику живущих в это время людей. Двумя-тремя десятилетиями ранее поколениям в литературе давали названия по той эпохе, в которой они громко заявили о себе как о самостоятельных и самобытных группах художников («шестидесятники»), или по возрасту писателей («сорокалетние»). Эти же два принципа действуют и сегодня. С одной стороны, пытаются говорить о двадцатилетних и тридцатилетних, с другой – называют «нулевиками» молодых писателей, наиболее громко заявивших о себе в первом десятилетии нового века, уже плавно подходящем к своему завершению. Но есть и третий подход: говорить не о возрасте – о годе рождения. Подход этот не очень популярен, но у него есть своё оправдание. Обыкновенно, разделяя авторов на поколения, обращают внимание на возраст и опыт. Здесь же на первый план выходит вопрос формирования личности, а вместе с тем и степени того влияния, которое на художника оказывает время. «Наше время» – коллективный сборник поэтов, родившихся в 1960-е годы. Их называют то «потерянным поколением», то «поколением как бы», то «шестидесятниками», с уточнением, что это не те, что в шестидесятые годы гремели по всему Союзу, а другие, новые. Называют их и «вторыми шестидесятниками». По мнению составителя антологии Бориса Лукина, они – «замолченное» поколение. О нарочном замалчивании Лукин говорил и в предисловии к настоящему изданию, и на презентациях книги (например, в Литературном институте 17 марта сего года). Ссылка на Литературный институт появилась здесь неслучайно. Все поэты, чьи стихи напечатаны в томике «Нашего времени», так или иначе дышали литинститутским воздухом: кто-то сам учился в этом вузе, а кто-то – у студентов или преподавателей института. И чтобы прийти к этому выводу, не нужно совершать никаких особенных усилий. Антология составлена таким образом, что можно проследить не только творческий путь поэтов, но и бытовой. И «публикационный». Иными словами, каждый автор представлен небольшой, на десять страниц, подборкой стихотворений, автобиографией и библиографией. Этого вполне достаточно для того, чтобы составить собственное мнение о «замолченном» поколении, а возможно, и полюбить кого-то из его представителей. Впрочем, с мнением не всё так просто. По прочтении антологии в целом о поколении можно сказать весьма банальную вещь: оно неоднородно и даже тенденции внутри него не являются безусловными для всех. А всё-таки улавливается нечто общее. В «Нашем времени» – 33 автора. Выглядит символично: мотивов у составителя могло быть множество, а читатель может «выдумать» и свои, и вряд ли окажется не прав. Например, именно тридцать три богатыря под началом дядьки Черномора сторожат остров князя Гвидона. Они, правда, все равны, как на подбор, чего не скажешь о наших поэтах. Даже по уровню владения ремеслом стихосложения. В антологии есть, условно говоря, два типа поэтов. У одних внутри стихотворения – простор, словам вольготно, а потому к ним нередко прибиваются лишние. У других, напротив, места постоянно не хватает и необходимые слова скучиваются, а то и вовсе не вмещаются, оставаясь за текстом. Хотя уж давно сказано и много кем повторено, что суть поэзии составляют лучшие слова на лучшем месте. Вернёмся же к символике. 33 – возраст Христа, и (потому) в антологии очень много стихов с... православной символикой. Но и этот поэтический пласт неоднороден. В анкетах-автобиографиях многие пишут о крещении как о самом важном, определяющем жизнь этапе своего существования... А вообще, 33, вне всяких культурных символов, – это же целый школьный класс. И, конечно, 10 лет, разделяющих Наталью Ахпашеву (открывающую сборник) и Максима Амелина (завершающего сборник), – это немало, они будто бы мешают говорить об одном поколении. Но самый младший из этого поколения повзрослел именно накануне перелома, до того, как он действительно наступил. После – уже другое сознание и другая поэзия. Как бы ни был поначалу странен термин «вторые шестидесятники», всё-таки это действительно «шестидесятники», с Юрием Гагариным, «оттепелью» и «застоем» и всем тем, с чем у нас ассоциируется то, уже далёкое, время. Евгения Доброва Родом из шестидесятых В сборнике представлены произведения тридцати трёх российских поэтов. Все они принадлежат к одному поколению: родились с 1960-го по 1970-й год. Однако это не единственное, что их связывает. Многие из авторов, в том числе и составитель антологии Борис Лукин, – выпускники Литературного института. Именно в этом вузе состоялась первая презентация проекта (всего их намечено более десяти, по городам проживания авторов), по результатам которой Литинститут включил «Наше время» в учебную программу семинаров по современной литературе. Обширные подборки, равные по объёму маленькой книге (примерно по 350 строк), охватывают весь творческий путь авторов: от первых публикаций до наших дней. Циклы снабжены подробными автобиографическими справками, написанными с доверительной интонацией от первого лица. Завершает книгу подробное библиографическое досье на каждого участника проекта. Современные читатели мало знают современных поэтов, так как до сих пор не было хрестоматийного, антологического свода произведений авторов, писавших в последние десятилетия. Восполнить, хотя бы отчасти, этот пробел – такую задачу ставили перед собой составитель и редколлегия. Тематика «Нашего времени» самая разная, но бросаются в глаза патриотический лейтмотив и тема детства (складывается впечатление, что составитель намеренно просил авторов предоставить такие стихи), что, безусловно, передаёт так называемый аромат эпохи – эпохи с таким неоднозначным событийным эпицентром, как распад СССР: «Не для этого мы строим / Тыщи фабрик и дворцов. / Назовёт потом застоем / Это кучка подлецов. // На уроках я скучаю / И гляжу воронам вслед. / Мне всего двенадцать лет. / Счастья я не замечаю». (Николай Зиновьев) Представленная поэзия «сорокалетних» – традиционная, без новомодных изысков. В антологии практически нет экспериментальных форм, подавляющее большинство стихотворений – классического образца, с академическими рифмами. Исключения составляют разве что два-три верлибра Инны Кабыш, Вячеслава Ар-Серги, Нины Обрезковой, Максима Амелина. Таким образом составитель Борис Лукин демонстрирует только один срез всего поэтического многообразия – реализм. Такой отбор рождает парадокс: с позиции сегодняшнего дня «Наше время» кажется совершенно несовременным, «винтажным». Многие стихотворения могли бы быть песнями из советских кинофильмов: «О судьбе Советского Союза, / О любви и гордости своей, / О слепых товарищеских узах / Спой, как прежде, красный соловей». (Александр Кувакин) О родных краях пишет добрая половина авторов сборника: Вячеслав Ар-Серги – об Удмуртии, Фёдор Черепанов – об Алтае, Максим Амелин – о Курске, Андрей Ребров – о Санкт-Петербурге, Андрей Расторгуев воспевает Урал, Константин Паскаль – красоту рязанской земли. О жизни и её смысле рассуждают Валерий Дударев, Денис Новиков, Алексей Ахматов, Владимир Семенчик. «Одиночества вечная палка, / два конца у тебя – одному / тишина и рыбалка, а балка, / а петля с табуреткой кому?» (Денис Новиков) Религиозные мотивы звучат в стихах Андрея Реброва, Константина Кравцова, Бориса Лукина, Елены Исаевой, Нины Ягодинцевой. «Не раскрестить ни лога и ни слога. / До костной ткани облакопрогонна, / святоприимна, выспрення, убога, / теперь жалка – ты всё равно икона». (Константин Кравцов) Тему детства раскрывают Александр Кувакин, Сергей Филатов, Инна Кабыш, Евгений Эрастов, Алексей Витаков. Юрий Перминов пишет о максимализме, присущем лишь молодости: «В каких-то семнадцать лет / казалось – всё в жизни известно… <…> Я был монтировщиком сцены / и Солнце тогда поднимал!» Дмитрий Мизгулин беспокоится о судьбах родины: «Когда-нибудь опять великой / Россия будет. А пока / Голубоглазые таджики / Нам строят счастье на века». В стихотворениях Николая Зиновьева пейзажная лирика переплетается с философской: «У насосной сыч хохочет. / Он нашёл себе приют / За задвижкой, старый плут. / Где-то женщины поют… / Умирать никто не хочет». Что интересно, в книге практически нет любовной лирики (кроме пары стихов Елены Исаевой и Людмилы Ветровой); сборник получился немного «мужской». Итак, перед нами тридцать три автора родом из шестидесятых – во многом разные, во многом схожие. Подводя итоги, я хочу привести строфу, которая завершает антологию: «Преуспеет в словесном тот / ремесле, кто туго набьёт / отощавшему снедью пузо, – / чем богата, всё из печи / с пылу с жару на стол мечи, / да поболе, русская Муза!» (Максим Амелин. «Насыщение, а не вкус…») «Наше время. Антология современной поэзии» – по замыслу создателей, только начало проекта. В настоящее время готовятся к изданию сборник «Современная проза России» и второй том поэтической антологии. Весь тираж встанет на полки библиотек. Нина Ягодинцева, Челябинск Обретение поколения: заметки на полях поэтической антологии «Наше время» То ли в силу изначально присущего русской литературе идеализма, то ли следуя традициям рационального восприятия истории принято, оглядываясь на прошедшие времена, с сожалением говорить о «лишних людях» и «потерянных поколениях». Может быть, это и правильно – бить тревогу и искать причины того, что талантливые люди ощущают себя ненужными в обществе и жизненные силы целых поколений растрачиваются впустую. Но обычно это происходит уже «задним числом», когда и исправить ничего нельзя, и уроков на будущее извлечь практически невозможно. Поколение, к которому волей судьбы принадлежит и автор этих заметок, очень быстро и жёстко было избавлено от идеальных представлений – или, может быть, действительно иллюзий? – о том, что общество обязано помогать молодым реализовывать себя, свои способности для общего блага. Однако можно ли назвать это поколение «потерянным»? Рождённые в 60-е с начала 90-х трудно, но неизбежно начинали понимать, что общество – это мы, и никто не создаст нам никаких условий – только сами, ровно настолько, насколько сможем выстоять и что сумеем выстроить… Поэтому традиционной рецензии на поэтический сборник у автора этих строк не получится: слишком остра проблема, слишком жива боль, поэзия оказалась буквально вплавлена в нашу жизнь, и во многом эта жизнь на ней держится… Для автора заметок (и одновременно одного из авторов поэтической антологии «Наше время») выход книги – возможность увидеть своё поэтическое поколение, сопоставить собственный опыт и опыт современников и получить подтверждение – и поддержку – своим поискам. И было радостно увидеть, что ни колоссальный географический разброс, ни полтора десятка лет отсутствия поэтических коммуникаций не отменяют значения поколения нынешних сорокалетних, состоявшихся в литературе вопреки времени, вопреки насаждаемому потребительскому отношению к поэзии – есть ещё много всяких «вопреки», но о них речь пойдёт далее. Сама идея московского поэта Бориса Лукина – собрать под одной книжной обложкой поэтов поколения, на чьё духовное совершеннолетие пришёлся очередной роковой слом жизни в России – объективно заслуживает пристального внимания. Уже хотя бы потому, что вызывает со стороны других поколений весьма характерные реакции. Вот экспрессивная реплика одного из нынешних студентов Литературного института: «Ужас! Они ностальгируют о том, чего никогда не было!» Вот неожиданная реакция на антологию представителя нынешних шестидесятилетних, преподавателя современной литературы: «А чем, собственно, вызвана необходимость выделить именно это поколение? Что такого особенного произошло в 90-е?» И наконец, представитель поколения 30-летних, журналист, бесстрашно «прогоняющий» своих собеседников на «испытательном радиостенде»: «Да вы, поэты, вообще нахлебники! Вы ведь хотите, чтобы мы вам свои деньги платили ни за что, просто так!» Это одна из первых реакций читателей на «Наше время», услышанная автором заметок. Если ситуацию представить схематично и несколько утрировать, всё выглядит довольно забавно: прошлого нет и не было никакого, особенно недавнего, а сегодня главное – чтобы всякие там проходимцы, и тем более поэты, не покушались на наши деньги. Так всё-таки – не заметили мы или захотели поскорее забыть, что разрушена великая – равно в силе и в беде – наша страна, что мы потерпели сокрушительное поражение и, пока не признаем этого, будем отступать всё дальше и дальше? У карты бывшего Союза С обвальным грохотом в груди Стою. Не плачу, не молюсь я, А просто нету сил уйти. Я глажу горы, глажу реки, Касаюсь пальцами морей. Как будто закрываю веки Несчастной Родине моей… Это строки из «Нашего времени». Их автор – Николай Зиновьев из краснодарской станицы Кориновская. И в них не ностальгия «о том, чего не было», а живая боль человека, в полной мере поэтически осмысленно пережившего историческую трагедию и не смирившегося с ней. Это оголённый нерв всей книги, но круг её тем не ограничивается болью – в антологии, как и в самой жизни поколения, много света, любви, природы – всего, что по-прежнему составляет русскую поэтическую традицию. В магазине у станции купишь буханку ржаного. Вдоль дороги в цветочном снегу увязают сады. За день ссохлась душа, но, к закату добравшись до крова, Задышала свободней, как путник, испивший воды. Этот тающий снег среди листьев, блестящих и мокрых, Тем прекрасен уже, что, возможно, исчезнет к утру. Греешь руки о хлеб, а в тебя, как в открытые окна, Проникает морозная свежесть деревьев в цвету… …И как милость небес – со строкою, что бьётся в гортани, Силясь выскользнуть рвущимся ввысь мотыльком, Принесёшь в свою комнату белое благоуханье И буханку ржаного с прилипшим сквозным лепестком. (Марина Котова, Москва) Существует несколько вариантов понимания поэтической традиции, но прежде всего её принято отслеживать по определённым формальным признакам. Суть же традиции, на наш взгляд, – кристаллизация жизненно необходимого духовного опыта в гармоничной, естественной для него форме. Традиция – явление не застывшее, а живое и изменяющееся, но – по своим собственным, внутренним законам, продиктованным природой, историей, миссией народа. Именно совокупным духовным опытом порождаются и мелодия речи, и круг образов, и неизменная семантика основных символов, глубоко прорастающая в подсознание, и сама форма поэтической речи. Традиция фокусирует в себе жизнетворящие смыслы человеческого существования, те смыслы, которые практически неизменными проходят через естественные социальные трансформации и позволяют противостоять трансформациям насильственным. Не об этом ли говорит в антологии Сергей Филатов из Бийска? Я смотрел. И глаза мои землю прожгли Вглубь, где дедовы кости и корни дерев. Поднимите мне веки, они тяжелы, Я без боли на свет разучился смотреть. Словно полночь вошла в мой покинутый дом И наполнила хлеб силой прошлой беды. И казалось сегодня то камнем, то льдом, То былинным источником мёртвой воды. Сын пришёл и увидел пылинки в луче – Это ветер лелеял остатки золы. Сын коснулся воды. Я услышал ручей. Поднимите мне веки, они тяжелы… Не ностальгия является смысловым центром «Нашего времени», а волевое, целенаправленное бытие в русле духовной и поэтической традиции. Едва ли впервые в нашей истории с начала лихих 90-х происходит попытка насильственной трансформации культуры, духа, их подмены чуждыми формами мироощущения и миротворения, чужими социальными мифами. И продолжая (хочется верить, заинтересованный) разговор, автору этих заметок представляется очень важным поставить довольно простой вопрос: не поняли мы или не хотим понимать, чем принудительно заменили нам многократно оплёванные советские мифы о созидательном труде, о братстве народов, о всенародной собственности и власти трудящихся, о превосходстве отечественного над заграничным? Ведь их заменили на мифы, по смыслу диаметрально противоположные: о праздности и потреблении, о необходимости рыночных отношений между братскими народами, о безусловном превосходстве всего иностранного над отечественным. О том, что подлинную демократию могут построить для нас только олигархи, что частная собственность священна, а власть денег абсолютна, и богатства земли принадлежат теперь не тем, кто на ней живёт, а тем, кто их захватывает. Мир есть один большой универсам. И потому поэзия однажды Отправилась обратно к небесам. Она собой не утоляла жажды… …Мир напрочь вырвал сам себе язык. Напрасны все моления и крики О помощи и милости владык. И кто услышит, раз он безъязыкий? (Вадим Терёхин, Калуга) Вы спросите: ну и что? То – мифы, и другое – мифы. В чём разница и где же, наконец, истинная реальность? Социальные мифы так или иначе создают определённый образ мира и формируют принципы существования в нём. Это своеобразная «рубашка» жизни, её духовная оболочка. Можно себе представить, каким стихиям открывается душа, насильственно лишённая этой «рубашки», как тяжело приживается – или не приживается вообще – новая оболочка, новая мифология, а тем более противоположная по смыслу. Человек вне определённого социального мифа оказывается совершенно беззащитным перед миром и вынужден черпать силы и смыслы только в себе самом. Вопрос – насколько этих сил хватит и к чему обращаться в поисках смысла. Без поэта земля нежива. Острый лемех вонзается в чрево, и зародышей нового сева в нетерпении ждут жернова. И огнём полыхает очаг, Запекается хлебная корка, и село притворяется – горько! – и детей зачинает в ночах. И рождаются дети. Бог весть, Что падёт им на тонкие плечи. На людей тоже мельницы есть да свои, специальные, печи, да погосты, коросты, дожди, тьма кромешная, дым коромыслом… Должен кто-то, сама посуди, наполнять возрождение смыслом. Так откликается на мысли автора заметок уралец и земляк Андрей Расторгуев (Екатеринбург). Антология «Наше время» концептуально выстроена и составлена Борисом Лукиным как поэтический портрет поколения, оказавшегося между двух мифологических систем. С одной стороны, подобная судьба – испытание, в котором, по негласной статистике, уцелел, как пишет составитель, каждый пятый. Официальной статистики, конечно, нет и, скорее всего, её никогда и не будет, но жизненный опыт подтверждает эти страшные цифры. Всё сложнее, а эхо всё проще, проще, будто бы сойка поёт, отвечает, выводит из рощи, это эхо, а эхо не врёт. Что нам жизни и смерти чужие? Не пора ли глаза утереть. Что – Россия? Мы сами большие. Нам самим предстоит умереть. Это написано Денисом Новиковым (Москва), ушедшим из жизни в 2004 году… С другой стороны, всё-таки да, действительно, «счастлив, кто посетил сей мир в его минуты роковые»: поколение получило уникальную возможность ощутить вкус бытия вне социальных мифов, и поэтическое отражение этого бытия – картина уникальная, духовный опыт – бесценный. Об этом – Максим Амелин (Москва): Выпало в лихие времена мне родиться, но роптать не смею, что не тот народ, не та страна и не то, мол, вытворяют с нею мимо цели бьющие не те, в темноте при полной немоте. Избирая медленного вместо горней жизни – быстрый огнь земной, как не знать, что дрожжевое тесто на скворчащем противне с одной стороны, чтоб стать с другой румяно, подгорает поздно или рано. Боже, на того, кто наугад бытия неутолимой жаждой одержим, а значит, виноват пред Тобой за всех в измене каждой, из бездонной чаши через край Выплесни Твой гнев и покарай. Именно обладающие опытом существования «вне» имеют полное право осознанно говорить в первую очередь о качестве той или иной мифологии, о её долгосрочных целях и задачах – и то, что наивный читатель называет «ностальгией по прошлому», на самом деле – прямое суждение о настоящем. Поколение рождённых в шестидесятые в полной мере ощутило чудовищную разницу между жизнеутверждающими мифами, организующими отдельных людей в народ, в сильную, устремлённую в будущее страну, – и теми мифами, которые превращают жизнь каждого в войну против всех ради возможности праздного существования и безграничного потребления. За печаль, что не вместить, И за муки, что не меряем, Бога хочется простить И не мстить ему безверием. Даже если здесь, теперь Вновь друг друга не обрящем мы, Изо всех моих потерь Все потери – настоящие. (Елена Исаева, Москва) Те, кто получил возможность «выйти» за охранительные пределы мифов, понимают, что вся социальная мифология – это «строительные леса», и вопрос только в том, что строится – помпезный дворец, жилой (в лучшем понимании этого слова) дом или ночлежка в масштабе страны? Изнутри мифа это, между прочим, совершенно неочевидно, но стоит только выйти из него на вселенский ветер… В моей бестрепетной Отчизне, как труп, разъятой на куски, стихи спасли меня от жизни, от русской водки и тоски. Как беженку из ближней дали, меня пустивши на постой, стихи мне отчим домом стали, колодцем, крышею, звездой… Как кесарево – тем, кто в силе, как Богово – наоборот, стихи, не заменив России, мне дали этот свет – и тот… (Инна Кабыш, Москва) Поэтическая антология «Наше время» оказалась вполне способна прямо ответить на вопрос: как можно удержаться человеку, оказавшемуся один на один со стихиями социальными и внутренними, личными, без спасительных «рубашек» жизни, без строительных лесов, с надеждой только на себя самого, на внутренние опоры: генетические, нравственные, культурные?.. Только вот будет ли задан ей этот вопрос? К сожалению, ответ неочевиден. Много проще говорить о потерянности, уже хотя бы потому, что обретение обязывает! Для нашего поколения вопросом жизни и смерти стала прочность внутренних опор: какое давление они могут выдержать? Мы увидели это воочию. Когда опоры рушатся – одна за одной, и сверстники уходят – четверо из пяти, физически ощущаешь, как близко край, и понимаешь: это действительно наше время. И не называйте его больше «перестройкой». В реальности страшных испытаний Великой Отечественной войны симоновские строки «Как я выжил – будем знать только мы с тобой» были абсолютно верными: война была открытой, линия фронта – чёткой, смысл самопожертвования – великим, победа – всенародной. Граница между жизнью и смертью истончилась тогда до предела, но физическая смерть была положена во имя жизни и поныне означает торжество духа. А вот в конце XX века было совершенно иное. На всех – и сытых и голодных – Одно и то же, хоть ты плачь, – Убожество журналов модных И тупость телепередач. И верит каждый – как иначе? – И в справедливость, и в прогресс, И вся держава хором плачет Над гибелью чужих принцесс. Все одинаково угрюмы. И на просторах всей страны На всех – одни и те же думы, У всех – одни и те же сны… …В глубинах мысли проплывая, Я отклонюсь от косяка, Смотря, как молча рыбья стая Заходит в сети рыбака… (Дмитрий Мизгулин, Ханты-Мансийск) Не война – но именно «война». Не физическое уничтожение – но духовное, за которым и физическое следует неизбежно – уже само собой. И о том, чем выжило поколение, на пороге духовного совершеннолетия вступившее в лихие 90-е, надо бы знать достоверно, и особенно молодым, которые уже освоились в новых, более чем сомнительных мифах настолько, что иных себе просто не представляют. Так же, как в своё время не представляли их себе рождённые в шестидесятые? …но если признаться честно, В каких-то семнадцать лет Казалось – всё в жизни известно И тайн особенных нет. Такие мерещились цели! Ну как же, я жизнь понимал. Я был монтировщиком сцены И Солнце тогда поднимал! (Юрий Перминов, Омск) Опыт духовного выживания необходимо увидеть и осознать уже хотя бы потому, что новая «демократическая» мифология прямо противоречит всем генетическим и культурным основам существования нашего народа и впереди всех нас ждут очень тяжёлые испытания. Суть их, вполне очевидно, состоит в следующем: либо новые мифы окончательно «сломают хребет» народу – и если даже он останется в истории, это будет уже другой народ. Либо придётся в очередной раз менять «рубашку» жизни, возводить новые «строительные леса», потому что недостойно на такой прекрасной и щедрой земле, как наша, строить всероссийскую ночлежку для неудачников… Родина любимей не становится С добавленьем прожитых годов. По моей судьбе промчалась конница – Глубоки отметины подков. Выбоины тотчас же наполнила Светлая небесная слеза. Сердце от рождения запомнило Родины усталые глаза, Спрятанную в сумерках околицу И дымки лохматые над ней… Родина любимей не становится, Родина становится нужней. (Андрей Фролов, Орёл) Из всего вышесказанного, вероятно, можно сделать и такой вывод: поэты – существа странные. В советских мифах им было тесно, в «демократических» – жутко, отсутствие мифов – вообще для них смертельно! Однако никакого противоречия в этом нет. Поэзия – не раз и навсегда застывшая данность, она напрямую зависит от состояния жизни народа. Поэзия всегда – на другой чаше весов. Если все – коллективисты, поэт любой ценой утверждает свою индивидуальность, частность своего существования. Если общество атомизируется – поэт ощущает себя частицей целого народа и говорит за него. Если жизнь обретает опасную стремительность – поэт останавливается и рассматривает листву и облака; если жизнь застывает – поэт, стремясь опередить время, ускоряет ритм своего собственного существования… Это постоянное пребывание на другой чаше весов, это инстинктивное стремление восстановить мировое равновесие, пусть даже ценой собственной жизни, – наверное, суть поэзии. И ведь восстанавливает, сама – невесомая! И реки вернутся в свои берега, И станет вдруг ясно тебе, Что ныне страшнее меча для врага Свет тихой лампадки в избе… (Андрей Ребров, Санкт-Петербург) Хочется отметить ещё одну смысловую составляющую антологии как события. Страна наша всё ещё велика, вся она – сплошная провинция, и практически моментальное обрушение поэтических коммуникаций в начале 90-х привело к тому, что поэты, рождённые в шестидесятые, выстраивали жизненную и творческую стратегию на свой страх и риск, согласуясь не с прошлым опытом – его оболгали и свели на нет, не с предлагаемым – очевидно чужеродным, – но только со своим собственным инстинктом истины, генетической памятью родной культуры. Поэты «Нашего времени» вошли в литературу в тот трагический момент, когда были разорваны связи и со столицей, и между провинциями, когда старшее поколение раскололось на «патриотов» и «демократов», при этом часть ушла в политику, часть – в бизнес, а кто-то принялся активно «обслуживать» новые мифы, как совсем ещё недавно «обслуживал» советские. Всем было не до нас и не до молодой литературы вообще. И друг о друге мы знали очень мало, и о нас слышали едва-едва. В такой ситуации буквально на излом проверяется духовное родство, единство поколения. Ты уже не школьник, ты – поэт, мой народ, беду преодолевший, если: «Счастья не было и нет», – говорит язык твой онемевший… …Так скорей гони свою печаль в прошлый день, на кладбище печали! Ты хранишь в себе такую даль, Где иные исчезают дали… …И пока стремишься в небеса До родного вечного порога, Твой покров – святые чудеса, И легка тебе твоя дорога. (Александр Кувакин, Москва) Чтобы создать цельный портрет поэтов, рождённых в шестидесятые, составитель антологии максимально расширил её географический охват, сознательно ограничив участие москвичей. Помимо названных городов и весей в «Нашем времени» весомо присутствуют поэтические Ижевск (Вячеслав Ар-Серги) и Челябинск (автор этих строк), Нижний Новгород (Евгений Эрастов) и Новокуйбышевск (Диана Кан), Сыктывкар (Нина Обрезкова) и Советский (Людмила Ветрова), Вологда (Инга Чурбанова) и Рязань (Константин Паскаль)… Конечно, ввиду масштабов поэтического пространства страны, регионы, к сожалению, представлены не всем спектром имён, а лишь несколькими, например, Урал – всего двумя. Подобное «представительство» – вынужденный приём, который, конечно, заставляет составителя оправдываться: да, вошли не все, – но и даёт возможность показать, как на огромном географическом пространстве разворачивается духовное, поэтическое бытие поколения. Дискретность «поэтического полотна» становится при этом стимулом продолжения собирательской, аналитической работы. Но вынужденная дискретность нисколько не мешает увидеть, что главными опорами «Нашего времени» остаются Бог, Родина, Природа и Любовь. …Гаснут сожаленья и желанья. Жжёт виски прохладой седина. За какие в прошлом испытанья – кто бы знал – в награду нам дана двух существований соразмерность, чтоб сияла на исходе дня мне – твоя безропотная верность, и тебе – доверчивость моя… (Наталья Ахпашева, Абакан) Координаты духовного пространства, определяющие его всеохватность и одновременно конкретность, остались неизменными… Главный вопрос к поэзии сегодня состоит не в том, чего она там ещё изобрела эдакого, как изощрилась в форме, какие выразительные средства ввела в обиход, – а в том, как человек в отпущенные ему Богом времена ощущает и осознаёт эти вечные координаты, не утрачивает ли их, не выпадает ли из границ Божьего мира в иное, безблагодатное, смертельно опасное бытие? Остаются ли с ним земля и небо? Усталое облако прямо на сопку легло. Над розовой бухтой – прозрачная дрожь паутины. Качается лодка, и к ночи у чайки крыло Немеет от долгой путины… Мы вместе сегодня. Мы слушаем эхо глубин – Скольженье медузы, пугливую крабью охоту, И щебет дельфинов, и жалобный писк субмарин, И храп кашалота… …Взгляни на созвездья, которых давно уже нет, Не их ли огонь разгорается в нас понемногу? Качается лодка. Сияет божественный свет. И тянет в дорогу… (Владимир Семенчик, Южно-Сахалинск) Общая беда наша в том, что в границах мифологии потребительства, господствующей сегодня, само понимание сути поэзии меняется диаметрально. Поэзия неизбежно превращается в предмет, предназначенный для удовлетворения запросов широкой публики. А чего хочет почтеннейшая публика? Чтобы её смешили, пугали или шокировали. И каждый день чего-нибудь новенького – чтобы не заскучать ненароком. Посмотрите, как быстро поэтическая обслуга потребителей «раскрутила» свои имена! Подмена произошла на наших глазах, буквально в начале девяностых, и дальше у этих ребят всё пошло как по маслу. Уже почти забыто, что поэзия – не текст, выстроенный «столбиком» и украшенный рифмочками и другими «стразиками». Поэзия – особое состояние, в котором человек выходит за пределы собственного крохотного бытия и переживает свою причастность к бытию Природы и Космоса, черпая в этом новые смыслы и жизненную энергию. На этой же бытийной оси находятся и Родина, и Бог. Не случайно к Родине и Богу так или иначе обращаются все авторы антологии, ибо крепче этих опор по-прежнему нет. В этом золоте вечер – не вечер, И шумит листопад по лесам. Словно ветру и звёздам навстречу Прорывается Русь к небесам… …Нагрешили без толку и меры, Дожились до голодной сумы. Не лишай только, Господи, веры В заповеданный свет после тьмы. Лишь родное вступить и сумеет В этот сад, где шумит листопад. А чужое, с повадками змея, Подползёт и отпрянет назад. (Фёдор Черепанов, Москва) «Виршефикация потребительства» не имеет с этим переживанием ничего общего и не даёт той жизненной силы, которой оно исполнено. «Виршефикаторы», даже эпатируя, заискивают перед читателем и слушателем, не рискуя ни в коем случае популярностью и кошельком. Между тем, поэзия – это опыт переживания высоких чувств. Она – явление духовной природы человека, или даже скорее народа, для которого рождение поэта никогда не бывает случайным. Это поиск и обретение новых смыслов существования не на «пятачке» социума, а в пространстве Мироздания. При такой постановке проблемы опыт поколения «Нашего времени» сегодня приобретает особую значимость. В предисловии от составителя заявлено: «…никто никогда не соединял писателей поколения шестидесятых вместе, под одной обложкой. Вот, читатель, мы пришли. Убедитесь – мы по-своему интересны!» Вот об этом «по-своему» и речь… Что ещё добавить? Тридцать три автора, живущих (цитирую предисловие) «от Сахалина до Краснодарского края, от Челябинска до Питера, от Коми до Югры, от Рязани до Абакана <…> Выстраданное право говорить от первого лица, от лица нашего поколения». Поколение состоялось, хотя и потеряло очень многих. Работа по собиранию «поэтических сил», рождённых в шестидесятые, продолжается. Мы – обретённое поколение. ДЕСЯТАЯ ПЛАНЕТА Нина КОРОВКИНА Каиново семя роман Продолжение. Начало в № 9, 10 2009 |
Похожие:
 | Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Неграмотным человеком завтрашнего дня будет не тот, кто не умеет читать, а тот, кто не научился учиться | | Знаки Зодиака в рейтинг-гороскопе поставлены в определенном порядке:... |
| Ученый тот, кто знает очень много из всяких книг; образованный тот,... Е заслуги Толстого еще получили должного освещения и признания. Например, почти никто из учителей начальных классов не знает методику... |  | Мошенничество в россии Классика советского кино. "Берегись автомобиля". Крылатые слова про- износит голос за кадром: "Тот, кто не имеет автомобиля, желает... |
| Урок 9 Верить в Сына Божьего Памятный стих: «Кто побеждает мир, как не тот, кто верует, что Иисус есть Сын Божий?» (1 Ин. 5: 5) | | Жемчужина Верхней Вычегды Помоздино / Край, где мы живем/ Черпаем мудрость из прошлого… Значит, из истории. В первую очередь – из истории своей малой родины. Настоящий патриот – не тот, кто «бряцает» оружием и кричит... |
| Книга умирает не тот, кто старый, а тот, кто поспелый! Глава «пусть... Книгу печатала и … печатала! Четырежды садилась – текст рождался! «Нашлись» все шесть жителей! Это, ведь, уже было в самом начале,... | | Теренс Маккенна Пища Богов Используя же определение самого Маккенны, он и есть настоящий шаман — тот, “кто достиг виденья начала и конца всех вещей, и кто может... |
| Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Не тот учитель, кто получает воспитание и образование учителя, а тот, у кого есть внутренняя уверенность в том, что он есть, должен... | | Биография Григорий Перельман родился Григорий Яковлевич Перельман. Реферат. Составил студент гф 2-1 Давлатов Руслан. Октябрь 2010 |
| Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Учил. И, наверное, у каждого из нас есть свой учитель. Единственный и неповторимый. Тот, с кого всегда хотелось брать пример. Тот,... | | Содержание Н. Харджиев. О том, как Пушкин встретился с Эдгаром По Григорий Козинцев. Тынянов в кино |
| Введение Актуальность И наступил тот месяц, и пришел тот день, и настал тот час, и свершилось событие, в которое многие верили… | | Производительные силы И наступил тот месяц, и пришел тот день, и настал тот час, и свершилось событие, в которое многие верили… |
| Урок-игра “Умники и умницы” по теме «Петр Великий и его время» Побеждает тот, кто первым прошел дорожку. Теоретики отвечают на вопросы с места и за правильный ответ получают орден “Шелкового умника.... | | «Визитная карточка» проекта И наступил тот месяц, и пришел тот день, и настал тот час, и свершилось событие, в которое многие верили… |
