Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах и улицах «Добрая дорога детства» 2
Скачать 3.4 Mb.
|
| от повседневных хлопот стариков, он с детства знал обычаи, уклад жизни и привычки казаков. С жадностью читал, где только можно о казачестве, подвигах в прошлые войны. Еще в четвертом классе он прочитал повесть Л. Толстого «Казаки», роман о казаках Петрова-Бирюка. А когда в библиотеке школы впервые появились два тома «Тихого Дона» М. Шолохова, он с участием матери устраивал семейные чтения этих книг. Дед Гришака, Пантелей Прокофьевич были его любимыми героями, видно образы этих казаков ассоциировались у него с дедом Афанасием и дедом Спиридоном. Уж очень много было общего в рассказах матери и в этом повествовании о донских казаках. Шли годы, все больше стиралось все то, что напоминало на Кубани о казаках. Долго, до самого ареста отца в стрихе их хаты торчал казачий кинжал, а в сундуке лежал старый серый бешмет, в котором отец вернулся с гражданской войны. Кинжал, бешмет, как и фотографии, на которых были люди в казачьей форме, фотография деда в погонах старшего урядника, многое другое, что могло напоминать о прошлом, со слезами было уничтожено Марией в те дни, когда начались аресты, проводились обыски. Ничего не осталось для памяти, все в станице вытравливалось, люди боялись произносить слово «казак». Советская власть методично и жестоко мстила казачеству. Все, что могло быть хотя бы косвенным признаком времен казачества, бесжалостно уничтожалось. В библиотеках, у людей, уничтожали книги, журналы, которые были изданы до установления советской власти. Истории славного черноморского казачества как бы не было, Кубань стала жить без собственных корней. В 1936 году людям было объявлено, что они живут при социализме, ибо вверху решили, что он в основном построен. Была принята соответствующая конституция. Хотя вождь народа предупредил, что корни классовой борьбы оставались, сама борьба становится более ожесточенной, сопротивление классовых врагов социализму по мере достижения новых побед усиливалось. Одновременно, в это же время, появились признаки какого-то заигрывания московских и краевых властей и, как говорили, самого Сталина с бывшими казаками. В бывших казачьих областях разрешили создавать казачьи хоры, позволено печатать четырехтомник Михаила Шолохова «Тихий Дон», в печати появились статьи о «красном» казачестве и так далее. В марте того же года была предпринята попытка учреждения, так называемого, «праздника советского казачества». В краевом центре Ростове-на-Дону были собраны представители кубанского, терского и донского казачества. Состоялся импровизированный парад казачьих сотен. От кубанцев сотню возглавлял бывший красный партизан Бутько. Парад проходил по центральной улице перед зданием штаба Северо-Кавказского военного округа. На трибуне стояли секретарь крайкома Шеболдаев, председатель крайисполкома, бывший донской казак, Ларин, командуюиий военным округом командарм второго ранга Каширин и другие. На этом празднике было объявлено, что казаки - это опора социализма и советской власти. Подобные праздники проводились ежегодно, вплоть до 1940 года, до тех пор, пока все руководство края ни было арестовано и объявлено «врагами народа». В один из дней в марте 1939 года в станице Ленинградской состоялась торжественная встреча участников краевого слета казачества. На площади перед взорванным собором согнали жителей станицы, учащихся школ. В колоннах строем сюда же привели студентов педучилища. Позже Григорий рассказывал матери и младшим брату и сестре, о том, как в одном из клубов он присуствовал на выступлении хора кубанских казаков. Во время лихой пляски с саблями у одного танцующего был отрублен палец с такой силой, что улетел в зрительный зал. Люди в станице равнодушно относились к заигрыванию властей и по другому вряд ли могло быть. Того, что было в прошлом, даровать лозунгами и зрелищами уже было невозможно. Слишком глубокие были нанесены раны станицам, чтобы умилить бывшее казачество. Советская власть для бывших казаков оставалась чуждой. Она не могла восстановить самоуправление в станицах, тот демократизм, который существовал среди казачества. Мария и старшие ее сыновья, на глазах которых творился произвол и беззаконие, уже с тех лет прекрасно стали понимать суть происходящего. Могли ли они смириться с тем, что где-то безвинно продолжал страдать отец. Могла ли Мария забыть то время, когда у ее семьи силой была отобрана земля, уворованы властью лошади, могла ли она и ее дети забыть страшную зиму 1932-1933 года, когда от голода, как мухи, гибли их родные и близкие, когда на их глазах по улице тянули мертвых соседей, вчерашних друзей-мальчишек и девчонок. Это оставило в их памяти след на всю жизнь. Мировозрение сыновей Марии формировалось на вопиющих фактах беззакония ничем неоправданной жестокости и несправедливости. Оставалось навсегда чувство нанесенной обиды. Рано лишившись отца, они стали изгоями не только в своей станице, но и в обществе. Клеймо детей «врага народа» теперь они будут нести долго и терпеливо. Но в душе они не смирились с этим, они не могли воспринимать происходящее, как другие, те, которых это коснулось не в такой степени. Так произошло, что они раньше других увидели истинную сущность режима. Уже тогда они стали понимать, что Сталин не тот, за кого его выдают. Вокруг все больше и больше расплывалась ложь, неслись восхваления в адрес вождя. В коридорах и аудиториях стали вывешивать портреты Сталина и других вождей. Люди постепенно начинали верить в гений Сталина, в его неземную сущность. Страх и любовь к вождю стали главными рычагами управления обществом. Никколо Макиавелли, итальянский политический мыслитель, которого Сталин ставил выше всех других известных философов, говорил, что власть основанная на любви народа к диктатору - слабая власть, ибо зависит от народа, власть, основанная на страхе народа перед диктатором - сильная власть, ибо она зависит от самого диктатора. Сталин все это воспринимал, но делал по-другому, хотя многое брал у Макиавелли. У Сталина была другая формула. «Наиболее устойчивой может быть власть тогда, если она основана на страхе перед диктатором и на любви народа к нему». «...Великим правителем может быть тот, кто через страх сумеет внушить любовь к себе. Такую любовь, когда все жестокости его правления народ и история присваивают не ему, а исполнителям...» Вот так просто и одновременно «гениально». Шло время, дни, месяцы. Наступил и быстро побежал последний предвоенный год. Григорий блестяще закончил первый год учебы в училище, за что был награжден путевкой в учительский дом отдыха «Солнце» в городе Геленджике. На тонком мысе бухты Григорий почувствовал себя на седьмом небе. Свежая постель, добрые харчи и масса всяких развлечений. В свои пятнадцать лет все это воспринималось, как сказка. В это же время его старший брат Василий, завершив учебу в этом же училище, получил путевку в санаторий этого же города, который располагался на толстом мысе. Уже в те годы он стал ощущать сердечную недостаточность и ему, как одному из лучших выпускников была профсоюзом, в виде исключения, выдана путевка уже на правах учителя. Назначение он получил учителем начальных классов на хутор Куликовский, в нескольких километрах от станицы Ленинградской. Но учительствовать ему пришлось всего один месяц. В октябре этого же года он был призван в армию. На станцию Уманскую собрали видимо всех призванных в армию со всего района. Василий, как всегда, в центре внимания, сыплет шутками, запевает песню. Но провожать пришел его один Григорий. Мария так и не смогла отпроситься у руководителей коммуны. В хозяйстве горячая пора - сбор овощей. В школах наступил учебный год, замены для Якова не было. Но Василий был не один в таком положении. Родители призывников трудились на колхозных полях. В стране все больше ощущалась предвоенная гроза. В педучилище приходили военные из местного артиллерийского полка, что-то рассказывали о событиях на Карельском перешейке, о заключении договора с Германией. Это не успокаивало, люди видели, как с прилавков исчезают товары, растут цены на продукты. Неспокойно на душе не только у преподавателей, но и студентов. Тех, кого не арестовали в прошлом году, были призваны в армию. На небольшую стипендию теперь уже не продержаться. Григорий и его товарищи в столовую ходили только на обед, который состоял из куска хлеба и миски жидкого супа. Завтрак из того же куска хлеба и кружки воды. Студенты делились с такими, как Григорий, который из дома не мог привезти куска сала, его там не было. Лучше чувствовали себя те, у кого родители были на руководящих должностях, председателями колхозов. Между уроками и в общежитиях с волнением слушали московские новости, делились мнениями. Больше склонялись к тому, что войны не миновать. Григорий побывал в коммуне под новый год. Пришло письмо от Василия. Мать со слезами говорила, что Вася скоро может оказаться на войне, она материнским сердцем чувствовала тревогу. И уже скоро это случится. Впереди ее ждали трудные годы. Прошло больше года, как в Европе полыхала 2-я МИРОВАЯ ВОЙНА.     |
