Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах и улицах «Добрая дорога детства» 2
Скачать 431.78 Kb.
|
1 2
| Виктор Юзефович Диктат власти и власть Музыки Глава из второго тома книги «Давид Ойстрах», который готовится к печати в издательстве «Аграф» (Москва). Книга написана в жанре бесед с И.Д.Ойстрахом. — Музыкальное исполнительство оставалось в СССР долгие годы сферой интеллектуальной культуры, которая не подвергалась преследованиям, не была объектом разносных партийных декретов. Напротив, она всячески поощрялась и поддерживалась Властью. В 30-е годы в ранг национальных героев возводились Властью победители первых международных конкурсов – вопреки даже их зачастую «неблагозвучно» звучащим фамилиям, в 40-50-е - щедро одарявшиеся Властью лауреаты Сталинских премий. Но так только казалось. Власть видела в исполнительстве наиболее безопасную для себя сферу культуры. К тому же она способна была приносить щедрые девиденты раздуваемому властью мифу о советском превосходстве. Музыка и политика — ... Два эти слова не раз уже были в нашей книге поставлены рядом. И я намеренно повторяю их потому, что приходится порой сталкиваться с утверждениями, будто музыка и политика существуют словно бы в разных, не имеющих точек пересечения плоскостях. Посмотрев кинофильм Бруно Монсенжона об Ойстрахе, Святослав Рихтер записал: «Есть, конечно, в этом фильме сноски на трудности для артистов в советское время, на опасности, обязательства (вступление в партию и т.д.). Правда есть правда, но как-то все это рядом с таким колоссом музыки мне кажется не у места» 1. Трудно согласиться с этим. Потому прежде всего, что всякая биография художника – в той или иной степени портрет его времени. И пусть Рихтер и в самом деле всегда пытался не вмешиваться в политику. Верно сказано было: «В нем не было страха перед режимом. Он просто стоял к нему спиной»2. Но разве не вмешивалась политика в жизнь Рихтера - без его ведома и довольно бесцеремонно? В 1941 году, к примеру, когда расстрелян был в Одессе его отец, когда был арестован и выслан на Урал его учитель Генрих Густавович Нейгауз? Или в последующие годы, когда установлена была постоянная слежка за самим Рихтером? Что же до Ойстраха, то в стремительном восхождении его к высотам мировой славы музыка и политика смыкались постоянно. Говорить об этом подробно значило бы повторять всю биографию Давида Федоровича. Напомним лишь отдельные факты. В начале книги говорилось уже о том, что Ойстрах был наречен провидческим именем. Библейский Давид победил филистимлянского великана Голиафа, за что был пожалован в оруженосцы царя Саула. «Голиафами» Ойстраха стали международные конкурсы, блистательные победы на которых превратили его в культурного «оруженосца» сталинской империи. Куда важнее милости генералиссимуса было однако для Ойстраха то, что, подобно библейскому Давиду, сделался он любимцем всего народа. В своих многочисленных сражениях Давид поражал десятки тысяч врагов Израиля. На протяжении 60 лет покорял Ойстрах сердца миллионов приверженцев музыки. Давид сделался впоследствии царем Израиля. Ойстраха во всем мире нарекли «Царем Давидом». Сталин не замышлял погубить Ойстраха. И не потому вовсе, что не женился Ойстрах на дочери его, как сделал это Давид, взяв себе в жены дочь Саула Мелхолу. Ойстрах необходим был тирану как живое свидетельство расцвета социалистической культуры, как лучшее доказательство того, что нет в его империи и в помине антисемитизма... Уже через год после переезда Давида Федоровича из Одессы в Москву с поста наркома просвещения уходит Луначарский и вслед за этим в отставку подает вся коллегия Наркомпроса. И хотя пришедший на смену Анатолию Васильевичу Андрей Бубнов формально остается в должности наркома до 1937 года, уже с 1934-го «первую скрипку» на культурном фронте начинает играть ставший секретарем ЦК ВКП (б) печально знаменитый Андрей Андреевич Жданов. Тем самым предопределены были и разгром Шостаковича в 1936 году (редакционные статьи в центральной прессе «Сумбур вместо музыки» и «Балетная фальшь»), и серия столь же разгромных постановлений ЦК ВКП(б) 40-х годов по вопросам литературы, театра, кино и музыки. Все они были не чем иным, как сталинским штурмом на поднявшую было после войны голову интеллигенцию. Конкурсные победы и первые зарубежные триумфы Ойстраха, как отмечалось уже, совпали с пиком массового политического террора Сталина против собственного народа. В то же самое время невиданный размах строек и грандиозные социальные преобразования поражали воображение людей. И хотя не оставалось в стране почти ни одной семьи без ликвидированных или припрятанных в края отдаленные «врагов народа», множество людей, словно лишенных слуха, зрения и осязания, не осознавали всего этого (не желали осознать?). Реальность не была еще, как в последующие десятилетия, насквозь пропитана фальшью, отравлена ею, а говоря точнее, фальшь эта не успела еще сделаться всеобщей. «Были и искренняя вера, что строится действительно новый мир, о котором мечтали лучшие умы человечества, - пишет исследователь советской культуры Нонна Шахназарова.-- <…> И - как ни прискорбно это признать - чувство благодарности вождю за “наше счастливое детство”»2. В 1943 году Давид Ойстрах был удостоен Сталинской премии. В письме к Сталину он писал: «Дорогой Иосиф Виссарионович! Я глубоко взволнован присуждением мне премии Вашего имени. Радостно сознание того, что служение любимому искусству, отражающееся в моей концертной деятельности, получило столь высокую оценку Партии и Правительства. Я вношу полученную премию 100.000 рублей в особый фонд Главного Командующего для скорейшего разгрома вражеских полчищ – губителей мировой культуры и искусства. Желаю Вам здоровья. Искренне преданный заслуженный деятель искусств РСФСР Давид Ойстрах». Рядом с письмом Ойстраха «Правда» опубликовала и ответное письмо Сталина: «Заслуженному деятелю искусства РСФСР тов. Д.Ф.Ойстраху. Примите мой привет и благодарность Красной Армии, Давид Федорович, за Вашу заботу о вооруженных силах Советского Союза. И.Сталин» 3. Ойстрах принадлежал к меньшинству советских людей, уже в 30-е годы выезжавших за пределы страны. Меньшинству привилегированному и абсолютному. И не потому только, что не выпускали. Потому еще, что террор внутри страны порождал и множил недоверие Запада к Советам. Кириллица в клавире оперы Шостаковича «Леди Макбет Мценского уезда» показалась в 1935 году явно подозрительной таможенникам Польши, которые изъяли из багажа американского музыкального критика Говарда Таубмена все партитуры, подаренные ему московскими музыкантами. Перед отправкой в 1937 году в Париж «Рабочего и колхозницы» Веры Мухиной для павильона СССР на Всемирной выставке скульптура была тщательно обследована: в складках одежды возносивших к небесам серп и молот мерещился кому-то профиль Троцкого. Атмосфера всеобщей подозрительности и страха воцарилась и внутри СССР. — Каждая тоталитарная система стремится к агрессивному самоутверждению. Недавно довелось прочитать, что после установления знаменитой мухинской статуи на башенном пилоне советского павильона Всемирной выставки по распоряжению властей третьего рейха была увеличена высота павильона Германии. Он располагался напротив советского, и имперские орел и свастика должны были непременно парить под небом Парижа выше серпа и молота. — Одним из первых, быть может, очевидных для Ойстраха фактов развенувшегося в стране террора сделалось таинственное исчезновение Бориса Прозоровского – композитора, мужа певицы Тамары Церетели. Художественные достоинства его романсов прошли мимо внимания Ойстраха во время совместных гастролей по стране. Трагизм, которым нередко пронизаны даже самые «загульные» из цыганских романсов, словно эхом отразился в судьбе Прозоровского. Дворянин по пороисхождению, военный врач, он был сослан в 1933 году в зону строительства Беломор-Балтийского канала, а затем депортирован в Сибирь и расстрелен. Ойстрах оставался в 30-е годы на свободе, однако боязнь, что и ему придется спеть: «Прощай, мой табор, Пою в последний раз!», мысль о том, что его «придерживают под самый конец» (так говорил о себе Анне Ахматовой Николай Пунин4), буравила сознание музыканта каждодневно и еженощно. Михаил Зощенко скажет позднее, что писатель с испуганной душой – это уже потеря квалификации. Ойстрах, конечно же, был напуган, просто не мог не быть таковым. Феномен его искусства заключается однако в том, что удивительным образом оставалось оно не тронутым коррозией - ни в 1937 году, ни на грани 40-50-х. Выше упоминалась первая после войны встреча советских и американских музыкантов на «Пражской весне» 1946 года. «Я находился в Париже, когда представители Америки и России Джеймс Бирнс5 и Молотов6 сидели в Люксембургском дворце, не в состоянии обрести в своих переговорах общность интересов или методологии, - рассказывал затем Леонард Бернстайн. - Днем спустя я сидел за столом в Праге напротив двух известных советских музыкантов – пианиста Оборина и скрипача Ойстраха. Не возникало никаких вопросов относительно наших интересов или методологии - взаимопонимание присутствовало здесь с первого же момента. Если бы возможно было воплотить это взаимопонимание в терминах далеко идущей реальности, мир сделал бы еще один шаг вперед" 7. Самюэль Барбер, назвав Ойстраха «...восхитительным скрипачом несомненно хейфецевского класса» 8, писал о встреченных им в Праге Мравинском, Оборине и Ойстрахе советских музыкантах:: "Конечно, они все находятся под строгим контролем правительства и не могут передвигаться без его разрешения. <...> Мы обменялись водкой и вернулись обратно к нашим разделенным мирам...»9. Борец или сторонник компромисса? Как мы уже знаем, после публикации Постановления ЦК ВКП(б) 1948 года об опере Вано Мурадели «Великая дружба» Ойстрах вынужден был, по согласованию с Шостаковичем, на годы отложить премьеру его Первого скрипичного концерта. Менее известно другое. Отлично сознавая, что означало в те времена быть обвиненным в «антинародном формализме», Ойстрах продолжал в эти годы исполнять сочинения композиторов, оболганных в партийном декрете. Первую сонату Сергея Прокофьева он играет в 1949 году в Будапеште и Хельсинки, в 1951 – в Перудже, Флоренции и Милане, в Москве она звучит в его исполнении сразу же после смерти Сталина в марте 1953 года. В мае 1949 года впервые представляет слушателям и не раз повторяет позднее «Фею зимы» из «Золушки» Прокофьева в транскрипции Михаила Фихтенгольца. Тогда же участвует вместе с Обориным и Кнушевицким в премьере Трио Виссариона Шебалина. — После исполнения отцом 26 ноября 1949 года в Хельсинки Первой сонаты Прокофьева, имевшей огромный успех, его отозвал в сторону искусствовед и партийный деятель Владимир Кеменов, который возглавлял в 40-е годы Всесоюзное общество культурных связей с заграницей, а в 50-е сделался заместителем министра культуры СССР. Его «комплиментом» были слова: «Давид Федорович, Вы совершили крупную политическую ошибку...» — Скрипичный концерт Хачатуряна в 1949-1953 годах Ойстрах включает в свои программы в Будапеште, Киеве, Москве, Ярославле, Одессе, Харькове, Брюсселе, Ереване, Тбилиси, Баку и Ленинграде, не раз играет его под управлением самого композитора. Многократно исполняет также «Песню-поэму» Хачатуряна. Не раз играет Ойстрах в 1952-1953 годах и Трио Шостаковича (в Ленинграде, Москве, Киеве оно звучит с участием автора) – единственное сочинение композитора, бывшее в его репертуаре до появления Первого скрипичного концерта. И это уже само по себе было достаточно смелым – играть сочинение, насыщенное еврейскими музыкальными темами в разгар оголтелой антисемитской кампании! Не случайно ни Скрипичный концерт Шостаковича, ни его Четвертый квартет, ни вокальный цикл «Из еврейской народной поэзии» не прозвучали до наступления в 1954 году «оттепели», к разговору о которой нам еще предстоит вернуться... Тучи в любой момент могли сгуститься над головой Ойстраха, как сгущались они над головами многих и многих подобно ему всенародно признанных, а затем отлученных, а то и вовсе уничтоженных художников. Вспомним Соломона Михоэлса, раздавленного в 1948 году грузовиком во дворе минского филиала Лубянки. Вспомним и разгромленный в августе 1952 года Еврейский антифашистский комитет. Вспомним Анну Ахматову, Михаила Зощенко и Бориса Пастернака. Незадолго до разгрома Еврейского антифашистского комитета в Отделе внешней политики ЦК партии родилась идея «с целью оздоровления обстановки» в комитете вывести из состава его Президиума Ицика Фефера, Лину Штерн, Льва Квитко и других и вместо них ввести в него Самуила Маршака, Бориса Иофана, Исаака Дунаевского, Давида Ойстраха и Майю Плисецкую. Однако эта идея была отвергнута Министерством государственной безопасности, в недрах которого продолжало фабриковаться дело об американо-сионистском центре в СССР10. — Неизвестно, как сложилась бы судьба отца, будь он тогда введен в Президиум Еврейского антифашистского комитета, над которым висел уже дамоклов меч. — Зимой 1952-1953 года был арестован Мечислав Вайнберг - зять Михоэлса. Незадолго до ареста композитора Ойстрах записал вместе с ним его «Молдавскую рапсодию». 22 раза включал он ее в свои программы и после ареста Вайнберга – в Свердловске, Москве, Ленинграде, Ереване, Тбилиси, Днепропетровске, Харькове и Киеве. Композитор был освобожден из заключения лишь после смерти Сталина. — В конце апреля 1953 года я отдыхал в Сочи. В письме отца от 1 мая говорилось: «Особенных новостей за эти дни не произошло. Вернулся с курорта Вайнберг»11. Не уверен, что отец был в особенном восторге от музыки «Молдавской рапсодии». Во всяком случае, через пять лет, когда один из скрипачей исполнял ее на Международном конкурсе имени Энеску в Бухаресте, в жюри которого был отец, он записал в своем блокноте: «Жюри посмеивается. Барбиролли: “Ужасная музыка”. Гертлер: “Я предпочитаю Берга без Вайн”...»12. Многократное в начале 50-х годов обращение отца к музыке Вайнберга было его ответом на оголтелую кампанию Власти против «безродных космополитов» и протестом против оголтелой войны власти с так называемыми «безродными космополитами», против воцарившуюся в стране оргию антисемитизма. Напомню, Шостакович, усилиями которого Вайнберг был сравнительно быстро вызволен из Гулага, писал в то время вокальный цикл на тексты из еврейской народной поззии... — 1953 год с его пресловутым «делом врачей» вошел в историю как кульминация государственного антисемитизма в СССР. В связи со всем выше сказанным хочу спросить вас: как вы относитесь к предположению о том, что Давид Федорович вынужден был тогда подписать скандально известное Обращение советских евреев, клеймящее «врачей-вредителей»? «...по глумливому советскому обычаю, - писал Александр Солженицын, - от видных советских евреев стали вынуждать подписи под письмом в “Правду” - с резчайшим осуждением козней еврейских “буржуазных националистов” и одобрением правительства. Под письмом было собрано несколько десятков подписей. (Подписали, в частности, М.Ромм, Д.Ойстрах,. С.Маршак, Л.Ландау, В.Гроссман, Э.Гилельс, И.Дунаевский...)»13. — В конце января 1953 года отец пришел домой чрезвычайно взволнованный и бледный и сказал мне, что отказался подписывать коллективное письмо. — Существовали две версии письма-обращения. Первая - от 27-29 января и вторая, появившаяся 20 февраля 1953 года - после известного письма Ильи Эренбурга к Сталину, в котором он утверждал, что антиеврейская кампания может подорвать авторитет СССР как лидера международного движения сторонников мира. В печати обращение еврейской общественности так тогда и не появилось. Вся акция с врачами-убийцами была замышлена Сталиным как тщательно спланированная увертюра к массовой депортации евреев в Сибирь. Однако восседавший на троне советской империи самодержец был смертельно болен и жить ему оставалось несколько недель. Текст обеих версий обращения был опубликован лишь сравнительно недавно. При этом назывались имена лишь нескольких человек, которые отказались подписать его: писатели Вениамин Каверин, Илья Эренбург, поэт Евгений Долматовский, певец Марк Рейзен, генерал Яков Крейзер, профессор А.Иерусалимский, экономист Евгений Варга. В электронной публикации Международного фонда «Демократия» (Фонд Александра Н.Яковлева) имя Ойстраха содержится под текстом второй редакции14. В книжной публикации фонда обе версии обращения приведены с подписями, включающими имя Ойстраха15. — Мне знакомы названные публикации, но они не убеждают меня. Я всегда верил отцу. — Не думаете ли вы, что в воспитательных целях Давид Федорович предпочитал не делиться до конца с вами, двадцатилетним тогда юношей? Рассказывая о взаимоотношениях Дмитрия Шостаковича с его сыном Максимом, Курт Зандерлинг говорил: «Воспитание детей в диктаторских режимах – вещь очень сложная. С одной стороны вы должны учить их смотреть критически на все, что происходит вокруг, имея в виду политическую ситуацию. С другой – дать им понять, сколь осторожны должны они быть, обсуждая подобные проблемы. И я думаю, что Шостакович рассказывал сыну гораздо меньше, чем, к примеру, своим друзьям, по той простой причине, что оберегал его от опасности»16. — Согласен, что у Курта Игнатьевича, бежавшего из фашистской Германии и жившего долгие годы в СССР и позднее в Германской Демократической Республике, было больше чем достаточно личного опыта относительно диктаторских режимов. Но согласитесь и вы: отцу моему не было никакого резона обманывать меня, говоря, что он не подписал обращение. Ведь если бы он действительно поставил под ним свою подпись, я увидел бы ее через несколько дней на первой странице «Правды». Хорошо известно однако и другое: в те времена, когда подписи требовались, - они печатались! — Вы совершенно правы – печатались в той самой «Правде». Еще 15 июня 1937 году вопреки воле Бориса Пастернака имя его появилось здесь под коллективным письмом, требовавшим расстрела маршалов Тухачевского, Эйдемана и Якира. А 3 сентября 1973 года под коллективным письмом, разоблачающим «антисоветские действия» академика Андрея Сахарова, оказалось, среди других имен, имя Дмитрия Шостаковича, опять-таки не ставившего своей подписи. Именно поэтому и сегодня, более чем полвека спустя после тех печальных событий, нет однозначного ответа на вопрос, подписал ли Ойстрах в 1953 году обращение советских евреев. С одной стороны, названная электронная публикация Фондом «Демократия» второй версии обращения базируется на архивном документе, в котором более 30 листов и содержит следующее примечание: «В архивном деле имеются собственноручные подписи перечисленных лиц» 17. С другой стороны, у некоторых исследователей все еще остается сомнение, является ли список подписей под обращением списком тех, кто подписал письмо, или только перечнем имен тех, кто, согласно намерениям авторов этой акции, предполагался к подписи. И самое парадоксальное, что сомнение это разделяет работающий в Фонде «Демократия» бок о бок с Александром Яковлевым Владимир Наумов18. При этом возникает остающийся без ответа вопрос: как же в таком случае вычислены были имена тех, кто отказался поставить свою подпись под обращением? — Определенно знаю лишь одно: если бы отец увидел под публикцией обращения свою подпись, у него были бы все основания воскликнуть, как сделал это в 1937-ом Пастернак: «Меня убили!»19. — Вот ради чего и вели мы с вами здесь весь этот разговор. Смешно было бы осуждать из нашего сегодня тех, кто вынужден был в те годы подписывать подобные пасквили. Как справедливо пишет Аркадий Ваксберг, «...ими руководили страх, отчаяние и надежда»20. Куда важнее осознать, с какими нравственными страданиями сопряжена была для Давида Федоровича, как и для каждого выдающегося деятеля советской культуры, жизнь под гнетом власти, чего стоило ему при этом сохранять незамутненность тона своей скрипки. Продолжая разговор о политическом контексте творчества Ойстраха, напомним, что далеко не безоблачными для советской культуры в целом и для Ойстраха, в частности, оказались также десятилетия, последовавшие за докладом Н.С.Хрущева ХХ съезду КПСС с разоблачением культа личности Сталина21. Быстротечной оказалась так много обещавшая «оттепель», начало которой положили в 1954 году именно так названные стихотворение Николая Заболоцкого и повесть Ильи Эренбурга. Самоубийство Александра Фадеева в мае 1956 года и советская интервенция в Венгрии в ноябре означили начало конца «оттепели». Некоторые надежды на потепление культурного климата в стране вселяли прошедшие в Москве в 1957 году Всемирный фестиваль молодежи и студентов и в 1958 - Первый Международный конкурс имени Чайковского. Однако в том же 1957 уже громили писателя Владимира Дудинцева, в том же 1958 был исключен из Союза советских писателей Борис Пастернак – несмотря на вынужденное его отречение от Нобелевской премии, присужденной ему за роман «Доктор Живаго». Всевидящий глаз Власти пристально следил за Ойстрахом, за его зарубежными гастролями — С отцом, как и со всеми выезжавшими за рубеж советскими музыкантами, постоянно ездил представитель «компетентных организаций» или, как их называли в то время, «музыковед в штатском». «Володя [Ямпольский. – И.О.] живет в одной комнате с нашим третьим товарищем – Столповским», - писал отец из Копенгагена в 1955 году22. Поскольку наряду с Копенгагеном отец играл в этой поездке в Берлине, Стокгольме, Гетеборге, Одензе, Осло, а через полтора месяца начались его первые триумфальные гастроли по Америке, у маэстро Столповского было множество неоценимых для него шансов расширить свои музыкальные познания! — Следила Власть и за выступлениями Ойстраха в печати. Резкое недовольство вызвала его статья о впечатлениях от американских гастролей 1955-1956 годов23. В докладной записке Одела агитации и пропаганды ЦК КПСС, в частности, говорилось: «По словам автора этой статьи, Соединенные Штаты Америки являются ныне центром музыкальной культуры, располагают самыми тонкими знатоками музыки и выдающимися виртуозами-исполнителями мировой классики. В статье дана исключительно высокая оценка американским оркестрам. <…> Автор статьи не пожалел красок для характеристики отдельных исполнителей. Он с восторгом пишет, что его слушали знаменитые и выдающиеся американские скрипачи Миша Эльман, Натан Мильштейн, Исаак Штерн, Тосси Спиваковский, Фриц Крейслер. Содержание статьи проникнуто восхвалением американской буржуазной культуры. <…> Полагали бы необходимым указать главному редактору ”Советская культура” т. Данилову на то, что редакционная коллегия допустила ошибку, опубликовав восторженную статью Д.Ойстраха о музыкальной жизни США, и на очередном совещании редакторов центральных газет обратить внимание на недопустимость публикаций таких статей на страницах советской печати. Зам. зав. Отделом пропаганды и агитации ЦК КПСС В. Московский. Зав. сектором Отдела пропаганды и агитации ЦК КПСС П. Романов». Документ получил весьма примечательную резолюцию: «Тов. Поликарпову. В записке агитпропа не сказано главного: правдива ли статья Д. Ойстраха или она приукрашивает положение дел. Без этого нельзя решить вопрос: нужно ли делать указания редакции. Каково мнение музыкантов. Д. Шепилов». «Тов. Поликарпову. Прошу поговорить с т. Даниловым в духе этой записки (ее выводов). Д. Шепилов. 02.03.1956»24. Дальнейшего развития дело это, по-видимому, не получило. Сам Ойстрах не имел о нем, по всей вероятности, никакого представления. Актом публичного протеста названа одним из западных авторов25 опубликованная Ойстрахом в том же 1956 году статья о замалчивании официальной советской критикой Первого скрипичного концерта Дмитрия Шостаковича и о трусливой позиции других скрипачей, не решавшихся обратиться к этому концерту26. Куда с большим основанием актом протеста Ойстраха можно назвать осуществленные им премьеру этого концерта – пусть даже после семи лет вынужденного молчания – в Ленинграде в конце 1955 года и последующие исполнения его в Нью-Йорке и Москве. Мог ли не знать Ойстрах, что всего за год до премьеры шостаковичевского концерта был разгромлен журнал «Новый мир», что потерпела провал попытка Зощенко защитить себя от власти? «Оттепель» сделала возможным уход советской культуры в 60-е годы от навязанного ей прежде единообразия стиля, манеры, почерка. Несхожими друг с другом были Василий Аксенов и Евгений Евтушенко. Совершенно разными оставались «лица» Георгия Товстоногова и Юрия Любимова и, соответственно, возглавленных ими Большого драматического театра в Ленинграде и Театра на Таганке в Москве. Андрей Тарковский и Александр Аскольдов творили каждый свой кинематограф. Однако в те же 60-е началось планомерное выдавливание из страны множества выдающихся деятелей ее культуры, увертюрой к чему сделался позорный процесс против писателей Андрея Синявского и Юлия Даниэля (1966). В те же 60-е развернулась травля Галича и Высоцкого. А завершились они в 1970 году повторным отстранением Александра Твардовского от рувоводства журналом «Новый мир», вторично возглавленного им в 1958. В августе 1968 года, прервав «пражскую весну» в политической жизни Чехословакии, в нее вторглись советские войска... — Чешские события, как и недели Карибского кризиса в 1962 году, о которых мы говорили, рассказывая о жизни отца, застали его за рубежом. Вместе со Святославом Рихтером и Мстиславом Ростроповичем принимал он участие в гастролях в Лондоне Госоркестра СССР под управлением Евгения Светланова. 21 августа, в день вторжения советских войск в Чехословакию, Ростропович играл Виолончельный концерт Дворжака, что было невольно воспринято аудиторией как акция протеста. Гастроли отца в Великобритании продолжались до середины сентября – в те как раз недели, когда весь мир только и говорил о насильственно прерванной Советами «пражской весне». — На музыкальной «Пражской весне» следующего, 1969 года ветеран фестиваля Давид Ойстрах ограничился единственным концертом. Ни в 1970, ни в 1971 он в Прагу не приезжал и лишь в 1972 снова появился на фестивале. 1968 год запятнал себя еще одним позором: из Польши были изгнаны 20 тысяч остававшихся там жить евреев. Молниеносная победа Израиля в Шестидневной войне с арабами 1967 года, присутствие в израильской армии эмигрировавших из Польши офицеров умножило поддержанный тогдашним польским руководством антисемитизм. Скептическое отношение известной части населения Польши к Советскому Союзу породило широко бытовавшую тогда в стране шутку: «Наши польские евреи разгромили ваших русских арабов». И хотя, как и чешские события, польская акция имела место вне пределов СССР, вряд ли стала бы она возможной без молчаливого согласия «старшего брата» по Варшавскому пакту. Выступал ли Давид Федорович в 1968 году в Польше? — В 1968 не выступал, очередные гастроли отца в Польше состоялись годом позднее. — Много лет спустя главный дирижер Большого оперного театра Варшавы Роберт Сатановский – антифашист, в годы Второй мировой войны руководитель партизанского отряда, ставший затем генералом Польской освободительной армии, ярый противник антисемитизма – впоминал в беседе со мной, что после изгнания из Польши евреев варшавские оркестры с трудом находили для себя исполнителей-струнников27. Мог ли не знать этого Давид Ойстрах, выступая 10 и 11 октября 1969 года в Варшаве с Симфоническим оркестром Варшавской филармонии под управлением Витольда Ровицкого? — Хочу вернуться однако к 1968 году. С самого своего начала оказался он для отца не самым радостным. Его 60-летний юбилей, исключительно тепло встреченный всеми друзьями и поклонниками, оказался, как говорилось уже, замолченным официальными инстанциями и прессой. — Были тому определенные причины. В СССР вскоре после окончания Шестидневной войны развернулась новая кампания антисемитизма - на этот раз под лозунгом борьбы с сионизмом, который был приравнен к фашизму. В этой кампании советские власти, как и в прежние годы, активно использовали евреев. В начале 1968 года во время гастролей Ойстраха в Америке ему сообщили, что по возвращении в Москву он должен будет поставить свою подпись под документом, осуждающим правительство Израиля, которое призывало евреев всего мира возвратиться на свою историческую родину. Генри Темянка, встретивший тогда Ойстраха в Нью-Йорке, вспоминает, что Давид Федорович был глубоко подавлен. «Вы, конечно, откажетесь подписать его», - сказал ему американский коллега. После длительной паузы Ойстрах, по словам Темянки, отвечал: «Знаете ли вы, что случится со мной, если я откажусь? Прежде всего они могут запретить мне гастролировать за рубежом, что, как вы знаете, является для меня огромной радостью. Но это будет только начало. Они могут сделать из меня не-человека, заставить меня оставить педагогику и концертирование внутри России на основании того, что я стал умственно или физически несостоятельным. Я мог бы противостоять всем этим испытаниям, если бы подверженным им был я один. Но я обязан думать о своем сыне, о своем маленьком внуке и также о сестре моей жены и других ее родственниках»28. — Возвратившись в феврале в Москву, отец заявил, что никакого письма не подпишет. — В Краткой еврейской энциклопедии так и сказано: «...Ойстрах отказался подписать так называемое “письмо читателей” в редакцию газеты ”Правда”, после чего его 60-летие в 1968 г. не было официально отмечено властями»29. Было ли названное «письмо читателей» опубликовано тогда, установить не удалось – возможно, власть выжидала, маневрировала. — Да и не факт публикации сам по себе так важен для нашего разговора. Куда важнее, как и относительно писем 1953 года, понимание атмосферы, в которой продолжал жить и творить отец в те годы. — Полтора года спустя, 13 января 1970 года, «Правда» опубликовала одиннадцать писем советских евреев, осуждавших эмиграцию из СССР. Имени Ойстраха не было как среди авторов этих писем, так и среди участников состоявшейся 4 марта того же года пресс-конференции «граждан еврейской национальности», подписавших коллективное письмо с осуждением политики государства Израиль. — Никто на этот раз и не добавил имя отца. «Месть» ему была к тому времени уже свершена Властью. Не прошло и месяца после его замолченного юбилея, как 27 октября 1968 года, во время гастролей отца в Италии, была взломана и ограблена московская квартира родителей. Забраны были деньги в различной валюте, драгоценности, в том числе подаренный Ататюрком золотой портсигар, шахматы с золотыми и серебряными фигурами - подарок королевы Елизаветы Бельгийской, символический ключ от Иерусалима, ордена, фотоаппараты и часы, концертные дневники, почетные дипломы, фотографии знаменитых музыкантов с дарственными надписями, новейшая звукозаписывающая техника и тщательно собранные со всего мира грамзаписи... Нетронутыми остались, к счастью, лишь бесценные скрипки... — Были ли вы в эти дни в Москве? — Я в то время жил уже не на улице Чкалова, а в собственной квартире. На протяжении октября я был в Москве, но в последние дни октября в Миннеаполисе начиналось мое американское турне. Буквально за день до вылета в Америку мне позвонила жена жившего в доме отца милиционера - сам он оказался (алиби?) в больнице – и сообщила, что квартира взломана. Я тотчас сообщил о случившемся отцу в Италию, а сам помчался на улицу Чкалова, где, совершенно ошарашенный происшедшим, провел несколько часов, пока прибышими работниками компетентных органов составлялась опись похищенного. Утром следующего дня я улетел в Америку. Мне вспомнился эпизод двухнедельной давности. 11 октября родители возвратились из Одессы, где состоялась серия юбилейных концертов отца. Я встретил их и привез на улицу Чкалова. Поднялись на лифте наверх. Дверь не открывается – ни папиными ключами, ни моими. Пришлось вызвать слесаря, который устранил «неисправность» в замке, явно вызванную тем, что кто-то уже проводил с ним «генеральную репетицию». Но об этом подумалось только теперь - тогда же никто из нас не придал досадному эпизоду особого значения. Когда родители возвратились из Италии, я отсутствовал в Москве. Отец рассказывал мне потом, что он неоднократно встречался с работниками уголовного розыска, начал даже хлопоты о получении другой квартиры. — Об истинном характере «кражи» можно было догадаться лишь тогда, когда три месяца спустя все «похищенные» сокровища - без единой утраты! - были «найдены» и возвращены Ойстраху. Поначалу однако не догадывался о нем и сам Давид Федорович. Мысль о том, что случившееся – наказание компетентных органов за отказ Ойстраха участвовать в антиизраильской кампании, первым высказал ему первый скрипач Квартета имени Бородина Ростислав Дубинский. Позднее он расскажет об этом в изданных в Америке воспоминаниях «Бурные аплодисменты»30. О таинственной краже квартиры Ойстраха трубили газеты всего мира. В министерстве иностранных дел и в министерстве культуры раскалялись телефонные аппараты от звонков аккредитованных в Москве послов иностранных государств. Похоже, в верхах поняли, что «компетентные органы» зашли слишком далеко... Прав был Генри Темянка, утверждая, что подобные переживания «...опустошали Ойстраха физически и эмоционально и, без сомнения, укоротили его жизнь. <…> «Ничто не способствовало в большей степени разрушению здоровья Ойстраха, чем жестокие интриги и давление со стороны советского режима»31. — Хорошо помню, как переживал отец, вынужденный отказаться от приглашения Иегуди Менухина выступить вместе с ним на одном из летних фестивалей в Европе. Министерство культуры СССР запрещало ему выступать вместе с «известным сионистом Менухиным». — Мы еще вернемся к этому позднее, рассказывая о многолетней дружбе двух скрипачей. В 70-е годы Ойстраху суждено было прожить неполных четыре года. То было время закрытия экспериментальной киностудии Григория Чухрая, вынужденного молчания сценариста и режиссера Александра Аскольдова, отчаянной борьбы с Властью возглавлявшего театр «Современник» Олега Ефремова, время вынужденной эмиграции Виктора Некрасова, Наума Коржавина, Александра Солженицына, Андрея Тарковского, Юрия Любимова, Иосифа Бродского, Мстислава Ростроповича. Как реагировал на все это Давид Федорович? — Разумеется, отец все это знал. Каждое из названных событий сказывалось новым рубцом на его сердце. — Ойстрах сам признавался, что не принадлежит к борцам с Властью. Вот как рассказывает об этом Галина Вишневская: «Когда у нас на даче в 1969 году поселился Солженицын, наш друг и замечательный скрипач Давид Ойстрах сказал: - Я не стану перед вами кривить душой и скажу откровенно, что я бы этого никогда не сделал. Я честно говорю вам, что я боюсь. Мы с женой пережили 37-ой год, когда вся Москва по ночам ждала ареста. В многоэтажном доме, где мы жили, в подъезде в конце концов только моя квартира и квартира напротив, через площадку, оставались нетронутыми. Все остальные жильцы были арестованы. Я ждал ареста каждую ночь, и у меня для этого случая были приготовлены теплая одежда и еда на несколько дней. Вы можете себе представить, что пережили мы, слушая по ночам приближающийся шум автомобилей и стук парадных дверей. В народе эти черные машины называли ”маруси”. Однажды ”маруся” остановилась у нашего парадного входа... К кому? К нам – или к соседям? Больше никого нет. Вот хлопнула дверь внизу, потом заработал лифт, наконец на нашей площадке остановился. Мы замерли, прислушиваясь к шагам. К кому пойдут? Позвонили в квартиру напротив... С тех пор я не боец...»32. Вспоминая через много лет об этой исповеди Давида Федоровича, Мстислав Ростропович добавляет к словам Вишневской: «Ойстрах признался мне, что те 15 секунд, когда было неясно, куда они шли, сделали его “нечеловеком”, и это было характеристикой всего поколения. Вдумайтесь: гениальный скрипач, признанный во всем мире, понял, что его не защищает никто, и готов подписать любой пасквиль, который потребуется режиму»33. — В словах этих – явный перехлест. Как мы видели, и в 1953, и в 1968 годах отцу хватало мужества, чтобы не подписать нужные власти пасквили. Во многих ситуациях он предпочитал однако хранить молчание. — Совершенно прав Геннадий Рождественский, говоря, что «...если бы Ойстрах не молчал, мы не услышали бы его скрипку»34. Сказывалось ли однако молчание Ойстраха на судьбах других музыкантов? Вспоминая о неудавшейся попытке директора Московской консерватории Александра Свешникова пригласить на педагогическую работу Бориса Гольдштейна, автор одной из статей о скрипаче подчеркивает: « ...ни Ямпольского, ни Цейтлина уже не было в живых. Ни один из профессоров не захотел дать своей рекомендации!»35. — Наивно думать, что вопрос о приглашении Бориса Гольдштейна Свешников мог согласовывать с профессорами консерватории. Для этого существовал в советские времена Отдел культуры ЦК КПСС. Тем более, если речь шла о приглашении еще одного скрипача-еврея... — Полностью разделяю вашу точку зрения. В особенности в свете множества секретных тогда и опубликованных сравнительно недавно документов 40-х - начала 50-х годов. Приведу здесь «нетленные строки» двух из них. Первый - докладная записка начальника Управления пропаганды ЦК ВКП (б) Г.Александрова и заведующего отделом Управления пропаганды Т.Зуевой секретарям ЦК ВКП (б) А.Андрееву, Г.Маленкову и А. Щербакову от 17 августа 1942 года. Суть документа сводилась к крайней озабоченности тем, что «...в управлениях Комитета по делам искусств и во главе учреждений русского искусства оказались нерусские люди (преимущественно евреи)», что евреями переполнены Большой театр, Московская филармония, музыкальные издательства, отделы литературы и искусства ведущих газет и журналов, столичная и Ленинградская консерватории. «Дело подготовки и выдвижения музыкальных кадров в высших учебных заведениях, - читаем далее, - также полностью находится в руках нерусских людей. Так, в Московской государственной консерватории директор Гольденвейзер - еврей, его заместитель Столяров - еврей. Все основные кафедры в Консерватории (фортепиано, скрипка, пение, история музыки) находятся в руках евреев: Гольденвейзера, Фейнберга, Цейтлина, Ямпольского, Мостраса, Дорлиак, Гедике, Пекелиса и др. <…> Не случайно поэтому, что в консерваториях учащимся не прививается любовь к русской музыке, русской народной песне, большинство наших известных музыкантов и вокалистов: Ойстрах, Э. Гилельс, Флиэр, Л. Гилельс, Гинзбург, Фихтенгольц, Пантофель-Нечецкая имеют в своём репертуаре главным образом произведения западноевропейских композиторов. <…> На выдвижение и воспитание музыкальных кадров большое влияние оказывает музыкальная критика. Преобладание среди критиков также нерусских (наиболее активно выступают в печати: Шлифштейн, Рабинович, Гринберг, Коган, Альшванг, Гольденвейзер, Житомирский, Мазель, Цуккерман, Хубов, Долгополов, Келдыш, Глебов) нередко приводит к неправильному, тенденциозному, однобокому освещению в печати вопросов музыки (например, длительное замалчивание концертов лучшего советского пианиста Софроницкого, русского, и пространные отзывы о концертах Э. Гилельса, Ойстраха, Фихтенгольца и др.»36. Страна изнывала в смертельной, невиданной по жестокости схватке с гитлеровскими захватчиками, но это не мешало большевистскому руководству проявлять неусыпную заботу о «чистоте» русской культуры. Нет нужды говорить о том, что далеко не все перечисленные в документе музыканты были евреями. Куда важнее для нас подчеркнуть, что Давид Ойстрах, выступавший в годы войны в Москве и в блокадном Ленинграде, курсировавший по заснеженным и неосвещенным московским улицам для участия в ночных радиопередачах на Европу и Америку, был искренне убежден, что делает полезное дело для всего советского народа. И, конечно же, не подозревал, что искусство его способствует извращению национальной политики партии. Поток писем с протестами против «засилья евреев» в музыкальных учебных заведениях Москвы, в Государственном симфоническом оркестре СССР, в Оркестре Ленинградской филармонии еще более усилился после окончания войны. Бывший начальник отдела кадров Главного управления учебных заведений Комитета по делам искусств Валентина Шароева сообщала 4 декабря 1950 года Секретарю ЦК ВЛКСМ Николаю Михайлову: «В течение долгого ряда лет на международных конкурсах музыкантов-исполнителей честь советского искусства защищали скрипачи, которых никак нельзя считать представителями великого русского народа; это: Леонид Коган, Юлиан Ситковецкий, Эдуард Грач, Игорь Ойстрах, Игорь Безродный, Рафаил Соболевский. Что же, разве нет талантливой русской молодежи? Конечно, есть. Так в чем же причина отсутствия русских скрипачей? А вот в чем. Профессорско-преподавательский состав скрипичной кафедры Московской консерватории имеет следующий вид: русских — 3 человека (Д. Цыганов, М. Козолупова, Б. Кузнецов); армян — 1 человек (Габриэлян); евреев — 10 человек (Цейтлин, Ойстрах, Ямпольский, Питкус, Янкелевич, Беленький, Бондаренко, Рабинович, Мострас, Сибор). У этого состава преподавателей имеется и соответствующий состав студентов, так, классы лучших специалистов по классу скрипки, профессоров Д.Ф.Ойстраха и А.И.Ямпольского, почти целиком состоят из евреев (так, у проф. Ойстраха в классе три русских студента — Александров, Киселев и Котова, а у проф. Ямпольского один русский студент — Антон Шароев)»37. -— О существовании этого письма отец, конечно, ничего не знал. Любопытно, что автор его с полной серьезностью утверждает, что, как говорят чаще в шутку, среди евреев немало талантливых скрипачей и часовщиков. Припоминаю, как в 1952 году после моей победы на Конкурсе имени Венявского мне позвонил Яков Слободкин, предложив создать квартет. «Представляешь, - сказал он, - ты – первая скрипка, Рудик Баршай – альт, я – на виолончели и... мамаша Шароева». Имелся в виду «затираемый евреями» Антон Шароев как второй скрипач и его мамаша в качестве надежной «крыши» для квартета... Я, естественно, отказался 38. — Каково же было отношение Власти к Давиду Ойстраху? Чем был он для Власти - именно «чем», вовсе не «кем»? Отношение Власти к Ойстраху основывалось на понимании, сколь велико воздействие его искусства на формирование сознания советских людей и на создание и поддержание во всем мире образа страны Советов. Ойстрах был для Власти отличным инструментом для проведения своей политики в жизнь. «Глубоко почитаемый всеми художник, он рассматривался властью прежде всего как гражданин, “высоко несущий знамя советского искусства“» , - пишет Гидон Кремер39. |
1 2
Добавить документ в свой блог или на сайт
