1 «Для большей славы русской медицины недостает еще литературной гласности»
Скачать 0.65 Mb.
|
| Вишленкова Е.А. «Выполняя врачебные обязанности, я постиг дух народный»: самосознание врача как просветителя российского государства ( первая половина XIX века)1 «Для большей славы русской медицины недостает еще литературной гласности»,- убеждал соотечественников педиатр К.И. Грум-Гржимайло, учреждая в 1833 году в Петербурге «народно-медицинскую» газету2. При этом речь шла вовсе не о возможности обмена опытом между коллегами. «Остается только желать,- продолжал он,- чтобы врачи сообщали для всенародного сведения плоды своих знаний… Литературная гласность возбудит общее соревнование и любовь к наукам, опытам и открытиям; послужит к усовершенствованию и поддержанию истинной медицины в России»3. Называя медицину «русской» и «истинной», автор не оговорился, а его читатели знали, что он имел в виду особые качества этой профессии в условиях Российской империи. В 1830-е годы представители складывавшегося врачебного сообщества (которое тогда определялось понятием «сословие») уже ощущали свою избранность, особенно по сравнению с неучеными местными лекарями и находящимся в вечном поиске заработка западными коллегами. Полученное в университетах и обретенное на государственной службе знание, а также признание правительством политической значимости медицинской службы были главными гарантиями социального престижа русского врача. Выросшие на этой почве мессианские настроения со временем подтолкнули врачей к выходу за пределы служебных обязанностей и преодолению профессиональной разрозненности. «Необходимы только порывы энергии и общее единодушие,- призывал их объединяться и писать петербургский издатель,- К этому взывают отечественная слава и благо человечества. Сокровища опытов и наблюдений и самое поприще уже готовы»,- убеждал он, используя одическую риторику4. В николаевское время многие врачи в России стали авторами медико-топографических описаний, заметок, составителями статистических таблиц. Губернские, уездные, городские, фабричные, армейские и даже вольнопрактикующие лекари публиковали наблюдения над суточными температурами, данные о больных, родившихся и умерших, писали заметки о местном климате и ландшафте, описывали особенности регионов, давали по ним исторические справки, рассказывали читателям о качестве и свойствах питьевой воды, издавали рассуждения о повседневной жизни россиян и их нравах, о народных особенностях питания, религиозных диетах, способах лечения и болезнях своих пациентов, а также о бытовых традициях народов империи. При этом каждый автор начинал такой текст с заверения собственной компетентности, с декларации глубокого знания описываемого региона. «Исполняя врачебные обязанности соответственно моей должности,- писал, например, после семи лет службы врач К.Доброхотов,- я всматривался, наблюдал, вникал в быт народа, здесь обитающего, и постиг дух народный, характеристику и свойства жителей»5. Сейчас кажется странным, почему люди, столько лет учившиеся в университетах исцелять телесные недуги, вдруг стали заниматься литературой? Читая их тексты, невольно возникает вопрос, почему составление этнографических, исторических и топографических описаний, изготовление статистических таблиц стало в России 1830-1840-х годов столь массовым явлением? Наконец, почему такую работу современники считали долгом «врача-патриота, проникнутого чувствами беспредельной благодарности к нашему Отцу Отечества»6? Андреас Ренер показал, что ученые медики принимали участие в государственном контроле над населением уже в XVIII веке7. Судя по приведенным им данным, взаимодействие врачей с политической властью и их самопонимание позволяют нам говорить об этом этапе как о периоде институционализации научной медицины, но не о ее профессионализации и политизации. Немногочисленные, по большей части иностранного происхождения ученые лекари того времени не претендовали на статус знатоков социальных проблем Российской империи. Во всяком случае, от них не осталось комплекса текстов с описанием её регионов, с научными объяснениями нравов их обитателей и советами по рациональному управлению ими. В отличие от них в медико-топографических описаниях 1830-1840-х годов явно прочитывается претензия авторов на особое знание местной ситуации. В связи с этим я предположила, что в данном случае мы имеем дело с врачебной прото-профессионализацией, становлением врачебного дискурса и зарождением медикализации в Российской империи8. Этими концептами задается исследовательская рамка, в которой литературная деятельность русских лекарей предстает частью истории профессий. До 1960-х годов она изучалась через «теорию характерных черт» (главным образом через анализ профессиональной идеологии) и упиралась в стремление определить функциональную значимость группы для отдельных клиентов или общества в целом9. «Интеракционисты» 1970-х годов рассматривали понятие «профессия» в качестве обычного социального ярлыка, появившегося при разделении труда10. А неомарксисты интересовались процессами пролетаризации и обвиняли элитных специалистов в служении капиталу («агенты власти»)11. Изобретенная М. Фуко археология знания резко изменила направление этих исследований, поскольку под сомнение была поставлена сама рациональность научного прогресса профессиональных групп. Благодаря этому стал очевиден дисциплинирующий характер таких социальных институтов как школа, тюрьма и больница12, обнаружить биовласть в акушерстве и стоматологии13. Последователь Фуко Т. Джонсон с помощью концепта «governmentality» («правительственности») показал, как прочно профессии вплелись в саму ткань модерного государства и как их экспертиза стала частью управления14. И хотя исследователи критикуют этот подход за размывание границ государства и профессий15, а самого Фуко за вольность в обращении с эмпирическим материалом, данная исследовательская перспектива определяет сегодняшние исследования профессий. Появление врачебного дискурса устойчиво связывается в них с модернизацией имперской политики16. На этом допущении вырастает новое научное направление «новая медицинская история империй»17. Помня о том, что опора на специализированное научное знание входила в концепцию власти, которую Марк Раев определял как «регулярное полицейское государство» (der wohlgeordnete Polizeystaat/ gute Polizey)18, я попыталась соотнести её с идеологией, которую в течение первой половины XIX века вырабатывало врачебное сообщество России. В политической утопии Polizeystaat народного счастья и благополучия предполагалось достичь через развитие личности и усовершенствование управления страной. Само государство представлялось в виде живого организма, отличительной особенностью которого является многопредметность и всеохватность административной деятельности. Регулирование поведения подданных, поддержание общественного порядка, забота о санитарии и пожарной безопасности, налоги и благотворительность, брак и домоводство в нём отдавались в ответственность постоянно увеличивающегося слоя специальных служащих. И поскольку задачей такой власти была не консервация status quo, а поощрение производительных сил общества и обеспечение их соответствующей институциональной основой, творцы науки получили в регулярном полицейском государстве значение особо ценных чиновников. Этим объясняется политический успех ученых-камералистов в немецких государствах XVIII века. И только недавно вышедшее исследование А. Уэйкфильда показало, сколь значительной в них была дистанция между теорией и практикой регулярного государства, сколь бутафорскими были административные действия этих камералистов19. Когда Марк Раев проанализировал рецепцию философии Polizeystaat в России XVIII века, его вывод (и с ним согласны последующие исследователи) прозвучал пессимистично: для русских правителей полицейское государство было идеальной моделью, которая так и не воплотилась в реальную практику управления страной20. По всей видимости, интересующий меня период российской истории можно рассматривать как «вторую волну» этой рецепции, особенностью которой стала практическая реализация данной концепции. После упразднения «соединенного министерства» и смерти Александра I просветительская идеология власти подверглась рационалистической ревизии. В результате задача культурной и религиозной унификации подданных была вытеснена потребностью строить внутреннюю политику на точном знании населения, ресурсов страны и с пониманием природы наблюдаемых различий. Соответственно цель властвования виделась не в формировании единого социального тела империи, а в оптимизации управления дискретными группами населения, разнородными регионами, в эффективном использовании их потенциалов на общее государственное благо. В этой ситуации организационные принципы научной медицины (изучение пациента и условий его жизни, пристальное стационарное наблюдение за ним, а также принудительное лечение) стали привлекательной моделью нового государственного отношения с подданными. В данной исследовательской оптике сотрудничавшие с властями российские врачи предстают не столько в качестве источников медикализации, сколько как агенты модернизации и самоцивилизования империи. Движимые интеллектуальной любознательностью и пафосом служения просвещенному государству, они поставляли правительству искомое знание о российских регионах - местах своей службы; о физиологической и культурной специфике своих пациентов – разнообразных российских подданных. И поскольку врачебный язык описывал отечественные реалии как общеевропейские или общечеловеческие (и тем самым нивелировал возведенные цивилизационным дискурсом культурные границы), то у политических элит появилось искушение пользоваться им как языком рационального государства. Соблазн, видимо, усиливался тем, что полученное врачами западное образование наделяло их привлекательным статусом носителей передового знания. Кроме того, восприятие чиновниками медицинского дискурса было облегчено тем, что в отличие от многих стран Запада этос российского врача был весьма тесно увязан с государственными интересами. В данной статье моё внимание сосредоточено на выявлении условий рождения медицинской экспертизы Российской империи, на обстоятельствах принятия на себя практикующими врачами функций социальных аналитиков. В ней речь идет о специфике государственной службы корпорации ученых медиков, которые, будучи профессиональным и элитарным (в смысле характера знания и образования) сообществом, в то же время были слоем государственных чиновников, пусть и нового типа. Российское производство ученых врачей Посвященные в азы западной медицины естествоиспытатели XVIII века повсеместно сталкивались в Российской империи с «домашними» (как они их называли) способами излечения. Некоторые из натуралистов предпочитали их не замечать, а те, что писали об увиденном, трактовали их как суеверия, предрассудки или шарлатанство21. Столкновение с не-западными формами лечения и объяснениями болезней порождало либо негодование от «дикости», «отсталости» и «варварства» обитателей, либо высокомерную улыбку и исследовательское любопытство22. Воспринятая позиция культурного доминирования побуждала вестернизированных писателей отрицать (разоблачать, умиляться или высмеивать) «народную науку»23. И всё бы представлялось смешным и наивным, но ученых путешественников поражала вера местных жителей в знания и чудодейственные способности их лекарей, с одной стороны, и недоверие, которое они демонстрировали «настоящим» врачам, с другой24. Столкнувшись в Арзамасе с целой группой почитаемых здесь знахарей и с игнорированием штаб-лекаря, И. Лепехин уверял соотечественников и власти о недопустимости в цивилизованной (то есть претендующей на принадлежность к Европе) стране людей «незаконно ко врачеванию рожденных». В данном определении отразилась разница в отечественной и западной легитимации врачевателя. В Европе Нового времени право лечить удостоверялось университетским дипломом или членством в профессиональной корпорации. При отсутствии таковой в России образованные врачи получали признание от государства. А. Реннер соотносит формирование в России профессионального слоя обученных врачей к первым десятилетиям после смерти Петра I25. Тогда каждый практикующий лекарь мог сдать экзамен в медицинской коллегии и получить лицензию, но фактически только университетский выпускник был в состоянии ответить на предложенные вопросы. Поэтому местные знахари и знахарки обходились без официальных документов, да и не нуждались в них. Получившие же официальное разрешение на медицинскую практику врачи становились частью отечественной элиты (не в социальном, а скорее в культурном смысле)26. Несмотря на то, что общая численность врачей в Российской империи в начале века составляла внушительную цифру (в 1809 году в «Российском медицинском списке» числилось 2508 лекарей27), вплоть до середины XIX века правительству не удавалось обеспечить ими не то что весь государственный аппарат, но даже военные ведомства. По официальным данным к 1810 году дефицит лекарей только в армии составлял 609 человек28, а еще не хватало флотских и гражданских врачей. Рекрутирование иностранцев было сопряжено с большими расходами и множеством проблем. Занимавшийся этим в 1808-1810 годах генерал С.К.Вяземский сообщал, что, потратив огромные средства, правительству удалось выписать из-за границы 220 человек, из которых только 145 смогли приступить к службе. Но и они, как опасался главнокомандующий, «не зная языка, свойства и обычаев Русского народа, на долгое время остаются мало полезными»29. В исходящих от правительственных ведомств документах постоянно акцентировалась связь между профессиональной компетенцией врача и его знанием языка и культурных традиций потенциальных пациентов. Отсутствие таковых знаний делало врача бесполезным в глазах российской власти, неспособным избавить российских подданных от телесных недугов. Намерение запустить собственное производство обученных врачей и поставить под контроль деятельность местночтимых лекарей отразилось в уставах, провозгласивших в 1804 году учреждение императорских университетов. Отныне право лечить имел лишь тот, кто обзавелся письменным удостоверением российского «ученого сословия». Этот же документ вводил претендента в иерархию бюрократических чинов. «Желающие удостоены быть звания Лекаря и аптекаря, также и повивальных бабок, - предписывал университетский устав,- могут требовать экзамена от Медицинского Отделения, и по удостоению Университета получают право производить вольную практику. Лекарь и аптекарь, выдержавшие предписанное для кандидатов испытание, считаются в 12 классе, а повивальные бабки получают свидетельство с позволением учить в деревнях своему искусству и право заступить должность уездной повивальной бабки»30. Таким образом, «рассадники» западной учености получили рычаги формирования врачебной корпорации. Её границы были заданы определенным типом знания. В самом общем виде отличие насаждаемой медицины от традиционных для России форм исцеления состояло в рационализации и категоризации эмпирических наблюдений и в клинической форме лечения заболевания. То и другое требовало от врачебного «цеха» постоянного обмена опытом, налаженной системы профессиональных коммуникаций, использования унифицированного языка описания данных, заключения корпоративных соглашений относительно «открытий». В этом смысле «западная медицина» была мировоззренческой, системной и профессиональной31. Она формировала у «последователей Гиппократа» представление о человеке как целостности, его связях с природой и себе подобными, порождая в их головах специфическое видение мира. В соединении с клиническим опытом ежедневных и еженочных наблюдений над больными и лечения «образцовых» болезней такое мировоззрение порождало потребность в генерализации собранных данных и гипотез, что осуществлялось посредством научных процедур. Наиболее приспособленная к этим потребностям система обучения оформилась в Европе в середине XVIII века – в университетах Австрии (Венский университет), Германии (университеты Тюбингена, Геттингена и Халле) и Голландии (Лейденский университет). Благодаря ей, «немцы» фактически подчинили себе европейский рынок медицинских услуг. Во второй половине столетия врачебные факультеты данных университетов обеспечивали своими выпускниками большую часть Центральной и Восточной Европы. |
Добавить документ в свой блог или на сайт
Похожие:
 | Тема: База данных Учащиеся должны знать общую характеристику и своеобразие русской литературы 19 века; пути становления реализма в русской и мировой... | | Семинар по современной журналистике Классицизм, сентиментализм и романтизм в русской литературе. Становление реализма в русской и мировой литературе. Жанровое богатство... |
| Тема «Условия плавания тел» (14 урок по теме) Классицизм, сентиментализм и романтизм в русской литературе. Становление реализма в русской и мировой литературе. Жанровое богатство... | | Урок математики в 5В классе моу «сош №124» Классицизм, сентиментализм и романтизм в русской литературе. Становление реализма в русской и мировой литературе. Жанровое богатство... |
 | Темы классных часов Кл час «Дни воинской славы». Просмотр и обсуждение презентации «Храмы-памятники русской воинской славы» | | Тарас шевченко и русская культура «любой стране, любой нации нет славы большей, как создавать нечто для всего человечества» |
| Тематическое планирование № Тема урока Кол-во часов Тип урока Характеристика... Учащиеся должны знать общую характеристику и своеобразие русской литературы 19 века; пути становления реализма в русской и мировой... | | Тема: Человек эпохи М. М. Сперанский «Пушкин для русской бюрократии»... Раскройте исторические условия и влияние общественной среды, в которой формировались взгляды исторической личности |
| Литература религиозного содержания Разумеется, этим материалом надо пользоваться с постоянным учетом того, что по самой своей природе (письменные документы) он не мог... | | Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Общее понятие об истории русской литературы. Особенности литературной эпохи 18 века |
| Национальной Славы «Морской венок славы» Конкурса проводится в рамках программы Центра Национальной Славы «Морская слава России» и плана городских массовых мероприятий Комитета... | | Жизнь и творчество И. А. Бунина Классик русской литературы, почетный... Мориак, Р. М. Рильке, М. Горький, К. Паустовский, А. Твардовский и другие. И. Бунин всю жизнь шел своим путем, он не принадлежал... |
| Центр Национальной Славы «Организация и проведение конкурса «Венок... Мы бы очень хотели, чтобы в итоге ваши ученики стали немного мудрее, терпимее, увереннее, ведь вас и их будут вести за собой и вдохновлять... | | Методические рекомендации по изучению дисциплины дн(М). 2 История... М а васильева «Программа воспитание и обучение в детском саду» направление «Познавательно-речевое развитие». Образовательная область... |
| Урок-дискуссия по драме А. Н. Островского "Гроза" в 10-м классе.... Москва – собственное имя существительное, остальные – нарицательные существительные | | Поле русской славы конспект открытого мероприятия на конкурсе «Самый классный классный» Программа развития и воспитания дошкольников в образовательной системе «Школа 2100»; коррекционная программа для детей с общим недоразвитием... |
