Die Sache и греческого
Скачать 1 Mb.
|
| стороны вроде бы одной проблемы окажутся путями‚ расходящимися в разные страны и эпохи. Например‚ продумывать возможность мысли‚ исходя из возможности бытия того‚ о чем она возможна‚ решать‚ как может быть одно многим и многое одним‚ — особое дело. Так мы пойдем путем Платона и античной философии в целом. Продумывать возможность знания‚ определяя‚ во-первых‚ условия его независимости от нас (стало быть‚ в зависимости от нас)‚ условия его‚ как говорят‚ объективности и‚ во-вторых‚ условия его идеальности‚ т.е. отличия от той реальности‚ на которую знание остается познавательно направленным‚ — дело другое. Так мы пойдем путем Декарта‚ Лейбница‚ Канта‚ т.е. путем новоевропейской философии. И все же мы говорим об одном деле. Не забудем: мы‚ если верить Сократу‚ не обращаемся к учителям и авторитетам‚ но только к мысли‚ к самой мысли‚ где зачинаются‚ рождаются и сообщаются все философские учения. Может быть‚ контуры этого общего дела философов обрисуются яснее там‚ где возможно их общение‚ на том перепутье‚ откуда расходятся их пути‚ иными словами‚ в самом начале этих путей‚ где они еще только возможны‚ где эти эпохальные концепции еще только зачинаются‚ или вот-вот готовы родиться. Речь‚ разумеется‚ идет не об исторических обстоятельствах‚ а о том единственном “месте”‚ где только и мыслима такая встреча: в мысли‚ в дебрях философских произведений‚ в частности‚ в контексте того же «Теэтета»‚ если мы сумеем ввести в эту беседу Аристотеля‚ Плотина‚ Ник. Кузанского‚ Декарта‚ Спинозу‚ Канта‚ Гегеля... Условие того‚ чтобы эти персонажи не передрались (все философы — люди) — одно: сократическая беседа “в мире и на досуге”‚ в присутствии Сократа-повитухи. In statu nascendi — в состоянии рождения‚ в начинании‚ в возможности — мысль чревата иными‚ разными возможностями и начинаниями‚ она еще не пошла в ход‚ в дело. Здесь-то и можно войти в общение философий‚ понять‚ как они возможны‚ как именно философы‚ — часто не подозревая об этом‚ часто отрицая это‚ — всегда — в качестве философов — занимаются одним делом сообща‚ как они порождают свои взаимоисключающие‚ — но и взаимоподразумевающие — начала из единого лона мысли. Судя по всему‚ сократовский образ философа как повивальной бабки мысли очень даже идет к делу. Причем — к самой сути дела‚ далеко не только как прием. Попробуем же извлечь из этого образа еще несколько поучений на будущее. 1). Философа занимает мысль в состоянии рождения‚ в за-мысле (в возможности‚ в начале). Конечно‚ заглянув в истории философии или просто взглянув на фолианты философских трудов‚ мы увидим ряд мощных направлений‚ библиотеку капитальных сочинений‚ развернутых систем‚ развитых — и продолжающих столетиями развиваться‚ комментироваться‚ систематизироваться в школах — учений‚ доктрин‚ концепций. Но если мы будем держаться при этом сократовского подхода к делу‚ если сумеем увидеть в истории философии прежде всего продолжение (развитие‚ может быть‚ даже переиначивание) сократовского дела ()‚ то эти учения раскроются как систематическое занятие началом‚ возможностью мысли в ее собственном изначальном деле. Как если бы всю историю философии можно было бы понять как продолжение «Теэтета» (в частности‚ «Теэтета»): как систематическое возвращение к началу‚ обращение к началу‚ пребывание при начале. 2). Философа занимает мысль в состоянии рождения. Значит ли это‚ что он должен копаться в том‚ что нынче‚ если не ошибаюсь‚ называется когнитивной психологией‚ или в том‚ что еще недавно называлось гносеологией? Вообще‚ — заниматься рациональной способностью человека‚ поскольку человек‚ как говорят‚ есть animal rationale — животное рациональное? Ежу понятно‚ что человек не сводится к этой способности‚ что он обладает сердцем (кто не восхитится знаменитоым афоризмом Паскаля‚ «le coeur a ces raisons, qui la raison ne comprend pas” — у сердца собственные суждения‚ которые рассудок не понимаетъ»?!)‚ душой‚ телом‚ подсознанием и кто его знает‚ чем еще. Разве философ — в отличие от рационального психолога‚ гносеолога и пр. — не должен брать человека в целом‚ а не только в его рациональной способности? Но кто сказал‚ что мысль это (1) наша (2) рациональная (3) способность? Как такое пришло на ум? Как мы могли подумать‚ что мышление — это..? Как произошло‚ что мы начали разуметь разум как...? Только с этими — первоосмысляющими — вопросами мы подходим к той изначальности мысли‚ к тому ее началу‚ которое‚ как мы предполагаем‚ занимает философа. 3). Философа занимает мысль в состоянии рождения и там‚ где его занимают другие дела: их замысел. Как может родиться замысел чего-то такого‚ как‚ например‚ научное познание? Как может быть осмыслено бытие и мышление‚ чтобы замысел науки стал возможным? Но мысль втягивается в воронку философии‚ когда задается вопросом о начале‚ о рождении этой первоосмысляющей мысли: как‚ какой такой мыслью может быть помыслено то‚ что лежит в начале мысли и‚ стало быть‚ как будто бы мыслью не является (или именно мыслью являет себя?)‚ что лежит за мыслью‚ способной особым образом осмыслить мир и замыслить отвечающие этому образу дела человека? 4). Философа занимает мысль в ее жизнеспособности‚ в ее изначальной (первородной) основательности‚ само-стоятельности‚ само-бытности‚ само-обоснованности‚ можно сказать даже — само-рожденности. Само бытие‚ открывшееся мыслью‚ или мысль‚ ставшая бытием. Не только‚ значит‚ как мысль может быть‚ но и как (как именно) она не может не быть‚ как она необходима. Мысль‚ с которой и в которой — здесь и сейчас — как будто впервые рождается — раз и навсегда — весь род мысли‚ весь род философии и философов‚ все дело философии32. Поэтому‚ если событие философской мысли где-нибудь и когда-нибудь произошло (не важно‚ носит ли оно имя Демокрита или Платона‚ Фомы Аквинского или Спинозы)‚ его уже нельзя обойти и без него нельзя обойтись в философии‚ будь она трижды пост-современной. Философскую мысль нельзя списать на исторические обстоятельства‚ традиционные верования‚ этнические ментальности или личные предвзятости. Она не проходит‚ но с каждой настоящей мыслью рождается заново в настоящем. Рискну даже сказать‚ что ненастоящая философия выдает себя прежде всего тем‚ что что-то в истории философии для нее перестает быть настоящей — современной — философией. 5). Философа занимает не мысль‚ а возможность мысли‚ т.е. его занимает само бытие‚ поскольку оно чревато мыслью‚ рождает мысль‚ иначе говоря‚ — поскольку оно (бытие) не совпадает с тем‚ что в качестве бытия разумеется само собой. Философа занимает бытие не в его неопределенной наличности‚ а в его собственной бытийности‚ т.е. в его мыслимой возможности быть бытием (как возможно то‚ что не может не быть?) и в мыслимой же невозможности быть мыслью‚ а не бытием (которое не есть мысль). Философа‚ можно сказать‚ занимает мысль‚ поскольку она мыслит бытие‚ и мысля бытие‚ мыслит как именно бытие не есть знание о бытии. Так‚ испытывая и отводя вроде бы всего лишь неудачные порождения мысли (как в «Теэтете») философ на деле уясняет смысл порождающего начала‚ которое с самого начала составляет скрытую идею его критики и поисков (то‚ скажем‚ о знании‚ что он всегда уже знает‚ не зная об этом). Теперь оказывается‚ что эта открытая‚ понятая‚ схваченная идея знания открывает — впервые открывает‚ со всей логической ясностью и непреложностью — свою собственную невозможность. Что же рождает Теэтет с помощью Сократа в конце концов? Просто недоумение‚ т.е. ничто? Или‚ напротив‚ само бытие‚ таящееся в мудром незнании и все еще чреватое мыслью. 6). Всякое философское произведение есть философское (а далеко не все в философском произведении относится к философскому делу)‚ поскольку заключает в себе мысль в состоянии рождения‚ вместе с ее рождением‚ более того‚ — обращенную к своему рождению‚ даже обращенную в свое рождение. Причем‚ какую бы историю развития мысли ни охватывала система (как‚ например гегелевская)‚ философ доводит ее до конца‚ т.е. до проблемы первого или абсолютного начала. Этой формой‚ этим характером философской мысли определяется ее возможное содержание: она содержит в себе саму себя. Порою поэтому приходится долго развинчивать и реконструировать произведение философа‚ чтобы открыть в нем философское произведение. Ярчайший пример “Этика” Спинозы. 7). Всякое философское произведение есть философское‚ поскольку оно одновременно является и произведением (рожденным мыслящим существом) и‚ так сказать‚ родовспомогательным устройством‚ помогающим нам‚ сегодняшним юнцам и юницам‚ зачать и родить им в подол своего детеныша. Собственно это и есть единственно отвечающее назначению философского произведения его восприятие. «...В известном смысле можно философию изучать и не быть способным философствовать‚ — говорил И. Кант. — Следовательно‚ кто хочет стать философом в собственном смысле‚ тот должен научиться свободному‚ а не одному лишь подражательному и‚ так сказать‚ механическому применению своего разума <...>. Вообще нельзя назвать философом того‚ кто не может философствовать. Философствовать же можно научиться лишь благодаря упражнениям и самостоятельному применению разума <...>. Кто хочет научиться философствовать‚ тот все системы философии должен рассматривать лишь как историю применения разума и как объект для упражнения своего философского таланта”33. Философское произведение тем более вызывает нас к рождению своего‚ что‚ если присмотреться‚ построено по схеме «Теэтета»: открывает вопрос и обращает его к нам‚ взывая к нам‚ призывая к делу‚ почти что привлекая к ответу. 8) Образ повитухи намекает не только на то‚ как действует философия‚ не только на то‚ что ее занимает‚ но наводит на мысль и о прагматическом смысле философского дела: зачем оно нужно. Философия‚ видно‚ призвана помогать каким-то трудным родам. Ведь человеческий мир и правда всегда чреват возможностями‚ он — историчен. Он стенает и мучается‚ помимо всего прочего‚ и потому‚ что что-то в нем‚ тычась в потемках‚ готово выйти на свет. Вот философ и допускает скрытые возможности того мира‚ который имеет место и занимает наше время‚ к возможному бытию — бытию в мысли‚ которая места не занимает и нуждается в свободном времени; допускает и испытывает на допустимость и могущесть быть. Дело‚ хотя и предельно отвлеченное‚ однако и предельно опасное‚ как мы имели случай убедиться на практике. 3.4. Диалектическое искусство. А. Благо Сократа Вернемся‚ однако‚ к платоновскому Сократу и рассмотрим описываемое им искусство философии еще с одной‚ не менее удивительной стороны. «...Величайшее благо () для человека‚ — говорит Сократ в “Апологии”‚ будучи уже признан виновным и всем своим поведением “помогая” афинянам вынести ему смертный приговор‚ — величайшее благо (а мы помним‚ что идея блага у Платона — это идея идей. — А.А.) для человека — это каждодневно беседовать ( ) о добродетели и обо всем прочем‚ о чем я с вами беседую ()‚ испытывая и себя‚ и других‚ а без такого испытания и жизнь не в жизнь для человека...”(Apol.38a. Пер. М.С. Соловьев). Более того! Еще в оправдательной речи‚ объясняя согражданам смысл своего особого дела — философствования‚ — дела странного и подозрительного‚ на взгляд всех‚ трудолюбиво‚ благочестиво и потому‚ надо полагать‚ благополучно живущих каждодневной жизнью города‚ Сократ имеет дерзость заявить: «Могу вас уверить‚ что так велит бог‚ и я думаю‚ что во всем городе нет у вас большего блага‚ чем это мое служение богу»(Ib. 39a). Что же выходит? Философствование‚ по Сократу‚ далеко не только его собственное — частного человека (ср. Ib. 32a) — увлечение‚ право на которое он отстаивает перед судом. Нет‚ это‚ видите ли‚ высшее благо человека вообще‚ истинное благо государства и даже истинное богослужение‚ т.е. благо-честие. Первая и главная нужда человека‚ без удовлетворения которой жизнь — частная‚ государственная‚ высшая — не в жизнь для него. Что же это такое? — Каждодневные беседы о благе. Беседы! — То есть‚ говоря без обиняков‚ — величайшее благо‚ по Сократу‚ не в том‚ чтобы быть добродетельным (пусть и уразумев‚ что значит быть добродетельным‚ в результате тщательных размышлений)‚ не в том‚ чтобы жить в благоустроенном государстве (пусть законы этого государства и выяснены долгими трудами глубокомысленных политологов)‚ не в том‚ чтобы почитать бога в культовом богослуженииа (пусть это почитание и просветлено вдумчивыми богословами)‚ а единственно только в том‚ чтобы беседовать‚ каждодневно‚ снова и снова беседовать о добродетели‚ благоустройстве‚ благочестии. О воспитании‚ здоровье‚ красоте. О бытии. О мышлении‚ знании‚ истине. О самой беседе... Философия твоя‚ Сократ‚ — пустая болтовня‚ простительная мальчишкам‚ но для зрелого мужа смешное и постыдное ребячество‚ заслуживающее кнута‚ — скажет знаток жизни‚ вроде Калликла‚ весьма живописного персонажа из диалога «Горгий» (Gorg.484c— 486d). Философия должна‚ в конце концов‚ привести к ясной‚ однозначной и общезначимой истине‚ которой можно было бы руководствоваться в жизни‚ а не мудрить попусту‚ не играть в бисер‚ не пудрить мозги мелочными придирками и софизмами‚ каждый раз снова ставя под вопрос то‚ что “выработано человечеством”‚ — скажет орто-докс (тот‚ кто мнит себя обладателем правильного мнения). Верная философия должна иметь силу воплотиться в жизнь, быть практической (а не профессорской) философией. Сам Платон ведь прослыл такого рода оппонентом собственного Сократа. Разве он не строил в уме идеальное государство‚ не устанавливал для него законы? Разве он не поехал в Сиракузы‚ к тирану Дионисию‚ потому что хотел осуществить продуманное им на деле (Epist. VII 328c)? «Мне‚ — откровенно пишет он‚ — было очень стыдно перед самим собой‚ как бы не оказалось‚ что я способен лишь на слова‚ а сам добровольно не взялся бы ни за какое дело» (ib. Пер. С.П. Кондратьева). Primo vivere, deinde philosophari — прежде жить‚ потом философствовать‚ — скажут иные философы жизни. Отдайтесь самой жизни‚ она умнее нас с вами‚ не впутывайте своей рациональной глупости в бессмертную суть вещей. Философия может быть только “приправой к жизни” (Б.Пастернак). И многие еще пожмут плечами‚ потому что‚ в самом деле‚ можно‚ конечно‚ и побеседовать‚ и поразмышлять‚ для того‚ чтобы потом..‚ но беседовать ради самой беседы (благо ведь само-цельно)‚ думать‚ чтобы думать?!.. А ведь если сократическая беседа‚ как утверждает Сократ‚ само высшее благо‚ то не только она ведется ради себя‚ но и все дела в мире ведутся — ради нее что ли? Мир‚ государство‚ воспитание‚ частная жизнь должны быть устроены так‚ чтобы я имел место и время каждодневно вести свои беседы. Вот ведь‚ на что претендует Сократ‚ не больше‚ не меньше. B. Благо Платона Впрочем‚ может быть‚ это только гипербола сократизирующего Платона‚ а Платон-платоник иначе‚ бытийнее понимает свою — идею блага‚ — это потустороннее солнце‚ которое питает и освещает умным светом все сущее (RP. 509b)? Как же‚ по Платону‚ мы можем подойти к тому умному месту ( — RP. 508c)‚ где эта всеустрояющая и всеосмысляющая идея обитает? ‚ — отвечает Платон (RP. 511b‚ ср. ib. 533a, Phileb. 57c). «С помощью диалектической способности»‚ — переводит А.Н.Егунов и многие другие. Что это за способность? — инфинитив глагола : разговаривать‚ беседовать. Формой медиального залога и выражается именно разговор‚ беседа с собеседниками или даже с самим собой в отличие‚ скажем‚ от речи‚ что-нибудь излагающей‚ доказывающей‚ утверждающей‚ проповедующей. Но ведь это именно то слово‚ которое‚ как мы видели‚ использует Сократ‚ говоря о своих беседах. Что если перевести эти слова Платона так: «силою‚ способностью‚ умением беседовать»? Умением продолжить разговаривать — спрашивать и отвечать — там‚ где все другие «так называемые искусства <и науки>» (RP.511с; 533с)‚ а также‚ добавим‚ учения‚ универсальные теории‚ онтологии‚ агатологии‚ софиологии — свои разговоры кончают‚ установив исходные положения (первоначала‚ определяющие область и метод их специальных занятий‚ или даже всеобщие принципы и метафизические основания). Для “диалектика” эти осново-положения‚ только пред-положения. Он умеет вернуть утверждения знания (мнение‚ правильное мнение‚ правильное мнение с обоснованием‚ правильное мнение с обоснованием первыми началами) — вернуть их в речь размышления‚ в разговор‚ где всякий тезис гипотетичен‚ отвечает на чей-то вопрос и допускает дальнейшие вопросы. Силою диалектики в сократо-платоновском смысле‚ т.е. силою‚ втягивающей утверждения в беседу‚ в вопросо-ответный разговор‚ мы продолжаем думать даже там — и прежде всего там‚ — где речь идет о последних (или первых) началах и основах‚ там‚ иными словами‚ где для мысли вроде бы уже нет никаких положенных опор (принятых аксиом‚ заранее данных определений‚ созерцаемых — пусть мысленно — образов‚ установленных знаний‚ начал и основ). Мы в самом деле выходим по ту сторону ) знаний и умений в “умное место”‚ которому уже ничто не пред-положено‚ выходим из мира разрешенного в нечто‚ мир разрешающее. Словом‚ — продолжаем решать‚ размышлять‚ спрашивать и отвечать. А «того‚ кто умеет ставит вопросы и давать ответы‚ мы называем диалектиком» (Сrat.390c. Пер. Т.В.Васильевой. Ср. Gorg.461e, Charm. 166d, Prot. 338d, Alc.I.106b). Обратим внимание теперь на то‚ что и самый элементарный акт мышления Платон определяет как внутренний разговор с самим собой‚ как внутреннюю речь. Мышление‚ — говорит он в «Теэтете» — это «речь‚ которую душа проводит с самой собой о том‚ что она рассматривает... Мысля‚ <человек> ничего другого не делает‚ как разговаривает ()‚ спрашивая самого себя и самому себе отвечая‚ утверждая и отрицая”(Theaet.190a). В «Софисте» он повторяет: «Итак мышление и речь одно и то же; разве что одно‚ а именно то самое‚ что называется у нас мышлением‚ есть беззвучный диалог () с самим собой‚ происходящий внутри души <...>‚ а другое‚ а именно‚ звучащий поток‚ идущий через уста‚ названо речью”(Soph. 263e). Когда в этом внутреннем разговоре человек приходит к определенному заключению‚ то имеет мнение‚ которое и может высказать. Высказывание есть всегда высказывание мнения. Когда мы говорим‚ например: «Он высказал ту мысль‚ что...»‚ мы говорим не точно. Мысль возникает (может возникнуть)‚ когда мы слушаем‚ что сказали‚ и слышим: что-то не сказалось или сказалось не то. Мысль возможна когда мы расходимся с самими собой во мнении‚ готовы возразить‚ оспорить сказанное нами самими‚ иными словами‚ когда наше заключение расключается‚ возвращается во внутренний диалог. А если вопрос захватывает человека всерьез‚ и внутренние собеседники способны основательно развивать свою аргументацию (свои “логосы”)‚ то подобный диалог может развернуться‚ как‚ например‚ «Теэтет»‚ или «Софист»‚ или «Парменид»‚ иными словами‚ как сократическая беседа‚ в которой мы спрашиваем и отвечаем‚ обсуждая какое-либо мнение. (Стоит ли уточнять‚ что литературные персонажи платоновских диалогов далеко не всегда совпадают с внутренними). Но этот диалог‚ спор‚ это обсуждение только тогда бывает мыслящим‚ мышлением вслух‚ когда он сохраняет внимательность внутренней речи‚ которую ведет с самой собой душа‚ сосредоточенная на том‚ о чем эта речь ведется. Не трудно также понять‚ что чем меньше внутренняя речь склонна заключать себя сложившимся наспех мнением‚ чем сильнее она захвачена мыслью (и тем‚ о чем она размышляет)‚ чем глубже‚ стало быть‚ она уходит внутрь себя (чем ближе‚ иначе говоря‚ она подходит к собственному бытию того‚ о чем она размышляет)‚ тем более толково‚ артикулированно‚ отчетливо и детально развертывается ее диалог‚ тем более глубокие пред-убеждения‚ пред-посылки‚ под-разумевания он захватывает‚ тем более он — этот внутренний диалог — способен сказаться‚ стать речью внешней34. Так вот: искусство диалектики‚ — искусство, прокладывающее путь, по слову Аристотеля (см. ниже), к началам всех путей, — а равно и искусство философского диалога самих возможных начал — коренятся в самом элементарном внутреннем диалоге мысли‚ ежемгновенно в каждом из нас происходящем и ежемгновенно нами проглатываемом. Диалектическое искусство () — искусство философской беседы — есть просто искусство мысли‚ есть мысль‚ возведенная в мастерство‚ в искусство. Еще проще: мысль‚ возведенная в саму себя‚ в свое собственное — умное — место. Проще некуда! Нет‚ видимо‚ вовсе не из личной привязанности к Сократу‚ не из художественных или педагогических соображений Платон обращается именно к жанру сократической беседы и вместе с Сократом не признает длинных‚ хорошо выстроенных речей и записанных текстов. Им нужен живой или мысленно вызываемый собеседник. Вот в «Софисте»‚ где Элеец набирается духа оспорить мнение самого Парменида‚ «нашего отца»‚ он говорит: «нам надо принять такой метод исследования‚ как будто они тут присутствуют и мы их расспрашиваем...» (Soph. 243d. Пер. С. А. Ананьина). Записанные же тексты для беседы не годятся. Они легко плодят мнимых знатоков‚ потому что (1) можно усвоить (запомнить) изложенные в них знания (мнения‚ информацию)‚ но ничего толком не понимать‚ потому что эти знания не получают «внутренне — сами от себя» (Phaedr. 275a)‚ и (2) «ужасная особенность письменности» состоит в том‚ что кажется‚ будто это сочинения говорят‚ «а спроси их — они очень величественно молчат» или «всегда твердят одно и то же» (ib. 275d)35. И только тот‚ кто умеет пользоваться искусством разговора ( )‚ «сеет проникнутые знанием речи <...>: они не бесплодны‚ в них есть семя‚ которое родит новые речи в душах других людей‚ способные доставить ему бессмертие‚ а его обладателя сделать счастливым в той высшей степени‚ какая возможна для человека» (ib. 276e—277a. Пер. А.Н.Егунова под ред. Ю.А.Шичалина). Если с этой точки зрения мы просмотрим даже капитальные истории философии‚ не скажем ли мы о философах вместе с Платоном: “Каждый из них‚ кажется мне‚ рассказывает какую-то сказку ()‚ как будто мы дети‚ один — что существующего три рода‚ и порою что-то из сущего как-то враждует с другими‚ порою же они становятся дружными‚ вступают в брак‚ и имеют детей‚ и воспитываюет их; другой же говорит‚ будто имеются два <начала> — влажное и сухое или теплое и холодное‚ сочетает их и заключает браки между ними...»(Soph. 242d). «Правильно ли кто из них обо всем этом говорит или нет — решить трудно‚ да и дурно было бы укорять столь славных и древних мужей» (Ibid. 243a). Но философия‚ утверждает тем не менее Платон‚ не рассказывает сказок и басен о том‚ что дела-де в этом мире‚ а также в том обстоят так-то и так-то. Философия начинается там‚ где мы можем как бы остановить поток повествующей речи‚ попросить автора принять во внимание нас (живущих‚ может быть‚ тысячелетия спустя)‚ — следим ли мы за его рассуждениями или давно уже остались позади (Ibid. 243b)‚ — задать ему вопрос‚ послушать‚ не имеет ли он что возразить на то‚ как мы его изложили‚ оттрактовали‚ объяснили‚ поставили на место. А то ведь “По мненью некоторых‚ наши предки Не люди были‚ а марионетки”. (Гете. Фауст. Пер. Б.Пастернака). И будто бы только нам известно‚ какими нитями они приводились в движение. Не случайно мы постоянно обращаемся здесь к диалогу «Софист». Это блестящий образец искусства платоновской диалектики. Но если следовать его исходному определению: искусство философской беседы‚ — образец этот обнаруживается‚ конечно‚ не в попытках дать определение “софиста” путем “диэрезы” — дихотомического родо-видового деления‚ приема весьма искусственного и бесплодного (хотя умение разделять целое на виды и связывать виды в целое Платон тоже относит к искусству диалектики‚ см.‚ например‚ Phaedr. 266b; Soph. 253c-e). В «Софисте» это и не внутренние взаимоотношения пяти выводимых тут категорий: бытие‚ покой‚ движение‚ тождество и различие36. Чистый образец платоновской диалектики в “Софисте” это — разговор‚ крупный разговор о бытии и небытии ( — некая борьба гигантов о сущности — Soph. 246a)‚ о мышлении‚ истине и лжи‚ — разговор‚ который Платон заводит снова‚ сначала‚ как бы в присутствии Парменида‚ Гераклита‚ тех «древних и славных» мужей‚ которые однажды было исчерпали тему. Подобно тому‚ как «Теэтет» снова открывает вопрос о знании‚ «Софист» снова открывает вопрос о бытии (и еще раз снова открывает его «Парменид»...). Разговор этот Чужеземец из Элеи ведет не с Теэтетом‚ а с ионийцами‚ со своим «элейским племенем» и его «отцом» Парменидом‚ с гераклитовцами. А еще точнее сказать‚ его ведет Платон-элеец с Платоном-гераклитовцем и с Платоном-платоником. Благодаря этому разговору‚ начавшемуся как бы с самого начала (и вечно продолжающемуся)‚ бытие и мышление — оказываются снова тут‚ во всей их вечной новости37‚ загадочности‚ удивительности. И когда М.Хайдеггер ставит эпиграфом к “Sein und Zeit” фразу из “Софиста”: “Ибо очевидно ведь вам-то давно знакомо то, что вы собственно имеете в виду, употребляя выражение “сущее”, а мы верили правда когда-то, что понимаем это, но теперь пришли в замешательство» (Soph. 244a. Пер. В.В. Бибихина)‚ — он со своей “фундаментальной онтологией” включается в этот вековой разговор‚ силою которого‚ как утверждает Платон‚ только и можно подступиться к неприступному.  4. Платон о деле философии. В “Государстве”‚ в конце VI и VII книг Платон‚ пожалуй‚ детальнее всего выясняет содержательный смысл диалектики в ее отношении к другим искусствам и ученым занятиям (). Он говорит здесь‚ что человек‚ неспособный к диалектике‚ не умеет ни в чем «дать отчета () ни себе‚ ни другому”(RP.534b), не способен идти‚ как воин‚ сквозь все препятствия к цели и не имеет ни малейшего понятия о благе‚ что такой человек проводит всю жизнь в спячке (ib.534c). Но ведь это из “Апологии”‚ все метафоры сократовских речей. И что же? Именно здесь диалектика — философская беседа — провозглашается венцом и завершением () всех ученых занятий () (ib.534e). Тем‚ ради чего все‚ чему все в государстве так или иначе подчинено. А чтобы мы не сомневались‚ что речь идет о беседе‚ о знакомых сократовских вопросах и ответах‚ Сократ «Государства» — именно в этой связи — говорит собеседнику‚ что‚ если тот хочет подготовить своих будущих детей к участию в управлении государством‚ он законом обяжет их «получать преимущественно такое воспитание‚ которое позволило бы им быть в высшей степени сведущими в деле вопросов и ответов» (ib.534d. Пер. А.Н.Егунова). Так может быть‚ и Платон согласен с Сократом: каждодневно беседовать о благе и есть само высшее благо — дело всех дел? А как же поход в Сиракузы‚ стыд оставить дело только на словах? Платон‚ к счастью‚ рассказал нам об этом поучительном опыте. Он извлек из него собственно философский урок‚ урок о деле философии. На закате жизни он вынужден был вновь ответить себе на вопрос: «Что оно такое — твое дело?» Трижды приезжал добросовестный Платон в Сиракузы в ответ на настойчивые просьбы его друга Диона и тамошнего тирана Дионисия. И трижды его попытки претворить свою философию в жизнь кончались неудачей‚ хотя Дионисий‚ по уверению самого Платона‚ порою выказывал рвение к философским занятиям и искреннее намерение усвоить платоновское учение. Разумеется‚ содержали Платона при дворе чуть ли не в заключении‚ то почетном‚ а то и самом обычном‚ разумеется‚ с самого начала все дело оказывалось впутанным в политические интриги‚ и каждый раз Платон чудом уносил ноги‚ — но суть даже не в этом. На третий раз семидесятилетний философ стал осмотрительней. Он решил испытать‚ действительно ли человек «как пламенем‚ охвачен жаждой философии». (В преддверии философского факультета и нам стоило бы испытать себя на этот счет). «Есть‚ — пишет Платон‚ — один способ произвести такого рода испытание; он не оскорбителен и поистине подходящ для тиранов‚ особенно для таких‚ которые набиты ходячими философскими истинами [ — подслушанными‚ взятыми понаслышке. — А.А.]” (Epist.VII.340b. Пер. С.П.Кондратьева). (А ведь мы‚ хоть и не тираны‚ тоже набиты ими или готовы быть набиты подслушанными‚ прослушанными или вычитанными истинами). «Так вот‚ таким людям надо показать‚ что это за дело такое в целом‚ сколько еще оно требует дел и какого труда ( )» (ib.). Человек философской закваски сразу же понимает‚ что без этого дела «жизнь не в жизнь» и не отпускает учителя до тех пор‚ пока не научится сам делать это дело и жить жизнью философа. Сложность вся в том‚ что дело идет именно о жизни‚ о всей жизни‚ а не об истинах‚ которые можно было бы взять у философа — запомнить или записать‚ — чтобы пользоваться ими в жизни. Можно украсть философское сочинение‚ но нельзя украсть способность философствовать‚ вести философскую беседу‚ внутри которой только и оживают‚ исполняются живой мыслью‚ осуществляются на деле все философские “учения”. Нельзя присвоить себе “ум чужой”‚ философия может существовать только в “своем уме”. «Вот что вообще я хочу сказать обо всех‚ кто уже написал или собирается писать и кто заявляет‚ что они знают‚ над чем я работаю‚ так как либо были моими слушателями‚ либо услыхали об этом от других‚ либо‚ наконец‚ дошли до этого сами‚ — в который раз говорит Платон возможным платоноведам‚ и то же самое мог бы сказать любой другой философ: — по моему убеждению они в этом деле совсем ничего не смыслят. У меня самого по этим вопросам нет никакой записи и никогда не будет». (Ib.341c. Пер. С.П.Кондратьева. Ср. далее ib.344c—345a). По-моему‚ из сказанного Платоном вовсе не следует‚ будто помимо известных нам сочинений‚ написанных в диалогической форме и имеющих-де только пропедевтическое назначение‚ у Платона было еще и некое эзотерическое‚ неписаное учение (; 38)‚ которым всерьез и занимались в Академии. По-моему‚ речь здесь идет о том же‚ о чем — помните? — шла в «Федре»: о “диалектическом”‚ т.е. разговорном‚ речевом‚ устном бытии мысли вообще и философской‚ — т.е. предельно развернутой — мысли в особенности. Написанное — только памятка для себя и других‚ только партитура‚ которая должна еще быть исполненной живой мыслью. Этим философия (как и искусство в узком смысле слова) радикально отличается от ремесленных рецептов‚ технических правил и канонов‚ доказываемого знания‚ правовых систем. «Это (то‚ чем занимается философ. — А.А.) не может быть выражено в словах так же‚ как выражаются в словах другие науки‚ — только если кто постоянно занимается этим делом и слил с ним всю свою жизнь‚ у него внезапно‚ как свет‚ засиявший от искры огня, оно возникает в душе и потом уже само себя питает» (Ib.341c—d. Пер. С.П.Кондратьева‚ слегка мною измененный). Чуть ниже Платон поясняет этот почти мистический образ более спокойным и знакомым описанием: «Лишь с огромным трудом <...>‚ к тому же‚ если это совершается в форме доброжелательного исследования‚ с помощью беззлобных вопросов и ответов‚ может просиять разум () и родиться понимание каждого предмета в той степени‚ в какой это доступно для человека” (Ib. 344b). С философией‚ стало быть‚ шутки плохи. Наивная жизнь из любопытства‚ пожалуй‚ и готова послушать умные советы философов‚ ознакомиться с их учениями‚ может быть, даже оснастить себя философским мировоззрением‚ она готова допустить философию в качестве служанки при важных делах‚ в качестве “приправы” или — так и быть — специального — частного — занятия. Не то философия. Она требует всей жизни и на меньшее не соглашается: никакой философии просто не получится. Или ты ведешь жизнь государственного деятеля‚ и тогда советы философских советников будут лишь разительными примерами того‚ как можно ничего не понимать в реальной политике; или ты начинаешь вести жизнь философа‚ а тогда прощай государственные дела. Так ведь и понял Платон суть своего конфликта с Дионисием. Но если так‚ зачем же тогда нужна философия‚ в чем же все-таки прагматический смысл‚ назначение философского дела. Жизнь — попытаемся смело следовать за Сократом и Платоном — жизнь может воспользоваться философскими благами только в том случае‚ если позволит философии воспользоваться собою‚ считая ее — философию‚ философскую беседу — благом самим по себе. Жизнь мудреет по всем своим статям‚ когда предается мудрости‚ фило-софствует‚ точнее‚ когда складывается как совокупность условий возможности философского пира. Какие качества нужны человеку‚ чтобы участвовать в философской беседе? Рассудительность‚ воображение‚ память‚ способность внимательно слушать другого‚ доброжелательность‚ друже-любие‚ добросовестность или интеллектуальная честность (умение “дать отчет”‚ или быть логичным)‚ “геройство консеквентности” и мужество признать ошибку или незнание‚ сообразительность‚ интуиция... Какие душевные качества для этого нужны? Какие телесные? Пожалуй‚ ведь обрисовывается довольно доброкачественный человек. Вот вам и философская этика. Какое устройство общества и государства в максимальной степени способствует бытию в нем философа‚ философской беседы‚ философского пира? Вот мы и на пороге того‚ чтобы вместе с Платоном заняться опасным делом: определять законы подобного государства. Разница будет лишь в том‚ что мы лишний раз и настоятельней напомним: все эти качества и законы таковы не потому‚ что наконец установлены философами‚ а потому‚ что допускают само бытие философов‚ т.е. бытие каждодневной беседы о подобных качествах и законах‚ размышлений об этих этических и законодательных (в частности) пред-положениях... 5. Философия за делом. 5.1. Техника сократовского искусства. Итак‚ по Сократу (и‚ кажется‚ так же и по Платону)‚ его дело — дело философствования — и есть высшее благо — — для человека. Высшее благо‚ т.е. цель‚ то‚ ради чего все остальное. Состоит оно в том‚ чтобы каждодневно вести беседы — о добродетели и обо всем прочем‚ о чем беседует Сократ‚ испытуя себя и других‚ ибо без такой пытливости жизнь не в жизнь для человека (Apol.38a). Таково сократическое открытие добротности (качественности) человека как существа‚ по сути своего бытия не совпадающего с собой‚ вопросительного‚ испытующего свою опытность (соответственно‚ и все в этом опыте являющееся)‚ сокровенно открытого неведомому‚ — существа чреватого. Человечащее человека начало есть начало философствующее. Так‚ вдумываясь в “дело Сократа”‚ мы начинаем понимать дельность философского дела — или “безделия”‚ — теряющегося в заботах человеческой деловитости. Начало философии в человеческом бытии как таковом‚ то‚ что делает возможным философию, и открывает глубинный смысл этого занятия. Но мы спрашивали‚ в чем‚ собственно‚ состоит это занятие не только и не столько как общечеловеческая возможность‚ сколько как на деле осуществляемая работа‚ как особое‚ технически изощренное мастерство‚ как дисциплина‚ специальность‚ профессия. Да‚ философия — не склад остроумных или глубокомысленных выдумок‚ не умозрительные рассказы о том‚ как обстоят дела в человеке‚ мире и по ту сторону‚ не энциклопедия знаний‚ добытых сомнительным путем‚ — она коренится в искусстве философствования. Да‚ философствование — это искусство‚ которому так же трудно обучиться‚ как и любому другому искусству (поэзии‚ музыке‚ живописи). Верно‚ — то‚ чем занята философия‚ не выразимо в словах так‚ как выразимы другие науки‚ этому нельзя научиться так‚ как научаются другим наукам‚ ее огонь вспыхивает (и гаснет) внезапно‚ чуть ли не от случайно залетевшей искры. — Но хворост должен быть готов. Огонь философствования может вспыхнуть лишь в той душе‚ что пожизненно взяла на себя многие труды и дела‚ входящие в дело философии. Как и любое искусство‚ искусство философствования есть также и особая “техне”‚ техника — со своими критериями верности‚ строгости‚ точности. Какими путями — методами — можно войти в философскую беседу? Каков ее интерьер? Каков инвентарь этой мастерской‚ как и что там мастерят? Слушая Сократа и Платона‚ мы уяснили разные стороны этого искусства: (1) расспрашивание себя и других о том‚ что нам мнится известным‚ (2) открытие в самом знании вопроса о знании (мудрость незнания)‚ (3) маевтика — расспрашивание как родовспоможение мысли‚ (4) диалектика — беседа об осново-пред-положениях. Но мы еще далеки от того‚ чтобы дать себе отчет в специфической технике этого искусства. В лучшем случае‚ мы описали сократический образ философствования‚ сократическое уморасположение к философии‚ сократическое начало философии. До дела же не дошли. Попробуем ближе присмотреться к тому‚ как все это делается Тысячу раз твердит нам Сократ‚ что он «не силен говорить»‚ не умеет сочинять пластически слепленные речи‚ говорит первыми попавшимися словами. В одном он‚ правда‚ искусник: ставить вопросы‚ «творить логосы» философской беседы‚ наводить на мысль. Как же ставятся эти вопросы? Чем отличаются “логосы” философской беседы от других‚ как они “творятся”? Аристотель‚ — сам Философ‚ — по-хозяйски оглядывая философское хозяйство‚ так говорит о Сократе: “...Занимаясь этическими добродетелями и первым стремясь отыскать их общие определения‚ <...> он вполне логично () пытался ответит на вопрос: что такое?; ведь он в своих изысканиях пытался рассуждать силлогистически ()‚ а начало силлогизмов — `что такое?’; ведь в то время диалектика еще не была так сильна‚ чтобы мочь рассматривать противоположности и вне вопроса `что такое?’ <...>. Итак две вещи справедливо было бы отдать Сократу: наводящие рассуждения и общее определение‚ а и то и другое касается начала знания” (Metaph., XIII, 4 1078b3—30. Пер. А.В. Кубицкого). Так выглядят неопределенное философствование Сократа и его неприхотливые беседы с точки зрения профессионала. Искусство Сократа обрисовывается как методическая стратегия — своеобразная логика — наводящих вопросов‚ — логика‚ строго определенная ведущим вопросом — что есть то‚ о чем мы спрашиваем‚ каково его общее определение‚ т.е. определение‚ вмещающее в себя все возможные виды‚ например‚ “мужества”. Или — что есть добродетель как таковая‚ вмещающая в себя все виды добродетелей... Если удалось высказать общее определение того‚ что рассматривается‚ если‚ соответственно‚ мысль наведена (как на фокус) на то‚ о чем это определение высказано‚ иначе говоря‚ если показался вид “самого по себе”‚ то можно до-сказать‚ до-показать — до-казать () — как может это “что” сказаться в разных отношениях‚ какими видами обернуться‚ показаться. Такова схема теоретического — аподиктического — необходимого — знания‚ по Аристотелю. Понятно‚ что начала такого знания — общие определения — не могут быть получены аподиктически: неоткуда. Во всяком случае‚ первые начала: что такое “что”‚ “само собой”‚ “быть”... Между тем‚ они должны быть более истинными и необходимыми‚ чем аподиктическое знание. Этим странным делом — обдумыванием и обоснованием (оначаливанием) начал‚ которые не могут быть ниоткуда получены — и занимается философский ум. Опять-таки‚ по Аристотелю. В частности‚ этим делом был‚ считает он‚ занят Сократ в своих наводящих на ум беседах. Аристотель‚ стало быть‚ усматривает в расспрашиваниях Сократа определенную логику‚ не аподиктическую‚ а эпагогическую (наводящую)‚ логику мысли‚ ищущей определения и внутренне определенной идеей определения. Философия‚ замечали мы‚ вместе с Сократом начинает с того‚ что хочет дать отчет в том‚ что‚ казалось бы‚ разумеется само собой. В.С.Библер в своей статье о философском образовании приводит слова Гегеля: «Нужно преодолеть нежелание мыслить известное»39. Причем речь идет не только о мнениях‚ знаниях и очевидностях‚ которыми мы всегда уже по макушку набиты‚ но и о еще более незаметном (и тем более существенном)‚ — о встроенных в каждую речь оборотах: “поэтому”‚ “следовательно”‚ “а иначе быть не может”‚ “это вполне возможно”‚ “при таком допущении‚ получится...”‚ “по сути дела это значит‚ что...”. В этой связи стоит обратить внимание на ответы самых послушных собеседников Сократа: “Истинно так”‚ “Как же может быть иначе”‚ “Это необходимо”... Здесь-то и таятся подвохи‚ причем‚ далеко не всегда выявляемые в дальнейшем Сократом-Платоном. Все эти связки‚ узлы‚ скрепы пронизывают нашу речь‚ образуя из ее “логосов” неявную сил-логистику само-собой-разумеемости‚ которая охватывает и содержит наши мнения‚ убеждения‚ знания‚ — позволяя им самим содержать одно и не содержать другое. Философия обращает свое вопрошающее внимание не только на то‚ что‚ собственно‚ мы знаем‚ когда думаем‚ что знаем‚ но и на эти связки‚ — на то‚ как мы мыслим‚ когда думаем‚ что мыслим. Она испытует‚ в самом ли деле “следует”‚ “допустимо”‚ “возможно”‚ “необходимо”... — и чем все это определяется или обеспечивается: что значит‚ что одно следует или вытекает из другого‚ откуда черпает свою силу необходимость‚ что допускает допустимое или открывает возможности и т.д. Мы тем самым как бы выпутываем мысль из ее впутанности в иное‚ в “плоть”: в соглашения неведомого происхождения, в связи, не столько понятые, сколько принятые, в ложные подсказки языка‚ в фантомы воображения... Мы распутываем клубки мыслей‚ развязываем ее скрученные узлы и случайные сцепления‚ очищаем мысль‚ высвобождаем ее к собственному бытию, проверяем‚ стоит ли наша мысль на собственных ногах. Такова аналитическая сторона философии. Если верно утверждение современной аналитической философии‚ что большинство философских проблем обязаны своим существованием непроясненности философского языка и логики мысли‚ что философские “сущности” суть всего лишь химеры языка‚ — философии следовало бы навсегда умолкнуть от стыда и позора‚ как умолкла навсегда‚ бросившись в море‚ дева-Сфинга‚ когда Эдип разгадал ее загадку. Потому что философия-то отродясь и претендовала на ясность и чистоту мысли. Ей не помогут никакие ссылки на глубокомыслие: мутное‚ темное‚ расплывчатое глубину как раз безнадежно скрывает. До последних доступных ей глубин философия доходит тем же путем‚ которому она положило начало первым делом: — дать отчет в том‚ что мы говорим‚ как знаем и думаем. Рационализм‚ в котором так часто обвиняют философию анти-позитивисты (адепты чувства‚ жизни‚ веры)‚ не означает ничего другого‚ кроме стремления к предельной ясности‚ к той степени прозрачности‚ которая одна только позволяет прозреть бездонную глубину. Впрочем‚ жить в потемках‚ конечно‚ уютней. Не входя сейчас в подробный разговор с “аналитиками” (нашими Эдипами‚ которые всячески укрываются от трагической озадаченности самими собой) по поводу аналитичности философии‚ заметим только‚ что весь аналитический органон — от семантического анализа языка до формальной силлогистики — был разработан Аристотелем по ходу философского дела. Часто говорят‚ что все это пошло в ход потому-де‚ что уже у Аристотеля‚ в особенности же в эллинистическую эпоху философия стала школьным делом. Она становится школьной‚ возникают отдельные философские дисциплины‚ которые могут стать и самостоятельными науками: логикой‚ этикой‚ физикой. Наряду с ними обособляется и собственно философия‚ первая философия‚ которая излагается после физики и называется мета-физикой40. Тут есть повод подумать об этих определениях и связанных с ними прозвищах: школьная (школярская‚ схоластическая)‚ профессиональная (профессорская‚ кабинетная). Подумать о том‚ как связано‚ если связано вообще‚ дело философии и возможность обучения этому делу. Суть в том‚ что возможность обучить другого знанию входит в само определение знания. «Вообще‚ — говорит Аристотель‚ — признак‚ отличающий знающего от незнающего — способность обучить‚ и поэтому мы считаем‚ что искусство () в большей степени является знанием‚ чем опытность‚ ведь одни могут‚ а другие не могут обучить» (Metaph., I, 1 981b8-10. Ср. Anal.Post., I, 2 71b1,). В самом деле‚ что такое сократическая маевтика? — Столь же метод порождения самой мысли‚ сколь и метод научения рождать мысль. Платон‚ как мы замечали‚ требует от других мыслителей помнить о “нас”‚ слушателях: успеваем ли мы следить за ходом их рассуждений‚ за их связностью‚ мы бы сказали‚ — логичностью. Далее‚ только обученный знать‚ обученный в том сильном смысле‚ что знает и что значит знать‚ знающий‚ иными словами‚ логику знания (скажем‚ аподиктическую эпистемологию Аристотеля‚ частью которой является его силлогистика)‚ может понять смысл философского незнания (проблема начал)‚ более того‚ уяснить своеобразную логику этого незнания. Философский апофатизм — апофатизм ученый‚ методический‚ логический. Вот почему Платон говорит: «Кто охотно готов отведать от всякой науки‚ кто с радостью идет учиться и в этом отношении ненасытен‚ того мы вправе будем назвать философом» (RP.475c). И правда‚ в «Государстве» мы находим обширнейший проект образования философа‚ формирования философского тела‚ души и ума. Душа‚ образованная‚ устроенная в созерцании стройного движения небесных тел и в восприятии стройного движения музыкальных звуков‚ способна обратиться из чувственной в мыслящую‚ войти в мир чистого строя геометрии и арифметики‚ которые и подводят ее к “умному месту”‚ к уму‚ захваченному единой идеей всеобщего благоустроения‚ идеей блага самого по себе. Вот почему не знающим геометрию вход в Академию был закрыт. Здесь‚ между дианоетическими науками с их пред-положениями и самим умом развертывается диалектика — дело самой философии‚ — мысль как-то движущаяся только в идеях‚ без опоры на “образы” и “доказательства”. Если душа подобным образом не образована‚ если мысль не прошла выучки у геометрии и арифметики‚ ей нечего делать в философии‚ в Академии. Но после выучки — что она делает в Академии? Как она ведет свои умные беседы? Возможно ли и тут установить некие формы‚ фигуры мысли‚ — некую технику или логику? Аристотель — “сам ум” Академии41 — попытался это сделать в “Топике”. Предмет “Топики”‚ — говорит Аристотель‚ — “диалектические беседы”‚ т.е. такие‚ на которые люди сходятся‚ чтобы вести рассуждения «не ради спора (соревнования)‚ а ради того‚ чтобы исследовать и разобрать вопрос ( )» (Top. 8, 5 159a33). Поскольку предположения наук или начала аподиктического знания не могут быть получены аподиктическим силлогизмом‚ именно диалектическим исследованиям наиболее свойственно «быть путем к началам всех путей, по которым движутся науки и искусства ( : )» (Top.I‚2 101b3). Такой метод состоит в обсуждении альтернативных утверждений‚ когда при отвержении одного возникает “правдоподобие” другого. Известный логик и комментатор аристотелевского «Органона» в русском издании М.К.Микеладзе показал в специальной статье‚ что «Топика» и есть результат аристотелевских исследований этого платоновского искусства диалектического обсуждения. «... «Топику»‚ — пишет исследователь‚ — следует рассматривать как сочинение‚ в котором излагается методология искусства ставить вопросы и давать ответы‚ методология диалогического искусства‚ методология диалогики» (разрядка автора. — А.А.)42. Следует при этом помнить‚ что и специальная логика аподиктического — или эпистемического — силлогизма имеет у Аристотеля прямое отношение к тому же философскому делу. Логичность этой логики определена тем‚ что начало или последний средний термин‚ которым окончательно связывается аподиктический силлогизм‚ в котором коренится причина аподиктического заключения‚ представляет собой ответ на вопрос “что такое” то‚ о чем этот силлогизм высказывается‚ или знакомое уже нам общее определение. Общее определение того‚ что есть и образует конечную цель поисков. Если такое определение найдено‚ можно строить аподиктические высказывания о том‚ что присуще тому‚ что есть как таковому. В основе же самой возможности искать и находить такого рода ответы лежит более глубокое изыскание: выяснение вопроса‚ что вообще значит быть для чего бы то ни было. Вопрос‚ по определению Аристотеля‚ первой философии (Arist., Metaph., IV, 1 1003a21). «Что исследование начал умозаключения также есть дело философа‚ т.е. того‚ кто изучает всякую сущность вообще‚ какова она сама по себе ()‚ — это ясно» (Ibid. 3 1005b5). Это уже не дело аподиктических эпистем‚ с началами имеет дело нус-ум (Arist. Anal.Post. II, 19 100a25-b17). Но присутствует этот ум не где-то за пределами знания‚ а в самом его средоточии: он и есть “атом” доказательств‚ далее не делимая‚ никаким средним термином уже не опосредованная единица‚ единичная посылка‚ силою которой держится аподиктичность любого аподиктического силлогизма (См. Anal.Post., I. 23 85a5). Разумеется‚ если бы мы входили в мастерскую философии‚ следуя за другим философом‚ мы столкнулись бы с анализом мышления‚ устроенного‚ быть может‚ иначе. Легко‚ к примеру‚ заметить‚ как различается логическое строение аристотелевской эпистемы‚ обосновать которое призван его философский ум‚ и научное знание Нового времени‚ вовсе не нацеленное на конечное определение своего предмета. Архитектоника научного разума иная‚ соответственно‚ и диалектика философских начал этого разума иная‚ как бы ее ни понимать — по Канту или по Гегелю. Но каждый раз философия будет иметь дело с такого рода архитектоникой и парадоксальными опытами обоснования отвечающей ей необходимости мысли‚ развертывая особую философскую логику этого обоснования. Философия осуществляется на деле‚ в технике своего дела как апофатическая логика Н.Кузанского‚ как логика (техника) картезианского сомнения‚ как трансцендентальная логика Канта‚ диалектическая логика Гегеля‚ феномено-логика Гуссерля (впрочем‚ здесь уже необходимы уточнения). Полагаю‚ одни читатели уже недоумевают относительно того‚ насколько я вдруг технизировал‚ логизировал‚ даже методологизировал философское дело: а где же онтология‚ могут ли вообще залететь в эту классную комнату искры‚ способные возжечь философский огонь? Уместны ли здесь экстазы Плотина‚ как мы выйдем отсюда к мудро не-знающему пониманию-приятию бытия (В.Бибихин)‚ разве так дар мысли отдаривает себя бытию (М.Хайдеггер). Другие заметят‚ что мы подошли к еще одной трудности‚ которую обсуждает В.С. Библер в статье о философском образовании43‚ но которая имеет прямое отношение и к философскому делу. Речь идет о взаимопредположении и взаимоотстранении мысли и понятия44. Мысль строится из понятий‚ понятия же следует мыслить. Каждый раз‚ когда мы мыслим понятие‚ а не просто пользуемся им‚ мы должны развернуть всю мысль‚ но развернуть ее в точке этого понятия‚ как бы сосредоточить ее в этой точке‚ сделать ее всю — во всем ее развороте — неделимой‚ завершенной и изначальной. В мире греческой мысли эта трудность может быть передана так: то одно единственное‚ на что обращено наше мыслящее внимание‚ мыслимо‚ если (1) бесконечно развертываемое диалектическое обсуждение удается свернуть в единый логос определения; (2) единство определяющего логоса запечатлеть неделимой цельностью мысленно созерцаемого эйдоса‚ (3) неделимость‚ цельность — и бытийность — которого‚ в свою очередь‚ удерживать мысленным отнесением его к тому одному — уже не “логичному” и не “эйдетичному”‚ — что делает единственным то “что”‚ о котором мы мыслим и которое не мыслится ни вне той множественности и сложности‚ ни просто в его немыслимой простоте (см.‚ описание этой парадоксальности “знания” в VII письме Платона — Plat., Epist.VII, 342b—e; 344b). Этот парадокс и передается у Аристотеля таинственным словом |
Похожие:
 | Урок по немецкому языку в 9-м классе «die Weihnachten» Работа с лексикой по теме: Die Weihnachten, das Fest von Christi Geburt, der Heilige abend, die Kerzen anzuenden, der Advent, der... |  | Департамент образования Владимирской области «die Musik»? Die Musik – ist die Kunst, in der Erlebnisse, Gefühlle und Ideen durch rhythmische Laute ausgedrückt sind. Die Musik... |
| Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... «Город»: die Stadt, die Straβe, das Denkmal, die Sehenswürdigkeit, die Kathedrale, die Kirche, die Baukunst, der Turm, der Brunnen,... | | «Die Bucher, die wir gern lesen» Развитие языковой компетентности обучающихся посредством использования проектной методики |
| Faust. Der Tragödie erster Teil1 Фауст. Первая часть трагедии Господь). Die himmlischen Heerscharen (небесные воинства; das Heer — войско, воинство + die Schar — отряд, множество) | | Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... ... |
| Урок немецкого языка в 8 классе по теме “ Die Attributsätze. Die... Урок немецкого языка в 8 классе по теме “Die Attributsätze. Die präpositionale Rektionder Verben.“ | | Морфологическая и словообразовательная ассимиляция англоязычных заимствованных... Охватывает всех производных слов с этим формантом, так были встречены случаи употребления англицизмов на -ing с иными категориальными... |
| Тема урока: Wo und wie wohnen hier die Menschen? Где и как живут люди? У.: Guten Tag, liebe Freunde und Gäste. Ich freue mich euch zu begrüßen. Motiviert euch zur erfolgreichen Arbeit. Unser heutiges... | | Die deutsche Wortschatztruhe |
| Конкурс: «Мой открытый урок в 5 классе» Тема : «Was wissen Sie über... ... | | Конспект к уроку. Тема урока: Die deutsche Sprache. Bedeutung und... У.: Guten Tag, liebe Freunde und Gäste. Ich freue mich euch zu begrüßen. Motiviert euch zur erfolgreichen Arbeit. Unser heutiges... |
| «Können die Bücher mit dem Fernsehen konkurrieren?» | | Предмет и задачи психологии Сам термин «Психическое» происходит от греческого слова «псюхе», что значит «душа» |
| Фармацевтика или фармация от греческого слова pkarmakeutike Введение федерального государственного образовательного стандарта в Липецкой области | | Презентация die Stufe Обучать оцениванию собственной деятельности и определению степени овладения материалом |
