А. Е. Годин Развитие идей Московской философско-математической школы
Скачать 4.22 Mb.
|
| Е» [34]. В этом же году он был единогласно избран факультетом в доценты по кафедре чистой математики. На своей вступительной лекции Николай Васильевич впервые высказал вполне определенно ту мысль, что теория чисел должна занять со временем самостоятельное положение в математике, совершенно равноправное с анализом. Этот взгляд Николая Васильевича на теорию чисел, весьма новый и смелый для того времени, впоследствии блистательно оправдался, благодаря замечательным открытиям самого Николая Васильевича в области прерывных функций [5, 59]. В 1865 году Николай Васильевич после своего возвращения из-за границы был единогласно избран доцентом на кафедру чистой математики. В феврале 1866 года он защитил докторскую диссертацию и в январе следующего 1867 года был избран экстраординарным профессором по той же кафедре. Николай Васильевич стал читать лекции по теории чисел, исчислению конечных разностей, вариационному исчислению, теории эллиптических функций и теории функций комплексного переменного. Последний курс был впервые прочитан в России Николаем Васильевичем. В декабре 1869 году Николай Васильевич был избран советом и утвержден министерством в должности ординарного профессора [80]. Осенью 1871 года Николай Васильевич получил право отправиться в заграничную командировку до начала весеннего семестра. Эта командировка позволила ему завязать более тесные отношения с зарубежными учеными, с некоторыми из которых у него завязалась научная переписка; Николай Васильевич стал после этого посылать в зарубежные журналы короткие резюме Математического сборника [80]. Николай Васильевич был деятельным членом Совета Университета. В 1869 году он был избран в попечители о бедных студентах, с 1868 по 1882 год состоял сначала кандидатом в судьи, а затем судьей Университетского суда [80]. Бугаев никогда не принадлежал к какой-либо фракции в Совете, потому что обладал слишком твердыми, здравыми убеждениями и ярко выраженною индивидуальностью, – качествами, которые не мирятся с партийной деятельностью. Особенно заметно выразилась деятельность Николая Васильевича как члена Совета в деле избрания заместителей профессуры и доцентуры по кафедре философии. Кандидатом на профессуру явился весьма известный впоследствии психолог М.М.Троицкий, а на доцентуру В.С.Соловьев. Факультет забаллотировал Троицкого и дело поступило на решение Совета. Несколько профессоров и в том числе Николай Васильевич представили по этому делу свои письменные заявления. Николай Васильевич в своей докладной записке подробно рассматривает мнение противной партии, подчеркивавшей противоречие во взглядах Троицкого и Соловьева; он доказывает, что противоречия совсем нет, а есть только различие во взглядах, что даже весьма ценно для полного освещения преподаваемого предмета. Это мнение Николая Васильевича повлияло на членов Совета, и оба кандидата были избраны [80]. В 1878 году Николай Васильевич был избран секретарем физико-математического факультета, а в 1886 году был назначен его деканом. В последней должности Николай Васильевич оставался до конца жизни, с небольшим перерывом в два года, когда он был сильно болен ревматизмом [80]. На факультете Бугаев играл очень видную роль и в расширении программы, и в усилении практических занятий, и в привлечении оканчивающих курс студентов к научной работе. Его учениками были Сонин, Андреев, Некрасов, Анисимов, Преображенский, Лахтин, Млодзеевский, Егоров и др., многим из них он сообщил первые стимулы к самостоятельным исследованиям [136]. Николай Васильевич принимал деятельное участие в Обществе распространения технических знаний и особенно в основании и организации зарождавшегося в то время Учебного отдела; в последнем он был избран товарищем председателя. Учебный отдел в первый же год продемонстрировал значительное развитие (от 25 до 500 членов), но затем из-за наветов некоторых лиц председатель Отдела Стоюнин должен был сложить с себя это звание и уехал в Петербург. Учебный отдел два года после этого не проявлял своей деятельности, и его считали уже погибшим; но 8 апреля 1875 года горячая речь Николая Васильевича снова вызвала к жизни этот Отдел [80]. Весь период с 1886 года и до конца жизни Николая Васильевича отмечен непрерывным, энергичным участием его в делах факультета. Нередко случалось, что интересы отдельных членов сталкивались между собой, возникали горячие прения, приводившие споривших к неудовольствию друг другом. В таких случаях Николай Васильевич был незаменимым деканом. Всегда спокойный, но с некоторым юмором, объективный, но настойчивый, Николай Васильевич был, по собственному его выражению, пожарный, умевший искусно тушить всякие вспышки гнева и раздражения. Обыкновенно дело, грозившее большими неприятностями, кончалось к общему удовольствию [80]. Николай Васильевич в различных своих речах, статьях и заметках неоднократно поднимал животрепещущие практические вопросы. Так, например, он дает вполне определенное решение важному вопросу: имеет ли право русский человек, особенно интеллигентный, служить развитию своего народа на началах исконно-русских, или же его долг и обязанность – стремиться оторвать этот народ от уклада его старины, стереть его индивидуальность и слить его в общее русло эволюции всего человечества [5]. Решение этого вопроса мы находим, в наиболее определенной форме, в некрологе С.А.Усову, прекрасно составленном Н.В.Бугаевым и помещенном в отчете Московского университета за 1886 год. Посмотрим же, какими выражениями и оттенками своего всегда глубоко продуманного и независимого слова Николай Васильевич интерпретирует свое положение, отмеченное им курсивом: «Наконец, Сергей Алексеевич был истинно русский человек». Это выяснит нам воззрения Николая Васильевича на права и задачи истинно-русского человека, вытекающие из аритмо-монадологического мировоззрения философа-математика [5]. «Всеми корнями своего духовного бытия он (Усов) прирос к своей стране, владел всеми тайнами русского языка, любил все бытовые проявления русской жизни. Впрочем, не это одно хочу я сказать. Я желаю выразить, что живя духом со всем человечеством, чувствуя себя членом космоса, он относился к этому космосу не рабски, а самостоятельно. Как ни велик, как ни грандиозен этот космос, он не заслонял для него своего народа. Его отношения к своей стране проникнуты были чувством долга. Народ русский много страдал. Ему трудно было отстоять свою самобытную личность. Повсюду его окружали физические преграды, неумолимые враги. С большим трудом, проливая потоками свою кровь, он не только отбился от них, но и завоевал себе великое всемирно-историческое значение. Наше настоящее и наше будущее покоится на могучих плечах этого великого русского народа. Мы не должны забывать об этом и свято хранить дорогие заветы его истории. Мы все в долгу у него. На каждом русском образованном человеке лежат по отношению к своей стране великие обязанности. Их понимал Сергей Алексеевич весьма серьезно. Он живо чувствовал, неуклонно выполнял их. В своих отношениях к науке и искусству он не был только просвещенным эпикурейцем. Он не искал в них только тонких и высоких наслаждений. Помимо личного духовного блага, он видел в знании могучее орудие для развития и совершенствования своего народа, считал своим долгом смиренно послужить этому развитию. Он служил космосу через свой народ, а не помимо его. Он знал, что плодотворное служение науке и человечеству получает особую силу только тогда, когда оно поднимает и развивает близкую ему родную среду. В выражениях отвлеченного космополитизма он видел проявление жалкой иллюзии, грубого обмана или расчетливого эгоизма, желающего отделаться от обязанностей и ответственности. Он был врагом и грубого, и тонкого эгоизма. Я сказал о долге. Это только первая низшая стадия в оценке его отношений к своей стране. Это чувство доступно всякому честному человеку. Нет не долгом только, а чувством глубокой любви к своей родине он руководился. Это то чувство, которое не задает вопросов: за что и почему? Оно не покупается, не продается ни за материальные, ни за духовные блага. Оно не нуждается ни в благодарности, ни в награде. Сергей Алексеевич смотрел на людей, не обладавших этим чувством, как на людей нравственно изуродованных, духовно искалеченных. Он глубоко сожалел об них» [5]. Николай Васильевич живо интересовался вопросами воспитания и обучения; не ограничиваясь преподаванием в Университете, он принимал горячее участие в судьбе средней и начальной школы. Он писал учебники, участвовал в различных комиссиях, возникавших при округе и при министерстве, составлял для этих комиссий обширные записки, не щадя ни труда, ни времени [80]. Высшей духовной наградой для ученого, по мнению Бугаева, служит дальнейшее развитие его идей. Ученый, запутывающий ход и источник своих научных построений, увлекающийся чрезмерным желанием предать глубокомыслие своим идеям, впадает в крайность и придает своим соображениям форму, идущую в разрез с его научными целями. В самом желании глубокомыслия проявляется детское малодушие и отсутствие внутреннего величия духа. Изложение самого Николая Васильевича, как в устных лекциях, так и в печатных работах, отличалось ясностью, простотой и прозрачностью [80]. По свидетельству учеников и соратников Бугаева, он делал очень много добра, хлопоча за обращавшихся к нему за помощью в различных инстанциях, но старался это скрыть и никогда не говорил об этом. Ему нередко приходилось испытывать неблагодарность. Но он этим мало огорчался и говорил, что всякое доброе дело нужно искупить своим страданием, иначе было бы слишком просто делать добрые дела [80]. Всякое постигавшее его горе или болезнь Николай Васильевич переносил с удивительным спокойствием. По его словам, болезнь и горе – повинность, которую мы обязаны отбывать безропотно. Он находил даже присутствие духа шутить по поводу своей болезни. С конца 1902 года его мучили приступы сердечной болезни. Николай Васильевич вполне понимал опасность своего положения, но оставался по-прежнему весел, интересовался текущими событиями, скрывал свои страдания от близких [80]. Часто Николай Васильевич говаривал, когда его постигала болезнь, что он хочет умереть, как солдат на посту. Желание его сбылось: с полной энергией он дослужил Университету до последнего дня своей жизни. Он умер в предпоследний день весеннего семестра, закончив с обычной пунктуальностью все дела по должности декана и председателя Испытательной комиссии. 28 мая 1903 года, вернувшись домой, он радостно рассказывал домашним о счастливом окончании экзаменов его учениками. К утру его не стало [80]. Выводы: 4. Бедственное положение Н.В.Бугаева в юности в сочетании с врожденной страстностью его характера привели к развитию у него колоссальной силы воли, упорства и работоспособности, и в то же время огромного чувства долга перед своим народом и горячего патриотизма. 5. Участие в своеобразной забастовке в Инженерном училище и последующее отчисление из него, возможно, способствовали выработке у Н.В.Бугаева весьма критического отношения к господствующей власти, авторитетам, канонам и меркам. 6. Два года военно-инженерной деятельности Н.В.Бугаева еще больше развили у него уважение к дисциплине, а также понимание важности прикладных и технических исследований. 7. Длительная заграничная командировка Н.В.Бугаева в крупнейшие математические центры мира сделала его математиком высокого класса, способного впоследствии внести значительный вклад в разработку принципиально новых разделов математики. 8. Деятельный, активный характер Н.В.Бугаева способствовал тому, что его занятия преподавательской деятельностью вылились в целый комплекс ярких идей и предложений по реформе образования, не потерявших актуальности и по настоящее время. 1.1.2.2 Частная жизнь Н.В.Бугаева О Н.В.Бугаеве его учениками было написано много хорошего после его смерти. В соответствии с русским обычаем, все нетрадиционное и вся частная жизнь опускались из описания. Нам же важно знать всё, чтобы правильно понять учение Николая Васильевича. Единственным источником, который может нам помочь, являются воспоминания его сына, писавшего под псевдонимом Андрей Белый [14]. Мы не можем привести здесь его воспоминания как из-за недостатка места, так и из-за весьма своеобразной, несколько сумбурной поэтической формы изложения материала. Однако самое важное в схематизированной, систематизированной форме привести необходимо. Подзаголовки придуманы автором данной работы. Внешний вид Невысокого роста, сутулый, плотный и коренастый, зацепляющийся карманом за кресло, с необыкновенно быстрыми движениями, не соответствовавшими почтенному виду, в очках, с густой, жесткой каштановой бородой, он производил впечатление воплощенного неравновесия; точно в музее скульптур перепутали номера, в результате чего ассирийская статуя, попавши к фарфоровым куколкам, пастухам и пастушкам, должна была вместе с ними производить менуэтные па и сидеть на козеточках; и козетки ломались, а куколки – разбивались; но «носорог» в гостиной монументально выглядел в чертогах Ассаргадона, и отец становился изящным, легким, грациозным, едва усаживался за зеленый стол: заседать… Предки и биография Отец его – военный доктор, сосланный Николаем Первым и, кажется, разжалованный; так попал из Москвы в Закавказье он, чтоб годами службы себе завоевывать положение; храбрец и наездник, он пользовался уважением среди врагов-лезгин: он их пользовал часто, когда попадались в плен они; он безнаказанно ездил один в горах; «враги», зная его, его не трогали; выезжали порою к нему и выстреливали в воздух в знак мирных намерений; первое детское воспоминанье отца: гром орудий в крепостце, обложенной лезгинами. Семейство деда было огромно: четыре сына, четыре дочери; средств – никаких; позднее дед перебрался в Киев, где был главным врачом какого-то госпиталя; под конец жизни с усилием выстроил он себе дом на Большой Владимирской, чуть ли не собственными руками; здесь умер он от холеры в один день с бабушкой… Кавказ – трудная полоса жизни деда; когда отцу минуло десять лет, его посадили впервые верхом и отправили по Военно-Грузинской дороге с попутчиком в Москву; здесь устроили у надзирателя первой гимназии, в которой он стал учиться; жизнь заброшенного ребенка у грубого надзирателя была ужасна: ребенка били за неуспехи детей надзирателя, которых должен был готовить отец же, хотя они были ровесниками и соклассниками; он молчал; и шел – первым (кончил с золотою медалью) . Вспоминая невзгоды, перенесенные им, он грустнел; когда он перешел в пятый класс, то из письма деда понял: деду его содержать нелегко; тотчас же пишет он, что-де прекрасно обставлен уроками и в помощи не нуждается; с пятого класса он уроками зарабатывает себе оплату гимназии, пропитание и квартирный угол; в седьмом классе снимает он угол у повара, – в кухне, под занавескою; в это время завязывается его знакомство с С.И.Жилинским (впоследствии генерал-лейтенантом, заведующим топографическим отделом в Туркестане); второе знакомство: к нему приходит в гости гимназист первой гимназии Н.И.Стороженко, сын богатого помещика Полтавской губернии. Связь со Стороженкой продолжалась всю жизнь. Третий товарищ отца по гимназии М.В.Попов, впоследствии – наш домашний доктор, лечивший отца до смерти; уже впоследствии, молодым человеком, он сходится и одно время дружит с М.М.Ковалевским, с которым даже живет вместе в Париже. Стороженко, Ковалевский, думается мне, и были теми, кто смолоду втянул отца в круг литераторов и общественных деятелей эпохи семидесятых годов; одно время отец – непременный член всяческих собраний и начинаний; он волнуется организацией «Русской Мысли», как личным делом; громит учебный комитет; он делается одним из учредителей Общества распространения технических знаний; состоит товарищем председателя Учебного отдела его; вносит речью своей бодрость в Отдел, разгромленный правительством в 1875 году; он спорит с С.А.Юрьевым; он бывает и в лево-либеральных, и в славянофильских кругах; в свое время он был близок с Янжулом, Стороженко, Иванюковым, Усовым, Олсуфьевыми, Алексеем Веселовским, которого он всячески соблазняет в свое время профессорскою карьерой (в то время Веселовский выказывал желание готовиться к опере), с Танеевыми, Боборыкиными и т.д.; он хорошо был знаком с Николаем и Антоном Рубинштейнами, с композитором Серовым, с Писемским, Львом Толстым, историком С.М.Соловьевым, с Троицким, Владимиром Соловьевым, с Герье, с Тургеневым, с Захарьиным, с Зерновым, Склифосовским, Плевако, Б.Н.Чичериным, С.А.Рачинским и сколькими другими в то время видными деятелями Москвы. Мне мало известны его отношения с Рубинштейнами, Серовым, Тургеневым, Писемским, Григоровичем и другими деятелями искусства; знаю, что на многих он производил сильнейшее впечатление; композитор П.И.Чайковский пишет в 1867 году брату: «Познакомился... недавно с очень интересным профессором Бугаевым. Невероятно ученый и очень умный малый. На днях он до глубокой ночи говорил нам об астрономии...; ...до какой степени мной овладел ужас, когда пришлось встретить... истинно просвещенного человека»... (М.Чайковский, «Жизнь П.И.Чайковского», том I, стр. 268); в воспоминаниях Чичерина последний с недоумением передает восторг Тургенева перед ораторскими способностями отца; Чичерин не понимает этих восхищений, отмечая неинтересность одной из речей отца, прочтенной по записке; Чичерин и не мог понять отца, ибо они – зенит и надир; а что касается до «Записки», то отец всегда терял, когда схему речи записывал, он блистал импровизациями: и Тургенев, по словам Чичерина, метил его, тогда «молодого ученого», в лидеры левой группы им чаемого парламента (см. воспоминания Б.Н.Чичерина); помню, как мать рассказывала: на юбилее Н.И.Стороженко отец так поразил речью Суматова-Южина, что он, не будучи лично знаком с матерью, подошел к ней представиться, чтобы выразить ей свое восхищенье; однажды на каком-то юбилейном собрании старики, военные инженеры-механики, после речи отца бросились его качать; в 1863 году, проживая в Берлине, он поразил воображение будущего инспектора Межевого института, Рашкова, горячностью своих речей в ресторанчике, где собирались молодые русские ученые, проживающие в Берлине, и т.д. (см. брошюру Л.К.Лахтина «Николай Васильевич Бугаев»). Не ограничиваясь математикой, он с молодых лет усиленно самообразовывал себя; в своих воспоминаниях об отце Н.И.Стороженко пишет, что, будучи студентом-математиком, он «...часто появлялся на лекциях тогдашних любимцев молодежи: Рулье, Кудрявцева, Буслаева и др. Придя с лекций домой, Николай Васильевич продолжал дело самообразования, изучая капитальные сочинения по философии, политической экономии, а когда хотел «побаловать» себя, то читал нараспев стихотворения...» Его темперамент в те годы не знает предела; математикой не может он оградить себя в эти годы; и усиленно занимается философией; изучает пристально Канта, Гегеля, Лейбница, Локка, Юма; становится одно время начетчиком позитивистов и комментатором Милля и Герберта Спенсера; он силится одолеть юридическую науку своего времени и пристально следит за развитием французской и английской психологии вплоть до смерти; он даже изучает фортификацию; и удивляет в Дворянском клубе старожилов, уличив какого-то генерала-стратега, читающего доклад о ходе военных действий под Бородиным, в полном незнании действительного расположения войск; сорвав генерала, он прочитывает блестящую лекцию по фортификации; он писал стихи, статьи (после смерти я нашел статью его об «Отцах и детях» Тургенева), сочинял текст либретто для оперы «Будда», которым Серов, встретившись с Вагнером, сильно заинтересовал последнего; он полемизировал в молодости под каким-то псевдонимом с де-Роберти. И одновременно: он все время крупно работал в математике и всю жизнь изучал классическую математическую литературу; но в чистую математику углубился он не сразу; по оставлении при университете его он поступает в Военно-Инженерную академию, где слушает лекции Остроградского, и едва не проходит всего курса наук; но окончить академию не удалось: он был исключен из-за какой-то разыгравшейся в академии истории (на почве политической); тогда он возвращается в университет и едет в учёную командировку, где два года работает, знакомясь с крупнейшими немецкими и французскими математиками. Слушал лекции Куммера, Вейерштрасса, Лиувилля, Бертрана, Серре и др.; всю жизнь переписывался с Лиувиллем, Клейном, Пуанкарэ и другими; в двух французских математических журналах он сотрудничал много лет. Он становится одним из основателей Московского математического общества и журнала «Математический вестник»; председателем первого и редактором второго состоял он в ряде лет. Широта в нем пересекалась с глубиной, живость темперамента с углубленностью; потрясающая рассеянность с зоркостью; но сочетание редко сочетаемых свойств разрывало его в «чудака»; и тут – точка моего странного к нему приближения. Человек огромных знаний, ума, способностей, опыта имел и уязвимую пяту: он мало знал экономическую литературу; и не читал Маркса, к которому относился со сдержанным почтением, как относятся к чему-то большому, опасному, мало ведомому; с утопическим социализмом он был знаком, но отмечал его философскую невыдержанность. Но менее всего его удовлетворяла либеральная фраза для фразы; и тут начиналась в нем издавна критика его друзей и близких знакомых – Чупрова, Виноградова, Муромцева, Стороженко, М.М.Ковалевского; сперва – дружеская; потом и довольно яростно-нападательная; в семидесятых годах он еще с ними сливался: либерал, как и они, позитивист, как и они; но с усложнением его философской позиции и с углублением в нем чисто математических интересов он не мог удовлетвориться их ходячей платформою; особенно подчеркивал он в них философское пустозвонство и отсутствие твердой методологической базы; некогда изучив логику и методологию эмпиризма на первоисточниках, он потом высмеивал в многих из былых друзей «второсортность» их верований и знакомство с логикой даже не из вторых, а из третьих, четвертых рук: «взгляда и нечто» не мог выносить он; ведь преодоление канонов позитивизма совершалось в отце в годах: упорной работой мысли, знакомством с источниками и, главное, собственным творчеством в точнейшей науке. |
Похожие:
 | Приложение №1 ... | | Введение Федеральный уровень антикризисного управления ... |
| Негосударственное образовательное учреждение высшего профессионального... ... | | Учебник для вузов / Ю. Д. Красовский. 3-е изд., перераб и доп. М., 2007. Гл. 18 С. 355-365 ... |
| Единоборства и их спортивная традиция: философско-метанаучный анализ Введение. Актуальность и основные задачи философско-метанаучного исследования единоборств |  | Темы рефератов по истории и философии экономической науки. Философские... Сравнение философско-правовых идей И. Канта, Г. Гегеля, Л. Фейербаха, К. Маркса |
| Директор школы: администрации кожууна Целевая комплексная программа развития мбоу сош №3 города Чадана Дзун- хемчикского кожууна Республики Тыва на 2012 – 2015 г г. «Формирование... | | Исследовательская работа «Влияние лунных фаз на рост, развитие и урожайность редиса и свеклы» Новое время (индуктивная логика, гипотетико-дедуктивный метод); возникновение математической логики в сер. 19 века. Соотношение традиционной... |
| Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Развитие умения слушать, развитие математической речи, привитие интереса к предмету | | К ласс: 9 Зачёт №1 «Творчество А. С. Пушкина» Список произведений Размышления поэта о скоротечности человеческого бытия. Сущность творчества, тема поэта и поэзии. Вдохновение поэта как особое состояние.... |
| Пояснительная записка к проекту проекта распоряжения Госжилинспекции... Главным управлением Московской области «Государственная жилищная инспекция Московской области» государственной услуги по лицензированию... | | Согласовано Утверждаю Кроме того, настоящая программа в опреде лённой степени ориентируется на развитие идей «Пример ной программы для начальной школы»... |
| Программа подготовки 010200. 68. 02 Вычислительная математика Аннотации... Целями изучения дисциплины является углубленное изучение основных онтолого-гносеологических и философско-методологических идей и... | | Программа подготовки 010100. 68. 02 Алгебра, логика и дискретная... Целями изучения дисциплины является углубленное изучение основных онтолого-гносеологических и философско-методологических идей и... |
| Философские проблемы естествознания Целью изучения дисциплины является развитие у студентов научного мировоззрения, способности к философской оценке истории и современного... | | Паспорт научной школы наименование научной школы: «Динамика сооружений» В книгу вошло также собрание афоризмов Нассима Талеба — блестящая квинтэссенция его оригинальных идей |
