А. Е. Годин Развитие идей Московской философско-математической школы
Скачать 4.22 Mb.
|
| Взгляды …улет в пифагорейство, в беспартийный индивидуализм, в одном совпадающий с либералами, в другом с консерваторами, в третьем залетающий левее левых; рычаг критики – его философия, социологическая база которой была аритмологична; а проповедовал он, применяя сократический метод и им прижимая к углу, чтобы водрузить над прижатым стяг «монадологии». Главный пункт: агитационная пропаганда основ «эволюционной» монадологии; тезисы ее вырабатывались в десятилетиях; с первых лет детства я слышу имена: Фрэнсис Бэкон, Рид, Юм, Локк, Уэвель, Гамильтон, Спенсер, Милль, Бэн и т. д.; эти-то имена и преодолевались, вывариваясь в аритмологии: в основе монадологии эти имена вместе с именами Лагранжа, Лейбница, Эйлера, Коши, Абеля. Ненавидел Шопенгауэра… Не любил он священников: «попы»— предмет иронии, нападок, гнева… Характер Откинется: весь подобрев, просияет, и тихо сидит; в большой нежности, – так: ни с того ни с сего: большеголовый, очкастый, с упавшею прядью на лоб, припадая на правый на бок как-то косо опущенным плечиком; и... засунувши кисти совсем успокоенных рук под манжетом к себе; накричался; и – тихо сидит, в большой нежности, – так, ни с того ни с сего; улыбается ясно, тишайше: себе и всему, что ни есть. Тёмен был мне отец в этих странных усилиях к ясности, к точности и к немедленной ликвидации всякого иррационального пятнышка, выступившего перед ним точно на переосвещенной поверхности; он все удивительно переосвещал: освещал со всех сторон пунктами и подпунктами своих объяснений; но переосвещенная плоскость переменяла обычный рельеф: на рельеф диковатый и от переосвещения – темный: – Люблю я Риццони: вот это художник; его можно в лупу разглядывать. Он очинивал карандашики так, что их прямо бы под микроскоп: до того совершенно они заострялись; и всем выдвигал острие карандашиков, как неизбежное; люди смеялись: «Чудак»! Он поражал... кротчайшим лицом, просиявшим улыбкою; ведь некрасивый и часто свирепый на вид; кипяток: раскричится, – на весь Арбат слышно; а мы – не боимся; улыбка отца была нежная, просто пленительная; лицо – славное: не то Сократа, не то – печенега. Меня поражало в отце сочетание непредвзятости с резким пристрастием; поражало и сочетание гуманности в жизненных вопросах с узким фанатизмом в настаивании на проведении мелочей именно так, а не иначе; и – страсть к ясным формулировкам, уживающаяся со страстью к дичайшим гротескам, подносимым под видом сочиненного каламбура… Отношение коллег …грустно жаловался: Знаешь, наши профессора-математики далеко не все могут усвоить мои последние работы. И перечислял, какие именно математики могут его понять: насчитывал он лишь с десяток имен, во всем мире разбросанных. Изобретатель Когда я родился, отец обложился пятью огромными сочинениями, трактующими воспитание; он появлялся в детской с книгой в руке: читал няне метод подвязывания салфеточки; но – был изгнан. …совершенно случайно расслышав, как что-то кухарка бормочет о чистке картофеля; и – как снег на голову: из отворенной двери карманом куртчонки своей зацепляясь за дверь, прямо в кухню: – Не так-с надо чистить картофель: вот как-с! Цифрами, формулами начинает выгранивать методы: чистки картофеля или морения тараканов, которые вдруг завелись; помню сцену: приехал к отцу математик по спешному делу из дальней провинции; мой же отец, стоя на табурете, имея по правую руку кухарку, по левую горничную со свечами, спринцовкой опрыскивал тараканов испуганных, с ужасом им вдруг в буфете открытых: – Вот видите-с, – как-с негодяй убегает, а я его – так-с. И – пфф-пфф – в таракана спринцовкою; вспомнивши, что математик приезжий стоит, рот раскрыв, с удивлением созерцая картину гоняющегося спринцовкою за тараканом отца, угрожающего падением с табурета и развевающего полы халата, он бросил ему: – Посидите тут, – вот, изволите видеть: морю тараканов; да-с, да-с – тараканы у нас развелись. Отвернувшись от математика, бросился он спринцовкою за убегающим тараканом: – Ах, ах, – негодяй: ишь ты, – тоже спасается; а я его... Моя мать, тетя и гувернантка, следящие исподтишка за картиною этой, тут фыркнули; сам математик почтительный, вижу, уже начинает беззвучно трястись; и кухарка, и горничная тоже пляшут плечами; и я смеюсь; только отец – нуль вниманья на смехи, хотя слышит их: – Ах, какая гадость; вот дьявольщина,– развелись тараканы: скажите, пожалуйста! Только минут через двадцать, сойдя с табурета, отдавши прислуге халат, он подшаркнул, превежливо и предовольно перетирая руками: – Ну вот-с, и прекрасно: садитесь, пожалуйста, – ведь уж и так математик уселся, – да-с, нечего делать ведь: тараканы – ужасная пакость; ну, чем я могу вам служить? ...дошел до мысли обозначить полочки и ящики комодов направлениями земного шара: север, юг, восток, запад; отец, уезжающий в Одессу, Казань, Киев председательствовать, устанавливая градацию: сундук «А», сундук «Б», сундук «С»; отделение — 1,2,3,4, каждое имело направления; и, укладывая очки, он записывал у себя в реестрике: сундук А,3,СВ; «СВ» – северо-восток; как он приставал ко мне, чтобы и я последовал его примеру... На все он имел свой метод: метод насыпания сахара, метод наливания чаю, метод держания крокетного молотка, очинки карандаша, заваривания борной кислоты, запоминания, стирания пыли и т. д. С невероятной трудностью «методами» побеждал он мышиную суетню жизни, таская за собой музей методов; но за эти методы ему влетало у нас; методы отправлялись... в помойную яму; и он уже тихонько, исподтишка, схватывал меня, пятилетнего, в темном коридорике и, испуганно озираясь (нет ли мамы, тети, прислуги), вшептывал какой-либо из им изобретенных методов: – Ты бы, Боренька, знаешь ли, не капризничал, а прочитывал до трех раз «отче наш»: урегулирует это психику. Только на робкого человека, не искушенного ни методом, ни практическим знанием, что эти «методы» в загоне у нас, он, очень робкий дома, храбро нападал с методом; и иные с уважением его слушали, как метод урегулирует хаос возможностей; стоило робкому человеку послушаться, как наступало учение: – Вот так, эдак, а не так; как же вы это?.. Не так-с! – уже свирепо кричал он. Кто его ближе знал, тот знал: не страшен «метод»; резкий жест отстранения, и – «метод» летел к черту; и отец кротко отходил и грустно поохивал, делясь со мной горем: – Не хватает у них, Боренька, рациональной ясности! Но у пятилетнего Бореньки не хватало тоже той ясности. Не забуду обучения отцом крокетной игре старенького, робеющего учителя математики, Дроздова, имевшего несчастие стать его партнером и исполненного уважения к «профессору», переживавшему свирепый азарт «разбойника» и угонявшему шары к черту на кулички: совсем Атилла! В таком азарте он и напал на дрожащего от страха старичка: – Не так-с! Опять не попали в шар... Эхма! – с презрительным отчаянием он замахивался на Дроздова. – Как вы держите молоток? Кто так держит молоток? Вот как держат молоток. – И он уже выламывал руки и ноги Дроздова; и угрожал поднятым молотком: – Прицеливайтесь!.. Топырьте ноги!.. Не так, топырьте же, я вам говорю! И тут он был пойман с поличным проходящей матерью; Дроздов вылетел, как дрозд, из рук Атиллы, а Атилла, надвинув на лоб котелок, покорно вернулся к своему шару и уже Дроздову не угрожал ничем. Вообще он никому ничем не угрожал; гром, тарарах, а – губительная молния не падала; но лицо освещалось улыбкой, как полярная ночь сиянием. Всё же «методы» распаляли страсти отца; и согласись до конца Дроздов на метод держания молотка, он был бы обременен вторым, третьим, четвертым методом; читались бы лекции; и метод стирания пыли с башмаков излагался бы в пунктах и подпунктах: а, б, в, г и т. д. Каждый подпункт был бы сформулирован ясно, кратко, точно. Отношение людей А тупицы пофыркивали: – У профессора Бугаева, вероятно, старческое размягчение мозга, – сказала однажды одна из интеллигентных тупиц. А в это время: выходили его замечательные брошюры, одна за другою, читались прекрасные лекции и писалась глубокая статья по философии математики: но простота вершинного кругозора и ширь птичьего полета не принимались в быту. Да и сам Брюсов, на отца брюзжащий за Лейбница..: «Бугаев опять говорил с точки зрения монадологии. Мне это было мучительно...» (Брюсов: «Дневники», стр. 112). Он был истинно одинок, истинно осмеян там именно, где начиналась в нем оригинальная глубина его; «Глас, пошлый глас, – вещатель общих дум», по словам Баратынского, поднимал над его одиночеством пошленькие хихики; люди копчика языка в нем Сократа не видели; вот как отразился отец в воспоминаниях И.А.Линниченко (сборник «Живой Толстой», издание 1928 г., стр. 371-372): «Однажды в приемный день Николая Ильича..., в числе гостей, пересидевших время чая, были: известный математик, мнивший себя философом, проф. Н.В.Бугаев, какой-то приезжий англичанин и я... Вскоре... в кабинет вошел Л.Н.Толстой. Англичанин... даже побледнел от восторга и весь насторожился, ожидая услышать пророческое слово поэта-философа... Не успел, однако, Л.Н. занять свое место, как Н.В.Бугаев бросился к нему и... руками и крикливым голосом, в пылу спора доходившим до предельных нот сопрано, ...бегая по комнате, спеша... и захлебываясь, начинает излагать Л.Н. основные тезисы своей философии. Весь проникнутый философским... задором (с философами ему всегда приходилось воевать), Н.В. и тут стал бороться с несуществующим противником. Л.Н. молча слушал философа... Тем не менее Н.В. постоянно подбегал к нему с криком: «Нет, позвольте, я вам докажу» . …я знаю: Толстой именно на иные ноты монадологии откликался сочувственно, как откликались сочувственно и Лопатин, и Грот, и Троицкий, не полагавшие, что отец «мнит» философом себя, ибо он был – философ воистину... И я знаю прекрасно свои смешные стороны; знал их и отец; и прекрасно видел, как смеялись над ним. Когда этот смех был добродушен, он сам принимался смеяться; но и злой хихик чуял он; и – ожесточался; впрочем, был он отходчив… Спорщик Что общего – лейбницианец-математик и оставивший Маркса, проповедующий Бодлэра символист Эллис; а – как они спорили, сцеплялись, схватывали друг друга за пиджаки! И отец, накричавшись, говаривал: – Из всех твоих товарищей, Боренька, самый блестящий – Лев Львович: да, да-с, – блеск один! Покойный В.И.Танеев, наш критик быта, спокойно рассказывал: – Еду на именины я к Николаю Васильевичу; въезжаю на Сенную площадь; и уже слышу крик из глубины Оружейного переулка; понимаю, что спорит Николай Васильевич; и говорю извозчику: – Поворачивай-ка обратно: Бугаев спорит! Такой факт имел место (дело было весной, и окна на переулок в квартире Стороженки были открыты); жена Стороженки потом жаловалась: – Ужасно, дорогая, – Николай Васильевич кричал на Гамбарова, махал ножом; и лезвием его рубил скатерть; а скатерть-то не наша: взяли у знакомых; ну, думаю, погибла! В споре отец схватывал любой предмет и им махал в воздухе; иногда и подкидывал в воздухе предмет; не сомневаюсь, что в данном споре профессор Гамбаров не сумел сформулировать. Ужасны были схватки его с Боборыкиным; они кидались друг на друга, как быки; первое знакомство матери с Боборыкиным: где-то на обеде к уху её склоняется лысая, багровая голова в очках и яростно шепчет: – Когда ваш муж будет меня ругать, – не верьте ему! Оказывается, незадолго до этого они кричали друг на друга: – За такие слова надо вам оборвать уши! – А вас надо – вот этим графином, – и был схвачен уже графин. Споры отца – борьба за метод формулировки; брошюра «Основы эволюционной монадологии» – инвентарь формулой; страсть к спору – оттого, что, терпя всюду неудачу при внедрении своих методов, отец переносил жажду к проведению метода в чисто теоретическую сферу: когда он вступал в спор, он знал, что на людях его не станут одергивать. Неизжитость потребности с методом внедриться в жизнь сказывалась при споре как свирепость; спорщик-Бугаев – московский миф восьмидесятых годов, как говорун-Юрьев, добряк-Ковалевский, весельчак-Иватоков, красавец-Муромцев, умница-Усов. О спорах отца ходили легенды; я их не привожу, не будучи уверен в их истинности; но вот что мне рассказывали об отце, вычитавшие этот эпизод с ним (он где-то записан): председательствуя на заседании, где читался доклад об интеллекте животных, отец, председатель, прервал референта вопросом, знает ли он, что такое есть интеллект; обнаружилось: референт не знает; тогда отец начал спрашивать сидящих в первом ряду: – Вы? – Вы? Никто не знал. Отец объявил: «Ввиду того, что никто не знает, что есть интеллект, не может быть речи об интеллекте животных. Объявляю заседание закрытым». Так и вижу его в этом жесте. Методы, ясные формулы – это способ борьбы его с темнотой быта; он изживался: в каламбурах и спорах; входя в быт, препирался на каждом шагу; но вменил в правило: быть, как и все; поступать, как и все. Отношение к авторитетам «Педераст» – другого именования не было для великого князя Сергея. – Расшатывает мальчишка все! «Мальчишка» – Николай. – Позвольте-с, да это ерунда-с! – кричал на министра Делянова; и Делянов – терпел: с Бугаевым ничего не по делаешь; лучше его обойти, а то шуму не оберешься. «Странности» Брюсов: «После Бугаев рассказывал о своих столкновениях с чертом – любопытно». Эти темы рассказов о черте уже относились к серии диких каламбуров отца; отец, не веривший в черта, уличал его бытие в странных мифах; и Брюсов клюнул на них. Мысли: он в мыслях выворачивал самое представленье о связи наук; и порою меня, «декадента», сражал он полетами, смелостью, дерзостью математических выводов, к жизни приложенных; выскажет; и вдруг припустится мысль остраннять в каламбурище. Передавали: за ужином у С.А.Усова раз при Толстом он пустился в гротески; Толстой оценил чрезвычайно один из них: за художественность! …«художество» это преследовалось у нас в доме; кухаркам, извозчикам нес свое творчество неоцененный «мифолог»; извозчики в чайных передавали друг другу словечки отца; и известностью у приарбатских извозчиков очень гордился он. …но стоило отцу открыть рот, как мать прерывала его: – Вы опять за свое! – Не любо, не слушай, а врать не мешай, – отзывался он, что-нибудь высказав: с очень довольным, хотя виноватым, стыдливым, слегка перепуганным даже лицом, себя сдерживая; не сдержавшись, сорвавши салфетку с себя (каламбуры слагались им за обедом), он несся на кухню, где был он свободен от нашей цензуры; и, бухнув гротеском пред кухонного плитою, он с хохотом, полуприплясывая и полуподмаршовывая, мотал головой сверху вниз; и к столу возвращаяся, чтобы подвергнуться действительному обстрелу глаз матери. Эта потребность к чудовищностям – органический зуд, выраставший из вечного сопоставления оригинальных и новых мыслей о мире и жизни с «бытиком», мысли такие расплющивающим; из среды – куда вырваться? Он в ней, как узник, до смерти сидел пребеспомощно; сидел со страхом; и страх атрофировал в нем, революционере сознания, самую мысль об замене иною средою среды, окружавшей нас; ведь ее представители – сливки Москвы; не к извозчикам же бежать в чайные? И он изживал в каламбурах стремленье к «не как полагается», следуя в быте канонам: с усилием невероятным; такого усилия быть, «как и все», я ни в ком не встречал; «всем» легко то давалось; а у отца это «быть, как и все» интегрировалось с непомерным трудом; с угловатостью, вызывающей хохот «у всех», он проделывал все бытовые каноны. Иные из профессоров, как подметил я, будучи тоже свободными в мыслях от тех бытовых предрассудков, в которых мы жили, все силились, как и отец, уравнять себя среднею линией; и – выпирали: смешными казались; отец был смешнее их всех. Семейная жизнь Дед по матери, Дмитрий Егорович Егоров, переменил фамилию («Егоров» от «Егорович»), когда узнал, что его усыновивший «отец» (он был незаконнорожденный) – «отец» со стороны (он был богатый аристократ); дед разорвал все с отцом; и сам стал себя воспитывать; имея художественные наклонности, он кончил театральное училище; одно время он пел в хоре Большого театра; но скоро, уступая совету хорошего знакомого, купца, стал помогать ему в его деле, бросил театр, занялся коммерцией; позднее имел и свое дело (меха); у него был достаток; был он человек очень чистый и строгий, но – замкнутый; его друг – доктор Иноземцев; другой, хороший знакомый – доктор Белоголовый; с ними он затворялся у себя; бабушка была ниже его и по уровню развития, и по интересам, ее девическая фамилия – Журавлева; где-то, через прабабушку, она была в родстве с Ремизовыми, с Лямиными и с другими купеческими фамилиями; с А.М.Ремизовым (с писателем) я нахожусь в каком-то преотдаленнейшем свойстве через прабабушку; мать помнит хорошо свою прабабушку (мою прапрабабушку); она ходила в мехах и в кокошнике; умерла же ста четырех лет; няня матери двенадцатилетней девочкой пережила двенадцатый год; я ее помню хорошо; она являлась к нам из богадельни, и мне вырезывала ворон; в доме у дедушки почему-то часто бывал молодой студент, Федор Никифорович Плевако; с Плевако были знакомы родители; но традиции знакомства шли через мать. Дедушка Егоров имел уязвимую пяту: боготворил свою Звездочку (так звал мою мать); и разрешал ей все, что ей ни взбредет в голову; так стала пятилетняя Звездочка тираном в доме; дедушки боялся весь дом, а дедушка боялся Звездочки; так и произошло, что Звездочка, будучи в четвёртом классе гимназии, объявила, что из гимназии она выходит; дедушка не перечил: началась эпоха домашних учительниц, которые, разумеется, Звездочку ничему но научили, кроме музыки, которую она любила; наоборот: она их учила. Одна из воспитательниц стала позднее другом матери; она бывала у нас: Софья Георгиевна Надеждина, дочь Егора Ивановича Герцена, жившего слепцом на Сивцевом Вражке, впавшего в нищету, которому помогали старики Танеевы: с Сивцева Вражка и приходила Софья Георгиевна к нам, оставаясь верной насиженному месту; по Сивцеву Вражку гуляли мы; здесь же жил Григорий Апетович Джаншиев, о котором ниже. Дедушка умер сорока пяти – сорока шести лет; бабушка в год лишилась всего, отдав деньги в руки какому-то негодяю; наступила ужасная нищета; и одновременно – заболевание матери, полюбившей одного из Абрикосовых (сыновей фабриканта), которому родители запретили жениться на матери, как нищей (Абрикосовы – хорошие знакомые дедушки); мать ряд лет любила его; у нее было множество женихов, среди которых были и богачи; но она всем отказывала, к негодованию бабушки; и терпела нищету. С отцом познакомилась она на предводительском балу; странно: отец в молодости, томясь тем или иным математическим открытием, испытывал настоящие муки творчества; и, чтобы рассеяться и угомонить мысль, начинал бывать всюду; и – на балах; отец был поклонником женской красоты; но чтил в красоте какие-то геометрические законы; когда ему указывали на хорошенькую, он подбегал к ней, тыкался носом в нее, подперев руками очки, и измерял соотношения: лба, носа, рта; на фигуру, на жест не обращал он никакого внимания; лишь на геометрию линий лица. Мать, по настоянию ее кузена, Лямина, была почти насильно свезена на бал, и произвела сильнейшее впечатление; открылась новая московская красавица; рой юношей, офицеров, старцев потянулся к ручке новоявленной «знаменитости»; сам генерал-губернатор, князь Долгорукий, попросил разрешения представиться; отец, увидав мать, увидел искомую им формулу соотношения пропорций: лба, носа, рта; и – тоже представился; из этого представления возникло знакомство: отец, попав в дом матери, ахнул, увидев ужасный развал, нищету; и даже: опасности, грозящие «московской красавице»; он стал другом дома, опекуном, спасителем, сторожем; и – влюбленным; три раза делал он предложение; и – получал отказ: Наконец мать согласилась; отец женился на пропорциях: лба, носа, рта; по-видимому, было нечто в пропорциях, потому что их отметил и Константин Маковский, знакомый отца, изредка заезжавший к нам в бытность в Москве; он сам признавался, что взял голову юной матери образцом картины своей «Невеста на свадебном пире»; лицо матери служило ему моделью для «невесты», а лицо сестры жены (кажется) Е.П.Лотковой (потом Салтановой) служило моделью для ревнивицы, стреляющей глазами в невесту; Леткова-Салтанова где-то часто встречалась с родителями; и ее с матерью сажали перед Тургеневым на интимном обеде в честь него, как декорум; в раннем детстве помню говор вокруг нее: «В Москве три всего московских красавицы: Баташова, Рутковская, Бугаева». Я очень гордился «славой» матери; но я никогда в ней не видел так называемой красоты. Мать вышла замуж за «уважение»; отец женился на «пропорциях»; но ни «уважаемых пропорций», ни «пропорционального уважения» не сложилось никак. Все было для меня непропорционально; и никаким уважением к быту нашему не пылал я; «пропорции» – давили; а вместо уважения я испытывал страх. Трудно найти двух людей, столь противоположных, как родители; физически крепкий, головою ясный отец и мать, страдающая истерией и болезнью чувствительных нервов, периодами вполне больная; доверчивый, как младенец, почтенный муж; и преисполненная мнительности, почти еще девочка; рационалист и нечто вовсе иррациональное; сила мысли и ураганы противоречивых чувств, поданных страннейшими выявлениями; безвольный в быте муж науки, бегущий из дома: в университет, в клуб; – и переполняющая весь дом собою, смехом, плачем, музыкой, шалостями и капризами мать; весьма некрасивый и «красавица»; почти старик и – почти ребенок, в первый год замужества играющий в куклы, потом переданные мне; существо, при всех спорах не способное обидеть и мухи, не стесняющее ничьей свободы в действительности; и – существо, непроизвольно, без вины даже, заставляющее всех в доме ходить на цыпочках, ангелоподобное и молчаливое там, где собираются профессорши и где отец свирепо стучит лезвием ножа в скатерть с «нет-с, я вам докажу»...; слышащий вместо Шумана шум; и – насквозь музыкальное существо; наполненный бытом университета, хотя давно этот быт переросший; и во многом еще не вросшая в него никак: не умеющая врасти; во многом, – не принятая в него; поэтому, хотя и непокорная, но боящаяся, что скажет... Марья Ивановна. Что могло выйти из жизни этих существ, взаимно приковавших себя друг к другу и вынужденных друг друга перемогать в небольшой квартирочке на протяжении двадцати трех лет? И что могло стать из их ребенка, вынужденного уже с четырех лет видеть происходившую драму: изо дня в день, из часа в час, – двадцать сознательных лет жизни. Я нес наимучительный крест ужаса этих жизней, потому что ощущал: я – ужас этих жизней; кабы не я, – они, конечно, разъехались бы; они признавали друг друга: отец берег мать, как сиделка при больной; мать ценила нравственную красоту отца; но и – только; для истеричек такое «цененье»— предлог для мученья: не более. Скоро мать обрела себе подругу по балам, куда естественно выпорхнула из нашей квартиры; дом подруги и увозы ею матери на балы, в театры и т. д. вызывали изредка кроткие реплики отца: – Они, Шурик мой, – лоботрясы. Они – бальные танцоры и частью знакомые Е.И.Гамалей, тоже «красавицы», подруги матери; потом она разошлась с мужем, переехала в Петербург, выйдя замуж за оперного певца, А.Я.Чернова; отсюда: знакомство матери с Фигнерами. Но «лоботрясы», кавалеры матери, потрясали детское воображение: вдруг появится в нашей квартире лейб-гусар; и сразит: ментиком, саблей, султаном, гродненский гусар, Сорохтин, брат Е.И.Гамалей, меня восхищал; но тут поднимался отец и гусаров вышучивал. Помнятся еще имена молодых людей, с которыми мать часто встречалась у Гамалеев или чрез Гамалеев: графы Ланские, князь Трубецкой (предводитель дворянства), Похвистовы, Кристи, капитан Банецкий, братья Хвостовы (в их числе – будущий недоброй памяти черносотенник). «Котик», по представлению матери, должен был стать, как эти «очаровательные» молодые люди, а в нем уже наметился «второй математик»; и – поднимались бури. – Уеду и увезу Кота! – восклицала мать. – Никогда-с! – восклицал отец. И – бой гладиатора с львицей: опять и опять разгорался; а я – опять и опять ждал: светопреставления. Любовь матери была сильна, ревнива, жестока; она владела мной, своим «Котенком», своим зверенышем. – Мой Кот, – так называла меня, – и что захочу, то с ним сделаю! Не хочу, чтобы вырос вторым математиком он; а уж растет лоб: лобан! Любовь родителей рано разрезала на две части. – Что есть, Боренька, нумерация? – спрашивал отец, когда было мне пять лет. – Как же, голубчик мой, опять не знаешь: ужасно-с. – А как знать? Не смею знать. – Если выучишь, – помни: не сын мне! Так угрожала мать; и эти угрозы реализовались тотчас же сценой с отцом, если он был тут; и гонениями ужасающей силы на меня с момента выхода отца; а он – всегда уходил; и дома был гостем; все прочее время – заседал вне дома иль вычислял в кабинете. Описывая страдания, наносимые мне матерью, я был бы безжалостным сыном, если бы не оговорил: болезнь чувствительных нервов приросла к ней, как шкура Несса к умирающему Гераклу; она испытывала невероятные страдания; ее «жестокость» – корчи мук; в минуту, когда с нее снималась эта к ней прирастающая шкура, она менялась; в корне она была – прекрасным, чистым, честным, благородным человеком; потом видел я ее в процессе медленного выздоровления и высвобождения из-под ига несчастного недуга; и я с восхищением и с любовью на нее смотрел. Она была в описываемый период вполне беспомощна; беспомощность – и болезнь, и условия воспитания. |
Похожие:
 | Приложение №1 ... | | Введение Федеральный уровень антикризисного управления ... |
| Негосударственное образовательное учреждение высшего профессионального... ... | | Учебник для вузов / Ю. Д. Красовский. 3-е изд., перераб и доп. М., 2007. Гл. 18 С. 355-365 ... |
| Единоборства и их спортивная традиция: философско-метанаучный анализ Введение. Актуальность и основные задачи философско-метанаучного исследования единоборств |  | Темы рефератов по истории и философии экономической науки. Философские... Сравнение философско-правовых идей И. Канта, Г. Гегеля, Л. Фейербаха, К. Маркса |
| Директор школы: администрации кожууна Целевая комплексная программа развития мбоу сош №3 города Чадана Дзун- хемчикского кожууна Республики Тыва на 2012 – 2015 г г. «Формирование... | | Исследовательская работа «Влияние лунных фаз на рост, развитие и урожайность редиса и свеклы» Новое время (индуктивная логика, гипотетико-дедуктивный метод); возникновение математической логики в сер. 19 века. Соотношение традиционной... |
| Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Развитие умения слушать, развитие математической речи, привитие интереса к предмету | | К ласс: 9 Зачёт №1 «Творчество А. С. Пушкина» Список произведений Размышления поэта о скоротечности человеческого бытия. Сущность творчества, тема поэта и поэзии. Вдохновение поэта как особое состояние.... |
| Пояснительная записка к проекту проекта распоряжения Госжилинспекции... Главным управлением Московской области «Государственная жилищная инспекция Московской области» государственной услуги по лицензированию... | | Согласовано Утверждаю Кроме того, настоящая программа в опреде лённой степени ориентируется на развитие идей «Пример ной программы для начальной школы»... |
| Программа подготовки 010200. 68. 02 Вычислительная математика Аннотации... Целями изучения дисциплины является углубленное изучение основных онтолого-гносеологических и философско-методологических идей и... | | Программа подготовки 010100. 68. 02 Алгебра, логика и дискретная... Целями изучения дисциплины является углубленное изучение основных онтолого-гносеологических и философско-методологических идей и... |
| Философские проблемы естествознания Целью изучения дисциплины является развитие у студентов научного мировоззрения, способности к философской оценке истории и современного... | | Паспорт научной школы наименование научной школы: «Динамика сооружений» В книгу вошло также собрание афоризмов Нассима Талеба — блестящая квинтэссенция его оригинальных идей |
