Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах и улицах «Добрая дорога детства» 2
Скачать 8.78 Mb.
|
ВВЕДЕНИЕВ Новое время философия концентрирует свое внимание на проблемах познания. Онтология остается непременной частью философской доктрины: у Декарта, Спинозы, Лейбница она описывает взаимоотношение субстанций и соподчинение уровней бытия. Однако обоснованием систем рационалистов является уже не онтология, а гносеология – теория познания. Поворотным пунктом в истории онтологии стала критическая философия Иммануила Канта (1724-1804), противопоставившая “догматизму” старой онтологии новое понимание объективности как результата оформления чувственного материала категориальным аппаратом познающего субъекта. По Канту, вопрос о бытии сам по себе не имеет смысла вне области действительного или возможного опыта. Фихте, Шеллинг, Гегель вернулись к докантианской рационалистической традиции построения онтологии на основе гносеологии: в их системах бытие – закономерный этап развития мышления, то есть момент, в котором мышление выявляет свое тождество с бытием. Однако характер отождествления бытия и мысли (совпадения онтологии и гносеологии) в идеалистической философии, делающий содержательной основой единства структуру субъективного познания, был обусловлен именно кантианским открытием активности субъекта. Поэтому онтология немецкого классического идеализма принципиально отличается от онтологии Нового времени: строение бытия постигается не в статическом созерцании, а в его историческом и логическом порождении; онтологическая истина – не состояние, но процесс. В конце XIX – начале XX вв. на смену психологическим и гносеологическим трактовкам онтологии приходят направления, ориентированные на пересмотр достижений предшествующей западно-европейской философии и возврат к непосредственному онтологизму. Феноменология Эдмунда Гуссерля представляет разработку путей перехода от “чистого сознания” к структуре бытия, к полаганию мира. Николай Гартман в своей онтологии стремится преодолеть традиционный разрыв абстрактной области онтологических сущностей и действительного бытия, рассматривая различные миры – неорганический, органический, психический, духовный – как автономные слои реальности, по отношению к которым познание выступает не определяюшим, а вторичным началом. Различные варианты экзистенциализма, пытаясь преодолеть психологизм в трактовке природы, описывают структуры переживания человеком факта существования как характеристики самого бытия. Мартин Хайдеггер в “фундаментальной онтологии” вычленяет при помощи анализа бытия-в-мире человеческое вот-бытие (Dasein) и стремится освободить его от неподлинных форм существования. Бытие при этом понимается как трансценденция, не тождественная своим опредмеченным проявлениям, то есть сущему. 1. НОВЫЕ НАЧАЛА МЫШЛЕНИЯ 1.1. Рене Декарт Картезианский поворот. Рене Декарт (Картезий) по праву называется отцом современной философии. Он действительно наметил радикальный поворот мысли критикой традиционного культурного, философского и научного наследия, выдвинув новые принципы, новый тип знания, сфокусированный не на бытии и Боге, а на человеке и рациональном начале. Декарт, по сути, был первым, кто определил философский опыт не в рамках традиции, а как всякий раз заново переоткрывающий себя, не берущий ничего на веру, отстраняющийся от чувственного, стремящийся к выявлению в рефлексии отчетливых, непосредственных структур понимания и постижения данной сознанию реальности. “Рассуждение о методе”. Принцип очевидности. Желая поставить научные и вообще гуманитарные изыскания на более строгую основу, Декарт видит возможность объединить, придать общую цель и смысл разрозненным областям знания посредством выработки новой методологии, в которой ясно и отчетливо были бы сформулированы исходные положения и задачи познания как такового. В связи с этим он предлагает четкие и легкие правила, которые не позволят тому, кто ими будет пользоваться, принять ложное за истинное и, избегая бесполезных умственных усилий, постепенно увеличивая степень знания, приведут его к истинному познанию всего того, что он в состоянии постичь. Первое правило – это правило очевидности, которое Декарт формулирует следующим образом: никогда не принимать ничего на веру, в чем с очевидностью не уверен; иными словами, старательно избегать поспешности и предубеждения и включать в свои суждения только то, что представляется уму столь ясно и отчетливо, что никоим образом не сможет дать повод к сомнению. Это не просто правило, но фундаментальный нормативный принцип, именно потому, что все должно сводиться к ясности и отчетливости, в чем и заключается очевидность. Говорить о ясных и отчетливых идеях и говорить об идеях очевидных – одно и то же. Но каково умственное действие, посредством которого достигается очевидность? Это интуитивное действие, или интуиция. Итак, речь идет о действии, которое служит себе и основой, и подтверждением, ибо оно не опирается ни на что иное, как на взаимную прозрачность интуитивного действия. Речь идет о ясной и отчетливой идее, отражающей “чистый свет разума”, еще не согласованной с другими идеями, но увиденной как сама по себе, интуитивно данной и не доказанной. Речь идет об идее, присутствующей в уме, и об уме, открытом идее без какого бы то ни было посредничества. Достичь этой взаимной прозрачности – цель трех других правил. Второе правило: разделять каждую проблему, избранную для изучения, на столько частей, сколько возможно и необходимо для наилучшего ее разрешения. Это защита аналитического метода, который только и может привести к очевидности, ибо, расчленяя сложное на простое, он светом разума изгоняет двусмысленности. Если для определенности необходима очевидность, а для очевидности необходима интуиция, то для интуиции необходима простота, достижимая путем расчленения сложного “на элементарные части до пределов возможного”. В “Правилах” Декарт уточняет: “Мы называем простым только то, знание о чем столь ясно и отчетливо, что ум не может разделить их на большее число частей”. Большие завоевания достигаются постепенно, поэтапно, шаг за шагом. Здесь нет места претенциозным обобщениям, и если всякая трудность вызвана смешением истинного с ложным, то аналитический ход мысли должен способствовать освобождению истинного от лжи. Разложения сложного на простое недостаточно, поскольку оно дает сумму раздельных элементов, но не прочную связь, создающую из них сложное и живое целое. Поэтому за правилом анализа следует правило синтеза, которое заключается в том, чтобы располагать свои мысли в определенном порядке, начиная с предметов простейших и легкопознаваемых, и восходить мало-помалу, как по ступеням, до познания наиболее сложных, допуская существование порядка даже среди тех, которые в естественном ходе вещей не предшествуют друг другу. Итак, следует вновь соединить элементы, в которых живет одна сложная реальность. Имеется в виду синтез, который должен отталкиваться от элементов абсолютных, независимых от других, продвигаясь к элементам относительным и зависимым, открывая дорогу цепи аргументов, освещающих сложные связи. Иными словами, речь идет о восстановлении порядка построением цепочки рассуждений от простого к сложному, не без связи с действительностью. Если бы даже этого порядка не существовало, его следует принять в форме гипотезы, наиболее подходящей для интерпретации и выражения реальности. Без очевидности не было бы интуиции, а переход от простого к сложному необходим для акта дедукции. И наконец, следует контролировать отдельные этапы работы. Последнее правило – делать всюду перечни настолько полные и обзоры столь всеохватывающие, чтобы быть уверенным, что ничего не пропущено. Итак, перечень и обзор: первый контролирует полноту анализа, второй – корректность синтеза. Правила просты, они подчеркивают необходимость полного осознания этапов, на которые распадается любое строгое исследование. Они являются моделью знания именно потому, что ясность и отчетливость защищают от возможных ошибок или поспешных обобщений. С этой целью (как при решении сложных проблем, так и при выяснении непонятных явлений) следует выделить простые элементы, далее неделимые, чтобы затем полностью высветить их лучом разума. Итак, чтобы продвигаться вперед, не делая ошибок, следует повторять в любом исследовании процесс упрощения и строгого сцепления частей – операции, типичные для геометрии. Что же дает такая модель? Прежде всего и в общей форме – отказ от всех приблизительных или несовершенных, фантастических или только похожих на правду понятий, которые ускользают от этой необходимой упрощающей операции. Простота, по Декарту, не есть всеобщее из традиционной философии, так же как интуиция не есть абстракция. Всеобщее и абстракция – два основных момента аристотелевско-схоластической философии – вытесняются простыми элементами и интуицией. Методическое сомнение. Установив правила метода, следует подтвердить их или, точнее, выявить универсальность и плодотворность. Верно, что математика всегда придерживается этих правил. Но кто уполномочил нас их распространять, сделав из них модель универсального знания? Каковы их основы? Есть ли нематематическая истина, отражающая признаки очевидности и отчетливости, которая, будучи вне сомнения, могла бы подтвердить эти правила и быть принята в качестве источника всех других возможных истин? В поисках ответов на вопросы Декарт применяет свои правила к традиционному знанию с целью проверить, содержит ли оно истины настолько ясные и очевидные, чтобы избавиться от любого сомнения. Если ответ будет отрицательным (в том смысле, что с помощью этих правил не удастся достичь надежного знания, обладающего признаками ясности и отчетливости), тогда придется признать это знание бесплодным. Если же, наоборот, применение данных правил приведет нас к несомненному, то его следует признать основой знания. При этом необходимо соблюдать условие: нельзя принимать в качестве истинного какое-либо утверждение с примесью сомнения, где возможна нерешимость. Достаточно изучить основы, на которых зиждется традиционное знание. Если рухнут основы, то следствия не будут иметь силы. Прежде всего добрая часть традиционного знания имеет в качестве основы чувственный опыт. Но как можно считать надежным и бесспорным знание, исходящее из чувств, если верно, что последние обманчивы? Декарт рискнул предположить, что ничто не является таким, каким оно представляется нашим чувствам. Есть математическое знание, которое кажется несомненным, ибо имеет силу как во время бодрствования, так и во сне. То, что 2 + 2 = 4, верно при любых обстоятельствах и состояниях. Однако кто запретит человеку думать, что существует некий злой дух, хитрый и лживый, который, насмехаясь над ним, заставляет его признать очевидными вещи, таковыми не являющиеся? И здесь сомнение гипертрофируется, распространяясь и на те области, которые предположительно находились вне всяких подозрений. А если все математическое знание – грандиозная мистификация, основанная на экивоке, игре слов? “Cogito ergo sum”. Продуцировать новое знание либо ограничиться повторением пустых формул или пережевыванием уже отработанного другими – такова дилемма. Что же тогда мы должны, исходя из идеи истины как очевидности, допустить как не вызывающее сомнений? Отвергая все то, в чем можно усомниться, разум не в состоянии, однако, в равной мере предположить, что он сам, сомневающийся в истинности всего этого, не существует. Пусть даже все, что разум мыслит, – обман, но если он действительно мыслит это, то понимает, что сам он действительно существует. Заключение: я мыслю, следовательно, я существую (cogito ergo sum) истинно; это – первое и самое надежное, что предстает перед организованной мыслью. Под термином “мысль” Декарт понимает все то, что делает человека рассудительным, то есть все операции воли, разума, воображения и чувств. Осознанное движение имеет в качестве исходного пункта мысль, но само не есть мысль. Таким образом, перед нами – истина без какого бы то ни было посредничества. Прозрачность “Я” для себя самого и, тем самым, мысль в действии, бегущая от любого сомнения, указывают, почему ясность – основное правило познания и почему фундаментальна интуиция. Мое бытие явлено моему “Я” без какого-либо аргументирующего перехода. Хотя фигура “я мыслю, следовательно, я существую” и сформулирована как силлогизм, это не суждение, а чистая интуиция. Это не сокращение вроде: “Все, что мыслит, существует; я мыслю, следовательно, я существую”. Просто в результате интуитивного акта я воспринимаю свое существование, поскольку оно осмысливается. Декарт, пытаясь определить природу собственно существования, утверждает, что это – “res cogitans” (вещь мыслящая), мыслящая реальность, где нет ни малейшего зазора между мыслью и существованием. Мыслящая субстанция – мысль в действии, а мысль в действии – мыслящая реальность. Философия как гносеология. Декарт достигает неоспоримого факта, что человек – это мыслящая реальность. Применение правил метода привело к открытию истины, которая, в свою очередь, подтверждает действенность этих правил, поскольку излишне доказывать: чтобы мыслить, нужно существовать. И все же, на чем основаны ясность и отчетливость как правила метода исследования? Может, на бытии, конечном или бесконечном? На общих логических принципах, одновременно и онтологическом принципе непротиворечия или принципе тождества, как традиционная философия? Нет. Данные правила обязаны своей определенностью нашему “Я” как мыслящей реальности. Отныне субъект познания должен будет не только метафизически обосновывать свои завоевания, но искать ясности и отчетливости, типичных для первой истины, явленной нашему разуму. Любой тип исследования должен лишь стремиться к максимальной ясности и отчетливости, по достижении которых оно не будет нуждаться в других подтверждениях. Мы присутствуем при радикальной гуманизации знания, приобщенного к первоисточнику. Во всех областях знания человек должен идти путем дедукций от ясных, отчетливых и самоочевидных принципов. Там, где эти принципы недоступны, необходимо предположить их – во имя порядка как в уме, так и в реальности, – веруя в рациональность реального, иногда скрытую за второстепенными элементами или субъективными наслоениями, некритично спроецированными, помимо нас. Декарт использует выражение “я мыслю, следовательно, я существую” для того, чтобы подчеркнуть требования человеческой мысли, т.е. ясность и отчетливость, к которым должны стремиться другие виды знания. Его cogito проблематизирует все остальное в том смысле, что после обретения истины собственного существования нужно обратиться к завоеванию отличной от нашего “Я” реальности, постоянно стремясь при этом к ясности и отчетливости. Философия больше не наука о бытие, она становится прежде всего гносеологией. Рассмотренная в таком ракурсе, избранном Декартом, философия обретет в любом своем суждении ясность и четкость, не нуждаясь более в другой поддержке или иных гарантиях. Как определенность моего существования в качестве res cogitans нуждается лишь в ясности и отчетливости, так и любая другая истина не нуждается в иных гарантиях, кроме ясности и отчетливости, – как непосредственной (интуиция), так и производной (дедукция). Здравый смысл. Итак, Декарт, согласно правилам метода, получает первую определенность cogito. Однако эта определенность не просто одна из многих истин. Это истина, которая, будучи постигнута, сама формирует правила, ведь она обнаруживает природу человеческого сознания как res cogitans, прозрачного для себя самого. Всякая другая истина будет воспринята только в той мере, в какой приравнивается и сближается с этой предельной самоочевидностью. Увлеченный вначале ясностью и очевидностью математики, теперь Декарт подчеркивает, что математические науки представляют собой лишь один периферийный сектор знания, опирающийся на метод, имеющий универсальное применение. Отныне и впредь любое знание найдет опору в этом методе не потому, что он обоснован математически, а потому, что метод обосновывает математику, как и любую другую науку. Носитель метода – это ‘’bona mens” – человеческий разум, или тот здравый смысл, который есть у всех людей, нечто, по Декарту, наилучшим образом распределенное в мире. Способность правильно оценивать и отличать истинное от ложного – это именно то, что называется здравым смыслом, или разумом, что естественным образом одинаково присуще всем. Единство людей проявляется в хорошо направляемом, здоровом и развивающемся разуме. Единство наук свидетельствует о единстве разума, а единство мысли – о единстве метода. Если разум – это res cogitans, уцелевший в горниле тотального сомнения, то бессильны злой гений и обман чувств, а ясность и отчетливость останутся неопровержимыми постулатами нового знания. |
