Среднего профессионального образования воронежской области «борисоглебский сельскохозяйственный техникум» Электронная версия А. Ф. Костенко
Скачать 2.51 Mb.
|
Модернизация жизни русской деревни В истории России смена веков проходила особенно бурно. Конец XIX в. застал русское общество в обстановке высоких ожиданий. Для этого были свои причины. Последние сорок лет уходившего столетия прошли в России под знаком реализации освободительных реформ царствования Александра II. Отмена крепостного права, учреждение местного общественного самоуправления (уездных и губернских земств), устройство современной судебной системы и гуманного судопроизводства, реформы в области экономики, финансов, просвещения и военного строительства имели одну объединявшую их цель - осуществление модернизации России, преодоления ее хозяйственной и культурной отсталости от ведущих стран североатлантической цивилизации. В конце века можно было подводить некоторые итоги такой политики (9). Оправдались ли надежды на проведенные реформы? В определенной мере власть и некоторые слои общества могли быть довольны. К концу XIX в. Россия добилась больших успехов на путях экономической и культурной модернизации, страна явно находилась на подъеме. Еще одним важным показателем успехов модернизации страны были высокие темпы развития важнейших отраслей промышленности и путей сообщения. (10) Такая эффективность преобразований была прежде всего обусловлена их освободительной направленностью. Превращение миллионов бывших крепостных людей из объектов в субъекты права стимулировало рост предприимчивости и хозяйственной инициативы. Если крепостной крестьянин, не обладавший правом собственности, предпочитал скрывать свои доходы и в редких случаях накопления денег прятал их в кубышку, то теперь денежные средства можно и нужно было пускать в оборот. Не случайно, что из среды освобожденного крестьянства начали расти первые кадры русских предпринимателей (Мамонтовы, Морозовы, Гарелины, Гандурины и многие другие). К концу века преуспевающая часть крестьянства скупила большую часть (до 30%) помещичьих земель и стремилась к развитию товарного сельскохозяйственного производства. С другой стороны, освобожденное от личной зависимости крестьянство на долгое время стало огромным резервом дешевой рабочей силы, что также создавало благоприятные условия для начала русской индустриализации. (11) Однако за фасадом действительных достижений скрывалась очень противоречивая и даже тревожная картина. К началу ХХ в. в экономике страны стали проявляться тяжелые диспропорции. Через сорок лет после проведения крестьянской реформы 1861 г. выяснилось, что надежды реформаторов на процветание сельского хозяйства не оправдались. Сначала в печати, а затем и в правительственных сферах все громче и отчетливее зазвучали голоса о том, деревня центральных губерний России переживает процесс хозяйственного оскудения. С огромными экономическими потерями встречало новый век российское дворянство. За три-четыре десятилетия после отмены крепостного права разорились десятки тысяч помещичьих имений, а размеры частного дворянского землевладения сократились почти на 40%, составляя к 1905 г. около 50 миллионов гектаров. Первое сословие России быстро теряло свои позиции и растворялось в других социальных группах. При этом положение крестьянства Европейской России тоже оказалось незавидным. Экономическая деградация дворянства сопровождалась ухудшением материального положения большинства крестьянских хозяйств. Огромные массы русского крестьянства вели скудное существование и нередко оказывались на грани нищеты. В начале 1890-х гг. в стране начался бурный промышленный подъем, и в то же время либеральная общественность принимала экстренные меры для борьбы с поразившим 22 губернии Центральной России голодом. Голодали при этом не городские жители, а основные производители продуктов питания - крестьяне. Причин такого тяжелого неблагополучия было много. Прежде всего выяснилось, что освобожденные от крепостной зависимости крестьяне плохо приспосабливались к происходившим в стране переменам. Их материальные ресурсы в принципе оказались недостаточными для нормального воспроизводства. Особенно тревожным было положение с обеспеченностью крестьян землей. Сразу после освобождения крестьянам было выделено около 110 миллионов гектаров земли, что обеспечивало средний душевой надел размером примерно в пять гектар. Во второй половине XIX в. сельское население России быстро росло и к концу столетия оно фактически удвоилось. Благодаря содействию Крестьянского поземельного банка и за счет покупки дворянских земель площади крестьянского землевладения несколько увеличились, составив в начале ХХ в. около 140 миллионов гектаров. Но средний душевой надел сильно понизился и не превышал трех гектаров. В России накануне революции 1905 г. числилось около 15 миллионов сельских дворов при среднем составе крестьянской семьи в 6-7 человек. При быстром росте населения и сильном снижении размера среднедушевого надела все острее вставала проблема крестьянского малоземелья. Эту проблему активно поднимала русская революционная интеллигенция, настаивавшая на скорейшей национализации всей земли и передачи ее в руки крестьянства на началах уравнительного пользования. Жалобы на малоземелье широко распространились среди крестьян. Не случайно, что в их среде время от времени начинали циркулировать слухи о радикальном "черном переделе", в ходе которого власть должна была произвести дополнительное наделение крестьян землей за счет, естественно, других собственников. Такого рода мечты несколько раз вспыхивали и в начале ХХ в., в частности, во время революции 1905 г., а также в 1912 и 1913 гг., когда в России отмечались юбилеи Отечественной войны против Наполеона и 300-летия Дома Романовых. Русское крестьянство в большинстве своем не испытывало уважения к частной земельной собственности. Такое отношение было в значительной степени порождено самим правительством, которое в процессе отмены крепостного права обязала дворян наделить крестьян землей с помощью специально разработанной выкупной операции. Крестьяне России хорошо усвоили ту истину, что власть может производить перераспределение земельной собственности, стоит только напомнить ей об этом. Однако малоземелье было только внешним выражением крестьянских экономических трудностей. Само малоземелье можно считать понятием относительным. По меркам густонаселенных европейских или азиатских стран обеспеченность землей в России была вполне достаточной, даже если учесть ее суровые природно-климатические условия. Очевидно, что при оценке хозяйственного положения крестьян надо исходить не только из количества имевшейся у них земли. Не менее важно оценить качественную сторону крестьянской экономики: урожайность, доходность, эффективность и т.п. Ведь вообще говоря при плохом хозяйствовании любых земельных площадей может не хватить. Так вот с показателями эффективности дела у русского крестьянства в начале ХХ в. обстояли особенно плохо. Например, средние ежегодные сборы озимой ржи, главной в ту пору продовольственной культуры, составляли на крестьянских надельных землях за период 1901-1910 годов всего около 8 центнеров с гектара. При этом более продуктивные культуры (например, пшеницу) крестьяне предпочитали не сеять, опасаясь трудностей ее возделывания. На очень низком уровне оставалась культура земледелия. По-прежнему господствовал дошедший со времен раннего средневековья трехпольный севооборот, минеральные удобрения практически не применялись. Семена высевались вручную, из лукошка, набор сельскохозяйственных орудий оставался у крестьян до крайности скудным. В такой ситуации колебания урожайности всецело зависели от Божьего промысла; русский крестьянин продолжал оставаться заложником погодных условий. Суровый континентальный климат России сильно ограничивал производственные возможности русского крестьянства. Ведя тяжелую борьбу за существование, русская деревня не проявляла интереса к демократическим или либеральным политическим ценностям. Казалось бы, выход из трудного положения русского крестьянства действительно состоял в увеличении площади земельных угодий, шедших под крестьянскую запашку. Такое понимание проблемы вполне соответствовало особенностям исторического развития страны. История России, замечал выдающийся русский историк рубежа XIX - ХХ вв. В.О. Ключевский, есть история страны, которая колонизуется. Привычка искать выход из положения на путях экстенсивности глубоко сидела в сознании русского крестьянства. Такая ментальность естественным образом вытекала из особенностей становления Русского государства, непрерывно расширявшего свои границы на протяжении многих веков. Однако в конце XIX в. такие возможности решения проблемы были фактически исчерпаны. Не могло правительство и встать на путь перераспределения земельной собственности. Такой шаг, во-первых грозил спровоцировать социальный хаос, а, во-вторых, правительственные эксперты имели основания считать, что перераспределительная мера не могла дать существенного улучшения крестьянской жизни. В случае передачи всех частных земель в руки крестьянства, прибавка на одну семью оказалась бы незначительной, всего около 1-2 гектаров. Очень скоро естественный прирост населения свел бы результаты такой добавки к нулю. К началу ХХ в. многим политикам в России стало ясно, что проблему малоземелья надо было решать с другой, но, увы, непривычной для русской жизни стороны: повышать продуктивность полей, улучшать культуру и организацию труда, интенсифицировать производство. Для этого, прямо скажем, нелегкого дела требовалось приложить колоссальные и многолетние усилия государства и всего русского общества. Однако до начала столетия экономические приоритеты русского правительства находились совсем в другой сфере. Грандиозные успехи промышленного развития достигались в большой мере за счет сельского хозяйства, куда практически не поступало никаких капитальных вложений. Перекачивая средства из деревни в города, правительство содействовало возникновению тяжелой диспропорции в жизни страны. "Не доедим, а вывезем", откровенно заявлял министр финансов И.А. Вышнеградский. "Великая цель требует великих жертв", - уточнял С.Ю. Витте, занявший тот же пост в 1902 г. Долготерпение крестьянства становилось в глазах самодержавия необходимым фактором проведения промышленной модернизации. Жизнь скоро показала иллюзорность таких расчетов. Руководитель российской экономической политики знали о неблагополучном состоянии сельского хозяйства, но все-таки полагали, что главным объектом их заботы должна была быть промышленность. Лишь достижение определенного уровня индустриального развития, считали они, даст возможность организовать поддержку аграрному сектору страны. Это должно было произойти, по расчетам С.Ю. Витте, не раньше второго десятилетия ХХ в. однако социально-экономический кризис, начавшийся в 1900 г., разрушил такие надежды. Аграрная реформа и ее восприятие крестьянством В ходе столыпинской аграрной реформы, впервые после отмены крепостного права, власть предприняла масштабную попытку преобразовать традиционный уклад жизни русской деревни. Модернизация была направлена на создания условий, направленных на интенсификацию крестьянских хозяйств. Указ 1906 г. и закон 1910 г. создали необходимую правовую основу аграрной реформы. Основные усилия организаторов реформы были направлены на утверждении в деревне права частной собственности на землю как условия роста сельскохозяйственного производства. Цель землеустройства состояла в устранении чересполосицы, многополосицы и дальноземья посредством отвода земельного участка. Рационально землепользование в сочетании с хозяйственной инициативой должны были привести к повышению доходности крестьянского производства. Снизить избыток сельского населения в центральных губерниях и расширить посевные площади за счет хозяйственного освоения новых районов предполагалось произвести за счет переселения крестьян. Социальная составляющая реформаторских намерений включала в себя ослабление консолидирующей роли общины в борьбе с помещичьим землевладением. Ставка власти на крестьян-собственников неизбежно вела к обострению внутри деревенских противоречий. Таким образом, власть в модернизации агарного сектора преследовала, прежде всего, государственные интересы. Но, насколько эти интересы совпадали с устремлениями самого крестьянства? Было ли готово крестьянство пожертвовать принципами общинного землепользования ради выгод индивидуального хозяйствования? Ответы следует искать в реакции крестьянства на реформаторские усилия власти. Столыпинская реформа стала временем испытания жизнеспособности сельской общины. Прочность традиционных устоев в губерниях региона была различной. По данным Земского отдела МВД, на 1февраля 1915 г. в Курской губернии вышло из общины – 43 % домохозяев, в Орловской – 39, в Тамбовской – 24. С момента начала реформы и до 1 января 1917 г. в Воронежской губернии вышло из общины и укрепило землю в собственность свыше 81 тыс. домохозяев, имевшие свыше 482 тыс. десятин земли. К общему числу дворов это составляло 21 % или около 13 % земельной площади крестьян. Разрыв части крестьян с общинным землепользованием (но не с общиной в целом) был подготовлен предыдущим этапом развития русской деревни. В последние два десятилетия заметно выросло число беспередельных общин. В губерниях Центрального Черноземья число таких общин составляло в Курской губернии – 70,7; Орловской – 60,2; Тамбовской – 59,9;Воронежской – 33,8 %. Явно прослеживалась зависимость между числом беспередельных общин и количеством домохозяев вышедших из общины. Рост беспередельных общин означал, что «значительная масса крестьян-общинников оказалась на положении подворных владельцев» (12). Отказ общины от земельно-распределительной функции отнюдь не свидетельствовал о том, что она прекратила свое существование. Даже те крестьяне, где переделы не происходили с 1861 г. продолжали ценить общинные принципы земледелия и самоуправления. Прекращение земельных переделов и усиление социальной поляризации в деревне вовсе не приводило к отрицанию такого способа саморегуляции как община. Преобладание семейно-трудового хозяйства по-прежнему требовало общинных гарантий их существования. Сокращение числа общих переделов в селах Центрального Черноземья было обусловлено аграрным перенаселением региона. Корректировка величины земельных наделов общинников производилась через механизм частных переделов. Аграрная реформа начала ХХ века подорвала устои сельской общины, но не разрушила их. На мой взгляд, неверно относить всех крестьян, укрепивших землю в собственность, к лицам вышедших из общины. Прежде всего, это крестьяне, осуществившие чересполосное укрепление земли, а их было большинство среди «столыпинцев». По данным, приводимым А. М. Анфимовым, они составляли 91 %. В силу своего положения, они продолжали быть тесно связанными с хозяйственной деятельностью общины. Созданные в ходе реформы участковые хозяйства также осуществляли повседневное взаимодействие с общиной. Четвертая часть хуторян имела часть земли в составе угодий общего пользования (выгон, пастбища, луг), а среди отрубников 40 % располагало собственностью в составе общинных угодий. Добавим к этому, что крестьяне-укрепленцы продолжали оставаться членами сельского общества, участвовали в сходе и в решении в том числе и хозяйственных вопросов. Петербургский историк Б.Н. Миронов в разряд потенциальных противников общины причислил 747 тыс. дворов, заявивших о своем выходе и желании укрепить землю в собственность, но так и не осуществившие свои намерения. Согласимся с исследователем в том, что эти крестьяне испытывали неудовлетворения общинными порядками, но это совсем не означало, что они выступали за их ликвидацию. Никто не отрицает, что крестьян недовольных поземельной функцией общины в селе было достаточно, и желающие выйти из нее сделали это в ходе реформы. Но большинство селян остались в ней, тем самым, продемонстрировав верность общинным устоям. Да, и сама община под воздействием процесса модернизации и влиянием внутренних противоречий не оставалась неизменной. Она эволюционировала в том числе посредством ослабления отдельных своих функций. Влияние агарной реформы на состояние сельской повседневности очевидно. Представляется важным проанализировать формы этого влияния, выяснить мотивы тех, кто покидал общину, и кто в ней оставался, раскрыть механизм обыденного сопротивления правительственным мероприятиям. В первую очередь укрепить земельные наделы в собственность поспешили лица, фактически утратившие связь с общиной и не занимавшиеся аграрным трудом. «За выходом из общины стоят большей частью бобыли и бездомники, не пользующиеся землей как средством к жизни …», – сообщали корреспонденты Вольного экономического общества из Борисоглебского уезда Тамбовской губернии (13). Эти наблюдения «изнутри» подтверждались и суждениями представителей власти. «В большинстве случаев, – докладывал тамбовский губернатор в 1908 г., – ходатайства об укреплении в личную собственность земли возбуждаются такими лицами, которые лично земледелием не занимаются»(14). Таким образом, пионерами выхода из общины стали маргиналы, утратившие связь с землей и порвавшие привычные связи. В 1909 г. тамбовский вице-губернатор Н. Ю. Шильднер-Шульднер, выступая перед земскими начальниками и землеустроителями, недоумевал: «… казалось бы, прежде всего, законом этим должны воспользоваться наиболее обеспеченные землей крестьяне, так как этим лицам, несомненно, наиболее выгодно отвести свои наделы к одним местам». Однако на практике происходило обратное: всякая голытьба, все лица, наименее связанные с землей, поспешили укрепить участки и продать таковые»(15). Из числа укрепленцев, по данным И. В. Чернышева, 21 % дворов продали свои наделы, 14 % сдали их в аренду. Отдельные крестьяне настаивали на сведения своих участков в единый отруб, но не с целью ведения на нем интенсивного хозяйства. Это делалось для того, чтобы подороже продать землю, а цена отрубного участка естественно была выше. Другие крестьяне продавали свои участки, чтобы обрести средства для переселения на новые земли. Стремление обрести «подрайскую землю» продолжало жить в крестьянском сознании. Мужик продолжал верить, что есть место, где земли избыток и нет соседства помещика, где нива обильна, а вмешательство власти минимально. Готовность части жителей села, в поисках лучшей доли, покинуть родные места, совпадало с целями царского правительства. Переселение являлось составной частью аграрной реформы. Власть, стремясь разрядить плотность сельского населения в Европейской части России, активно поощряла переезд крестьянских семей на постоянное место жительство в Сибирь. «При распределении долей, – читаем в отчете тамбовского губернатора за 1910 г., – губернская комиссия принимала в соображение возможность путем переселения части крестьян достигнуть увеличения земельного обеспечения остающихся, улучшив при этом порядок их землепользования»(16). Возьму на себя смелость утверждать, что переселенцы выступали той частью деревни, которая не была удовлетворена состоянием своей повседневности. Жажда земли гнала их за Урал, в Сибирь, на Дальний Восток. Ради обретения достатка земли они бросали родные деревни, переносили тяготы дальней дороги. Был ли отъезд бегством от общины, разрывом с традициями? Думаю, что нет. Новоселы репродуцировали привычный образ жизни, нередко, начиная свое обустройство на новом месте с создания общины. Для большинства переселенцев она выступала формой выживания в борьбе с суровой сибирской природой и давала возможность сохранить свой хозяйственно-культурный уклад в многообразии этнического окружения. Однако не многие переселенцы сумели адаптироваться к новым условиям хозяйствования. Значительная часть тамбовских ходоков вернулась на родину, не зачислив земли в Сибири (1908 г. – 88,7; 1909 г. – 89,2; 1910 г. – 69,9 %) по разным причинам. Чаще всего выказывалось недовольство качеством почвы, климатом, отсутствием строевого леса и т.п.(17) Искать свою судьбу за Уралом оказалось делом рискованным, что ощутили на себе не менее четверти тамбовских крестьян-переселенцев, которые вернулись назад, значительно ухудшив свое положение. Возвращение вчерашних переселенцев вело к росту социальной напряженности в деревне. Мотивы крестьян-укрепленцев, которые не собирались продавать землю и покидать родную деревню, были разные. Землю в собственность укрепляли те домохозяева, которые за счет «мертвых» душ пользовались лишними наделами и могли их потерять при очередном земельном переделе. Мужицкая сметка подсказывала, что предоставленную возможность необходимо использовать, но о выходе из общины они вряд ли помышляли. Другой причиной укрепления надельной земли в собственность выступало желание вести хозяйство самостоятельно, без оглядки на сельский «мир». Эта была та категория крестьян, которая сознательно порывала с традициями общинного земледелия, выбирая иную форму хозяйствования. Впрочем, подобное стремление не получило широкого распространения: по данным Тамбовской землеустроительной комиссии на 1 января 1909 г. только 539 домохозяев в качестве побудительного мотива к выделу земли к одному месту указывали желание «перейти к улучшенным способам обработки земли»(18). В большинстве своем крестьяне, вышедшие из общины на хутора и отруба, не сумели наладить рациональное и эффективное производство. В исследованиях Дэвида Керанса, на материалах Тамбовской губернии, делается вывод о том, что хуторизация не принесла агротехническую инновацию. Новорожденные хутора и отруба не улучшили методику пахоты, не переходили к многополью. Главным препятствием в этом являлось малоземелье и маломощность крестьянских хозяйств. Став хуторянами и отрубниками, они не стали от этого богаче. Обследовавшие их представители местной власти вынуждены были признать их хозяйственную «слабость» и «маломощность». Так, 60,9 % тамбовских хуторов и отрубов, по данным за 1912 г., имели по одной лошади, а 3 % были вовсе безлошадными. В только что созданных участковых хозяйствах начались семейные разделы, восстанавливавшие чересполосицу. Крестьяне, отделившиеся от общины, не стали классом «крепких собственников» и не могли обеспечить устойчивый прогресс сельского хозяйства. Отказ от общинной формы земледелия не был возможен по причине крестьянского традиционализма. В крестьянской среде была велика сила обыкновения, всякая попытка изменения привычного хозяйственного уклада вызывала страх за свое будущее и естественное стремление оставить существующий порядок в неизменности. Следует отметить, что всю возможную пагубность такой коренной переделки понимали и современники. «Наше мирское земледелие представляет собой определенный строй земледельческого производства, – писал в 1901 г. А. Зубрилин. Миллионы крестьянских хозяйств в течение ряда поколений приурочили к нему свой обыденный труд и свои потребительские нужды. Какие бы недостатки не усматривались в этом строе, но уже то обстоятельство, что он сам собой, без всякого содействия свыше, поддерживает порядок в производстве и потреблении бесчисленных крестьянских дворов, рассеянных на огромном пространстве русской земли, заставляет относиться к нему бережно и со вниманием»(19). Из всех форм перехода к подворному владению землей крестьянство преимущественно выбирало чересполосное укрепление. Это означало то, что жители села принимали аграрную реформу лишь в той части, которая соответствовала их традиционным представлениям. К началу 1917 г. в Тамбовской губернии соотношение форм единоличного владения землей было таковым: чересполосное укрепление – 75,9; образование отрубов – 23,1; хуторские хозяйства – 1,0 %.(20) В результатах обследований деревни, проведенных ВЭО, отмечалось: «Выход из общины в чересполосное укрепление, точно также как признание общинников беспередельных общин, перешедшими к подворному владению, не разрушали привычного хозяйственного уклада деревни, а потому не разрушали привычных для крестьянина взглядов и настроений». В этом выражалась крестьянская корректировка реформы, указывающая на то, что деревня не желала жертвовать общиной в угоду власти. Провал идеи насаждения хуторов в регионе с сильными общинными традициями вполне закономерен. Один из вдохновителей аграрной реформы В.И. Гурко признавал: «Для меня было очевидно, что сразу перейти от общинного владения к хуторскому крестьяне не были в состоянии за отсутствием ряда других необходимых условий. Предложенный порядок, несомненно, перескакивал целый этап естественной эволюции крестьянского землепользования. Непосредственный переход от общинного землепользования, минуя естественный этап личного подворного владения, конечно, трудно осуществим в сколько-нибудь широком размере»(21). Большинство исследователей русской деревни сходятся в том, что именно приверженность крестьян традициям общинного уклада выступала главным фактором, препятствующим успеху реформы. Жители села опасались, что переход к подворному владению приведет к быстрому обезземеливанию. Свое мнение о преимуществах общинного землепользования перед отрубным сельские корреспонденты выразили в анкетах ВЭО. Крестьяне Липецкого уезда Тамбовской губернии считали, что община способствует устранению малоземелья путем переделов: «Выгоднее, кажется, общинное владение, потому что если общинная земля, то она по истечению известного срока делится, и каждый общинник, хотя немного землицы, а будет иметь, а при подворном владении дойдет до того, что негде будет поставить избу». Корреспондент из Землянского уезда Воронежской губернии сообщал, что «крестьяне по своему малоземелью, считают выгоднее жить в одном селе с равномерным пользованием общинного надела именно потому, что по тесноте поля разместится с удобством по крестьянскому быту почти негде». Малоземелье и отсутствие свободных денежных средств у крестьян выступали главным препятствием для создания отрубных хозяйств. Сведения разрозненных земельных участков в единый массив, при малых душевых наделах, проблемы не решало и не позволяло вести интенсивное хозяйство. Расширение участка за счет покупки земли через Крестьянский поземельный Банк было под силу лишь состоятельным домохозяевам. К банковским ссудам жители села прибегали редко, опасаясь в случае просрочки платежа потерять земельный надел, вносимый в качестве залога. Крестьяне не спешили покидать общину, потому что надеялись на передел помещичьих земель. Слухи о скорой передаче барских земель крестьянам с завидным постоянством циркулировали в деревне, выражая заветную мечту сельских жителей о земельной прирезке. Осуществить процесс распределения частновладельческих земель могла только община (что она и сделает в ходе «черного передела» лета – осени 1917 г.). Крестьяне резонно опасались, что не получат своей доли, если покинут общину. Для многих колеблющихся это был весомый аргумент в пользу того, чтобы остаться. Выход на хутора и отруба ломал привычную повседневность. И этот социально-психологический фактор аграрной реформы до сих пор не получил в литературе должного освящения. На заседании Тимского уездного собрания (Курская губерния) 4 октября 1910 г., посвященном обсуждению предложений П. А. Столыпина, гласный Букреев приводил следующее высказывание крестьян: «Что же, барин, пойду в поле ветром, что ли торговать. Ни Храма Божьего там нет, ни школы, ни волости, даже на случай пожара не от кого ожидать помощи»(22). Крестьяне, вышедшие из общины, столкнулись с такими проблемами, о которых они и не задумывались, проживая в деревне. Это отдаленность от школы, церкви, больницы. Именно эти моменты удерживали определенную часть крестьян от выхода на хутора. Они боялись, что их дети останутся неучами, а сами они не смогут регулярно посещать сельский храм. «Если будут вводить хутора, – писал тамбовский крестьянин, – то молодое наше поколение лишится образования, а старое с ними, опять и молодое, храма Божия». Да, и общение в условиях малолюдства хутора также становилось проблемой. Многие крестьяне считали, что на хуторе можно «одичать», «бабам не с кем будет разговаривать» и т.д. Ход аграрной реформы во многом тормозился по причине медлительности бюрократического аппарата. Особенно на начальном этапе преобразований местные власти проявляли явную нерасторопность. В Курской губернии на апрель 1907 г. из 788 заявлений об укреплении земельных наделов в собственность было утверждено только 70, т.е. менее 10 %. Крестьяне деревни Афанасьево Обоянского уезда Курской губернии 13 апреля 1907 г. телеграфировали П.А. Столыпину: «Подали заявления 20 ноября о выходе из общины в количестве 72 из 130 в срок земскому и съезду. Нет распоряжения об укреплении. Общинники делят землю, вымогают деньги, угрожают, оскорбляют, время уходит, сев погибает. Что делать? Помогите?». В ряде мест власть не сумела донести до крестьян содержание указа 1906 г. и суть проводимых преобразований. Управляющий межевой частью министерства юстиции Н.Д. Чаплин в июле – августе 1909 г. осуществил ревизию состояния землеустроительных работ в ряде губерний, в том числе Тамбовской и Воронежской. «С точки зрения землеустройства, – писал он, – большая часть губерний должна быть отнесена к числу едва только вступающих на путь поземельного строительства. В течение поездки неоднократно приходилось слышать (в губерниях Пензенской, Воронежской, Рязанской, особенно в Тамбовской) о целом ряде селений, для которых не только смысл закона 9 ноября, но и сам факт его издания до сих времен будто бы остается неизвестным». Противодействие правительственным мероприятиям носило форму традиционного крестьянского протеста. «Оружие слабых» проявилось во всем своем многообразии, от саботажа административных распоряжений до открытого вооруженного сопротивления. Не желание крестьян сотрудничать с властью проявилось уже на первом этапе реформы. Это нашло свое выражение в отказе крестьян выбирать своих представителей в землеустроительные комиссии. В 1907 г. из 18 волостных сходов Щигровского уезда Курской губернии пять отказались выбирать своих представителей в землеустроительные комиссии. В Мало-Архангельском уезде Орловской губернии в выборах представителей в землеустроительные комиссии приняло участие семь волостей из 21. С целью популяризации идеи хуторского хозяйства губернские власти устраивали показательные экскурсии в западные губернии страны. Об этом много и подробно писал воронежский историк М.Д. Карпачев. Так, вот эти экскурсии в показательные хутора также являлись объектом бойкота со стороны крестьян. Одиннадцать из 12 волостных сходов Мало-Архангельского уезда Орловской губернии отказались «без объяснения причин» послать своих представителей в Волынь посмотреть хутора. Другой формой скрытого сопротивления был срыв сельского схода, на котором предполагалось обсуждение заявлений об укреплении земельных наделов в собственность. Крестьяне просто не являлись на собрание к намеченному сроку. Такая форма протеста была достаточно эффективна, поскольку не позволяла власти запустить механизм «обязательных мероприятий». Для решения вопроса административным путем требовалось отрицательное решение схода, зафиксированное в приговоре. В данных случаях такого решения не было в виду того, что не было и самого схода. Еще один прием, который использовался общинниками для срыва землеустройства отрубных хозяйств. С целью предотвратить индивидуальные выделы сельский сход принимал решение о внутриселенном разверстании, а позже, когда землеустроительный проект был готов, отказывался его утвердить. Только в первом участке Богучарского уезда Воронежской губернии в 1909 г. было прекращено 40 дел об укреплении по причине отказа заявителей. В целом, на наш взгляд, отказов сельских обществ в укреплении земли в собственность было значительно больше, нежели их отразила статистика. Большинство мирских приговоров не фиксировалось, а письменную форму они принимали, если ходатай проявлял настойчивость (а многие ведь смирялись) и требовал формального отказа. Земский начальник, пользуясь правом, данным ему законом, осуществлял административный выдел на основании соответствующего постановления. Таким образом, вся информация о форме (добровольного или принудительного) исходила от участкового земского начальника. На этом уровне происходило неумышленное (халатность) и сознательное (очковтирательство) искажение отчетности. Так, в апреле 1915 г. в селе Чигорак Борисоглебского уезда Тамбовской губернии произошло сопротивление выделу отрубников. Сельский староста Зацепин на сходе возбуждал население противодействовать землеустроительным работам (23). Крестьяне, призванные на фронт, также не оставались безучастными к происходящему в родном селе. Находясь вдали от дома, солдаты живо откликались на события, связанные с землеустройством. Они выражали беспокойство по поводу того, что в результате укрепления земли их односельчанами сами они могут оказаться без земли. Выходцы из общины фактически бросали вызов «миру», они добровольно разрывали нити, связующие их с общиной. В ходе укрепления они требовали отвода им наиболее плодородных участков, расположенные поблизости от усадьбы, ломая традиционный принцип земельного равенства. Ища защиту своих интересов у власти, они тем самым противопоставляли себя сельскому миру, нарушая сельскую солидарность. Все это закономерно вызвало ответную реакцию со стороны общинников. Они стремились всеми средствами сохранить привычный уклад и не допустить самоликвидации общины. В ход шли уговоры, угрозы, и если они не давали результатов, то и насилие. Вот лишь некоторые эпизоды действий такого рода. В с. Братках Борисоглебского уезда Тамбовской губернии 12 июля 1911 г. толпа крестьян 70 человек явилась на хутор выделившегося односельца и стала самовольно делить посев(24). Часто жертвами крестьянского недовольства становились землеустроители. В селе Моисеевой Алабушки Борисоглебского уезда Тамбовской губернии 19 октября 1911 г. толпа препятствовала проведения землемерных работ, уничтожила межевые знаки(25). Активную роль в противодействии землеустроительным работам в годы Первой мировой войны играли сельские бабы. Страх, что их обманут в отсутствии мужей и приберут к рукам лучшие земли, толкал солдаток на «бабьи бунты». Вся сила женского гнева падала на технических специалистов землемеров. При проведении межевых работ для 25 домохозяев в селе Сергеевке Борисоглебского уезда Тамбовской губернии к землемеру Лукьянову явилась толпа солдаток, которые потребовали, чтобы он прекратил работу и уехал (26). Чаще всего деревенские бабы уничтожали межевые столбы, тем самым, пытаясь сорвать определение границ выделяемых участков. Накал страстей приводил к тому, что селянки прибегали к насилию, оказывали сопротивление властям. Так, в селе Архангельском Борисоглебского уезда Тамбовской губернии 6 июня 1915 г. крестьянки, протестующие против перехода на хуторское хозяйство, били стекла в избах своих односельчан, желающих надела отрубными участками. Поводом для беспорядков, по мнению вице-губернатора, стало распоряжение ГУЗиЗ о приостановлении выделов отрубов. Крестьянки поняли его так, что не должны приводиться в исполнение постановления землеустроительных комиссий, вступивших в законную силу. По факту волнений к следствию привлечено 22 человека, из них 17 крестьянок(27). С началом войны землеустройство фактически было свернуто. Не желая обострять социальную напряженность в деревне, царское правительство в 1915 г. рекомендовало губернским властям в случае отсутствия согласия в обществе откладывать землеустройство до окончания военных действий. Реформа была прекращена постановлением Временного правительства от 28 июня 1917 г. о ликвидации землеустроительных комиссий. В ходе «черного передела» община восстановила статус-кво, вернув обратно вчерашних «беглецов». Оценивать эффективность столыпинских преобразований следует не подсчетом общего количества домохозяев вышедших из общины, а выяснение того, сколько из числа укрепленцев смогли наладить в своих хозяйствах интенсивное производство. Землеустройство лишь создавало условия, но автоматически не вело к интенсификации аграрного производства. Трехпольный севооборот применялся на полях 80 % хуторян, 66 % землеустроенных хозяйств имели менее десяти десятина двор, что не позволяло вести рациональное и прибыльное производство. Обследования отрубных и хуторских хозяйств показали, что они лучше, чем общинники снабжены инвентарем, урожайность их полей незначительно, но была выше, чем общинных. В тоже время, несмотря на более высокую экономическую мощь хуторских хозяйств, признавалось, что «в них не найдено признаков интенсификации земледельческого промысла. Те же приемы в земледельческой технике, то же господство трехпольного севооборота, что и на соседних общинных полях». |
Похожие:
 | «Борисоглебский сельскохозяйственный техникум» методические рекомендации... Государственное образовательное бюджетное учреждения среднего профессионального образования Воронежской области | | Среднего профессионального образования воронежской области «верхнеозерский... Основная профессиональная образовательная программа среднего профессионального образования |
| Республики Татарстан «Утверждаю» Государственное автономное образовательное учреждение среднего профессионального образования «Чистопольский сельскохозяйственный... | | Государственное образовательное учреждение Среднего профессионального образования ярославской области пошехонский сельскохозяйственный техникум |
| Отчет о результатах самообследования Орловской области среднего профессионального образования «Глазуновский сельскохозяйственный техникум» |  | Отчет о результатах самообследования 2013 Департамент внутренней... Департамент внутренней и кадровой политики Белгородской области областное государственное автономное образовательное учреждение среднего... |
| Публичный отчет Федерального государственного образовательного учреждения... Лебедянский сельскохозяйственный техникум, которое в дальнейшем переименовано приказом Минсельхоза России от 06. 07. 2000 г. №629... | | Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Автор: Басарев М. В. преподаватель высшей категории, заведующий отделением "Механизация сельского хозяйства" Борисоглебский сельскохозяйственный... |
| Использование сетевых и интернет-технологий в преподавании математики Государственное образовательное бюджетное учреждение среднего профессионального образования Воронежской области «Воронежский техникум... | | На включение программы повышения квалификации педагогических и руководящих... Наименование учреждения Государственное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Борисоглебский государственный... |
| Доклад о деятельности Государственного бюджетного образовательного... Наименование: Государственное бюджетное образовательное учреждение среднего профессионального образования Свердловской области «Екатеринбургский... | | Отчет по итогам самообследования государственного бюджетного образовательного... Самообследование государственного бюджетного образовательного учреждения среднего профессионального образования Ростовской области... |
| Программа государственной итоговой аттестации выпускников Государственного... Составлена в соответствии с фгос по специальности 080114 Экономика и бухгалтерский учет (по отраслям) | | Среднего профессионального образования владимирской области «ковровский... Среднего профессионального образования владимирской области «ковровский промышленно-гуманитарный техникум» |
| Карта по результатам самообследования областного государственного... «Шебекинский автотранспортный техникум» и «Шебекинский промышленно-экономический техникум» и переименованного в областное государственное... | | Рабочая программа учебной дисциплины физика 2012 рабочая программа... Государственное образовательное учреждение среднего профессионального образования Ярославской области Пошехонский сельскохозяйственный... |
