ПАЦИЕНТЫ, КАК УЯЗВИМАЯ ГРУППА ПРИ ОКАЗАНИИ УСЛУГ В РОССИЙСКОЙ СИСТЕМЕ ЗДРАВООХРАНЕНИЯ
Гончарова А.Р.
Основной целью функционирования системы здравоохранения и обязательного медицинского страхования, как механизма её организации, является обеспечение здоровья нации: необходимого условияустойчивого развития государства и общества.Средством достижения данной цели является оказание качественных медицинских услуг, доступных широким слоям населения.
К элементам существующей в современной России системы здравоохранения относятся следующие группы субъектов: пациенты (потребители медицинских услуг), производители медицинских услуг (лечебные и профилактические учреждения), инфраструктура (страховые организации, государственные органы.)
Все эти группы субъектов имеют различные цели, такие как выполнение качественных и количественных показателей, извлечение прибыли и так далее. При этом, только граждане, как конечные потребители медицинских услуг, напрямую заинтересованы в их качестве и доступности,однако, пациенты напрямую не могут повлиять на качество оказываемых им услуг.
Таким образом, удовлетворенность населения качеством и доступностью медицинских услуг может стать одним из объективных показателей эффективности системы здравоохранения в целом. Исходя из этого, обеспечение надежной обратной связи между государством и гражданами по вопросам соблюдения их прав в сфере здравоохранения может стать оперативным источником информации о состоянии отрасли в целом. Именно на основании своевременной и достоверной информации государственные органы смогут принимать адекватные меры по совершенствованию качества и доступности медицинских услуг. Следует отметить, что система здравоохранения в целом высокочувствительна к изменениям социально-экономического характера, а любые нововведения в этой сфере могут иметь как положительные, так и отрицательные последствия. При этом любые, даже незначительные на первый взгляд, изменения системы здравоохранения непосредственно сказываются на здоровье населения и основных демографических показателях, таких как рождаемость и смертность.
Такая зависимость и неспособность напрямую влиять на процесс, делает пациентов, как группу субъектов системы здравоохранения,в высокой степени уязвимой. Именно население, как конечные потребители медицинских услуг, находящиеся в зависимости от их качества и степени доступности, являются наиболее уязвимой группой в рамках системы здравоохранения.
Население - как группа субъектов системы здравоохранения - неоднородна по своему составу. В социальной практике существуют различные способы деления этой группы по гендерному, половому, социальному и другим признакам. В данном контексте особого внимания заслуживают те группы населения, которые наиболее уязвимы перед проблемами современной системы здравоохранения.
Из всех уязвимых групп в контексте проблем системы здравоохранения наибольшего внимания заслуживают следующие:
Дети в возрасте до 15 лет.По меньшей мере 15 миллионов детей в мире ежегодно умирают от факторов, которые можно было предупредить, например родовая травма, родовая асфиксия, острые респираторные заболевания, недоедание, инфекционные заболевания и диарея. Дети в большей степени подвержены воздействию негативных экологических факторов, чем другие группы населения.
Пожилые люди в возрасте от 55 лет. Характерной особенностью этой группы в развитых странах мира является ее увеличение при сохранении достаточно высокого уровня работоспособности.
Беднейшие слои населения, то есть находящиеся за чертой бедности. Представители этой группы населения не в состоянии обеспечить себя платными медицинскими услугами и могут рассчитывать только на базовый уровень государственных гарантий в сфере здравоохранения.
Общая цель поддержки и защиты интересов уязвимых групп населения заключается в обеспечении доступности медицинских услуг при сохранении и повышении их качества, по крайней мере, наравне с остальными слоями населения.Помимо прав на получение медицинских услуг, гарантированных государством в рамках базовых программ обязательного медицинского страхования и программ бесплатной медицинской помощи, можно выделить следующие основные права граждан в сфере здравоохранения:
свободный выбор врача;
консультации других специалистов, проведение консилиума;
облегчение боли: причем, той, причиной которой является медицинское вмешательство;
конфиденциальность;
информированное добровольное согласие;
получение информации о своих правах и обязанностях и состоянии своего здоровья;
возмещение ущерба в случае причинения вреда здоровью пациента при оказании медицинских услуг, если доказана вина медицинского работника62.
Однако существует ряд проблем, которые являются существенными препятствиями для реализации вышеуказанных прав. Основными из этих проблем являются:
Низкая информированность населения в целом и его уязвимых групп в частности о собственных правах и льготах в области здравоохранения. Сложность современной системы здравоохранения требует от пациентов, как потребителей медицинских услуг, знания организационных основ оказания медицинской помощи и нормативно-правовой базы. В сложившихся условиях, без обладания этими весьма специализированными знаниями, доступ к бесплатным или оказываемым в рамках базовой программы обязательного медицинского страхования услугам в высокой степени затруднен.
Постоянное изменение и усложнение нормативно-правовой базы оказания медицинских услуг требует от пациентов либо специальных знаний в области юриспруденции, либо обращения в специализированные юридические консультации. Для групп населения, отнесенных к числу уязвимых, оба этих варианта решения данной проблемы, как правило, остаются недоступными.
Не смотря на большое количество разнообразных комиссий и надзорных инстанций, единственным органом, способным восстановить права пациентов и компенсировать нанесенный моральный и материальный ущерб, остается суд. Однако, обращение в суд опять же требует от пациента либо обладание узкопрофессиональными знаниями в сфере юриспруденции, либо оплаты услуг юридических консультаций. Кроме того, анализ судебной практики показывает, что процесс привлечения медицинских работников к ответственности, особенно в случае их бездействия, крайне затруднен, в связи со сложностью однозначного доказательстваих вины. Таким образом, процесс отстаивания собственных прав и возмещения нанесенного ущерба для уязвимых групп населения, которые не обладают достаточными материальными ресурсами, крайне затруднен.
К числу острых проблем отрасли здравоохранения, которая во многом является следствием предыдущих, является высокая бюрократизация этой сферы. Зачастую, именно необходимость прохождения многочисленных бюрократических процедур для получения гарантированных государством и Конституцией законных льгот и преимуществ, является наиболее существенным препятствием для уязвимых категорий граждан.
Необходимо подчеркнуть, что все эти проблемы актуальны не только для уязвимых групп, но и для всех слоев населения, следовательно, их решение приблизит государство к выполнению одной из основных своих функций – обеспечению здоровья нации. Для разрешения указанных проблем представляется необходимым применение мер информационного и организационного характера.
К категории мер информационного характера относятся программы, направленные на повышение информированности населения о собственных правах в сфере здравоохранения и методах реализации этих прав. Следует отметить, что органы здравоохранения и различные правоохранные общественные организации регулярно реализуют указанные программы, к числу которых можно, например, отнести создание специализированных информационных ресурсов в сети интернет. Проблемой остается тот факт, что для уязвимых групп населения каналы распространения указанной, безусловно, необходимой информации зачастую остаются недоступными.
К категории мер организационного характера можно отнести создание и деятельность органов, оказывающих консультации и осуществляющих содействие в реализации прав на получение качественных и доступных медицинских услуг. Необходимо отметить, что решение данной проблемы исключительно на государственном уровне вряд ли кардинально изменит ситуацию, поскольку приведет к большей бюрократизации отрасли. Решение данной проблемы необходимо искать на стыке взаимодействия государственных органов и институтов гражданского общества. Примером государственно-частного сотрудничества в этой сфере является развитие на федеральном уровне сети волонтерских организаций, оказывающих содействие пожилым и малоимущим гражданам в защите и реализации их прав и льгот в сфере получения медицинских услуг.
Исходя из вышеизложенного, можно сделать вывод, что из всех элементов системы здравоохранения именно пациенты являются наиболее уязвимой и слабозащищенной группой. При этом население неоднородно по своему составу, и внутри этой группы имеются категории граждан, которые более уязвимы для проблем в области здравоохранения. Основной целью при разрешении данной проблемы является обеспечение доступности медицинских услуг при сохранении и повышении их качества. Анализ ситуации в области здравоохранения показывает, что проблема эта далека от разрешения. Эффективное решение данной проблемы требует развития механизмов сотрудничества государства и институтов гражданского общества, а так же обеспечения доступной обратной связи по вопросам нарушения прав в области здравоохранения между государством и гражданам.
ПРАВИЛО И СЛЕДОВАНИЕ ПРАВИЛУ: СОЦИОЛОГИЧЕСКИЙ ИНСТИТУЦИОНАЛИЗМ
Халиуллина Л.И.
Исчерпав свои основания, я достигну скального грунта, и моя лопата согнется. В таком случае я склонен сказать: "Вот так я действую".
Людвиг Витгенштейн
Человеческое взаимодействие с материальными объектами и другими людьми зависит от степени упорядоченности и предсказуемости разнообразных элементов окружающего мира: силы притяжения земли, температуры воздуха, курсов валют, технической исправности разных механизмов… Если бы все эти факторы менялись резко и совершенно непоследовательно, это осложнило бы и даже поставило под вопрос возможность целенаправленного поведения. Однако, в действии «внешних факторов» можно выявить закономерности, которые позволяют справляться с их возможными негативными эффектами и выгодно использовать положительные; например, температура воздуха зависит от времени года или времени суток. Способом же придания предсказуемости поведению людей являются правила – вербальные или символические способы репрезентации закономерностей, присущих человеческому поведению. Как пишет Энтони Гидденс, «социальная жизнь человека регулируется нормами и правилами. Деятельность людей превратилась бы в хаос, если бы они не придерживались правил, определяющих поведение в соответствии с ситуацией» [Гидденс 1999: 118].
Иными словами, условием успешности и стабильности социальных взаимодействий являются правила, которые устанавливают определенный устойчивый порядок и запрещают непредсказуемое и оппортунистическое поведение [Kasper and Streit 1998]. Эти правила можно назвать институтами.
Социологические подходы к институтам
Слово «институт» происходит от латинского «institutum» (установление, устройство). Собственно в социологии термин «социальный институт» впервые использовал в 19 веке английский социолог Герберт Спенсер для обозначения механизмов, которые носят надындивидуальный характер и служат для согласования поведения людей.
В современной социологии институты рассматриваются как основные компоненты социальной структуры общества. Как отмечает один из исследователей работ Макса Вебера, подчеркивая роль «института» как аналитической категории, теория институтов – «социологический эквивалент теории конкуренции в экономике» [Lahmann 1971:680, цит. по Jepperson 1991: 143]. В социальной теории существует самостоятельное направление, изучающее вопросы возникновения институтов, механизмы влияния институтов на человеческое действие, их роль в поддержании социального порядка. Среди авторов-институционалистов – такие известные имена, как Питер Блау, Джордж Хоманс, Чарльз Райт Миллс.
Можно выделить две социологические традиции толкования институтов – классический структурализм, подчеркивающий безусловный приоритет структурных факторов над действиями агентов, и более «мягкую», акционистскую традицию, которая больше внимания уделяют акторам и деятельности.
Основы структуралистского подхода были заложены Эмилем Дюркгеймом и развиты структурными функционалистами; суть подхода заключается в следующем: социальные институты - внеположные индивидуальному сознанию ограничительные факторы, которые становятся нормативными, обязательными для членов некоего сообщества; они ориентированы на поддержание социального порядка [Дюркгейм 1995]. Один из наиболее известных представителей структурного функционализма, Талкотт Парсонс, также рассматривал институты как один из важнейших факторов интеграции и стабилизации общества [Парсонс 2000].
В варианте социологического «структурного» объяснения социальные институты имеют несколько характерных черт [Jepperson 1991]. Во-первых, отхождения от заданной институтами последовательности, «неправильные действия» могут встретить противостояние, санкции со стороны других людей. Например, за кражей чужой собственности могут последовать санкции со стороны правоохранительных органов.
Во-вторых, вследствие эффектов, которые институты оказывают на ожидания ("структурируют" среду, делают поведение других предсказуемым), они начинают восприниматься как нечто само собой разумеющееся. Члены общества могут не вполне понимать институт (как он работает, необходим ли он), однако они обычно располагают функциональным объяснением того, почему институт существует.
В-третьих, институты не только ограничивают действия, но и придают им смысл. Например, правила дорожного движения не только налагают ограничения на поведение участников дорожного движения, побуждая их согласовывать собственные интересы и требования правил, но и придают их действиям смысл – так, поведение водителей или пешеходов может быть квалифицировано как «нарушающее правила» или «следующее правилам». Иначе формулирует данную двойственность, свойственную институциональным правилам, Джон Серл, различая два типа правил: конститутивные и регулятивные [Searle 1995]. Регулятивные правила, пишет он, регулируют некие существовавшие до и независимо от них формы активности. Конститутивные же правила не просто регулируют деятельность, но конституируют саму возможность деятельности.
Таким образом, институты воспринимаются как функциональные, неотъемлемые элементы социального мира, как нечто данное, непроблематичное, характеризующееся "твердой" онтологической реальностью, как нечто, что детерминирует действия людей. Социальная реальность, воспринятая таким образом, практически не принимает в расчет индивидов, полагая их структурными эффектами или даже эпифеноменами. Однако, в противовес утверждениям сторонников структуралистского подхода, индивиды далеко не всегда придерживаются существующих норм; даже если осознают их необходимость и полезность. Например, некоторые социальные институты реализуют общественный интерес, который далеко не во всех случаях совпадает с эгоистическим интересом отдельных индивидов: правило, ограничивающее скорость, действует в интересах всех участников дорожного движения, поскольку снижает риски управления автомобилем, однако во многих ситуациях у индивидов могут возникать стимулы к тому, чтобы его нарушить, поскольку оно входит в противоречие с их личным, ad hoc, интересом. Может показаться, что сам факт того, что люди способны нарушать институциональные правила, ставит под вопрос адекватность социологической традиции анализа институтов, однако нам представляется, что дело в том, что социологическая трактовка институциональных правил вполне подходит не для всех разновидностей правил (институты бывают разные), но лишь для конститутивных. В самом деле, «требованиям» конститутивных правил действия людей подчиняются безусловно (институт языка), в то время как регулятивными институциональными правилами, такими, например, как правила дорожного движения, человек могут манипулировать, что далеко не всегда сопровождается разрушительными последствиями для предпринимаемых им действий.
В таком случае – что можно противопоставить институтам?
Во-первых, и это очевидно, институты могут быть противопоставлены неупорядоченным, хаотичным практикам: бессистемному передвижению в пространстве, игре не по правилам. Во-вторых - что более значимо для нас – институты, как структурные феномены, могут быть противопоставлены действию.
Социальное действие
Наряду с социологической традицией, которая использует в качестве основной объясняющей категории понятие социального института (структуры), существует и другая (акционистская) традиция, предпочитающая анализировать процессы, происходящие на микроуровне - уровне действия. Что такое «действие»? Процитируем часть классической работы Макса Вебера об основных социологических понятиях: «Действием» мы называем действие человека (независимо от того, носит ли оно внешний или внутренний характер, сводится ли к невмешательству или терпеливому приятию), если и поскольку действующий индивид или индивиды связывают с ним субъективный смысл. «Социальным» мы называем такое действие, которое по предполагаемому действующим лицом или действующими лицами смыслу соотносится с действием других людей и ориентируется на него» [Вебер 1990: 601-602].
Вебер проводит важное различие между действием и реактивным поведением. Действие отличается от поведения, утверждает он, тем, что мы можем поместить его в систему смысловых, мотивационных координат, что позволит нам «понять» данное действие: понять то, как соотнесены между собой его цели и средства. Такое понимание может быть достигнуто интеллектуально, посредством логических рассуждений, или аффективно, т. е. путем сопереживания и вчувствования (данный способ не исключает интеллектуальное постижение). Некоторые действия являются полностью рациональными, когда и цель, и средства выбираются посредством логического анализа (целерациональное действие), некоторые – частично рациональными (например, в составе ценностно-рационального действия цели являются с точки зрения инструментальной рациональности «иррациональными»), тем не менее, для этих действий также характерно, что средства достижения целей являются этим целям адекватными, что и позволяет нам понимать действия такого типа.
Чтобы познать общество, полагает Вебер, социологу не нужно искать макроскопические структурные закономерности (тем более, что поиск «законов» - привилегия естественных наук, которые, согласно Веберу, радикально отличаются от социальных), а более внимательно относиться к событиям, которые происходят на уровне индивидуального человеческого действия. Однако, и это важно, условием понимания социального действия является потенциальная разделяемость, «социальность» его смыслового содержания. Иными словами, смысл социального действия, при всей субъективности, изначально является интерперсональным, доступным для понимания другим членам общества. Без соблюдения этого условия, как утверждает Вебер, даже максимально точные статистические выкладки, подтверждающие связь между целями действия и средствами достижения поставленной цели, бесполезны. Общество присутствует в человеческих действиях изначально, именно поэтому социальное действие (резонный вопрос – а возможны ли не-социальные действия?), как утверждает Вебер, и должно быть предметом социологии.
В социальной теории существует несколько школ, так или иначе продолжающих традицию Вебера. Немногочисленность таких школ вполне объяснима: методологический индивидуализм в определенной степени подрывает сам проект социологии, поскольку акцент на социальной обусловленности человеческого действия, на самостоятельности «социальных фактов» является конститутивным для социологии как независимой научной дисциплины. К наиболее значимым из них относятся, пожалуй, символический интеракционизм (Герберт Мид, Питер Бергер, Томас Лукман, Ирвинг Гофман и др.) и традиция аналитической философии в ее приложении к социальной теории (Питер Уинч, Сол Крипке и другие).
Символический интеракционизм можно, пожалуй, рассматривать в качестве единственной собственно социологической школы, которая смещает акцент со структурных феноменов на субъекта и действие. Одним из первых интеракционистский подход к социальным институтам стал развивать социолог и экономист Торстейн Веблен. Эволюция общества, полагал он, это процесс естественного отбора социальных институтов, а институты представляют собой привычные способы реагирования на стимулы извне [Veblen 1994].
В дальнейшем, во многом отталкиваясь от идей Веблена, социологи Питер Бергер и Томас Лукман предложили концепцию хабитуализации (опривычивания) как практической основы процессов институционализации. В «Социальном конструировании реальности» институт предстает как типизация людьми действий друг друга, рассматривается процесс совместного производства общества людьми, при этом исходной точкой такого производства оказывается «человеческая субъективность» [Бергер, Лукман 1995]. Проблемами социальных институтов и действий занимался также такой известный социолог, как Чарльз Райт Миллс [Миллс 2001].
Тем не менее, при всем внимании к уровню индивидуального действия, которое присуще представителям символического интеракционизма, независимая деятельность субъекта не подчеркивается ни одним из его сторонником [Giddens 1993]. Даже в работах одного из наиболее активных сторонников данного подхода, Герберта Мида, созидательной активности действия внимания уделяется немного. «В первую очередь его [Г. Мида] интересует социальное Я, впоследствии, в работах его последователей, этот акцент на «социальном Я» становится еще более выраженным» [Giddens 1993: 25]. От «социального Я» - один шаг до «социально детерминированного Я», и разница между представителями функционализма и символического интеракционизма становится менее очевидной.
Таким образом, социальная теория уделяет внимание действию, но предпочитает анализировать его социальную обусловленность: непосредственную, эмпирическую обусловленность правилами (структурный подход) или логическую, смысловую обусловленность (Вебер, интеракционисты) - что объясняется особенностями социологического подхода к человеческому поведению.
Подобная позиция часто становится объектом для критики. Так, вполне обоснованно, критикуют социологический структурализм экономисты Карл Бруннер [Бруннер 1993] и Петер Вайзе: «Исходя из того, что нормой обусловлено действие само по себе, независимо от человека, некоторые социологи сделали быстрый, но явно неправильный вывод о том, что «человек вообще не имеет значения; если нормы существуют, то они соблюдаются». Однако этот вывод неправилен по двум причинам. Во-первых, нет такой альтернативы: норма действует, если ее соблюдают, и не действует, если не соблюдают (и, вероятно, действует наполовину, если ее соблюдают наполовину). (…) Во-вторых, норма не просто существует или не существует. Норму создают сами люди совместными усилиями …никакого неземного «системного духа» для этого не требуется» [Вайзе 1993: 122]. Гидденс, в свою очередь, выделяет четыре, по его мнению, основных недостатка, свойственных социологическому структурализму: во-первых, говорит он, структуралисты имеют дело скорее со смысловым аспектом действия, а не действием как праксисом – практической деятельностью, направленной на реализацию собственных интересов. Во-вторых, и это частично является следствием первого – они не признают центрального места, которое занимает власть в социальной жизни. «Производство упорядоченного или осмысленного социального мира вовсе не является просто совместной работой равноправных людей (peers)» [Gidddens 1993: 59]. В-третьих, социальные нормы или правила могут быть по-разному интерпретированы акторами, и в основе таких противоречивых трактовок зачастую лежат противоречивые интересы акторов. В-четвертых, структуралисты ничего не говорят о проблемах институционального изменения.
Иначе формулирует недостатки структурного подхода к институтам и деятельности Т.И. Заславская. Не критикуя напрямую структурализм, она, однако, подчеркивает, что связь между институциональными правилами и реальными социальными практиками не является непосредственной и однозначной, но опосредуется рядом факторов. В качестве одного из таких факторов она указывает «социальное качество формально-правовых норм», то есть полноту и непротиворечивость формальных норм, следующий фактор, на ее взгляд, это легитимность правовых норм, также важным фактором является мера осведомленности социальных акторов о нормах, регулирующих те или иные формы деятельности. Наконец, очень важным фактором, опосредующим формальные правила и реальные практики, является «эффективность государственного контроля за выполнением законов и норм» [Заславская 2002: 13]. Четвертый фактор очень значим; в сущности, выделяя его, Заславская подчеркивает важность действий, осуществляемых агентами, ответственными за контролирование соблюдения правил (а не структурных факторов, таких, как институты или конвенции).
Аналитическая философия позволяет иначе взглянуть на то, каким образом соотнесены между собой человеческие действия и институты, которые в рамках аналитической философии понимаются как практики следования правилам.
Институт как практика следования правилам: аналитическая философия
Основная проблематика, касающаяся правил, сформулирована в параграфах 185-242 «Философских Исследований» [Витгенштейн 1994; далее «ФИ», с указанием параграфа], хотя заметки о правилах и правильности встречаются и в других местах текста, и в других работах Витгенштейна (в частности, в работе «О достоверности»). Правила – это и правила дорожного движения, и правила грамматики, и арифметические правила. Объединены все эти правила сквозным признаком «семейного» сходства, тем, что любой член общества может с уверенностью соотнести с каждым из них слово «правило».
Казалось бы, данное определение однозначно и понятно. Однако, как люди подчиняются правилам на практике? Могут ли правила определять человеческие действия? Витгенштейн, рассматривая данный вопрос, уподобляет правило дорожному указателю. «Разве последний [дорожный указатель] не оставляет никаких сомнений относительно пути, который я должен избрать? Разве он указывает, когда я прохожу мимо него, в каком направлении мне идти: по дороге ли, тропинкой или прямо через поле? А где обозначено, в каком смысле нужно следовать ему: в направлении ли его стрелки или же (например) в противоположном? А если бы вместо одного дорожного указателя имелась замкнутая цепь путевых знаков или меловых меток на земле, разве в этом случае проигрывалась лишь одна их интерпретация?» [ФИ, 85].
Скептический парадокс
Согласно Солу Крипке, мы сталкиваемся здесь с определенным парадоксом – «скептическим». Ни одно правило, утверждает Крипке, не дает нам знания того, как его применять на практике: оно не управляет нашими действиями. Так, знак, ограничивающий скорость, не содержит информации о том, какие действия следует предпринять для снижения скорость машины. Предполагается, что водитель уже осведомлен об этом. Пример из другой области: шахматная игра может быть по определенным «правилам» переведена в игру, которая в некотором смысле следовала бы правилам «настоящей» шахматной игры, но отличалась бы от нее: скажем, это были бы перемещения предметов по комнате, которые каким-то образом следовали правилам шахматной игры (стулья передвигались бы ходом коня, а цветочные горшки – ладьи, и в строго определенной последовательности). Однако было ли бы это шахматной игрой? Нет. Как же мы можем определить, правильно ли производится то или иное действие, если «ни один образ действий не мог бы определяться каким-то правилом, поскольку любой образ действий можно привести в соответствие с этим правилом» [ФИ, 201]?
Ответ Крипке заключается в том, что для определения того, на самом ли деле следует человек правилу, необходимо человеческое сообщество, которое могло бы проконтролировать поведение человека и, в случае нарушения того или иного правила, санкционировать его. То есть, согласно Крипке, говорить о том, что человек ведет себя правильно, имеет смысл лишь в том случае, когда он включен в человеческое общество, и для кого-то еще возможным является опознание того, следует он правилу или не следует, допускает ошибку либо не допускает. Возможно ли следовать правилам дорожного движения при условии, что никто и никогда им не следовал? Вспомним: «так, при определенных обстоятельствах можно изобрести игру, в которую никто никогда не играл. А возможно ли такое: изобрести игру, в которую никто никогда не играл, при том, что человечество никогда не играло ни в какие игры?» [ФИ; 204]. Ответ Витгентшейна и Крипке – нет, невозможно.
Питер Уинч, дополняя линию аргументов Крипке, пишет, что “понятие следования правилу логически неотделимо от понятия “совершение ошибки”” [Уинч 1996:23], и так же настаивает на важности присутствия человеческого сообщества, которое могло бы эту ошибку распознать. Иными словами, при определении того, правильно или неправильно предпринимается то или иное действие, необходимо принимать во внимание не только действия человека, который является кандидатом на правилосообразность, но и реакции других людей на то, что он делает. Если человек употребляет слово неправильно, для других должно быть возможным указать ему на его ошибку. “Витгенштейн настаивает …на том, что во-первых, должно быть, в принципе, возможным для других людей понять правило и судить, правильно ли ему следуют; во-вторых, что не имеет смысла предполагать, что кто-то способен утвердить чисто личный стандарт поведения, если он никогда не имел опыта человеческого общества с его социально установленными правилами” [Уинч 1996:24].
Однако следовать или не следовать правилам можно множеством способов, точно так же не существует единого способа установления правилосообразности поведения агентов [Turner 1994]. В случае арифметического исчисления, любимого Крипке, правила действительно фиксированы и известны всему (со)обществу, однако существуют и более сложные правила, которые предполагают более сложные методы установления правильности либо неправильности. К числу таких правил относятся, в частности, правила дорожного движения, допускающие множество интерпретаций. Агентство, осуществляющее контроль за соблюдением правил дорожного движения, располагает изрядной долей свободы в интерпретации человеческого поведения, вследствие этого действия его агентов представляют большой интерес для эмпирического исследования.
Итак, кратко суммируя то новое и важное, что аналитическая философия добавляет к классическому социологическому пониманию институтов, можно утверждать, что, поскольку ни одно институциональное правило не способно само по себе детерминировать действия людей, для определения того, следует или не следует человек правилу (и наложения санкций в случае не-следования), необходимо референтное сообщество, будь то общество в целом или сообщество «специально обученных» распознавать следование правилам людей (МВД, школьные учителя, эксперты). Таким образом, проблема контроля за соблюдением правил логически связана с проблемой социального порядка и воспроизводства социальных институтов.
Однако, и это очень важно, контроль за соблюдением правил не является механическим действием, всецело определенным правилами, но, как и следование правилам, представляет собой практику. Следовательно, тезис о том, что следование правилу есть некая практика, которая не детерминирована всецело правилами, должен быть дополнен также тезисом о том, что определение правилосообразности поведения агентов также является практикой, подчиняющейся собственной логике.
|
