Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах и улицах «Добрая дорога детства» 2
Скачать 376.03 Kb.
|
| МАТЕРИАЛЫ СИМПОЗИУМА «ПУТИ КУЛЬТУРЫ 60-80-х ГОДОВ» 15 декабря 1985 года в КЛУБЕ-81 был прочитан доклад А. Кобака и Б. Останина «МОЛНИЯ И РАДУГА: ПУТИ КУЛЬТУРЫ 60-80-Х ГОДОВ», который вызвал живой интерес как среди членов клуба, так и у гостей. В обсуждении доклада, растянувшегося на три дня, приняли участие А. Драгомощенко, Д. Панченко, Л. Лурье, Б. Иванов, Д. Волчек, В. Антонов, М. Иоссель, Г. Беневич, В. Кушев, К. Бутырин, В. Кривулин, И. Адамацкий, С. Магид, Л. Павлов, А. Шуфрин, Р. Петропавловский, С. Хренов. Часть выступлений удалось записать на пленку, они будут опубликованы в ближайших номерах «ЧАСОВ». А. Кобак, Б. Останин «М» И «Р»: ПУТИ КУЛЬТУРЫ 60-80-Х ГОДОВ Каждый охотник желает знать! I Сложность обозначенной в заглавии темы очевидна, как несомненно и то, что она не под силу одному или немногим исследователям: мы предлагаем ее Секции критики КЛУБА-81 как провоцирующую и объединяющую проблему, сознательно отклоняя при этом рецептурной повелительности и призывая присутствующих к открытому познавательному процессу, то есть процессу, нацеленному на открытия. Уже в самой формуле заглавия намечен первый, довольно приблизительный и даже произвольный след решения, который в будущем вполне может стать проблемным полем для других критиков. Критик, в нашем понимании, - не указчик, не ответчик и не погромщик, но совопросник века сего, организатор гуманитарных предприятий, создатель благоприятствующей пониманию атмосферы, мироносец. Он перебрасывает связующие мосты экзегезы между замкнутыми и отдаленными островами артефактов, соединяет созданные культурой формы и языки, обживает новые земли. В предлагаемой нами теме – ПУТИ КУЛЬТУРЫ 60-80-Х ГОДОВ – нет ничего неожиданного или оригинального: вспомним хотя бы работы Б. Иванова, Ю. Новикова, А. Басина, Е. Барбана, К. Мамонтов, Е. Пазухина, Р. Никоновой, труды конференций Культурного движения, деятельность Секции критики КЛУБА-81. Дело не столько в постановке новой проблемы, сколько в консолидации и координации общих усилий, направленных на ее решение. ______________________________ Доклад публикуется в переработанном виде. Но в чем, собственно, проблема? Дать целостную и адекватную картину российской культуры 60-80-х годов. Нет нужды разъяснять, что под 60-ми и 80-ми годами мы понимаем идеальные типы, не обязательно совпадающие по времени с календарными и однако же обладающие «типическими» чертами той и другой эпохи. Вся сложность в том, что черты эти не возникают из ничего и не исчезают в никуда, а пребывают от эпохи к эпохе в состоянии своеобразной зародышевой плазмы, то проявляя себя вовне, то переходя в скрытую фазу. Чтобы выбрать определяющие признаки среди множества проявленных, полупроявленных и латентных свойств, необходимо хотя бы вчерне решить вопрос о существенном в эпохе. Что такое существенное? Для кого оно существенно? Как долго остается существенным? Здесь допустимы, по меньшей мере, три возможных понимания. Существенное – это то, (1) без чего эпоха перестает быть собой, (2) что отвечает на главные вопросы эпохи, (3) что является в данную эпоху массовым. В дальнейшем мы воспользуемся каждым из этих трех пониманий. Сразу отметим, что серединных 70-х годов мы коснемся в докладе лишь бегло, и делаем это намеренно: для большей рельефности изложения. Характерные особенность 70-х годов выражены слабее, чем в контрастирующих 60-х и 80-х, к тому же механизмы трансформации культуры темны и не всегда уловимы. Почему та или иная установка (психологическая, поведенческая, культурная) исчерпывает себя и уступает место другой? На этот счет существует масса гипотез: фаустов человек любит изменения, ответственность за перемены лежит на христианстве, еврействе, кочевом образе жизни наших предков, эдиповом комплексе… К сожалению, такие гипотезы лишь заменяют одно непонятное другим, и потому мы предпочитаем вообще отказаться от устранения неизвестного, отважно склонив головы перед таинственной жизнедеятельностью духа истории. Живой дух времени пронизывает эпоху насквозь и проявляет себя буквально во всем, в великом и малом, в области официальной и частной, публичной и персональной, профессиональной и интимной. Вместе с тем, его сквозное проникновение не является тотальным. Культура – не вещь, которую можно целиком переложить из одного кармана в другой, а скорее мишень, стрельба по которой перфорирует в ней островки попаданий и промахов. Островной характер культуры, ее принципиальная пористость гарантируют многообразие индивидуальных реакций на дух времени: в культуре существуют динамические и статические части, мобильные, консервативные и противодвижущиеся элементы. Мы воздержимся приписывать тем или иным направлениям и скоростям культурных изменений знак + или -: в отличие от спорта, у культуры есть более важные особенности, чем скорость (хотя при определенных обстоятельствах она охотно уподобляет себя спорту и поощряет «отстающих» и «опережающих» к соревнованию). Гораздо интереснее два других момента: системность культурных перемен, которая позволяет говорить о стиле эпохи, и существование культурных областей, реагирующих на перемены нестандартным образом. Нестандартные реакции – «материальный» залог таких хрупких завоеваний человека, как свобода и достоинство личности, в то время как системность и целеустремленность обеспечивают взаимопонимание людей и плодотворность совместных усилий. Даже в простейшие, «монистические» времена степень сложности общества крайне высока: не все люди поддаются преобладающей духовности, оставаясь на своих, противостоящих ей позициях. В каком-то смысле можно говорить о принципе «духовной дополнительности», о культурных нишах, в пределах которых удается реализовать идеи, не соответствующие духу времени, не ввязываясь при этом в агрессивное противоборство с ним. А поскольку пористость культуры – особенность и «рецессивной», и «доминантной» ее компонент, то возникает возможность служения духу времени (или противостояния ему) поверх схематических барьеров «революционеры – конформисты – реакционеры». Каждая эпоха, открывая наибольшие возможности для людей определенного духовного склада, не отвергает и остальных, в том числе с противоположной ориентацией, а разве что усложняет им жизнь, что не всегда вредно. Несколько слов о том, как мы напали на след 80-х годов. Это случилось года 3-4 назад, когда мы почувствовали в себе легкое недомогание, тонкое отчуждение, косвенное недовольство… Вроде бы все, как обычно: прежний круг друзей и чтения, привычные занятия и досуг, ничего катастрофического – и все не то! Пробовали списать возникшее чувство на возраст: говорят, годам к сорока такое бывает – недовольство собой, утрата чуткости к новому и т.п. Но настал день, когда мы поняли, что изменения происходят не только с нами, но и вне нас. Такое-то число, такой-то месяц, такой-то года, кажется, 1961. Разговор по поводу недавно появившейся энциклопедии «Мифы народов мира». Первый: – Наконец-то у российского интеллигента появилась настольная энциклопедия! Второй: – Ты, кажется, не в курсе издательских дел. «Мифы» – не более, как Монблан, окруженный энциклопедическими хребтами и вершинами. В подтверждение чего последовал солидный перечень энциклопедий последних лет, включая Лермонтовскую, Книговедение и даже Курорты. Первый, прервав перечисление: – Поразительно! Да мы живем в ЭПОХУ ЭНЦИКЛОПЕДИЙ! Заманчивое в своей простоте, определение оказалось неточным, но породило в нас исследовательский импульс, не исчерпавший себя и поныне. (Элементарная проверка по библиотечному каталогу показала, что энциклопедии издавались всегда, хотя с конца 70-х годов несколько возросли в числе, разнообразии и качестве, а главное – приобрели популярность). Вторым событием, пробудившим наш интерес к 80-м годам, оказалась случайно услышанная пленка с песнями Розенбаума. Обстоятельства требовали словесной реакции, и один из нас, выросший на фоне обличительного хрипа Высоцкого, недовольно суммировал: – Это песни НОВОГО НЭПА! Как и в первом случае, резюме оказалось неточным, но сопоставленное с народной мудростью «новые времена – новые песни» располагало к дальнейшим размышлениям. Итак, энциклопедический бум и новые песни позволили на дважды поименовать 80-е годы: ЭПОХА ЭНЦИКЛОПЕДИЙ и НОВЫЙ НЭП. Вскоре добавились и другие имена, более привычные. Среди них, в паре с 60-ми: романтизм и реализм, классицизм и барокко, разбегание и затвердевание, известные по сочинениям Б. Иванова, С. Маслова, В. Паперного. Несколько наших: конница и пехота, время бросать камни и время собирать камни, и особо для 80-х годов: эпоха обоза, федоровская эпоха (почему, вскоре поясним). Во всех именованиях мы старались избегать явно отрицательных или критических тонов. И без того приходится слышать немало резких отзывов о современности: критики дружно отмечают повсеместное и всеобщее измельчание, посерение, цинизм, голый практицизм, обуржуазивание, стагнацию. Как нетрудно догадаться, критика под лозунгом «стало много хуже» принадлежит интеллигенции, чье духовное формирование пришлось на 60-е годы, и следовательно, связана с пристрастной ностальгией по собственной юности. Мы, со своей стороны, не считаем, что раньше вода была мокрее, или что она стала мокрее сейчас, а попытаемся, по возможности, раскрыть положительные компоненты как 60-х, так и 80-х годов, показать, что в любые времена существует достаточный духовный и культурный потенциал, и суть не в превосходстве одной эпохи над другой, а в особом расположении в ней духовных доминант, в рисунке культурного ландшафта. Поясним это на примере двух явно противоположных и однако же положительных проявлений духовности: подвига и подвижничества. В первом приближении можно сказать, что «распределение духовной энергии» в жизни человека колеблется между двумя полюсами: подвиг – резкий взлет духа; подвижничество – постоянное духовное горение. Нам представляется возможным не только соотнести эти фундаментальные категории с 60-ми и 80-ми годами, но и отчасти понять, как формируются связанные с ними аксиологические представления. Аристотель, рассуждая о молодежи, писал: «Молодые мыслят возвышенно и честолюбиво, ибо жизнь еще не смирила их и не вразумила осознать, что человеческие возможности не беспредельны». Еще короче формула известной песенки: «В двадцать – свободы ревнитель, в сорок – устоев хранитель», точно описывающая процесс трансформации юношеского идеализма и радикализма в прагматизм и консерватизм зрелого возраста или, в некотором смысле, подвига в подвижничество. Но дело не только в возрасте: на дрейф, связанный с возрастными изменениями «биологического поколения», накладываются особенности другого, «общественного поколения», которое еще в 30-х годах исследовал Карл Маннгейм. Формирование системы взглядов общественного поколения происходит на основе крупного события, имеющего характер общественного катаклизма: война, революция, реформа, стихийное бедствие. Под катаклизмом, в общем виде, мы понимаем угрозу или реальность массовых (физических или духовных) смертей. В чем значение катаклизма для формирования поколения? По-видимому, в том, что он (1) событиен, то есть носит реальный, а не книжный характер, (2) внезапен, и потому выбивает из привычного распорядка жизни, (3) крупномасштабен, что позволяет участника выйти за пределы частной жизни, (4) неординарен, из-за чего становится для поколения своеобразным импринтингом. В дальнейшем будем называть такой катаклизм осевым событием. Духовный климат во времена осевого события в целом определяет и закрепляет духовную ориентацию общественного поколения. Интересно, что нынешнее молодое поколение осталось без осевого события, что и обусловило некоторые особенности 20-25-летних. Например, формирование ценностной системы искусственным, книжным путем – в противоположность 60-м годам, где ценности возникали и проверялись в горниле экзистенциальных испытаний, требований – в пределе – проявлений героизма. Отсюда, вероятно, переизбыток в 60-е годы лидеров, которых оказалось даже больше, чем нуждающихся в них групп. Напротив, в 80-е годы объединение в группы обычно происходит по интересам, при отсутствующем или слабо выраженном лидере. Героя заменил мастер, одновременно возрос престиж труда и профессиональности, а надежда на мгновенный прыжок «из царства необходимости в царство свободы» уступила место пониманию необходимости упорного, кропотливого труда, результаты которого заметны далеко не сразу. Подвиг и подвижничество как духовные идеалы (неважно, осознанные или нет) вполне соответствуют этим общим представлениям о 60-х и 80-х годах. Именно их мы и использовали в качестве отправного пункта для размышлений и выработки указанных в заглавии эмблем – МОЛНИИ и РАДУГИ. Молнию мы соотносим с 60-ми годами, радугу – с 80-ми, не настаивая на полном и исчерпывающем соответствии, и все же усматривая в них важнейшие эмблемы рассматриваемых эпох. А нужны ли эмблемы (образы, метафоры) вообще, не проще ли ограничиться словесными, понятийным рядом? Дело вкуса. В нашем случае их появление оправдано сложностью и неоднородностью предмета исследования: эмблемы – своеобразные нити, на которые в ходе предварительного анализа мы нанизываем разрозненные культурные явления, с тем чтобы расположить из впоследствии в мозаичном пространстве синтеза. «В истории, – писал К. Леонтьев, – все наличные силы действуют разом и в конкретной связи; но мы так конкретно не можем излагать наши взгляды: надо отвлечь чистую мысль от сложного явления, надо отделить сначала все то, что мешает ясности». Такого рода отвлечением и является для нас эмблемный анализ, который мы начнем с непосредственного созерцания графических образов молнии « » и радуги « », и соответствующих им физических, психологических и культурных прообразов. МОЛНИЯ проста, одноцветна, мгновенна, энергична. Она предпочитает упрощение сложности и являет собой, с одной стороны, направленную волю, с другой – эмоциональный импульс. Обрушиваясь на окружающий мир испепеляющим огнем, выжигая все неподлинное, она снова и снова выбрасывает себя в простор странничества и одиночества. Молния – небесная бродяга, лишенная корней и устоев, она предпочитает естественные формы, пренебрегает этикетом, жаждет искренности. Любое ограничение воспринимается молнией как насилие и вызывает с ее стороны ответное насилие. Молния возносится высоко над миром, она – первооткрыватель, оживляющий мир огнем и озоном. Вольная, свободная, непривязанная, она презирает законы, предписания и описания, отвергает разум и память ради интуиции, вдохновения, внезапного озарения, «вертикального полета». Молния – свет во тьме, гений, пророк, герой с краткой светоносной жизнью. Вместе с тем, мерцающий блеск молнии – в отличие от ровного эпического света солнца – трагедиен и даже абсурден. Есть в нем что-то больное и безжизненное: в проблесках молнии мир застывает в пугающей неподвижности. Основные формы проявления молнии: уединение, скандал, бунт, творчество. Пространство для нее не существует, зато время утверждается двояко: векторной направленностью удара и его звуковым двойником – громом. Молния нацелена на будущее, она утопична и эсхатологична. Молния – символ войны, раздора, гнева. РАДУГА сложна, многоцветна, упорядочена. Это гармонический организм, вбирающий в себя зримый состав всего мира, коллективное, соборное создание. Эманация солнца, радуга неотделима от дневного света, она – солнце, отраженное вторичным светом в зеркале дождевых капель. Неподвижная арка радуги энергетически неагрессивна, эстетически соразмерна, логически законопослушна. Как Церковь – верующих, соединяется радуга все цвета, снимая в их соположении раздоры, укрепляя надежду, утверждая полноту. Радуга – небесная палитра, исполненный меры порядок, подчиняясь которому личность не теряет, а обретает себя в общении сотрудничества и, не умаляя других, способствует их расцвету. Радуга – дружеская беседа умиротворенных сердец, радостное соучастие в устроении надежного миропорядка. Радуга красочна, аналитична, эклектична. Она – Ноев ковчег в небе, залог любви и бессмертия, символ примирения с Богом. Как видим, почти без всяких усилий с нашей стороны молния оказалось окрашенной в |
Добавить документ в свой блог или на сайт
