Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах и улицах «Добрая дорога детства» 2
Скачать 376.03 Kb.
|
| продолжение 60-х. Кажется, Клаузевиц заметил, что война – продолжение дипломатии, только другими, жесткими средствам. В этом смысле 80-е годы – продолжение мирными средствами 60-х в преодолении узкой и жесткой нормированной эпохи 30-50-х годов. Вот две характерные цитаты из статей 80-х годов: «Посмотрим же теперь, что случилось с Россией после 56-го года. .. Придержанная в течение 30 лет на вершине наклонной плоскости... Россия ринулась теперь с каким-то не по годам юношеским пылом вниз по этой плоскости... Я помню это время! Это действительно был какой-то рассвет, какая-то умственная весна... Это был порыв, ничем не удержимый! Казалось, что все силы России удесятерились! За исключением немногих... все мы сочувствовали этому либеральному движению». «Все ясное, все определенное и резкое в "России 70-х годов" перестало нравиться. Общественным мнением завладело нечто среднее, жгучее, бесцветное... Чем неуловимее – тем лучше! Оно и безопаснее, и понятнее для большинства, привыкшего бродить в тумане недосказанного». Мы приготовили их в ответ на возможные упреки в адрес нашего эмблемного анализа, среди которых предвидим следующие: (2) недостоверность циклических концепций, на которых основан доклад, (2) сомнительный выбор анализируемых периодов, (3) упрощенное изображение прошедших 60-х годов, (4) преждевременный разговор о 80-х годах, которые еще не закончились. Что касается исторических циклом, то не мы их придумали, и потому, оставив в стороне крайности «вечного повторения» и «циклического конформизма», сошлемся на нашего знакомого, заметившего, что «историю России очень легко изучать: все повторяется в ней каждые 100 лет». Из-за недостатка времени мы оставляем эту интереснейшую тему, а вместе с ней – радикально-реакционно-либерально-консервативную синусоиду, виляющую по четверти века. (Цикличность исторических процессов хороша, на наш взгляд, уже там, что помогаем избежать возведения сиюминутных идеалов в ранг абсолютных истин и угадать в ретрограде не просто достойного человека, верного своим принципам, но но и носителя послезавтрашних перемен). До некоторой степени в пользу цикличности говорят только что приведенные две цитаты из столетней давности статей 1880-х годов, принадлежащих К. Леонтьеву. Он же ответит за нас и на второй упрек: «Замечали многие, что 20, 25, 30 лет приносят видимое, значительное изменение в духе и в положении общества, впоследствии созревания поколений; но в три года, в пять лет и даже в десять еще не видны обыкновенно ясные последствия перемены в обстоятельствах и умах. Точки как исходные, так и кульминационные, разумеется, надо принимать несколько искусственные, иначе ни в чем разобраться было бы нельзя. Пусть они будут искусственны; достаточно того, если они будут искусно избраны». На следующие два упрека попробуем возразить сами. Любая эпоха, как уже говорилось, сложна, и 60-е года, несмотря на подчеркиваемую эмблемой молнии простоту, не исключение. Даже последовательно сужая предмет исследования, мы снова и снова будем обнаруживать явления, объекты, группы и сознания, объединить которые одним именем вряд ли позволит интеллектуальная честность: слишком абстрактным и неэффективным окажется такое объединение. Это верно и для имен-графем МОЛНИИ и РАДУГИ в их приложении к 60-м и 80-м годам. Ни одна эмблема не исчерпывает своей эпохи целиком – но разве это достаточная причина для воздержания от анализа? Делая набросок портрета 80-х годов, мы отнюдь не собирались объяснять, как он, превращенный в архивный документ, будет выглядеть из далекого будущего. Мы указали лишь направление движения культуры, а не то, к чему она непременно прийдет. Так, историзм и пафос «малых дел» в 80-е годы возрастают, но до чего они дорастут и на чем остановятся – покажет время. В физике тоже не всегда удается получить абсолютное значение величины, зато можно зафиксировать ее приращение, или в геологии – прийти к выводу, что результатом вулканической деятельности будет гора, не называя ее точной высоты. Впрочем, и об этом К. Леонтьев говорит лучше, чем мы: «О мере надо сказать то же, что и о сроках. Определить ее заранее нет средств; помнить о ней необходимо во всем». В заключение хотелось бы рассказать эпизод из нашей собственной жизни, к молнии и радуге явного отношения не имеющий, но внутренне с ними связанный. Долгое время мы ломали головы над вопросом о героическом, об универсальном, о спасении. Но однажды, перестав их ломать, подумали легко и одновременно: о вере. А вместе с верой – о смирении, о молитве, о цельности души. И тогда один задумчиво произнес – лягушка захотела спастись во всех стихиях сразу – и потому стала амфибией. Но по рассеянности она забыла про огонь. – Да, – согласился другой, – к тому же голод подстерегает ее во всех стихиях. Мы захотели универсальности и стали амфибиями – лишь для того, чтобы сгореть в огне или умереть с голоду. Не лучше ли вместо универсальности – цельность? Пусть каждый бегает по своему камню, ведь все равно охотник знает, где сидит фазан. – Да, – вмешался неожиданный третий, – каждый – лишь слово в Божественной книге, но даже тот, кому суждено быть пробелом между словами, способен понять, что именно здесь, на своем месте, он достигает цельности. Он не универсален, зато органичен. И если обдумать обе возможности спокойным сердцем и прочувствовать пылким умом, последняя из них предпочтительнее. Вот тогда и вспыхнула для нас яркой молнией многоцветная радуга Божьего примирения. |
