Сборник статей
Скачать 3.3 Mb.
|
«КОСМИЧЕСКИЙ ПЕССИМИЗМ» В РОМАНЕ ЛЕОНИДА АНДРЕЕВА «ДНЕВНИК САТАНЫ» Сразу скажем, что у романа «Дневник Сатаны» много общего с другим, значительно более известным произведением – романом Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита». Это последние книги Андреева и Булгакова; писатели умерли, не успев поставить в своих текстах точку. И в «Дневнике», и в «Мастере и Маргарите» образ сатаны стал ключевым, причем в обоих случаях сатана приходит в современный мир, по-своему вызвавший этого мифологического персонажа. Романы Андреева и Булгакова можно оценить как суд над человеком – не каким-то конкретным героем, а человеком как существом, склонным к очень серьезным и тяжелым падениям. Наконец, самое главное: в «Дневнике Сатаны» и в «Мастере и Маргарите» тот, кто, согласно христианской мифологии, представляет абсолютное зло, оказывается не так отвратителен, как человек в лице Фомы Магнуса, его любовницы Марии, Варенухи, Латунского, Берлиоза или иудейского первосвященника. Речь не идет о реабилитации сатаны, которую можно встретить в произведениях романтизма или декаданса. Появляется образ эпохи (андреевский роман – ее начало, булгаковский – развитие), чудовищно отклонившейся от традиции, придающей мифу о сатане смысловую устойчивость. Мифологизм объединяет «Дневник Сатаны» с романом Андреева «Сашка Жегулев», но содержание мифологизма, его стиль позволяют указанные произведения различать. В «Сашке Жегулеве» – авторская иллюстрация мифа о необходимости жертвоприношения, совершаемого лучшим, самым чистым. Это не вариант христианского сюжета, это его инверсия, значительное смысловое изменение. Но ритуальный характер текста сохраняется: грех берет на себя юноша-агнец, после чего умирает в стилизованном лесу-храме возле «алтарей» и «колонн». Динамизма повествования и привычной для Андреева повествовательной резкости здесь нет. Ритуальное начало согласуется с ритуальным финалом. В мифе о жертве могут быть новые подробности, но сюжетно-композиционные характеристики остаются стабильными. Вряд ли Андреев уверен, что такая и подобная им жертвы спасут Россию. Но заметно, что он видит их объективность, невозможность избежать таких судеб. В «Дневнике Сатаны» все – и сюжет, и стиль – более сжато, жестко и, судя по объему, экономично. Нет никаких рассуждений об особой судьбе русского народа, о жертве, приносимой русскими мальчиками. Одним словом, житийность исчезла полностью. Святых или похожих на них героев нет. В «Сашке Жегулеве» есть: «святой» сын, «святая» мать, «святая» невеста, да и Колесников из этого круга лиц. В «Дневнике Сатаны» есть Мария-Мадонна, заставившая главного персонажа еще раз поверить в любовь и красоту. Она оказывается блудницей, образцом глупости, примером лжи и двуличия. Саша/Сашка амбивалентен как жертвенный герой. Мария из «Дневника» двулична как проститутка, хорошо обученная «сутенером» Магнусом. В финале романа андреевский сатана сближается с образом жертвы. Но это другая жертва. От авторской сентиментальности и многословия, присущих «Жегулеву», здесь не остается и следа. Над сатаной надругались все, его смешное человеколюбие осмеяно хором осатанелых людей. Мифологического оптимизма, который все-таки обнаруживается в романе 1911 года, в «Дневнике Сатаны» обнаружить, на наш взгляд, нельзя. Концепция человека в последнем произведении Леонида Андреева по-настоящему мрачна. Чтобы сказать свое слово о кризисе мира, автору потребовался образ вочеловечившегося сатаны. Им, как известно, стал 38-летний миллиардер Вандергуд, решивший облагодетельствовать человечество. Один раз Андреев уже обращался к подобной истории. В драме «Анатэма» (1909) сатана под именем Анатэма избирает старого еврея Давида Лейзера, приносит ему миллионы и смотрит, как Давиду удастся стать благодетелем людского рода. Ничего положительного не получилось. Деньги были в момент израсходованы. Людям потребовались чудеса, которых не оказалось. Давид стал очередной жертвой. Анатэма всем своим видом показывает, что жертва бессмысленна, а человек творит лишь то, что в свое время сотворил с Христом, пришедшим спасти мир. «Дневник Сатаны» – очередная и последняя попытка решить эту сюжетную коллизию. Вочеловечивание сатаны должно показать читателю, насколько страшно быть человеком. По мнению повествователя, никакой ад не сравнится с этим. Ужасен сам человеческий организм, своей ритмичной работой всегда приближающий к необратимому концу: «Одной минуты в Моем вочеловечивании Я не могу вспомнить без ужаса: когда Я впервые услыхал биение Моего сердца. Этот отчетливый, громкий, отсчитывающий звук, столько же говорящий о смерти, сколько и о жизни, поразил Меня неиспытанным страхом и волнением. Они всюду суют счетчики, но как могут они носить в своей груди этот счетчик, с быстротою фокусника сопровождающий секунды жизни?» [1, 122]. Размышление о любви тоже неотделимо от безграничного физиологизма: «Я видел всех спарившихся животных в их мычании и ласках, проклятых проклятием однообразия, и Мне становится омерзительной эта податливая масса Моих костей, мяса и нервов, это проклятое тесто для всех» [1, 148]. Последнюю цитату не назовешь тривиальной: здесь видна и авторская боль, личный страх Андреева, видящего человека обреченным на смерть, буквально запертым в своем теле, всегда готовом к уничтожению. Но, конечно, главные «чудеса» человечности должны быть открыты в нравственной сфере. Образ сатаны в христианском богословии всегда был связан с необходимостью суда над человеком, который своим грехопадением вызывает смерть. И в «Дневнике Сатаны», и в «Мастере и Маргарите» этот важный мотив сохраняется. Приход сатаны позволяет «раскрыться» всем участникам сюжета. Но в последнем романе Андреева есть «второй сатана» – Фома Магнус, знакомящий вочеловечившегося мифологического героя с нравами земли. «Вы любите человечество – я его презираю», – сообщает Фома, сразу ставя читателя перед парадоксом: сатана пытается любить и изменять жизнь в лучшую сторону; один из людей давно преодолел всякую симпатию к себе подобным. «Этот человек знал, чего стоит человеческая жизнь, и имел вид осужденного на смерть, но гордого и непримиряющегося преступника, который уж не пойдет к попу за утешением!», – не без романтического пафоса сообщает Вандергуд о Фоме Магнусе [1, 137]. Рассматривая «Дневник Сатаны», трудно не вспомнить другой неомифологический текст Андреева – «Иуда Искариот». В андреевском Иуде была любовь и ненависть, желание чистого милосердия и страсть к проклятиям. Именно поэтому Искариот рассказа 1907 года может быть назван трагическим персонажем. В романе какие-то следы любви, точнее, бессильного ее желания остаются в образе Вандергуда. Его чувство к Марии, недостойной любви, оказывается одним из аргументов против человека. Фома Магнус похож на андреевского Иуду: у обоих героев хорошо просматривается желание взорвать мир людей, погрязший в лицемерии. Но Иуда взрывает то, что любит, разоблачает то, от чего неотделим. Другая ситуация с Магнусом: он – хитрый провокатор, разрушитель, который не прочь устроить апокалипсис для человека. Конечно, нет смысла полностью отождествлять Андреева с главным героем «Дневника Сатаны», но и сказать, что Андреев бесконечно далек от своего персонажа, нельзя. В романе много общих сентенций, философских высказываний, которые показывают, что есть человек и его жизнь. И, зная творчество Андреева в целом, можно сказать, что в речах Сатаны много лично андреевского. Например, в отождествлении жизни с кукольным театром: «Ты знаешь, что такое театр кукол? Когда одна кукла разбивается, ее заменяют другою, но театр продолжается, музыка не умолкает, зрители рукоплещут, и это очень интересно. Разве зритель заботится о том, куда бросают разбитые черепки, и идет за ними до мусорного ящика? Он смотрит на игру и веселится. И мне было так весело – и литавры так зазывно звучали – и клоуны так забавно кувыркались и делали глупости, – и Я так люблю бессмертную игру, что Я сам пожелал превратиться в актера… Ах, Я еще не знал тогда, что это вовсе не игра и что мусорный ящик так страшен, когда сам становишься куклой, и что из разбитых черепков течет кровь, – ты обманул Меня, мой теперешний товарищ!» [1, 165]. Можно сделать следующий вывод: в неомифологическом романе Андреева есть демифологизация. Сатана, ставший Вандергудом, смотрел на мир людей из своего стабильного мира, где все неизменно и по сути все бесстрастно. И вот он видит вместо бесконечности конечность, вместо вечности время, в котором все, что появилось, должно исчезнуть. По словам главного героя, «игра бессмертных» так же напоминает человеческую жизнь, как «корчи эпилептика хороший негритянский танец» [1, 166]. Людская жизнь страшнее мифа, даже если это миф о сатане. К этой мысли Андреев обратился не первый раз. Возможно, она центральная в его творчестве. Леонид Андреев всегда стремился к обобщениям. Это один из главных приемов в его художественной системе. По свидетельству многих современников и по личным заявлениям, писатель не был начитан в философии, опасаясь отвлеченного характера спекулятивной мысли. Еще в юности внимательно прочитал и по-своему пережил Ницше, Шопенгауэра. Пожалуй, и все. Но при этом Андреев всегда оставался верен философичности повествования, стремясь показать не частную жизнь, а «жизнь» как феномен, как модель пути. В «Дневнике Сатаны» автора интересуют не столько характеры главных героев, сколько умение каждого произносить речи, охватывающие человеческое существование в целом. Некоторые пассажи оказываются «стихотворениями в прозе», подтверждающими мысль о философском потенциале писателя: «Смотрю в прошлое Земли и вижу мириады тоскующих теней, проплывающих медленно через века и страны. Это рабы. Их руки безнадежно тянутся ввысь, их костлявые ребра рвут тонкую и худую кожу, их глаза полны слез и гортань пересохла от стонов. Вижу безумство и кровь, насилие и ложь, слышу их клятвы, которым они изменяют непрерывно, их молитвы Богу, где каждым словом о милости и пощаде они проклинают свою землю. Как далеко ни взгляну, везде горит и дымится в корчах земля; как глубоко ни направлю мой слух, отовсюду слышны неумолчные стоны: или и чрево земли полно стенающих? Вижу полные кубки, но к какому ни протянулись бы мои уста, в каждом нахожу уксус и желчь: или нет других напитков у человека? И это – человек?» [1, 187]. Молитвы человека, по мнению андреевского героя, тщетны и суетны, но даже только что приведенные слова Сатаны выглядят как «плач» о земном несовершенстве. Больше всего героя (да и его автора) возмущает противоречивость человеческой природы. О мифологической модели свидетельствует многое, например, следующая фраза, намечающая три мифологические позиции: «Подумай: из троих детей, которых ты рождаешь, один становится убийцей, другой жертвой, а третий судьей и палачом» [1, 189]. Амбивалентность мифа обнаруживается как философский ключ, которым открываются «тайны тоски» многих андреевских персонажей: «Послушай все слова, какие сказал человек со дня своего творения, и ты подумаешь: это Бог! Взгляни на все дела человека с его первых дней, и ты воскликнешь с отвращением: это скот! Так тысячи лет бесплодно борется с собою человек, и печаль души его безысходна, и томление плененного духа ужасно и страшно, а последний Судья все медлит своим приходом… Но он и не придет никогда, это говорю тебе я: навсегда одни мы с нашей жизнью, человече!» [1, 189]. Особенно важна последняя мысль. Человек, по Андрееву, представляет собой страшно противоречивое сочетание божественных слов и скотских дел, возвышенной, к небу устремленной «литературы» и грязной «практики». И вот такой собственным высоким словам не соответствующий человек живет в мире, где не будет Страшного суда, не будет Судьи Апокалипсиса, который должен воздать и за слова, и за дела. Одно дело, когда ложь существования длится как временностьрю в прошлое Землизе, подтверждающими мысль о философском потенциалеаждогоитан в философиидля кого. о литература не просто т, которой наступит конец. И совсем другое дело, когда нет высшей инстанции, проще говоря, нет Бога с его последним словом о каждом. Боль Андреева о человеке не только и не столько в том, что он далек от постоянства и совершенства. Беда в другом: он существует в мире, где есть кого судить – мир полон преступников, но вот судить некому. «Что мое лицо, когда ты своего Христа бил по лицу и плевал в его глаза?», – восклицает Сатана, которому, казалось бы, о Христе говорить совсем не следовало [1, 190]. Но отметим: и булгаковский, и андреевский сатана не могут не говорить о Христе. Может быть, для них распятый Христос – главный аргумент в деле проклятия человечества? Не смогли спасти лучшего из лучших, значит – прокляты? Образ кардинала в «Дневнике Сатаны» показывает, что христианство не спасает, а лишь разоблачает человека, сумевшего даже религию спасения приспособить под свое двуличие. В романе нет тех, кто мыслил бы о человеке по-другому. Только в словах Сатаны – тоска и трагизм, в словах Фомы – злоба и цинизм. Сатана похож на философа-пессимиста, произносящего горькие слова об обреченности земного мира. Магнус отличается тем, что желает превратить философию в практику, он хочет взорвать это мир, причем динамитом, по словам этого апокалиптического террориста, будет сам человек, уверовавший в чудо, нуждающийся в нем. «Надо обещать человеку чудо. (…) …Не крестовые походы, не бессмертие на небе. Теперь время иных чаяний и иных чудес. Он обещал воскресение все мертвым, я обещал воскресение всем живым. За Ним шли мертвые, за мною… за нами пойдут живые», – витийствует Фома Магнус [1, 202–203]. Нельзя забывать, что «Дневник Сатаны» создавался в 1918–1919 годах, когда русская революция уже свершилась, а «Фома Магнус» был уже во власти. Жестокая ирония ситуации в том, что сам Леонид Андреев практически всю жизнь был на стороне революции, а Февраль 1917 года и свержение монархии приветствовал как вселенское освобождение. Итог сюжетного становления в последнем андреевском романе оптимистическим назвать нельзя. Сатана успел затосковать о человеке, но погиб, обманутый более хитрым созданием, чем он сам. Фома Магнус превратился в дьявола, чтобы уничтожить лицемерный род, не достойный имени «человек». Мария, казавшаяся явлением обожествленной, прославленной красоты, способный спасти мир, предстала олицетворением блуда, людской мерзости и цинизма. «Дневник Сатаны», надо признать, в своей концепции личности напоминает реквием по человеку. Леонид Андреев, подчеркивающий философский характер мировоззрения, называл себя «космическим пессимистом». Роман «Дневник Сатаны» подтверждает масштаб авторской тоски. Интересно, что параллельно с последним романом Андреев писал личный дневник, опубликованный в 1994 году [2]. И в нем мотивы безнадежности и гибели культуры на первом плане. Часто обращается писатель и к мыслям о собственной смерти, которая наступила в сентябре 1919 года. Литература
В.Е. Захарова «ПОУЧИТЕЛЬНАЯ СКАЗКА»: ДИДАКТИКА В РОМАНЕ ТОМАСА МАННА «КОРОЛЕВСКОЕ ВЫСОЧЕСТВО» «Любовь к вещи, к предмету, страсть к предмету, восхищение предметом является предпосылкой всякого формального совершенства, – писал некогда Томас Манн, откликаясь на письмо немецких педагогов, – ...и здесь, прежде всего, надо сломить один давний наш национальный предрассудок, согласно которому дельность изложения будто бы исключает красоту речи, – предрассудок, свидетельствующий об одинаковом непонимании и того и другого... Следует внушить ученикам: красота не щегольство и не довесок, а естественная прирожденная форма всякой мысли, которая достойна быть высказанной» [3]. Красота, не исключающая дельность изложения, не исключает и дидактику, которая, однако, не подается прямо и непререкаемо; скорей уж читатель вынужден учиться искать авторское послание за отточенностью фраз, за богатством идей и образов, за общей неоднозначностью любого из произведений рассматриваемого автора. «Королевское высочество» – второй после «Будденброков» роман Томаса Манна – рассказывает о детстве и юности Клауса-Генриха, младшего брата и наследника герцога. Писатель изобразил некое немецкое герцогство, сохранившее почти немыслимую патриархальность. Приметы XX века – техника, всесилие индустриальных магнатов, манипулирующая общественным мнением пресса — накладываются на ветхую, почти потерявшую реальность систему социальную, политическую, культурную. Герцогство находится в полном упадке. Писатель неистощим в описаниях его оскудения, «пышной мишуры и облезлого великолепия». Вся жизнь принца Клауса-Генриха подчинена самоотверженному умению владеть собой, означающему, однако, в этом романе механическое исполнение ритуала. Спасение обнищавшего герцогства неожиданно приходит благодаря браку принца и дочери американского миллиардера, и надо сказать, что сказочная легкость этого спасения искусственна лишь на первый взгляд, при более внимательном изучении сюжета становится очевидным, что именно за легкостью этого спасения скрывается авторская идея и авторский дидактизм. Уже при своем появлении роман вызвал совершенно противоположную реакцию у разных кругов читателей. Одни его ругали, видя в нем сатиру на германскую империю, другие – хвалили за «положительное решение проблемы». Очевидно, однако, что и то, и другое мнение Томас Манн не принимал. «Мне всегда казалась односторонней та критика, которая толковала мое произведение как сугубо реальное, чересчур напирая на политические и социально-критические элементы в ущерб поэтическому вымыслу и авторскому кредо» [1, 31], – писал он в небольшой статье «По поводу «Королевского высочества»; там же писатель называет свой роман «поучительной сказкой», «дидактической аллегорией» – «историей юного одинокого принца, который таким забавным образом превратился в супруга и стал благодетелем своего народа». Чему же учит эта «сказка»? Сюжет «Королевского высочества» – это сюжет классического романа воспитания: рассказ начинается с рождения героя и заканчивается его вступлением во взрослую жизнь, большая же часть истории посвящена обучению героя, обучению, разумеется, не только школьному, но и, скажем так, «школе жизни». Однако поначалу оказывается, что «школа жизни» и просто школа (вернее, что-то вроде закрытого учебного заведения для пятерых-шестерых учеников, созданного специально для обучения Клауса-Генриха, а потом – всего год – общеобразовательная гимназия) оказываются бутафорскими: «школа жизни» сводится к случайной встрече героя с башмачником Гиннерке, который рассказывает ему «страшную правду» о деятельности лакеев (те могут из мести направить не туда посетителя, который, например, не дал им чаевые, и т.д.) – и этой «страшной правдой» познания принца о реальности на долгие годы ограничиваются, хотя в тот момент принцу кажется, что жизнь вот-вот откроется перед ним: «Вот оно! Вот, наконец, «то», пускай еще не все «то», пускай только немного, только одна черточка! Да, конечно, это и есть кусочек того, что скрыто от него, от Клауса-Генриха, его «высоким назначением», кусочек жизни, жизни повседневной, без прикрас! Лакеи… Он молчал, не мог выговорить ни слова». Обучение в замке Фазанник протекает не менее «понарошку». Вот что говорит главный учитель Кюртхен в первом своем разговоре с принцем: «Исходя из общих интересов, было бы нецелесообразно предлагать вам, ваше великогерцогское высочество, во время наших совместных занятий науками вопросы, в данную минуту для вас неугодные. С другой стороны желательно, чтобы вы… почаще подымали руку, выражая тем самым готовность к ответу. Поэтому я прошу вас… дабы я мог ориентироваться при нежелательных вопросах вытягивать руку во всю длину, а при таких, на которые вам будет угодно ответить, подымать руку только наполовину и согнутой в локте». Клаус-Генрих не возражает, и занятия с Кюртхеном протекают именно так. Другой учитель – Рауль Юбербейн, казалось, имеет целью внести в понимание Клаусом-Генрихом жизни большую ясность, однако только на первый взгляд. Именно благодаря «обучению» доктора Юбербейна «страшная правда» о лакеях на долгие годы остается практически единственным известным принцу «фактом повседневности». Юбербейн «настроен против счастья», у него зеленоватое лицо (и при жизни – и после смерти, как не без иронии отмечает рассказчик), как считается, он прошел «огонь, воду и медные трубы», он любит рассуждать о суровости жизни и – об избранности Клауса-Генриха и подобных ему, чем и сводит на нет все свои рассуждения: в теории Клаус-Генрих теперь понимает, что жизнь сурова, но на практике применяет только идеи собственной избранности и высокого служения. Вот чему учит доктор Юбербейн своего ученика: «Он человек… Он куда более, чем человек» – это куда смелее, прекраснее, да и правды в этом больше» или «Более, нежели государь?..» Нет! Представительствовать, представлять многих, представляя себя, быть возвышенным, совершенным образом множества – вот что важно; представительство несомненно куда значительнее и выше, чем простота, Клаус-Генрих, – потому вас и называют высочество…» Не без вмешательства Юбербейна (а вернее – из-за его невмешательства) Клаус-Генрих переживает и самый, пожалуй, страшный эпизод своей юности – «неприличный инцидент», связанный с пребыванием Клауса-Генриха на городском балу, правда, позже Юбербейн ни словом не обмолвится об этом происшествии, хотя можно предположить, что сделает он это скорей из боязни потерять место, чем из заботы об ученике. После окончания обучения в «Фазаннике» Клаус-Генрих на год отправляется в общеобразовательную гимназию, но опять же не столько для завершения образования, сколько для приобретения популярности среди ровесников. Впрочем, в конце концов даже эта цель не была достигнута: слишком «искусственным» и официальным было общение Клауса-Генриха с одноклассниками (и происходило это, кстати, отчасти по вине доктора Юбербейна), несмотря на непременное «ты» при общении с Клаусом-Генрихом, несмотря и на то, что называть принца «ваше высочество» было запрещено. Впрочем, эта обязательная неофициальность сковывала одноклассников Клауса-Генриха, а сам принц тратил на нее гораздо больше сил, чем тратил бы на официальное общение. В результате в присутствии принца все улыбались и вели себя сдержанно, даже мальчик, о котором ходили слухи, будто он «отчаянный». Клаус-Генрих мечтал узнать, в чем же проявляется эта отчаянность, однако понимал, что не узнает этого никогда, потому что никогда не сможет сблизиться с ним настолько, чтобы эта скрытая официальность, скованность была преодолена: слишком твердо усвоил Клаус-Генрих уроки доктора Юбербейна. Альтернативой «бутафорскому» образованию принца, по мысли автора, становится его любовь к Имме Шпельман, дочери американского миллиардера. Эта любовь становится спасительной не только для одинокого принца, но и для всего герцогства, стоящего на грани нищеты; благодаря своей любви к Имме Клаус-Генрих отвлекается от некогда твердо усвоенных истин, провозглашенных доктором Юбербейном, и здесь его учителями становятся министр внутренних и иностранных дел фон Кнобельсдорф, авторы учебников по экономике, отчасти, мистер Самуэль Шпельман, американский миллиардер, и, разумеется, – сама Имма Шпельман. Именно под ее влиянием начинается кардинальное изменение взглядов принца. Когда общение принца и Иммы становится более неофициальным и легким, она говорит Клаусу-Генриху, что ей совершенно не нравится доктор Юбербейн: «…я уверена, что этот Юбербейн, при всей своей задорной болтовне, нехороший человек… он много разглагольствует, но устоев у него никаких нет…», хотя своей язвительностью Имма Шпельман напоминает Клаусу-Генриху его учителя. Колкими словами, парадоксами, какими-то эпатирующими фразами она словно испытывала своего собеседника, а после эпизода в ее кабинете, после того, как принц, по словам Иммы, «утратил всякую выдержку», она сначала сказала ему, что не желает, чтобы он «изменял себе» и что не может доверять ему, а потом прямо заявила, ее пугают и отталкивают равнодушие принца, его незаинтересованность ни в чем, отсутствие у Клауса-Генриха даже собственного мнения практически по всем вопросам. Принц долго пытался разубедить Имму, однако «в этих прениях проходило время… и никто не предвидел положительной перемены». Министр фон Кнобельсдорф был тем человеком, который напомнил Клаусу-Генриху о его «высоком назначении» и, по словам рассказчика, «поставил все на реальную основу»: подробно описал положение дел в герцогстве, дал понять принцу, что тот должен добиваться «не личного, эгоистического счастья», но счастья, согласованного с общенародными интересами, и помог Клаусу-Генриху сделать первый шаг к тому, чтобы его, принца, собственное дело «не было аморфным и безнадежным, как осенний туман… чтобы оно облеклось в плоть и кровь». Безусловно, министр фон Кнобельсдорф, как и господин Кюртхен, как и доктор Юбербейн, учил Клауса-Генриха, но теперь учение не было бутафорским, потому что предмет не был безразличен принцу. Клаус-Генрих после этого разговора даже «сделал что-то совершенно небывалое» – велел купить себе множество руководств и пособий по экономике, которые внимательнейшим образом изучил, о чем на первой же встрече сообщил Имме. Собственно, именно этими действиями, этим добровольным учением и заинтересованностью он в конце концов заслужил доверие Иммы. Тонкая грустная ирония окутывает все повествование: судьбы вымышленного, игрушечного герцогства были для автора хрупкой основой, по которой, как и в «Смерти в Венеции», были прочерчены некие важнейшие в его глазах проблемы. В романе, по словам самого автора, «символически изображен кризис индивидуализма… внутренний поворот к общению, к любви». Эта «дидактическая сказка» заканчивается разговором Иммы и Клауса-Генриха, когда принц произносит слова, которые и становятся итогом романа: «Разве тот, кто узнал любовь, ничего не знает о жизни?» Томас Манн выступает в этом романе против интеллектуализма, против знания, не согретого чувством, отрицает всякую его пользу, и, пусть с иронией, но говорит о том, что без любви знание невозможно. Литература
И.И. Климова |
Похожие:
 | «уфимский государственный колледж радиоэлектроники» проблемы качества образования сборник статей Сборник статей преподавателей Уфимского государственного колледжа радиоэлектроники №7 Под ред к т н зам директора по учебно-методической... |  | Урок по изобразительному искусству «Выражение намерений через украшения»... Семенихина Т. И. – «Развитие музыкальных способностей детей дошкольного возраста». Сборник статей ирот. Москва 2008 г |
| Сборник статей и материалов, посвящённых традиционной культуре Новосибирского... Песни, люди, традиции (из серии «Традиционная культура Новосибирского Приобья»): Сборник статей и материалов / Под ред. Н. В. Леоновой.... | | Современное образование: научные подходы, опыт, проблемы, перспективы сборник научных статей Сборник научных статей по итогам IX всероссийской научно-практической конференции с международным участием «Артемовские чтения» (16-17... |
| Сборник статей по Материалам Всероссийской научной конференции История и философия науки: Сборник статей по материалам Четвертой Всероссийской научной конференции (Ульяновск, 4-5 мая 2012) / Под... | | Zarlit современнаяпоэзия : русскаяизарубежная краснодар 2011 удк... С современная поэзия: русская и зарубежная (сборник статей) / Под ред. А. В. Татаринова. Краснодар: zarlit, 2011 |
| Сборник статей по итогам заседания Совета по образованию и науке при ктс СНГ Сборник статей по итогам заседания Совета по образованию и науке при ктс снг, г. Минск, 19 апреля 2012 г. Под общей редакцией доктора... | | Сборник статей по материалам Всероссийской научной конференции. 12-14... Жизнь провинции как феномен духовности: Сборник статей по материалам Всероссийской научной конференции. 12-14 ноября 2009 г. Нижний... |
| Итоги и перспективы энциклопедических исследований сборник статей... История России и Татарстана: итоги и перспективы энциклопедических исследований: сборник статей итоговой научно-практической конференции... | | Лес и лосось (сборник статей) Сборник подготовлен и издан областной общественной организацией "Экологическая вахта Сахалина" и Южно-Сахалинским местным общественным... |
| Лес и лосось (сборник статей) Сборник подготовлен и издан областной общественной организацией "Экологическая вахта Сахалина" и Южно-Сахалинским местным общественным... | | Итоги и перспективы энциклопедических исследований сборник статей... История России и Татарстана: Итоги и перспективы энциклопедических исследований: сборник статей итоговой научно-практической конференции... |
| Сборник статей Новокузнецк Инновационные процессы в системе начального и среднего профессионального образования | | Сборник статей выпускников Оценка эффективности управления финансированием крупных судостроительных контрактов |
| Сборник статей по материалам Всероссийской научной конференции с... Жизнь провинции как феномен духовности: Сборник статей по материалам Всероссийской научной конференции с международным участием.... | | Сборник научных статей Печатается по решению редакционно-издательского совета Мурманского государственного педагогического университета |
