Оглавление введение зачем мы создаем доктрину
Скачать 11.88 Mb.
|
| Глава 11. БЕСЫ САМОНЕНАВИСТИ Каким лекарством исцелиться от извращения “смердяковщины” У нас нет совсем мечты своей родины... Жалит ее немец. Жалит ее еврей. Жалит армянин, литовец. Разворачивая челюсти, лезет с насмешкой хохол. И в середине всех, распоясавшись, “сам русский” ступил сапожищем на лицо бабушки-Родины. В.В. Розанов Оборотной стороной русского индивидуализма является весьма необычное качество – отсутствие в повседневной жизни этнической солидарности. Русские, если они не в экстремальной ситуации (а порою и в экстремальной), слабо ощущают племенным инстинктом, где “свой”, а где “чужой”, способны на сомнение и отрицание, недоверие по отношению к “своему” и ему в ущерб. В отличие от обществ европейских, и особенно американского, мы невероятно разобщены. (Реальный тому пример: если кто-то из вас оказывается в сложной ситуации, много ли людей приходит на помощь?) Этот крайне низкий уровень этнокорпоративной культуры, беззащитность по отношению к чужакам, к сплоченной силе иноплеменников проявляется и в современной провинции, а не только в мегаполисах, где окончательно похоронены общинно-артельные формы самоорганизации и люди превратились в отдельные социальные атомы. Имеет этот недостаток и политические последствия. Мы даже через пятнадцать лет после краха СССР так и не избавились от аллергии на любые формы общественной активности. А вот граждане США объединены в десятки тысяч всевозможных организаций и ассоциаций различной численности и влиятельности. Мы же пока не способны создать то, что на Западе называют “гражданским обществом”, и поэтому его в России конструируют для нас в основном отставные офицеры ЦРУ, переквалифицировавшиеся в “политологов” и “представителей неправительственных организаций”. Неудивительно: то, что сегодня выдает себя за “гражданское общество” (всевозможные экологические, правозащитные и прочие организации, получающие международные гранты, активно создающие видимость деятельности и репутацию в средствах массовой информации), во многом контролируется все теми же “специалистами”. Однако наиболее жуткое и разрушительное действие имеет этот недостаток в области идеологии. В России сложился целый слой людей, в том числе обладающих большим общественным влиянием, которые руководствуются идеологической противосолидарностью по отношению к своим согражданам и своей стране. Понятно, что многие представители этого слоя по крови и по культуре люди нерусские, но дело не в этом. Дело в том, что такая идеология и логика чрезвычайно распространена в современной России. Остановимся на ней подробнее. Корнями своими русское самоотрицание, нигилистический антипатриотизм уходят довольно глубоко: первые его яркие проявления можно видеть в Смутное время в заявлениях многих бояр, атаманов, перебежчиков к самозванцам и полякам. Русские люди нередко не только восприимчивы к чужой культуре и иноплеменному духу, но и увлекаются ими, пленяются чужим. Это приводит к перерождению личности – естественный патриотизм и этническая солидарность меняются на нечто противоположное: презрение к Отечеству и соотечественникам, желание переделать их на чужой лад, а если не получится – проклясть. Самоненависть может проявляться в более благородных формах (обвинение Чаадаева в адрес России как исторического пустоцвета, “русское западничество”) и в формах глумливых, отвратительных (русофобские выступления в прессе, например, многие высказывания В. Новодворской, А. Коха, А. Черкизова). Наиболее выпукло и последовательно образ этой “самоненависти” был дан Достоевским в “Братьях Карамазовых”, где изображен одержимый бесом самоненависти Смердяков, незаконнорожденный сын отца-Карамазова. Ублюдок русской истории, возненавидевший Россию и всех русских, эту “нацию весьма глупую-с”. Наиболее выпукло образ “самоненависти” был дан Достоевским в “Братьях Карамазовых”, где изображен одержимый бесом самоненависти Смердяков, незаконнорожденный сын отца-Карамазова. Ублюдок русской истории, возненавидевший Россию и всех русских… Позднее Достоевский говорит о той же проблеме уже на языке публицистики: “Как только европеец увидит, что мы начали уважать народ наш и национальность нашу, так тотчас же начнет и он нас самих уважать. И действительно: чем сильнее и самостоятельнее развились бы мы в национальном духе нашем, тем сильнее и ближе отозвались бы европейской душе (…) Став самими собой, мы получим наконец облик человеческий, а не обезьяний. Мы получим вид свободного существа, а не раба, не лакея, не Потугина; нас сочтут тогда за людей, а не за международную обшмыгу, не за стрюцких европеизма, либерализма и социализма. Мы и говорить будем с ними умнее теперешнего, потому что в народе нашем и в духе его отыщем новые слова, которые уж непременно станут европейцам понятнее. Да и сами мы поймем тогда, что многое из того, что мы презирали в народе нашем, есть не тьма, а именно свет”. Самоотрицание, самоненависть, попустительство этой самоненависти, приведшие к разрушению державы, – единственная достойная причина для народного покаяния. Вообще же призывы к национальному покаянию следует воспринимать с подозрением. Протоиерей Георгий Вахромеев справедливо замечает: “Нам надо остерегаться тех, кто громко кричит о покаянии, а в глазах имеет ненависть к “оппонентам”. Когда христианину предлагают покаяться за вымышленное злодеяние перед другими народами, он столь же твердо отвечает: а вот себе подобным каяться вообще не принято, и, кроме того, это у них есть больше оснований покаяться перед населением России, а если хотят, они могут к этому приступить незамедля. “Мы согрешили перед Творцом, – скажут православные, – а перед православными согрешили, и очень много, все прочие”. В чем же может заключаться национальное покаяние русских, всего христианского населения России за безобразия ушедшего столетия? В том, что противно воле Божьей позволили разрушить великую христианскую страну. Разрушить собственную державу, создававшуюся, кстати, Вселенской Православной Церковью на протяжении веков. А затем позволили разрушить хоть и безбожный, но все-таки унаследовавший многое из добрых традиций России Советский Союз. Вместо того чтобы исправить его, обновить, приблизить к истокам, дали его развалить и оплевать. Действительно, есть в чем каяться. И это обязывает христианина возложить на себя обязательство восстановления страны и державы. Бог не требует у России оправданий. Он требует служения, которое невозможно без созидательной жизни. Тема русского самоотрицания, “чужебесия”, “самоненависти” широко обсуждалась в нашей философской мысли и публицистике (начиная от В.В. Розанова и заканчивая И.Р. Шафаревичем и диаконом Андреем Кураевым). Однако нам хотелось бы обратить внимание на одну разновидность этой самоненависти, а именно: “патриотическую”. Дело в том, что среди тех, кто представлял ценности для России глубоко традиционные, глубоко русские, созидавшие Россию: православие, монархию, империю, мессианизм, – тоже встречаются бесноватые. Люди, начинавшие с проповеди православия как духовной основы русской жизни, приходят не к тому, чтобы русскую жизнь приводить в соответствие с этой основой, а к тому, что если на этой основе не все стоит прочно, то, значит, уже погибла Русь, лучше ей и не быть, чем быть такой. “Если Россия не православная, то пусть погибнет… Если Россия не монархическая, то пусть погибнет… Если Россия не империя, то пусть погибнет… Если Россия не антилиберальная, то пусть погибнет…”. “Почвенные” ценности приводят этих людей к такой же разрушительной исступленной ненависти, как и импортные. Одним не нравился советский период истории, другим петербургский, третьим московский, одним казалось, что Россия недостаточно похожа на православную Византию, другим – на евразийскую Чингисханову империю… Претензии “во имя высших ценностей” были разные, а рефрен всегда один: “Пусть погибнет Россия”. Одни страстно ненавидят советский период за то, что он был недостаточно “модерным”, за “совок”, противопоставляемый “правильной” жизни на Западе. Другие, напротив, ненавидят советский период за слишком высокую степень модернизации по сравнению с “Россией, которую они потеряли”. Но точно так же петербургский период ненавистен как тем, кто видит в нем “западный псевдоморфоз” оригинальной культуры Московской Руси, так и тем, для кого петербургская Россия “недоразвита” по сравнению с Европой и миром. Даже по отношению к Святой Руси находятся те, кто склонен занимать “реакционную” позицию с опорой на язычество. Казалось бы, что может быть возвышеннее и чище среди государственных идей, чем идея Русской державы? Но нет, вместо того чтобы говорить о восстановлении ее целостности и силы, вместо того чтобы вернуть в руки Русского государства выпавший меч Удерживающего, апелляцией к имперским началам и “имперской” демагогией пользуются для того, чтобы эту государственность подрывать. Когда Россия стремится к внутренней консолидации, дающей внешнюю силу, ту самую силу, которая и созидает империи, ее упрекают в том, что она отступает от “имперского интернационализма”. Во имя “имперских начал”, во имя “миссии” отказывают России в праве на всякую политику, которая обращена на соблюдение ее интересов. Во имя православия сделают все возможное, чтобы оно не смогло стать зиждительной силой национального возрождения – еще бы, ведь если такое возрождение состоится, то нельзя будет “во имя Православия” осуждать и смешивать с грязью сегодняшнюю Россию… Именно поэтому сегодня любая – самая высокая, самая верная, самая благородная, самая исполненная духа – ценность должна быть взята на подозрение и тщательно обследована: не сидит ли в ней “кика-бес” самоненависти. Исходя из логики самоненависти целостный русский консерватизм сегодня и немыслим, поскольку, защищая одну традицию (скажем, имперско-монархическую), он должен бескомпромиссно отрицать другую (например, имперско-советскую). Подобный консерватор, утверждая свой консерватизм, вынужден сам пилить сук, на котором сидит. И до тех пор, пока мы не начертим единую схему нашей истории от “Ять” до “А”, осуществить национальный проект “Россия” в сколько-нибудь пристойном виде будет попросту невозможно. Целостная история – это лекарство против заразы, распространяемой нашими самоотрицателями, которые хотят во что бы то ни стало вырвать и вычеркнуть из нашей истории тот или иной неугодный им период. Восстановление целостного взгляда на историю нации возможно и необходимо, с него мы и предлагаем начать исцеление этого сумасшествия, этого психоза самоненавистничества. По существу, в нашей истории был только один тип времен, которые мы должны изжить и более не допустить – это Смутные времена. Эти периоды – начала XVII века (1598–1613 гг.), “революционная” эпоха начала XX века (1905–1920 гг.), наконец новейшее Смутное время (1985–2000 гг.), последствия которого мы на себе ощущаем, являются чем-то вроде репетиций утраты истории, утраты исторического смысла России. В эти эпохи происходил временный перевес самоотрицания, и те, кто сегодня заявляет о неприкосновенности и незыблемости “ценностей” 90-х годов, вольно или невольно отрицают историческую Россию. Глава 12. НУЖНА ОФИЦИАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ (НАБРОСОК ЗАМЫСЛА БУДУЩЕГО УЧЕБНИКА ИСТОРИИ ОТЕЧЕСТВА) История России, полная дивных доказательств промышления Божиего о ней, есть история Божиего строительства, новая священная история. Свт. Иоанн Шанхайский Для Русской доктрины совсем нелишним будет изложение определенного взгляда на отечественную историю. Ведь сделать свое видение истории более убедительным, чем другие взгляды, означает реально изменить прошлое в сознании общества и тем самым задать будущее. Учебник истории является “букварем” современных наций, но одновременно и в каком-то смысле их “библией” (в православии “Священная история” рассматривается как часть Священного Предания). Не будет преувеличением сказать, что для светлого, духовно созерцающего человека вся история священна, вся история наполнена важными смыслами, знамениями и символами. Какие бы ошеломляющие открытия ни делала историческая наука, учебник истории и официальная доктрина истории должны строиться вокруг определенных констант, через которые просматриваются суть и смысл нашей современности. Мы должны ощущать себя частью исторического целого, наследниками отцов и вершителями будущего, звеном в цепи поколений. Мы предлагаем рассматривать отечественную историю через призму четырех великих проектов, в которых воплотились миссия и судьбы складывающейся нации. При этом в прямом смысле один из этих проектов (Киевская Русь, языческая и крещеная) является нашей русской античностью, предысторией для той нации, которая существует сейчас. Три других проекта образуют собственно историческую непрерывность жизни нынешней нации – поэтому они бесконечно значимы не только для осмысления нами своих корней, но для самосознания нынешнего исторического момента. Первый проект (предыстория). Русская земля – “торговая империя Рюриковичей” Гардарикой – страной городов – называли Русь в древности. Не просто потому, что на Руси было много поселений городского типа. Сам воздух здесь был пропитан городом, городской жизнью, городским самоуправлением. Эта традиция самоуправления, несмотря на рост чиновничьего слоя, не умирала на Руси никогда. Никогда не умирала традиция самоуправления и в русском селе. Люди – город, улица, сельский мир – учились решать множество своих проблем, не прибегая к вмешательству государства, не дергая и без того занятых князей и воевод по пустякам. Нам трудно даже представить, насколько бы разгрузились сейчас наши заваленные делами административные учреждения и суды, если бы изъять из них все дела, которые не требовали бы в самоуправляющемся обществе государственного вмешательства. Традиции самоуправления разрушали в России дважды: во время Петровских реформ и в советское время. Нынешней России как воздух необходимо возрождение самоуправления на всех уровнях – от деревни до столичного мегаполиса. В осмыслении русской истории как непрерывной линии национального развития Киевский период “провисает”, с ним неясно, что делать. Многим нашим историкам он как бы и не родной какой-то, выпадающий из последующей истории Руси, развивавшейся на Северо-Востоке. Получается так потому, что национальный проект этого периода рассматривается с точки зрения проектов последующих – а он в них не вписывается! Киев с трудом приходится прилаживать к истории средневековой русской государственности, и он поражает историков, ориентированных на западный “стандарт” Средневековья, сочетанием элементов высокого развития цивилизации (превосходящей современную ей западную) и чертами, характерными для варварских королевств “Темных веков”. В тех же противоречиях запутались и советские историки-марксисты, безуспешно пытавшиеся определить “социально-экономическую формацию” Киевского периода то как “феодальную”, то как “разложение первобытности”, то как некую “переходную”, то и вовсе как “рабовладельческую”. “Политическая история Киевской Руси открывается столетием смелого предприятия”, – начинает свое изложение этого периода русский историк Г.В. Вернадский. Здесь звучит ключевое слово, кочующее из работы в работу по русской истории Киевского периода, слово “предприятие”, иногда окрашиваемое и в более резкие тона – “авантюра” (особенно часто это слово применяется к периоду правления Святослава). В Киевский период русская государственность и русская нация – это авантюра в архаическом и средневековом смысле этого слова, то есть одновременно военное, купеческое и пиратское предприятие, в котором успех – это смесь отваги, дерзости, расчета, безрассудства, помощи свыше, случайной удачи, умения владеть мечом и умения торговаться… Киевская Русь объединила под своей властью значительную часть Балтийского и Черноморского побережий, отвечая за их торгово-военно-пиратское “обслуживание” и, что еще важнее, за транзитные пути между этими двумя торговыми регионами (знаменитый “Путь из варяг в греки”), а также третьим, Каспийским регионом (“Путь из варяг в персы”, имевший, возможно, не меньшее экономическое значение). Основу могущества Киевской Руси составлял именно контроль над исключительно важными торговыми путями. Вспомним “Повесть временных лет”. Там все вертится вокруг добычи, грабежей (походы Олега и Игоря), торговли (их договоры с Царьградом), даней (полюдья), переборов дани (смерть Игоря Старого), упорядочения дани (мудрая Ольга), многократного авантюристического увеличения доходов (Святослав). Даже ключевой момент истории – принятие Православной Веры подается летописцем как своеобразное коммерческое предприятие (и предварительный выбор веры производится с деловой приценкой). А затем вера завоевывается. Христианство приносится на Русь как воинский трофей, как княжеская добыча, взятая в походе на Корсунь. Крещение киевлян начато было с триумфа, проведенного в лучших римских традициях. Мраморные и литые изваяния, святые иконы и изображения, наконец, греческая царевна – все это составляло часть княжеского трофея, как дар нового Бога, принятого князем и частью дружины. И крещение, о котором распорядился князь, воспринималось как приобщение к княжеской удаче и соучастие в принесенном им драгоценном трофее. “Повеление пришло креститься всем – и все стали креститься, ни один не стал противиться, как будто издавна наученные, так и устремились, радуясь, к крещению”, – говорит Нестор в “Чтении о житии и о погублении блаженных страстотерпцев Бориса и Глеба”, описывая крещение киевлян. Совсем иной характер носило крещение Новгорода, не видевшего княжеского триумфа, там оно походило скорее на завоевание, лишившее город равного с Киевом статуса. Русская земля на своей заре была напоена пафосом “предприятия”. Киевская Русь, и как государство, и как предприятие, считалась совместным семейным владением “торгового дома Рюриковичей”. Всякий сметливый человек стремился оказаться в походе с князем, войти в его дружину, торговать с заморскими купцами, сделать доходным свое ремесло. Постепенно предпринимательский дух проникал в толщу крестьянского населения и становился причиной обширных перемещений и колонизационного движения, в результате которого было совершено первоначальное освоение русского Северо-Востока. Очень часто эту колонизацию связывают исключительно с давлением степняков и с неблагоприятными из-за частых набегов условиями жизни в лесостепи. Это неверно, ведь ответом на набеги могла стать надежная система обороны, подобная той, что выстроена была в XVI веке, и создание этой системы потребовало бы значительно меньших затрат энергии, чем освоение дебрей Северо-Восточной Руси и ассимиляция финноугорских племен. Причиной колонизационного движения был, скорее, поиск новых прибылей, новых удач. Одной из причин постепенного возвышения Северо-Востока является возрастание превосходства персидского торгового пути над путем греческим. Предпринимательский дух Киевской Руси осознается ныне очень слабо, несмотря на тысячи свидетельств его в исторических и археологических памятниках. Причиной тому является один из закоренелых русофобских предрассудков, одинаково влияющих и на либеральную, и на патриотическую интеллектуальные традиции. Даже “либерал-рыночник” А. Чубайс, регулярно заявляющий, что мы должны быть такими же капиталистами, “как на Западе”, парадоксальным образом попадает под влияние старого предрассудка о “непредприимчивости” русских, заявляя: “В России “делать деньги” никогда не станет национальной идеей, а менталитет русского предпринимателя никогда не будет американским. Поиск правды, истины, справедливости для России и русского народа всегда стоит выше первичных материальных импульсов человека” – сформулировано аккуратно и с возможностью дать задний ход, но по сути ясно: “русский человек – не предприниматель по своей природе”. Истиной же является прямо противоположное. По своей природе русский – предприниматель, однако поднявший свою предприимчивость на новую ступень, на служение высшим религиозным и политическим задачам. Ничего “непредпринимательского” в русском менталитете нет. Только больное либеральное понимание советской индустриализации как изнасилования русского народа мешает увидеть, что “первые пятилетки” были огромной “авантюрой”, смелым и рискованным предприятием, завораживавшим своей мощью и страну, и мир. Образы стахановцев и “красных директоров” подавались советской пропагандой по лекалам образов “творцов своей судьбы” и “сделавших себя миллионеров” в предпринимательской культуре Запада. И один из главных провалов “либерального проекта” в России 1990-х гг. состоял в том, что в нем не было ничего от настоящего предприятия. Он и воспринимался и был по существу Большой Кражей, в которой если и существует риск, то совсем иного, неприемлемого для русского большинства толка. Ворюги не были и не стали варягами… Древнерусский период был временем реализации первого большого проекта в судьбе русской культуры. Для социально активной части общества основными профессиями были профессии дружинника, воина, купца, “ушкуйника”, а идеалом были “честь и слава”, добыча и социальное признание. Причем силу, распределявшую “честь и славу” между людьми, видели в удаче. Социально-политическая организация общества также в значительной степени была подчинена предпринимательской идее. Вокруг совместного управления семейным предприятием строились отношения Рюриковичей, как локальные предпринимательские образования возникали городские общины многочисленных русских городов, управляемых вечем, наконец, по типу данничества строились отношения этих городов с их сельской периферией. И хотя мы подчеркиваем различие киевского периода истории и последующей национальной традиции – собственно исторической России с центрами в Москве и в Петербурге, – можно констатировать, что раскрывается поразительная значимость для нашего времени многих черт именно “русской античности”. Не менее важно, что именно этот период установил и оформил существование Русской земли как политического и культурного единства. Это оформление не могло прийти без чувства успеха. Люди собираются в нацию ради успеха, и там, где успеха нет, им нечего делать. Успех Киева был настолько велик, что его энергия перекрыла “темные столетия” распада и татарского ига, – сила и обаяние русской античности помогли зарождающейся нации дотянуть до более удачных времен, сознавая себя не только родоначальниками, но и наследниками общих ценностей, общей культуры. Если для Киевской Руси христианство стало еще одной “удачей”, принадлежащей сначала верхам общества, а затем постепенно распространенной из центра по племенам данников великого князя, то во времена татарского ига оно стало той духовной и культурной сетью, которая сплела распавшиеся земли и племена, скрепила их единым языком (церковнославянским), единым богослужением, единым для всех пастырским утешением Церкви. Православие – это то, что действительно объединяет нашу античность с современной 600-летней русской цивилизацией. Изменилось практически все (миграция перемешала восточнославянские и финские племена, были разрушены и многократно восстановлены древние города, изменился язык, слившись из многочисленных наречий в общепризнанное и общепонятное русское наречие, постепенно сошла на нет княжеская система власти, отошли в прошлое старые вечевые формы жизни), но православие соединило Московскую Русь с Русью Киевской, сделало ее наследницей былого киевского величия и благословило на приумножение и даже более того – качественное преображение этого наследия. |
Похожие:
 | Монахов М. Ю., Воронин А. А. Создаем школьный сайт в Интернете. Элективный курс. Учебное пособие Программа элективного курса «Создаем школьный сайт в Интернете» является модифицированной программой, разработанной Монаховым М.... |  | Доклад Совету при Президенте Российской Федерации по науке и образованию... «Наука, образование и инновации в России: взгляд молодых ученых на проблемы и перспективы» |
| Доклад Совету при Президенте Российской Федерации по науке и образованию... «Наука, образование и инновации в России: взгляд молодых ученых на проблемы и перспективы» | | План: Введение-3 Суть концепции «Москва Третий Рим»-4-5 Превращение... Псковского Елизарова монастыря Филофея великому князю Московскому Василию III ивановичу. Эта версия прочно утвердилась в массовом... |
| Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Действительно, а зачем она вообще нужна, эта музыка? Денег в будущем больших не сулит, трудится надо долго и упорно – зачем? Зачем... | | Оглавление 2 введение 3 Понятие, общая характеристика и виды преступлений в сфере экономической деятельности 6 |
| Оглавление Введение Председателя Всемирного координационного совета российских соотечественников, проживающих за рубежом | | Реферата Реферат содержит название, оглавление, введение, основную часть, выводы, заключение и список использованной литературы |
| Зачем филологам математика Введение в фандрайзинг: учебно-методическое пособие [Текст] / сост. М. С. Пальчевская. Красноярск: Сиб федер ун-т, 2012. 38 с | | Оглавление Введение Глава I. Музыкальные способности: сущность, структура Музыкальная память и ритм как составляющие музыкальных способностей … … … … … … … … … … … … … … … … … |
| Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Введение в тему урока: стихотворение «Зачем путешествовать?», обсуждение его. Объявление темы | | Методическое пособие по курсу «Маркетинг инновационных проектов»... Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования |
| Зао «Евроменеджмент» Москва, ноябрь 2005 года Оглавление Введение 5 Обзор подходов и лучших практик при построении внутренних коммуникаций в зарубежных и отечественных компаниях | | Поротниково 2010 Оглавление Стр. Введение Постановка проблемы. 3 Автор: Жигунова Г. В., кандидат философских наук, доцент кафедры «социальных наук» |
| Докладов, рефератов, эссе по дисциплине «Клиническая психология» Рефераты должны иметь план, оглавление, введение в тему, раскрытие основной темы, заключение, список используемой литературы | | Оглавление Введение Раздел I. Что такое манипуляция сознанием Глава о чем идет речь Объективные предпосылки для успешной манипуляции сознанием советского человека |
