Педагогический университет кафедра литературы лосевские чтения – 2011 Материалы региональной научно-практической конференции
Скачать 2.39 Mb.
|
ФОЛЬКЛОРНЫЙ ОБРАЗ ГЕРОЕВ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ КАК ИСТОЧНИК ЛИТЕРАТУРНОЙ МИФОЛОГИЗАЦИИ (На материале дальневосточного фольклора 20–30-х гг. XX в.) Корни литературного мифа, как известно, уходят в фольклор, а потому анализ фольклорной интерпретации художественного образа является первостепенным при исследовании неомифологических тенденций в литературном процессе той или иной эпохи. Мифологизация истории является одной из категориальных явлений человеческой ментальности. Сложные и противоречивые исторические события обретают в народном сознании мифологические черты, а легендарные личности, соответственно, распределяются в народном сознании на героев и антигероев, в зависимости от идеологических установок создателей подобных мифологий. Кровавая эпоха национальных потрясений в России не только востребовала личностей неординарного типа, вызывающих чувство «страха и трепета», но и породила особую тягу к их мифологической рецепции. Сквозными героями литературных и фольклорных произведений 20–30-х гг. ХХ в. стали вожди революции и предводители воюющих лагерей: Колчак, Чапаев, Унгерн, Врангель, Семёнов, Гайдар, Будённый, Махно и др. Чем богаче и противоречивее была личность и её роль в историческом процессе, тем более сложным представляется процесс её мифологизации в народном, а затем и в художественном сознании. Исследования фольклористов подтверждают, что отношение вождей революции к народному творчеству было неоднозначным. Партийный циркуляр вырабатывал общий утилитарный подход: сделать фольклор, как и литературу, средством пропаганды и агитации новой идеологии. Наиболее популярным фольклорным жанром, отразившим народную «точку зрения» на происходящие события, стала частушка. Обладающая динамичным хореическим звучанием и располагающая к разнообразным рифмическим вариациям, частушка запечатлела как бытовые реалии жизни белого и красного станов, так и мифологическое переосмысление образов вождей эпохи. Дальневосточный революционный фольклор содержит разнообразные интерпретации образов легендарных личностей Гражданской войны в частушечных напевах, собранных Г. С. Новиковым-Даурским. При этом наиболее популярным героем частушек, наряду с образами Ленина и Троцкого, становится образ Колчака. В народном сознании образу Колчака сопутствуют самые разные коннотации. Ставший Верховным Правителем России тех лет, Колчак для многих белогвардейцев и, в особенности, для эмигрантов стал идеалом служения России в тяжёлые дни национального разлома. В народном сознании образ Колчака прочно укрепился как проклятый «правитель омский», как символ жесточайших репрессий на Дальнем Востоке. Такая полярность народных установок отражала, в первую очередь, точки зрения воюющих сторон. В имеющихся частушечных текстах мы редко можем встретить сочувственное отношение к Колчаку, сопровождающееся идеализацией его образа, как, например, в данной частушке: По Амуру по реке Плавают «фазаны». Берегите Колчака – Едут партизаны171. Различные вариации этой частушки, вероятно, бытовали среди представителей белого движения, поэтому в подобных частушках образ Колчака ассоциативно сопоставлялся с фольклорным образом «удалого доброго молодца», испытуемого тёмными силами, в роли которых выступали красногвардейцы. Однако поэтичность фольклорного образа снижается эмоционально-оценочной окраской лексемы «удирай», выражающей явную иронию народа по отношению к действиям Верховного Правителя: Эх, Колчак удалой, Шпоры ясные, Удирай поскорей – Едут красные. Специфические трактовки образа обусловлены тем, что частушки были собраны и отобраны Г. С. Новиковым-Даурским на территории советского Дальнего Востока, соответственно, в данном ответвлении фольклора чувствуется тенденциозное отношение к образу Белого адмирала. Преимущественно в собранных Г. С. Новиковым-Даурским частушках преобладает плакатный облик «проклятого» и «посрамлённого» вождя, свергнутого священной Красной Армией: Красна Армия идёт, Грозно напирает. Колчак с армией своей К морю удирает (С. 54). Образ «удирающего за море» Колчака рождает прямые ассоциации с фольклорным образом зверя, зализывающего раны: Изорвало бурей снасти, Нет верховной больше власти, Адмирал Колчак скулит, Чемодан сбирать велит (С. 55). В другой частушке его образ напрямую наделяется анималистическими чертами: Ваш Колчак – позорный волк, Разорвали ему бок, Красные разбили стан, Всех согнали в Сахалян (С. 54). Данный вариант частушки ярко иллюстрирует формирующуюся в народном сознании мифологизацию исторического процесса, так как мотив бегства Колчака в Сахалян (маньчжурское название г. Хэйхэ) не соответствует историческим реалиям. С одной стороны, это обусловлено приблизительной рифмовкой частушки («стан – Сахалян»), с другой, формированием в сознании народа особого образа Китая как порубежной территории. Вероятно, образ Сахаляна воспринимался как образ «конца света», куда сгоняли тех, кто не принял советскую власть. Не случайно в прозе харбинского писателя Н. А. Байкова образ маньчжурской тайги сопоставляется с фольклорным образом «тридевятого царства, тридесятого государства»: «Полстолетия тому назад, Восточная Сибирь представляла собой действительно “Далёкую окраину”, или “Дальний Восток”, как её обыкновенно называли российские обыватели. Чтобы добраться до её крайних восточных пределов, то есть до берегов Тихого океана, надо было “скакать” десять тысяч вёрст через всю Сибирь, или “болтаться” по “морю океану” сорок дней и сорок ночей! Обыкновенно тех, кто решался ехать в эти “гиблые” места, провожали, как на тот свет!»172. Иронический контекст, безусловно, свойственен поэтике частушек. Но приёмы романтизации образов красногвардейцев и дегероизации образа Верховного Правителя объясняются, скорее всего, сочувствием простого народа идеям советской власти. В таких частушках была распространена народная «точка зрения» на образ Колчака как инициатора кровавых репрессий на территории Приамурья, а потому его образ сопровождался сатирическими нотками и нередко выступал в шаржевом облике «врага народа», пытающегося вернуть культурное прошлое дворянской России. Различные вариации подобных частушек, в которых образ Колчака наделялся анималистической символикой, служили истоком литературных мифологизаций. В художественной рефлексии поэтов Советской России его образ сближается с фольклорным. В «Песне о ветре» В. Луговского (1926), написанной в жанре исторической песни, поэт, с одной стороны, обращается к традициям «Слова о полку Игореве», вплетая древнейшую языческую традицию обожествления природных стихий. С другой стороны, «волчий» образ адмирала Колчака напрямую связан с фольклорной интерпретацией данного облика в дальневосточных частушках: Собирайте, волки, Молодых волчат! На снежные иголки Мётвые полки Положил Колчак. Эй, партизан! Поднимай сельчан: Раны зализать Не может Колчак. Стучит телеграф: Тире, тире, точка... Эх, эх, Ангара, Колчакова дочка!173 Фольклорный «звериный» образ Колчака можно встретить и на страницах дальневосточных изданий. В одной из владивостокских газет в 1920 г. под псевдонимом «Тобиас» было опубликовано стихотворение «Лебедь, рак и щука», написанное по лекалам знаменитой басни И. А. Крылова. Образ Колчака в стихотворной пародии Тобиаса ассоциативно близок фольклорному. Хотя Колчак в данном тексте и предстаёт в образе «верховного» рака, но сатирические коннотации, сопутствующие его образу, чрезвычайно близки народному восприятию: Японская однажды щука, Участница Версальской конференции, Сторонница Сибирской интервенции, А с ней «верховный» русский рак, Иль, проще, адмирал Колчак…174 Шаржевый облик «врага народа» здесь распространяется не только на образ Колчака, но и на образы Деникина и японского генерала, поддерживающих стремление Верховного Правителя вернуть Россию в прошлое: И «чёрный» лебедь горделивый С крылом подбитым, но спесивый, Деникин, генерал-диктатор, И убеждённый консерватор – Везти Российский «воз» взялись И все втроём в него впряглись. Спешит Деникин в Петроград, Колчак взял курс идти назад, А щука Солнца Восходящего, Под шум всего происходящего За русский счёт чтоб поживиться В сибирской мутной той водице С открытой пастью «рыбку» ловит И оккупацию готовит…175 Возвращаясь к фольклорной интерпретации сюжета колчаковского восстания, отметим, что образы белых офицеров, служивших в колчаковских отрядах, и образы белоэмигрантов, разделяющих идеи Верховного Правителя, в народном сознании также воспринимались сквозь призму иронии, а потому изображались в карикатурных обликах «толстопузых буржуев»: Белу армию разбили, Колчака поранили. Толстопузых всех буржуев В Сахалян отправили. Нередко такие частушки возникали в среде самих красногвардейцев. Об этом свидетельствует повествовательная организация от первого лица, представленная в частушках подобного типа: Вы, ребята, не робейте, Мы Деникина побьём, Колчака загоним в море, Шею Мамонту натрём (С. 54). Сопутствующий образам Деникина и генерала Мамонтова иронический контекст не случаен, так как оба поддерживали Колчака и воевали на белом фронте. Целые циклы частушек о Колчаке образовывались от известных лирических песен времён Гражданской войны: «Яблочко», «Шарабан», «Чум-чара» и др. Структурным композиционным элементом, объединяющим частушку с лирической песней, служил припев, который и рождал различные вариации частушечных напевов. Наиболее популярными частушками, развивающими шаржевый образ Колчака, стали перепевы знаменитой плясовой песни «Яблочко»: Эх, яблочко, Сбоку зелено. Колчаку за Урал Ходить не велено (С. 55). Или: Эх, шпоры мои Железа гнутого. Как мы били Колчака, Били Дутова (С. 55). Преобладание иронических коннотаций образа Верховного Правителя в дальневосточных частушках во многом объясняется общностью народных мнений. Это доказывает сопоставление вариаций дальневосточных частушек со «столичными». Известный фольклорист Е. А. Самоделова указывает, что в рядах бойцов Красной армии популярной становилась песня, представляющая переделанный вариант популярной шансоньетки начала ХХ в. «Шарабан»176, в которой отразилась народная «точка зрения» на финансовую и стратегическую зависимость колчаковской армии от стран Антанты: Мундир английский, Погон французский, Табак японский, Правитель омский. <…> Мундир сносился, Погон свалился, Табак скурился Правитель смылся177. П. Краснов в романе «От Двуглавого Орла к Красному знамени» воспроизводит и другой вариант этой песни, популярной уже среди бойцов Белого восточного фронта («Самарский шарабан»), который служил паролем в одной антибольшевистской подпольной организации. Так, если человек распевал «Шарабан» при встрече, – значит «был свой»: Я гимназистка седьмого классу, Пью самогонку вместо квасу. Ах, шарабан мой, американка, А я девчонка, я шарлатанка. Порвались струны моей гитары, Когда бежала из-под Самары. Ах, шарабан мой, американка, А я девчонка, я шарлатанка178. Популярность частушечного «Шарабана» подтверждает использование рефренного запева песни в поэзии 1920-х гг. Так, уже упомянутый В. Луговской вплетает запев шансоньетки в структуру своей «Песни о ветре»: На сером снегу волкам приманка: Пять офицеров, консервов банка. «Эх, шарабан мой, американка! А я девчонка да шарлатанка!» Популярной моделью «креативных мифов» об адмирале Колчаке является расхожая дальневосточная мифема «колчаковского клада», которая приобретала особое звучание в жанрах несказочной прозы. Так, например, А. Липовской воспроизводит одну из бывальщин о знаменитом «восточном кладе» Колчака: «Дед мой сказывал, что в 30-е годы НКВД занималось кладами Колчака. В то время были свидетели захоронения кладов. Так вот один из них деду рассказывал, что при отступлении в 5 верстах от станции Тайга в трёх ямах была зарыта амуниция и оружие, а в четвёртой – 26 ящиков с золотом. НКВД тогда начало вести поиски, но ничего не нашли. Затем началась война. Свидетеля решили попридержать в лагере, а тот взял да и помер. А клад из 26 ящиков золота так и не нашли, хотя и долго искали. Дед говорил, что какая-то бесовская сила охраняла то место и всех сбивала с пути»179. Здесь же исследователь указывает, что в легендах и преданиях о кладе Колчаку «нередко приписывали связь с нечистой силой, а иногда и вовсе именовали «дальневосточным Кудеяром», чему виной были рассказы о том, что с марта по октябрь 1919 года Колчак переправил то ли во Владивосток, то ли в Благовещенск 4 эшелона с золотом (порядка 217 тонн)». Бытование образа Белого адмирала в жанре быличек и бывальщин объясняется не только популярными историями о кладе. Колчак в жанрах несказочной прозы выступает в роли разбойника. Архетипическая природа данного образа послужила отправной точкой для выстраивания в народном сознании сюжетов о «священном кладе», в которых Колчак выступает как хранитель этого клада. Антагонистом А. В. Колчака в фольклоре 1920–1930 гг. выступает В. И. Чапаев. Религиозные представления народа стали отправной точкой в рождении уже в красногвардейской среде разных модификаций фольклорных жанров, героем которых стал «бессмертный» В. И. Чапаев. Особенную популярность в эпоху Гражданской войны приобрели различные сказания о Чапаеве, в которых смерть героя переосмысляется в мифологическом ключе как путь к новой жизни, как новое рождение героя. Например, в сказе «Про Чапая» известного сказочника эпохи Гражданской войны М. М. Коргуева Чапаеву присуща символика былинного богатыря. Не случайно основной художественный приём, использованный автором при создании образа – гиперболизация. По сюжету сказания Чапаев выступает антагонистом Колчака, он нещадно уничтожает «колчаковичей и деникинцей»: «И мечом рубил, и копьём колол, и носился как вихорь. И бил он их целы сутки. И ёго войска, конечно, тоже помогали. Всё полё засеяли телами, но своих войсков потери было мало. Больше половины колчаковичей убили, кого в плен взяли, сам Колчак еле-еле успел скрыться»180. В другом народном сказе «Про Чапая», получившем широкое бытование как в «столичной», так и в дальневосточной культурной среде181 ярко отразилась вера народа в «неумираемость» его личности. Именно поэтому Чапаев по сюжету сказа не погибает, а обманывает смерть, подобно герою волшебных сказок: И совсем не утонул Чапай в седом Урале. Урал он переплыл, не напрасно его хорошим пловцом считали, а казаки погоню за ним устроили. Совсем было догнали Чапая. Схитрил только он. Спрятался в медвежью берлогу и сидит там182. Широкое отражение в жанрах несказочной прозы нашёл также образ «кровавого барона» Унгерна-фон-Штернберга. Увлечение барона Унгерна оккультными вероучениями и мистикой восточных культур, в особенности Тибета, послужило благодатной почвой для рождения множества мифов, выстроенных по логике сюжетостроения буддийских сказаний, ламаистских легенд и различных восточных преданий о божествах войны, демонах и хранителях врат подземного мира. Так, в эмигрантском Харбине распространение получили разнообразные легенды, по сюжету которых Унгерн выступал как хранитель священного знания и действовал как мифологический герой. Один из сослуживцев барона Унгерна-фон-Штернберга А. Макеев воспроизводит в своём рассказе «Роковое предсказание» один из вариантов популярной легенды о «чёрном бароне», выстроенной по мотивам ламаистских преданий: «Пребывает он в тайной подземной стране Аггарта, в которой не действуют законы времени. Раньше этой страной владел Король Мира, могучий Шакраварти. Но великий Унгерн победил его священным мечом и надел его корону…»183 Согласно свидетельствам и рассказам сослуживцев, Унгерн окружил себя ламами и шаманами, а в Тибете его образ практически канонизировали как образ божества войны и нередко именовали «воинствующим Буддой». Не случайно, по сюжету рассказа А. Макеева, барон Унгерн обращается к шаману одного монгольского дацана за «роковым предсказанием», однако он забывает предостережения колдуна, поэтому, согласно авторскому мнению, трагически погибает: «Предсказания шамана сбылись… Урга была взята. Кровавый бог войны, барон Унгерн, опьянённый победами, забыл предостережения шамана – не выступать из Урги, не идти на север, и <…> через 162 дня он был расстрелян большевиками в Ново-Николаевске». В сюжетном отношении рассказу «Роковое предсказание» близок другой рассказ А. Макеева «Урга», в котором смерть барону Унгерну также предсказана. Однако в финале произведения «кровавый барон» вовсе не умирает, а «засыпает Вечным сном <…>, в котором блуждает он в дебрях таинственной Шамбалы и повелевает душами»184. Такой финал рассказа, безусловно, был продиктован автору бытовавшими в культурной атмосфере дальневосточной эмиграции легендами о вечной жизни Бога войны – барона Унгерна. Фольклорные источники, таким образом, являют собой не просто одну из моделей «креативных мифов» о героях Гражданской войны, они представляют малоисследованный пласт отражения образов легендарных личностей в народном сознании в ситуации дальневосточного фронтира. Фольклорная интерпретация образов вождей Гражданской войны является первой ступенью в создании творческих мифологий, более того – народная мифологизация образов Колчака, Унгерна и других представителей противоречивой эпохи ХХ столетия является истоком в выстраивании творческих мифологем. Именно фольклор во многом продуцировал тенденцию к мифологической рецепции образов легендарных личностей в литературном творчестве. А. Р. КАЮМОВ студент 5 курса ИФФ БГПУ |
Похожие:
 | Материалы второй межрегиональной научно-практической конференции Шадринские чтения: Материалы второй межрегиональной научно-практической конференции. Литературоведение. Культурология. / Отв редактор... | | Новоуральске образование и наука Материалы II -ой региональной научно-практической... О – 2359 Образование и наука: Материалы ii-ой региональной научно-практической конференции «Образование и наука», Новоуральск, 27... |
 | Тельная среда как фактор повышения качества образования материалы... Рекомендовано к изданию организационным комитетом международной научно-практической конференции | | Министерство образования и науки Российской федерации Менделеевские чтения-2006: Материалы XXXVII региональной научно-практической конференции студентов, аспирантов и молодых ученых.... |
| Диплом 1 степени Справка по итогам X региональной научно-практической конференции «апрельские чтения», 2015 год | | Диплом 1 степени Справка по итогам VIII региональной научно-практической конференции «апрельские чтения», 2013 год |
| Уважаемые коллеги! Международной научно-практической конференции «Инновационные материалы и технологии» (XХ научные чтения), которая состоится 11 –... | | Молодая наука – 2013 16 апреля 2013 года программа региональной межвузовской... Концепция школьной научно-практической конференции учащихся «Наука и творчество» |
| I всероссийской научно-практической конференции Менеджмент и маркетинг: современные тенденции развития теории и практики: Материалы I всероссийской научно-практической конференции,... | | Ооо «Совет директоров учреждений профессионального образования Тверской области» «Компетентностный подход: традиции и инновации в профессиональном образовании»: материалы региональной научно-практической конференции... |
| Литература : Материалы Всероссийской научной конференции, посвященной... Материалы Всероссийской научной конференции, посвященной изучению жизни и творчества А. А. Фета (Курск, 28 июня -1 июля 2001 г.)... | | Гриф Минис-тв, умо, нмс, и номер документа С чего начинается…Кафедра // Материалы Всероссийской научно-практической конференции «Непрерывный цикл эстрадно-джазового обучения?... |
| Минобрнауки Физкультурно-оздоровительная деятельность образовательного учреждения : Материалы всероссийской научно-практической конференции (Новокузнецк,... | | Павлов Юрий Александрович проф., д т. н кафедра тхом московский государственный... Концепция школьной научно-практической конференции учащихся «Наука и творчество» |
| Иокультурные процессы в современном мире материалы II международной... Современная культура коммуникации. Социокультурные процессы в современном мире: материалы II международной научно-практической конференции... | | Программа региональной научно-практической конференции профилизация... Открытие конференции: выступление представителя департамента образования Владимирской области |
