Скачать 7.95 Mb.
|
романсеро": НЕВЕРНАЯ ЖЕНА И в полночь на край долины увел я жену чужую, а думал - она невинна... То было ночью Сант-Яго, и, словно сговору рады, в округе огни погасли и замерцали цикады. Я сонных грудей коснулся, последний проулок минув, и жарко они раскрылись кистями ночных жасминов. А юбки, шурша крахмалом, в ушах у меня дрожали, как шелковые завесы, раскромсанные ножами. Врастая в безлунный сумрак, ворчали деревья глухо, и дальним собачьим лаем за нами гналась округа... За голубой ежевикой у тростникового плеса я в белый песок впечатал ее смоляные косы. Я сдернул шелковый галстук. Она наряд разбросала. Я снял ремень с кобурою, она - четыре корсажа. Ее жасминная кожа светилась жемчугом теплым, нежнее лунного света, когда скользит он по стеклам. А бедра ее метались, как пойманные форели, то лунным холодом стыли, то белым огнем горели. И лучшей в мире дорогой до первой утренней птицы меня этой ночью мчала атласная кобылица... 530 100 ВЕЛИКИХ ПИСАТЕЛЕЙ Тому, кто слывет мужчиной, не скромничать не пристало, и я повторять не стану слова, что она шептала. В песчинках и поцелуях она ушла на рассвете. Кинжалы трефовых лилий вдогонку рубили ветер. Я вел себя так, как должно, цыган до смертного часа. Я дал ей ларец на память и больше не стал встречаться, запомнив обман той ночи у края речной долины, - она ведь была замужней, а мне клялась, что невинна. (Перевод А. Гелескула) Лорка написал много замечательных стихов, много пьес, блистательных статей. Он побывает еще в Америке, увлечется сюрреализмом, потом вернется к древней арабском традиции - будет писать касыды, из которых сложится "Диван Тамарита". Диван - означает по-арабски сборник. Одним словом, поэт вбирал в себя очень многое. Но остался при этом истинно национальным испанским поэтом, потому что все приобретенное он в себе расплавлял и превращал в испанскую песню, чаще всего это была горькая, трагическая песня о судьбе испанской женщины. У Лорки почти все женщины печальны, женщина для него символ одиночества, они сгорают в любви. Много у него в стихах смерти: смерть в виде всадника на коне, "бессонный всадник". Лорка рано, в 1924 году, написал свое "Прощанье": Если умру я - не закрывайте балкона, Дети едят апельсины. (Я это вижу с балкона.) !Г ФЕДЕРИКО ГАРСИА ЛОРКА 531 Если умру я - не закрывайте балкона. (Перевод А. Гелескула) В этом коротком стихотворении выразилось все главное, чем дышит его творчество: народная жизнь, любимая Испания, открытость души поэта и готовность принять смерть, познав в жизни счастье... Это был очень страстный поэт. Он сам говорил: "Чего поэзия не терпит ни под каким видом - это равнодушия. Равнодушие - престол сатаны, а между тем именно оно разглагольствует на всех перекрестках в шутовском наряде самодовольства и культуры". И еще он говорил: "Миссия у поэта одна: одушевлять в буквальном смысле - дарить душу". Гарсиа Лорка всю свою душу вложил в свои песни, которые в Испании знает каждый. Напоследок еще несколько стихотворений великого испанского поэта. ПЕСНЯ - Если ты услышишь- плачет горький олеандр сквозь тишину, что ты сделаешь, любовь моя ? - Вздохну. - Если ты увидишь, что тебя свет зовет с собою, уходя, что ты сделаешь, любовь моя ? - Море вспомню я. - Если под оливами в саду я скажу тебе: "Люблю тебя", - что ты сделаешь, любовь моя? - Заколю себя. (Перевод О. Савича) Жницы сжинают пшеницу. (Я это слышу с балкона.) !Г 532 100 ВЕЛИКИХ ПИСАТЕЛЕЙ Щ АНДРЕЙ ПЛАТОНОВИЧ ПЛАТОНОВ 533 ЧЕРНЫЕ ЛУНЫ Над берегом черные луны, и море в агатовом свете. Вдогонку мне плачут мои нерожденные дети. Отец, не бросай нас, останься! У младшего сложены руки... Зрачки мои льются. Поют петухи по округе. А море вдали каменеет под маской волнистого смеха. Отец, не бросай нас!.. И розой рассыпалось эхо. (Перевод А. Гелескула) ТИХИЕ ВОДЫ Глаза мои к низовью плывут рекою... С печалью и любовью плывут рекою... (Отсчитывает сердце часы покоя.) Плывут сухие травы дорогой к устью... Светла и величава дорога к устью... (Не время ли в дорогу, спросило сердце с грустью.) (Перевод А. Гелескула) ПРОЩАНЬЕ Прощаюсь у края дороги. Угадывая родное, спешил я на плач далекий - а плакали надо мною. Прощаюсь у края дороги. Иною, нездешней дорогой уйду с перепутья будить невеселую память о черной минуте. Не стану я влажною дрожью звезды на восходе. Вернулся я в белую рощу беззвучных мелодий. (Перевод А. Гелескула) Геннадий Иванов АНДРЕЙ ПЛАТОНОВИЧ ПЛАТОНОВ (1899-1951) Андрей Платонов был человеком неразговорчивым и грустным Однажды литератор, имя которого забыто, настолько яростно убеждал его, будто сам он пишет не хуже, если не лучше, что ангельское терпение Платонова лопнуло: "Давайте условимся раз и навсегда, - воскликнул он: - вы пишете лучше. Лучше Но только чернилами. А я пишу кровью". Андрей Платонов, начавшийся как писатель в 1919 году, возвращался к русскому читателю в два этапа: во время хрущевской "оттепели" и в период перестройки. И в том, и в другом случае фигура его была 534 100 ВЕЛИКИХ ПИСАТЕЛЕ! АНДРЕЙ ПЛАТОНОВИЧ ПЛАТОНОВ 535 подсвечена искажающими облик по-1 литическими юпитерами. На наше* памяти энтузиасты перестройки име-j нем Платонова побивали совете* власть и делали из него едва ли нА диссидента, что абсолютно противо] речит положению вещей. Проза Платонова - это Слов^ "проросших в мироздание корней"! Диссидентом по своему душевному устройству он никак быть не мог. Щ рождению принадлежащий к самом^ "революционному классу" - проле! тариату, он и сам пережил револю| ционный экстаз. "То, что буржуазр нам враг, - известно много лет. Но что она враг страшнейший, могу| щественнейший, обладающий безумным упорством в сопротивлент что она действительный властелин социальной вселенной, а пролета! риат только возможный властелин... - это нам стало известно из соб| ственного опыта", - писал Платонов в 1921 году ("Всероссийская ко! лымага"). Как художник, он сумел показать из недр революционную стихию,! эту кипящую человеческую магму, из которой вываривалось что-то* новое, а как мыслитель сумел придать ей философскую притчевость. "Плоть от плоти", он был тем не менее европейски образованным человеком. Юрий Нагибин (с его отчимом писателем Рыкачевым Платонов близко общался) свидетельствует: "С ним было всегда гипнотически интересно. Он прекрасно знал все, что делается в мире литературы, в мире искусства, в мире точных наук. Неудивительно, что он все знал про паровозы да и про технику вообще, но он был "у себя дома", когда речь заходила о фрейдизме, о разных космогонических теориях или о нашумевшей книге Шпенглера "Закат Европы". Помню его спор с моим отчимом о знаменитом и несчастном Вейнинге- ¦ ре, пришедшем к самоубийству теоретическим путем. Я слушал его с-| открытым ртом... В области литературы у него тоже не было белых пятен. Он чувствовал себя одинаково легко в мире Луция Аннея Сенеки и Федора Достоевского, в мире Вольтера и Пушкина, в мире Ларошфуко и Стендаля, Вергилия и Лоренса Стерна, Грина и Хемингуэя. Его нельзя было обескуражить каким-то именем или теорией, новым учением или модным течением в живописи. Он знал все на свете! И все это, как у большинства настоящих людей, было золотыми плодами самообразования". В своем великом романе "Чевенгур" (1929) Платонов показал стронувшийся, перевернувшийся после семнадцатого года мир, где всё сорвалось с мест и понеслось, где каждый захотел взять чужую, более значительную роль - "Кто был ничем, тот станет всем!": деревенская повариха называет себя "заведующей коммунальным питанием", конюх - "начальник живой тяги"... Есть у Платонова и "надзиратель мертвого инвентаря", и Иван Мошонков переименовавшийся в Федора Достоевского, и Степан Копенкин, который вместо иконки Божией Матери зашивает в шапку портрет Розы Люксембург... Все начальники, все при должностях, сменили богов, бросили привычные занятия. А что? Буржуи расстреляны, плохих людей больше нет, остались только хорошие - все ждут немедленного коммунизма... "Ты что за гнида такая, - возмущается Копенкин, - сказано тебе от губисполкома закончить к лету социализм!" "Переход в социализм и, значит, в полный атеизм совершился у мужиков, у солдат до того легко, точно "в баню сходили и окатились новой водой". Это - совершенно точно, это действительность, а не дикий кошмар", - писал Василий Розанов в ноябре 1917 года ("Апокалипсис нашего времени"). Андрей Платонов никак не мог быть диссидентом, он был летописцем новейшей истории - времени "строительства коммунизма в одной отдельно взятой стране". Подчинив себя языку эпохи, он художественно закрепил языковую стихию новой реальности: лексику лозунгов, митингов, декретов, канцелярий - авангардную лексику. Когда авангард (а авангард - это то, что в первый раз) проникает во все сферы жизни и становится нормой - это ад. И Платонов нам это светопреставление убедительно показал. Андрей Платонович Платонов (настоящая фамилия Климентов) родился в Ямской Слободе на окраине Воронежа 20 августа (1 сентября) 1899 года. Его отец, машинист паровоза, был довольно известным в городе лицом, о нем как о талантливом изобретателе-самоучке не раз писали местные газеты. Мать, простая, глубоко верующая женщина, сумела передать сыну христианское мироощущение. Андрей был старшим из одиннадцати детей. Учился в церковно-приходской школе и городском училище. С 14 лет начал работать - рассыльным, литейщиком на трубном заводе, помощником машиниста. Литературные наклонности обнаружились у него довольно рано - с 12 лет сочинял стихи. После революции, в 1918 году, поступил в железнодорожный политехникум на электротехническое отделение. Воодушевленный новыми идеями времени, участвовал в дискуссиях Коммунистического 536 100 ВЕЛИКИХ ПИСАТЕЛЕ! АНДРЕЙ ПЛАТОНОВИЧ ПЛАТОНОВ 537 союза журналистов, публиковал статьи, рассказы, стихи в Воронеже" газетах и журналах ("Воронежская коммуна", "Красная деревня", "Железный путь" и др.). В 1919 году как рядовой стрелок железнодорожного отряда, а также как "журналист советской прессы и литератор", участвовал в Гражданской войне, получив боевое крещение в стычках с белыми частям" Мамонтова и Шкуро. В 1920 году в Москве состоялся Первый Всероссийский съезд пролетарских писателей, где Платонов представлял Воронежскую писа^ тельскую организацию. На съезде проводилось анкетирование. Ответы Платонова дают представление о нем, как о честном (не сочиняющем себе "революционное прошлое", как другие) и довольно уверенном в своих силах молодом писателе: "Участвовали ли в революционном движении, где и когда?" - "Нет"; "Подвергались ли репрессиян до Октябрьской революции?.." - "Нет"; "Какие препятствия мешал> или мешают вашему литературному развитию?" - "Низшее образование, неимение свободного времени"; "Какие писатели оказали на вас наибольшее влияние?" - "Никакие"; "Каким литературным нан правлениям сочувствуете или принадлежите?" - "Никаким, имен свое". Андрей Платонов короткое время был кандидатом в члены РКП(б),| но за критику "официальных революционеров" в фельетоне "Душа ловека - неприличное животное" в 1921 году был исключен как "шаткий и неустойчивый элемент". В этом же году вышла его первая книга^ (брошюра) "Электрификация", а в следующем году в Краснодаре сборник стихов "Голубая глубина". На какое-то время Платонов оставляет литературный труд и полис стью отдается практической работе по специальности (пролетарски* писатель, по его мнению, обязан был иметь профессию, а творить "в свободные выходные часы"). В 1921-1922 годах он состоит предсе- j дателем Чрезвычайной комиссии по борьбе с засухой в Воронежской' губернии, а с 1923 по 1926 год в Воронежском губземуправлении работает губернским мелиоратором, заведующим работами по электрификации сельского хозяйства. Из сохранившегося удостоверения, выданного Платонову, известно, что "под его непосредственным административно-техническим руководством... построено 763 пруда... 315 шахтных колодцев... 16 трубчатых колодцев, осушено 7600 десятин... построены 3 сельские электрические силовые установки". Это были не насильственные трудовые подвиги, а последовательная материализация взглядов Платонова, которые он изложил еще в "Российской колымаге": "Борьба с голодом, борьба за жизнь революции сводится к борьбе с засухой. Средство победить ее есть. И это средство единственно: гидро- фикация, то есть сооружение систем искусственного орошения полей с культурными растениями. Революция превращается в борьбу с природой". Позже как человек технически образованный и одаренный (имеющий десятки патентов на свои изобретения) он увидит экологическую опасность такой "борьбы". В 1926 году Андрей Платонов на Всероссийском съезде мелиораторов был избран в состав ЦК Союза сельского хозяйства и лесных работ и переехал с семьей в Москву. К тому времени он был женат на Маше Кашинцевой. С ней он познакомился в 1920 году в Воронежском отделении пролетписателей, где она служила. "Вечная Мария", она стала музой писателя, ей посвящены "Епифанские шлюзы" и многие стихи, которые слагал Платонов на протяжении всей жизни Работа в ЦК Союза сельского хозяйства не заладилась. "Отчасти в этом повинна страсть к размышлению и писательству", - признавался в письме Платонов. Около трех месяцев он работал в Тамбове заведующим подотделом мелиорации. За это время написаны цикл повестей на русские исторические темы, фантастическая повесть "Эфирный тракт" (1927), повесть "Епифанские шлюзы" (о петровских преобразованиях в России) и первая редакция "Города Градова" (сатирическое осмысление новой государственной философии). С 1927 года Платонов окончательно поселяется в Москве, и следующие два года, пожалуй, можно назвать самыми благополучными в его писательской судьбе, чему немало посодействовал Григорий Захарович Литвин-Молотов. Член Воронежского губкома и редколлегии воронежских "Известий" (он и привлек молодого Платонова к |