Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах и улицах «Добрая дорога детства» 2
Скачать 6.05 Mb.
|
| § 1. Воспитание души — вызов психологии Воспитание души — вечная проблема. Каждое новое поколение людей ищет свои пути ее решения. И то, что человечество все еще существует, — лучшее свидетельство тому, что такие пути, в конце концов, отыскиваются. Другое дело, осознание найденных путей. Известно, что люди сначала научаются ходить, а потом задумываются над тем, как им это удалось. Если задумываются?! Такова же ситуация и с воспитанием души. Психология не может похвастаться успехами в ее решении, так как психологи почти 150 лет назад начали «расчленять» душу на отдельные функции в целях их объективного изучения. Они успешно продолжают это интересное занятие до сих пор. Попытки собрать душу воедино редки и малоуспешны. «Сущее не делится на разум без остатка» (Гёте), и измерить алгеброй гармонию еще никому не удавалось. До сих пор остается верной оценка психологии, данная русским историком В. О. Ключевским в начале XX в.: раньше психология была наукой о душе, а теперь стала наукой об ее отсутствии. Душа оказывается в остатке, по поводу чего психология проявляет полное равнодушие, не испытывает угрызений совести, ибо и она сама не страдает от избытка души. Тема «Воспитание души» может рассматриваться как вызов всей академической психологии, который она, возможно, примет, достигнув соответствующего духовного возраста. Или последует примеру философов, уже начавших возвращать душу в свой дискурс о бытии и сознании, о познании и деятельности. Ф. Т. Михайлов интересно размышляет об основании единства всех сил души, участвующих в осознании Бытия, о том, что 362 разделяет и объединяет в людях интуицию, воображение, интеллект, высшие эмоции и аффекты, нравственное чувство и волю (1999. С. 34). Для обсуждаемой темы существенно, хотя и спорно, что с точки зрения романтического философа главной силой души является фантазия. Нам представляется, что память имеет на это не меньше прав. Память души отличается от исторической памяти. Первая не столько хронологична, сколько структурна, синхронистична. В памяти души, видимо, большое место занимает традиция, которая, конечно, не вечна, но она меняется, подвергается реконструкциям и разрушениям существенно медленнее, чем историческая память. Душа более устойчива и ее память менее подвержена историческим влияниям, благодаря чему эстафета человечности передается через самые глухие и мрачные исторические эпохи. Душа в отличие от психики и сознания всечеловечна, внеисторична, если угодно, архетипична. В ее эмоциональной памяти хранятся общечеловеческие, внеисторические символы, ценности и смыслы. Другими словами, душа причастна к абсолютному, к истине, и при этом умудряется быть на границе прошлого и будущего, сохранять чувство времени, без которого она не может жить. Отношения со временем у души очень не простые: считаясь с действительностью времени, она в силу своей причастности к абсолютному может сопротивляться «духу времени». Душа не столько развивается, сколько раскрывается, для чего могут иметься более или менее благоприятные условия. Важнейшим посредником между душой и абсолютным является искусство, не только понимающее, но и создающее язык души. Бурный сократовский анамнезис есть возвращение не к истории, а к истокам, благодаря чему, например, поэты провидят будущее: Дыханье вещее в стихах моих Животворящего их духа... Осип Мандельштам Психологию, конечно, можно и нужно укорять по поводу отказа от изучения души. Вместе с душой она потеряла чувство времени, которое пытается обрести вновь культурно-историческая психология и некоторые другие направления. Но пока только его, а не душу. Раскрыть механизм чудесного, взять приступом абсолютное еще никому не удавалось (не только в области психологии). Приведенные соображения о «взаимоотношениях» психологии и души не следует воспринимать как критику в адрес 363 науки. Психология, действительно, выполнила поставленную перед собой задачу и стала объективной наукой. Сегодня ее методическая вооруженность и изощренность вполне сопоставима со многими разделами физиологии, биофизики и других наук, вплоть до генетики, с которыми она тесно сотрудничает. Психологи давно утратили комплекс неполноценности по поводу субъективности (субъективизма) своей науки. Исчезли также упреки в ее адрес по поводу старинного «душевного водолейства». Психология почти освободилась от «субъективизма» примерно в то же время, когда физики пришли к выводу, что печать субъективности лежит на фундаментальных законах физики (А. Эддингтон). Несмотря на сравнительно недавний срок рождения экспериментальной психологии, она накопила солидный багаж научных фактов, ставший фундаментом для многих отраслей психологии и ее практических приложений. Как и в любой другой науке, в психологии есть множество конкурирующих теорий, научных направлений и школ. И все же можно сказать, что построена онтология психики, но не души. Приблизиться к пониманию души пока удается лишь литературе и искусству. Возможно, это удастся и науке, если она извлечет накопленный ими опыт. § 2. Некоторые напоминания о реальности души и духа Стенания по поводу того, что духовность и тонкая душевная организация редко встречаются в нашей жизни, что они задавлены цивилизацией, телевидением и пр., не основание, чтобы забыть о них вовсе. Хотя человечество никогда не отличалось избытком духовности, без нее его существование в принципе невозможно. В размышлениях о душе, в ее характеристиках и определениях издавна подчеркивается не столько ее связь с телом, сколько с духом. Обратимся к словарям и примем в качестве отправной характеристику души, данную в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона: «Душа (в этнологическом отношении) — верование или убеждение, что наша мысль, чувство, воля, жизнь обусловливается чем-то отличным от нашего тела, хотя и связанным с ним или имеющим в нем свое местопребывание, свойственно, по-видимому, всему человечеству и может быть констатировано на самых низких ступенях культуры, у самых первобытных племен. Происхождение этого верования может быть сведено, в конце концов, к самочувствию, к признанию своего «Я», своей 364 индивидуальности более или менее тесно связанной с материальным телом, но не тождественной с ним, а только пользующейся им как жилищем, орудием, органом. Это «Я», это нечто духовное, или, в более примитивном представлении, это движущее начало, это «сила», находящаяся в нас — и есть то, что первобытный человек соединяет с представлением о «душе» (1893. Т. 11. С. 277). Заметим, что «первобытное представление о душе» не слишком изменилось к нашему времени. Еще более отчетливо связь души с духом иллюстрирует определение души, данное в словаре Даля: «Бессмертное духовное существо, одаренное разумом и волею; в общем значении: человек с духом и телом; в более тесном: человек без плоти, бестелесный, по смерти своей; в смысле же теснейшем: жизненное существо человека, воображаемое отдельно от тела и духа, и в этом смысле говорится, что и у животных есть душа» (1955. Т. 1. С. 504). Ю. С. Степанов, комментируя это определение, делает лишь одну поправку: не «духовное существо», а «духовная сущность» и считает его наилучшим: оно полностью отвечает тому концепту «Душа», который присутствует в русской культуре и сегодня (1997. С. 569). Можно сказать, что дух, духовность — это более широкий контекст, в котором возникает и пребывает душа человеческая. Ю. С. Степанов после этимологических разысканий относительно слов «дух» и «душа» делает следующее заключение: «Дух — слово мужского рода, и в соответствии с общим правилом индоевропейской грамматики, первое означает нечто основное и доминирующее, а второе, женский род, нечто производное, частное и подчиненное» (там же. С. 570). Н. О. Лосский следующим образом характеризует должные и реальные взаимоотношения духа, души и тела: «Личность, или человеческая ипостась, объемлет все части этого естественного состава, выражается во всем человеке, который существует в ней и через нее. ...Дух должен был находить себе пищу в Боге, жить Богом; душа должна была питаться духом; тело должно было жить душою — таково было первоначальное устроение бессмертной природы человека. Отвратившись от Бога, дух, вместо того чтобы давать пищу душе, начинает жить за счет души, питаясь ее сущностью (тем, что мы называем «духовными ценностями»); душа, в свою очередь, начинает жить жизнью тела, это — происхождение страстей; и, наконец, тело, вынужденное искать пищу вовне, в бездушной материи, находит в итоге смерть. Человеческий состав распадается» (1991. С. 97—98). 365 Учитывая зафиксированные в культуре связи души и духа, естественно предпослать размышлениям о воспитании души краткое напоминание о реальности духа, который не покинул окончательно психологию, педагогику, не покинул образование, в том числе и школу. Наука, философия и религия не обладают монополией на изучение души и духа. Иное дело, что у теологии имеется огромный опыт в познании духа, а современной науке полезно вначале хотя бы его признать! Духовность есть условие движения к вершинной психологии, которая, согласно Л. С. Выготскому, определяет не глубины, а вершины личности. Движение к ним «снизу» лишь со стороны предметной деятельности или со стороны фрейдовского Оно, как бы ни была важна их роль в развитии человека, не только бесплодно, но и опасно. Такое движение неотвратимо приводит к человеку-машине, к искусственному интеллекту, к искусственной интеллигенции. Движение снизу обязательно должно быть дополнено движением «сверху», со стороны Духа. Психологи и педагоги, которые поставят себе такую цель, должны будут погрузиться в духовный опыт человечества, с тем чтобы расширить свое сознание и укрепить собственный дух. Для этого полезно обратиться, к счастью, сохранившимся в культуре и забытым наукой словосочетаниям не как к странным метафорам, а как к предмету серьезных научных размышлений и исследований. Итак, первый ряд, свидетельствующий о действительности духа, назовем оптимистическим, вдохновляющим, духотворящим: Духосфера, Духовная вертикаль, Духопроводность. Духовная субстанция. Духовное материнство, Духовное лоно, Духовное созревание, Духовная плоть, Духовная близость, Духовные потенции, Духовный организм, Духовная конституция. Духовный генофонд, Духовная установка, Духовный фон, Духовное начало, Духовная опора, Духовные устои. Духовная ситуация, Духовное зеркало. Духовный облик, Духовное здоровье, Духовное равновесие, Духовное единство, Духовное измерение. Духовная красота, Духовный взор, Глаз Духовный, Духовный нерв, Духовный свет, Духовное обоняние, Духовная личность, Духовная жажда, Духовный поиск, Духовное руководство, Духовное обновление, Духовные потребности. Духовные способности, Духовная практика, Деятельность Духа, Духовное действие, Духовное производство, Духовное оборудование, Духовная мастерская, Духовный уклад, Духовные упражнения. Сила Духа, Энергия Духа, Духовное развитие, Духовный рост, Духовное общение, Духовный 366 результат, Духовный подвиг. Духовный расцвет, Духовное наследие. Памятник Духа, Духовное царство, Тело Духа, Память Духа, Печать Духа, Культура Духа, Духовный род, Духовная родина, Духовная щедрость, Духовное самоопределение, Духовное самоотречение, Духовная аскеза, Духовное величие, Духовное бытие, Духовная жизнь, Духовная перспектива, Духовная вселенная... Второй ряд, пессимистический, трагический. Духовное варварство, духовная слабость, духовная слепота, духовная нагота, духовное искушение, духовный самообман, ложь духовная, духовная спячка, нечистый дух, злой дух, духовный идол, духовное насилие, духовный геноцид, духовный кризис, духовная капитуляция, духовное рабство, нищета духа, духовный рынок, духовный онанизм, духовное ничтожество, духовный маразм, духовное самообнажение, духовный разброд, духовное небытие, духовная смерть, духовная преисподняя... Проинтерпретируем приведенные ряды словами С. С. Аверинцева: «Все в человеке духовно, со знаком плюс или со знаком минус, без всякой середины; то, что в наше время на плохом русском языке называется «бездуховностью», никоим образом не есть нулевой вариант, но именно отрицательная величина, не отсутствие духа, но именно его порча, гниение, распад, заражающий вторичным образом и плоть. Поэтому человеку не дано в самом деле стать «красивым зверем» — или хотя бы некрасивым зверем; он может становиться лишь все более дурным человеком, и в самом конце этого пути — бесом. Но этот несчастный случай лишь сугубо поверхностно, без должной богословской и философской корректности можно описывать как победу материи над духом. В конце концов бес существо духовное, «нечистый дух» (2001. С. 360—361). Сказанное справедливо для каждого отдельного человека, справедливо и для человечества на всех стадиях его исторического развития: «Изначальная духовность» человека, во всяком случае на стадии homo faber едва ли может быть оспорена, как на уровне «реальных», археологией подтверждаемых фактов, так и на уровне самосознания человека архаичных культур — в содержании деятельности мифологического демиурга, причем с самого начала акта творения всегда присутствует «духовное» делание; более того, оно, на наибольшей глубине его узрения никогда не отделимо от «материального» — и не потому, что это «отделение» превышает возможности исследователя, но в силу необходимости, которая раскрывает сам принцип космологического творения, на каждом своем шаге 367 одновременно и нераздельно вовлекающего в себя и дух, и историю, и культуру, и природу» (Топоров В. Н., 1995. С. 10). Онтология духа зафиксирована в традициях, в языке, в искусстве, в религии, в бытийных слоях народного сознания, в народной памяти и нормах поведения. От этого богатства на многие десятилетия отказалась научная психология, впрочем, не только отечественная. Поскольку природа Духа есть свобода («Дух веет, где хочет»), то игнорирование Духа — это одна из причин, может быть, даже главная, капитуляции психологии перед явлением свободы, будь то свободная воля, свободное действие или свободная личность. А между тем этимологически слово свобода происходит от двух славянских корней, которые значат: быть самим собой. Связь слова свобода со своим и с собой считается бесспорной (см.: Бибихин В. В., 1995. С. 187). Краткость второго ряда в приведенных перечнях вовсе не означает, что скрывающаяся за ним онтология слабее той, которая скрыта за первым. Возможно, она даже и слабее, поскольку рано или поздно обнаруживается внутреннее и конечное бессилие энтузиазма и энергии зла. Поэтому она значительно более нетерпелива, агрессивна, коварна, каверзна, пользуется незаконными приемами, далеко выходящими за пределы духовных распрей. В этих перечнях все названо, поименовано, без чего не может быть сознательного пересмотра себя, самопроверки, самоосуждения. Не может быть ни смирения, ни преодоления гордыни и самообожения, ни подвижничества, ни личного и общественного покаяния. Наконец, без этого не может быть ни возрождения, ни выпрямления духа. В этом смысле можно охарактеризовать духовность как практическую (не утилитарную) деятельность, тот опыт, посредством которых индивид осуществляет в самом себе преобразования, необходимые для достижения истины; как практическую деятельность по самосозиданию, самоопределению, духовному росту. Без нее невозможны ни самостоянье человека, ни величие его. Подчеркивание практического характера духовной деятельности и духовного поиска связано с тем, что правду, истину следует понимать так, как она была представлена, например, во внутреннем опыте В. С. Соловьева: не идеал, не «ценность», а реальность (см.: Аверинцев С. С., 2001. С. 413). Против утилитарной интерпретации духовности резко протестовал Г. Г. Шпет: «Только дух в подлинном смысле реализуется — пусть даже материализуется, воплощается и воодушевляется, т. е. осуществляется в той же природе и душевности, но 368 всегда возникает к реальному бытию в формах культуры. Природа просто существует, душа живет и биографствует, один дух наличиствует, чтобы возникать в культуру, ждет, долготерпит, надеется, все переносит, не бесчинствует, не превозносится, не ищет своего. Христианская метафора духа — любовь... Утверждение, что любовь есть источник — и при том особенно глубокий и плодотворный — познания, творчества, красоты, так же истинно, как было бы истинно заверение, что плакучие ивы — источник полноводия озера, к которому они склоняются и роняют свои слезы. Дух — источник всяческого, в том числе и любви. Дух — не метафизический Сезам, не жизненный эликсир, он реален не «в себе», а в признании. «В себе» он только познается, в себе он только идея. Культура, искусство — реальное осуществление, творчество. Дух создается» (1989. С. 359). В связи с нашими бесконечными, часто импульсивными реформами и доктринами образования остановимся на том, о каком признании идет речь. Г. Г. Шпет отдает должное Жуковскому, который в большей степени, чем Карамзин, «подготовлял литературу нашу к сознанию ее бесполезности. Как бы ни казалось это качество духовной культуры внешним, до него надо дожить. <...> Есть ли, кроме русской, другая история, которая так определялась бы борьбою вокруг этого свойства культуры? И понятно, потому что это — борьба за европейское бытие или восточный анабиоз русского народа. <...> Недаром три смены интеллигенции, руководившей русской образованностью, суть три смены утилитарного ее направления: дух нам нужен был последовательно (в основном, разумеется, и типически) — для церкви, для государства, для народа, но не для себя самого, не для того, чтобы церкви, государству, народу — можно было жить в нем и им. Тут не государство, церковь и народ существуют для манифестации и воплощения духа, а дух должен работать на них. <...> Как ни тривиальны эпитеты, которыми наделяют музу Жуковского: мечтательная, идеальная, неземная, нам нужны были все эти немецкие, иногда русифицированные привидения, страхи, тени и призраки прежде всего для того, чтобы Пушкин, невзирая на зубоскальство дикарей, на понятном, хотя бы по буквам, для них языке запечатлел раз и навсегда о всяком истинном творческом духе: «Мы рождены для вдохновенья, для звуков сладких и молитв». Из истории русской культуры никакие электрификаторы, никакие Сальери отныне уже не вытравят этих слов, и эти слова будут волновать русского человека, пока не будет упразднен 369 сам язык русский. У Пушкина это было уже спонтанным творчеством русского духа, манифестацией какого-то затертого, забитого и забытого, но не угасшего вовсе порыва этого духа. Теперь требовалось его рефлексивное осознание и уяснение» (там же. С. 318—319). Эти слова были написаны почти 80 лет назад, а рефлексивное осознание и уяснение проходило на фоне запретов и убийств русских писателей и поэтов, философов и ученых, в их числе и автора этих слов — Г. Г. Шпета. Оно продолжается и сегодня. И все же Шпет был прав: пушкинские слова вытравить не удалось, не удалось остановить и творчество русского духа, хотя усилия предпринимались неимоверные. |
