Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах и улицах «Добрая дорога детства» 2
Скачать 6.05 Mb.
|
| § 8. Пространство и время души Пограничье и проницаемость границ — в этом тайна и ее разгадка, к которой подходил Борис Пастернак: Перегородок тонкоребрость Пройду насквозь, пройду, как свет. Пройду как образ входит в образ И как предмет сечет предмет. Это одинаково справедливо и для культуры, и для души. Идея пограничья души не противоречит тому, что душа может быть высокой и низкой, большой и малой, широкой (так обычно характеризуется русская душа) и узкой, даже тесной. Поэты 393 говорят, что душа имеет свои пределы. Значит, при всем своем пограничьи, душа имеет и свое пространство, но пространство совершенно особое: Пространство, пространство, Ты нынче — глухая стена! Марина Цветаева Но ведь стена, будучи виртуальным сооружением поэта, — это та же граница! И она же пространство. Пространство души, ее чертоги нельзя измерить метрическими и даже топологическими категориями, хотя свою топологию душа, видимо, имеет. Однако топология души не единственная, а множественная, т. е. топология не сциентистская, а гуманитарная, предполагающая даже взаимную обратимость пространства и времени. В ее свете граница (стена) может быть и пространством, а точка может быть представлена как многомерное пространство. Последнее, в свою очередь, может свернуться в точку: ...И вы, часов кремлевские бои, — Язык пространства, сжатого до точки... Осип Мандельштам Марина Цветаева пишет о «глубоком часе души в глубокой ночи». Она наделяет Час Души самыми разными качествами, качествами света, тьмы, чувствами радости, печали, ощущениями жизни и смерти: Час Души — это «час Луны», «час мглы», «час тьмы», «час струны», «час Беды», даже «час ножа». Поэт взывает к ребенку, чтобы он не пропустил этот час: Дитя, и час сей — бьет... Дитя, и час сей — благ. Час Души — это час свершений, час роста души: Гигантский шаг души, Души в ночи. Конечно, задача (и забота) воспитания души сильно бы упростилась, если бы мы могли сколько-нибудь точно определить и предсказать такой час или миг, который является фиксированной точкой предельной жизненной интенсивности, точкой события и «моментальной навек» грозы. Мамардашвили называл ее «Punctum Cartesianum»: Мгновенье длится этот миг, Но он и вечность бы затмил. Борис Пастернак 394 Подобные точки (час, миг, мгновение) приобретают символическое значение, накладывают свою печать на развивающуюся душу: «Моя душа мгновений след...» (М. Цветаева). «Мгновений, становящихся откровениями» (Р. М. Рильке). Об этом же говорил Элиот: Знать бы тот день, на какой уповать иль Какого страшиться. Ибо на каждый должны уповать И любого страшиться. Мгновенья Поровну весят. И лишь избирательно, Задним числом, Мы говорим: то был день. Ведь решающий час — Здесь, и сейчас, и всегда. И сейчас, В отвратительном облике Может нам вечность явиться. К сожалению (или к счастью), для раскрытия души далеко не все из них являются «цветущими мгновениями» (О. Мандельштам). Так или иначе, но в фиксированной точке интенсивности сходятся все три цвета времени: прошлое, настоящее и будущее. Каждая из них, если она случается, представляет собой вечное мгновение или элементарную, виртуальную единицу вечности, без которой не могла бы она явиться ни в каком облике, не могла бы возникнуть идея вечности как таковой: И мысль о вечности, как великан, Ум человека поражает вдруг. Михаил Лермонтов Подобная невероятная избыточность мига, мгновения, наполненность его временем, пространством, смыслом, свободой есть необходимое условие осуществления решающего выбора. Иное дело, будет он сделан или нет, окажется правильным или ложным. С. С. Аверинцев пишет о стихотворении К. Льюиса, «...которое все построено на том, что среди праведных нет ни одного, который в какой-то момент едва не пал, и среди падших, погибших, осужденных нет никого, кто в какой-то момент едва не спасся. Все решает миг. Какой миг? Будет разумно, если мы будем в каждый момент считать — вот этот. Все, что мы до сих пор как будто сделали ложный выбор в самом главном вопросе, вот сейчас, здесь и сейчас. И все, что отягощает нашу совесть, не есть препятствие для того, чтобы мы сделали правильный выбор» (2001. С. 372—373). В том числе и в предельных ситуациях. 395 Итак, поэты, философы, мыслители согласно указывают на жизненную, смысловую значимость и избыточную наполненность мига, мгновения-дления, приравнивают его к вечности. Попробуем представить себе такое мгновение в прямой и обратной временно́й перспективе, в перспективе хронотопа (от хронос и топос). Попытка визуализации фиксированной точки интенсивности (Зинченко В. П., 1997б), где сходятся все три цвета времени, и хронотопа представлена на рис. 6. Поясним его. Мы, конечно, знаем, что есть время астрономическое, есть время содержательное, мерой которого являются наши аффекты, мысли и действия, есть время психологическое, в котором присутствует весь человек, со всем своим прошлым, настоящим и будущим, есть время духовное, доминантой которого являются представления человека о вечности, о смысле, о ценностях. Соответственно, есть и духовный возраст, к изучению которого психология развития почти не прикасалась. Астрономическое и содержательное, событийное время горизонтальны. Первое — непрерывно, второе, идущее параллельно первому, — дискретно. Оно складывается из непрерывного физического времени и собственного времени индивида. Если представить физическое время как течение, то плывущий по нему индивид подобен дельфину. Он время от времени выпрыгивает из астрономического времени или ныряет... в себя, в глубину времени, в собственное время. При всех своих неоспоримых достоинствах это не безопасная акция. Можно нырнуть в себя, погрузиться в свое Я и не вынырнуть, или... вынырнуть в доме скорби. Поведение и деятельность начинают осуществляться во внешнем, физическом времени. Выпадения из него — начало его преодоления, начало события (со-бытия), поступка, начало свободы. Такие выпадения в собственное содержательное время получали различные упомянутые выше наименования: деятельное мгновение, активный покой, вневременное зияние, зазоры длящегося опыта. Выпадение из астрономического времени не происходит автоматически: «Пока не найдешь действительной связи между временным и вневременным, до тех пор не станешь писателем не только понятным, но и кому-либо и на что-либо, кроме баловства, нужным» (Блок А., 1963. С. 162). Наиболее сложной и интересной проблемой является строение событийного, содержательного времени. Конечно, событийное время, выпадая из астрономического, человеческого, исторического времени, остается «привязанным» к нему. Велимир Хлебников даже сформулировал закон времени, согласно которому 396  Рис. 6. Хронотоп (виртуальная единица вечности) живого движения (жирная линия и «петли» означают ход персонального опыта в психологическом времени) 397 «событие делается противособытием, возмездием». Возможно, именно событийное время имел в виду Мандельштам, говоря, что время имеет поперечный разрез, в котором кристаллизуется вечность. В такой кристаллизации поэт видел метафизическую сущность гармонии. Действительно, насыщенность, интенсивность и продуктивность вечного мгновения настолько поразительна, что его трудно представить себе точкой на оси астрономического времени или даже точкой на параллельной оси содержательного времени. Здесь нужен какой-нибудь другой образ, более плотный, чем точка, который помог бы представить, как возможно: В одном мгновеньи видеть вечность, Огромный шар — в зерне песка; В единой горсти — бесконечность И небо в чашечке цветка. Уильям Блейк Как возможно мгновенное ви́дение ситуации, мгновенное озарение пониманием? Как возможно, чтобы вся жизнь промелькнула перед глазами: мгновенно и картинно, как у Достоевского перед несостоявшейся казнью? Не только поэт, как говорил Иосиф Бродский, но и многие другие в каждый момент времени обладают языком во всей его полноте. А у поэта еще строфика, синтаксис... Такие мгновения не могут быть просто точкой в «мире содержательного времени». Здесь ближе подходит мандельштамовский «кристалл в поперечном разрезе вечности» или хлебниковские «крылатые и шумящие паруса времени». У Мандельштама поэзия — плуг, взрывающий время так, что глубинные пласты времени впервые оказываются сверху. Тогда, по словам поэта, может даже впервые «родиться вчерашний день». Невольно напрашивается аналогия с психоанализом, в сеансах которого актуализируется неосознанное, забытое, вытесненное прошлое. Возможны и другие образы. Психологическое (автобиографическое) и духовное время перпендикулярны непрерывному астрономическому и дискретному событийному времени. Перпендикулярность означает выход из горизонтального времени, а то и разрушение его. Иосиф Бродский заметил, что «нигде время не рушится с такой легкостью, как в уме». На перпендикулярной оси времени строится высокий ли, низкий ли внутренний человек. Высота зависит от того, окажется ли человек на пересечении множества времен в точке абсолютной 398 временно́й интенсивности, испытает ли ощущение собранности себя, своего Я в этой точке или запутается в сетях времени, «в паутине смыслов». Хлебников и Мандельштам такие точки называли «узлами времени» или «узлами жизни». (Узлы социального времени распутывает Александр Солженицын в «Красном колесе».) Развязав свой узел, человек сможет выбрать (построить) осмысленный вектор дальнейшего движения (роста, развития, деятельности). Запутавшись в нем, он окажется заложником, пленником внешних обстоятельств, захлебнется в течении хронологического времени или «без руля и без ветрил» будет носиться по его поверхности и не сможет подняться над ней. Такой человек потеряет многое, если не все, ибо: «Звуки бежали вместе с минутами. Ряд минут составлял время. Время текло без остановки. В течении времени отражалась туманная Вечность». Л. Л. Правоверова, комментируя эти строки Андрея Белого, пишет: «Примечательно, что временной поток «действует» как подобие водной поверхности, обретая способность давать отражение Вечности как «статической» модификации темпоральной составляющей континуума (т. е. хронотопа. — Авт.)» (2000. С. 101—102). Лишь поднявшись над потоком времени, человек может, если не по-знать, то хотя бы со-знать Вечность (термины Белого), или «сковать время и держать его при помощи мысли» (Мамардашвили), а затем повторить вслед за Рильке: «Мы вечной нескончаемости суть». Пожалуй, к этому следует добавить, что, занимая виртуальную позицию наблюдения за временем, глядя на него сверху, человек оказывается на вершине светового конуса. Если ему удается занять такую позицию, он создает новое представление о Вселенной. О световом конусе поговорим позже, а пока вернемся к фиксированной точке интенсивности, вневременному зиянию, мгновению, мигу, зазору длящегося опыта. Все перечисленные термины означают одно и то же таинственное состояние индивида в некий решающий момент его жизни. Представитель немецкой философской антропологии А. Гелен даже называл «зияние» «метафорой души», делающей выбор или страдающей от него. Не без оснований говорится, что решающим может быть каждый момент, лишь бы он отвечал условию избыточности, которой подобные точки наделял Мамардашвили. Условие избыточности необходимым образом входит в ткань свободного действия. Если оно не соблюдается, то нет выбора, нет вариантов, действие вынуждено, принудительно, несвободно. Строго говоря, оно даже не действие, а реакция. 399 Однако избыточности самой по себе недостаточно. Ведь необходимо осознать жизненную и смысловую значимость такого мига, хотя бы опознать его, узнать, выделить из потока времени, жизни, событий. Обладает ли человек необходимыми для этого ресурсами? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно вернуться к размышлениям о живом движении и его главному отличию от движения механического. Сейчас для нас не столь важно, является ли само живое движение или зазор, зияние в его структуре более или менее удачной метафорой души. Более существенно, что внутри живого движения был обнаружен механизм, обеспечивающий фоновую рефлексию, которая в свое время была предсказана Гегелем. В живом движении найдены две формы чувствительности: к ситуации и к возможностям действия в ней. Они чередуются со сдвигом по фазе с частотой смены, достигающей 4—6 раз в секунду. Соответственно, материалом для рефлексии служит сопоставление того, что было в ситуации, с тем, что есть, и дальнейшее сопоставление того, что есть, с тем, что должно быть достигнуто. И, наконец, все это сопоставляется с имеющимися у индивида ресурсами по достижению «потребного будущего» (Бернштейн). В психологических терминах это сопоставление исходного замысла со смыслом и значением достигнутого, после чего возможно либо продолжение действия, либо уточнение замысла и организация нового действия по его достижению (Гордеева Н. Д., 2000; Гордеева Н. Д., Зинченко В. П., 2001). Здесь важна дискретность живого движения, являющаяся необходимым условием его управляемости. Трудно лучше определить рефлексию, чем Новалис: «Живая рефлексия есть подлинное самопроникновение духа». Проникновение духа — это еще как-то можно представить. Он проникает в нечто иное, отличное от него самого. Но что значит самопроникновение? Дух проникает в самого себя, что точно соответствует понятию «рефлексия». И мы в очередной раз возвращаемся к вопросу, а что же есть сам дух? Вполне земной ответ на этот вопрос дал мудрый Гегель. Размышляя о том, каким образом человек становится хозяином своего тела, Гегель указывал на особую форму рефлексии, благодаря которой движения соразмеряются с многообразными обстоятельствами внешнего мира, становятся свободными. Объяснить последнее можно, только связав движения со свободным духом. Но связь, установленная Гегелем, оказалась в высшей степени примечательной: «...сам дух не есть нечто абстрактно-простое, а есть система движений, в которой он различает себя в моментах, 400 но в самом этом различении остается свободным» (1959. Т. 4. С. 175). Чтобы не брать на себя ответственность за отождествление духа с системой движений, ограничимся тем, что самопроникновение духа есть проникновение его в собственные деяния. Важно, что «разрешающая способность» различения духом «себя в моментах» превосходит не только размерность нашего сознательного опыта, но и нашего обыденного воображения. Вообразить подобное смогли лишь поэты, нагрузившие мгновение невероятным по объему и разнообразию содержанием, чему выше было приведено избыточное число примеров. К интереснейшей интерпретации Punctum Cartesianum мыслителями (Аверинцев С. С., Мамардашвили М. К.) можно добавить доказательства современной экспериментальной психологии об актуальных и потенциальных возможностях человека (возможно, набравшегося духа или окаянства) с поразительной точностью различать свои движения в моментах, оценивать их и управлять ими. Все перечисленное создает необходимые условия для осуществления свободного действия, как, впрочем, и для свободного движения души. А невероятная избыточность фиксированной (абсолютной) точки интенсивности, ее когнитивная и эмоциональная наполненность есть необходимое условие разумного и страстного свободного действия. Именно такие мгновения раскрывают душу. Здесь уместно вернуться к началу разговора о душе, к платоновской метафоре души. В мгновении-длении есть место для познания, чувства и воли, для пространства, времени, смысла и еще для чего-то избыточного, чем, по-видимому, является свобода. Хотя М. К. Мамардашвили утверждал, что свобода ничего не производит, кроме желания еще большей свободы, но без нее вообще ничего не происходит. Конечно, имеются вполне рациональные формы организации поведения и деятельности, имеются, возможно, даже более высокие, но медлительные, часто мешающие, иногда устрашающие уровни сознательной рефлексии. Сомнения, капризы, каверзы и перемены сознания, происходящие тоже не без участия души, требуют значительно большего времени, чем особые формы фоновой рефлексии, питающиеся обеими формами чувствительности и духом. О первых психологии известно значительно больше, что не может служить основанием для недооценки последних. На самом деле они сверхсознательны, в них в концентрированной форме выражает себя |
