Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах и улицах «Добрая дорога детства» 2
Скачать 4.75 Mb.
|
| Глава 4 РЭКЕТИРЫ И БЕСПРЕДЕЛЬЩИКИ Сергей Украинский стоял на балконе своей квартиры, тяжело опершись на перила. Напряженно вглядывался в великолепную картину нежащегося в ярких солнечных лучах города и пытался понять, что же тут не так. Проживал Сергей Михайлович на Березняках, в относительно новой шестнадцатиэтажке, возведенной прямо на берегу. Квартира размещалась на последнем этаже, окна выходили на Днепр, так что вид открывался - дух захватывало. -- Эх, мне бы поэтом родиться, - любил повторять Украинский на первых порах, пока красота не приелась. Но, как бы там ни было, выходить на балкон, - "глотнуть свежего воздуха", вошло у него в привычку. "Никаких выхлопных газов, никаких соседей напротив, которые, кажется, вечно торчат за своими окнами, и стали привычней телевизора. Ты их изучил за этими окнами до дурноты, а встретишь на улице, не узнаешь вовсе". Итак, полковник стоял на своем балконе, любовался панорамой правого берега Днепра и пытался понять, что же здесь не так. Что-то было не так, Украинский за это поручился бы, но вот что именно, - "черт его знает". Безотчетная тревога угнездилась где-то в глубине подсознания, и потихоньку усиливалась. Объяснить это чувство Украинский не мог. В город пришла весна. Зеленые кроны укрыли холмы - "конец мая, все по графику", крыши домов терялись среди листвы, как шляпки подосиновиков во мху. Днепр переливался тысячей бликов, а по небу бежали облака. И во всем этом великолепии ощущался какой-то подвох. -- Я нутром чую, - сказал Сергей Михайлович, и голос его заскрипел, словно старая якорная цепь. Пытаясь мучительно разобраться, что же, в конце концов, происходит", Украинский почему-то вспомнил о рисунках-загадках, обожаемых некогда единственной и любимой доченькой Светой. Рисунки печатались "Веселыми картинками" - замечательным детским журналом, который он выписывал для Светы на протяжении добрых пяти лет. Давно это было, ох, давно. Украинский приходил со службы поздно, но если дочурка не спала, они устраивались на диване с "Веселыми картинками" в руках. Светка корпела над любимыми рисунками-загадками "найди в них пять отличий", а Украинский сидел рядом, помогал, чем мог, и чувствовал, как куда-то испаряются накопившиеся за день усталость и злость. Так уж вышло, что "Веселые картинки" стали для них одной из невидимых тонких ниточек, связывающих их воедино. Тех самых ниточек, на которых, по большому счету, держится все мироздание. -- Ох, и славное времечко было, - сообщил полковник пустому балкону. - Такое славное, даже и не верится. Сергей Михайлович вернулся к созерцанию панорамы города. "Найди пять отличий". "Не можешь пять, найди хотя бы пару. Пара подойдет". Он посмотрел на канатную мачту Южного моста, едва различимую за жирной черной линией железнодорожного, отметил с облегчением, что ТЭЦ-5 на месте, небо чадит. Вот и хорошо, будет горячая вода в домах горожан. Выдубецкий монастырь - звездочек на куполах не видать, может, перекрасили? Он давно не присматривался. Поворачивая голову слева направо, вдоль горизонта, Украинский с удивлением обнаружил, что шея одеревенела, превратив голову в башню танка на жестоко переклиненных шарнирах. "Или я сплю, или пора что-то делать с остеохандрозом", - подумал Украинский мрачно. Недружелюбная фигура Матери-Родины, задравшая вверх обе исполинские руки, тоже никуда не сбежала. Купола Лавры, примерно в том виде, в каком их наблюдал и Батый, подступая к городу со своей несметной ордой. - "Ну, или не совсем в таком, какая, в сущности, разница? Есть Лавра? Так точно. Поехали дальше". - Пик стеллы в парке Славы скрыт зеленеющими во всю деревьями. Гостиница "Салют" - "есть такая", за ней верхние этажи "Киева" - "торчат, как бы из-за бугра". "Не отель, а рассадник депутатов". - Ухмыльнулся Сергей Михайлович. Правее и ниже отеля - верхушка пешеходного моста, переброшенного с набережной на Труханов остров. Не будь моста, не видать бы горожанам пляжа. "Эх, пляж-пляж. Вот хорошее словечко. Тысячу лет не выбирался..." Неожиданно до Сергея Михайловича дошло, что по мосту никто не идет. Видеть он этого не мог, расстояние было изрядным, но знал наверняка. Может, шли только что, болтая и улыбаясь, попивая тоник или колу, теперь же мост опустел, как кратер на Луне. И не только мост. Покрывшись липким потом от внезапной догадки, Украинский попытался снова взглянуть на Лавру, но это оказалось невозможно. Словно чья-то невидимая рука мягко, но с неумолимой силой, взяла его за затылок, не позволяя даже шелохнуться. "Что за ерунда?" Приложив неимоверные усилия, полковник все-таки развернулся, ощущая себя Железным Дровосеком из сказки Волкова, угодившим под кислотный дождь. Глянув на мост Патона, Украинский открыл рот. Хотел сесть, да ноги не гнулись. Вереница машин и трамваев застыла неподвижно. Свежий утренний ветер дул в лицо полковнику, шевеля волосы, но там, внизу, город будто замер. Небо оставалось чистым, а облако дыма, венчающее трубы ТЭЦ, казалось теперь дорисованным мелом поверх бирюзовой пастели. Под изумленным взглядом Сергея Михайловича панорама города, все более утрачивая реальность, превращалась в огромную, мастерски изготовленную диараму. Стала походить на живую картину, виденную Украинским с балкона тысячу раз примерно так, как чучело волка из палеонтологического музея походит на несущегося по лесу живого зверя. -- Бред сивой кобылы! - заявил Сергей Михайлович, но спокойней ему не стало. Испытывая тошнотворные приступы паники, он опустил глаза к перилам, чтобы поглядеть, что, в таком случае творится под домом. Лучше бы не смотрел. Змейки тротуаров показались ему слишком тонкими, крыши припаркованных машин - чересчур маленькими. Более того, они постепенно удалялись, будто Сергей Михайлович смотрел на них, не свесившись через перила своего шестнадцатого этажа, а, к примеру, из гондолы набирающего высоту стратостата. Он высунул голову дальше, все еще не веря глазам, и с ужасом обнаружил, что ровные кромки балконов под ним куда-то исчезли. Нижние этажи, с первого до пятнадцатого, словно растворились в воздухе. Волосы Сергея Михайловича зашевелились от животного страха. Он открыл было рот, но крик застрял в горле, тело парализовало. "Вот, значит, каково пришлось бедолаге Волку Ларсену", - еще подумал полковник, и тут медленно уплывающая из-под ног земля прыгнула в лицо. Словно он, глядя в видоискатель фотокамеры, резко приблизил объекты внизу, так, что стали видны желтые головки одуванчиков на полянке у подъезда и смятая сине-белая пачка "Ротманс", которую какой-то шалопай бросил мимо мусорного бака. Полковник ахнул, решив, что вывалился и летит навстречу земле с выпученными глазами. Он зажмурился, ожидая удара. Ничего. Он стоял на балконе. Собрав волю в кулак, полковник оторвался от перил, толкнул плечом дверь и ввалился в кухню своей квартиры. И сразу оказался в гуще ароматов готовящегося обеда. Запахи шли отовсюду: жареной картошки с луком - от плиты, овощного салата - со стола, душистого кофе - из кофеварки. Запахи стояли так плотно, что казались осязаемыми. "Плотнее пассажиров метро в час-пик", - подумал Сергей Михайлович, представив, как они толкаются друг с другом, отвоевывая пространство в его, Украинского, носу. Полковник тяжело осел на табурет, чувствуя себя после дурманящей свежести балкона рыбой, заточенной в давно нечищеном аквариуме. Зато аквариум никуда не летел, Сергея Михайловича это устраивало. - "Еще как!" - Дрожащей рукой, боясь обернуться к окну, он потянулся за шторой. Штора почему-то отсутствовала. -- Лида, ты опять, что ли, занавески стираешь? - спросил он жену. Супруга корпела над раковиной в дальнем углу кухни. Она стояла спиной, в халате, подаренном им года три назад, к Восьмому марта, кажется. Судя по методичным движениям локтей и характерным звукам, доносившимся из-под крана, жена чистила рыбу. Тело Сергея Михайловича наполнилось приятным чувством безопасности и уюта, потому что никто никуда не летает в своей кухне, сидя за столом перед тарелкой ухи. Он ощутил непреодолимое желание подойти сзади к жене и нежно поцеловать в затылок. Уже начал подниматься из-за стола и окостенел, сраженный внезапной догадкой: "А может, она не знает? Стоит здесь, потрошит дурацкую рыбу, и ни черта не знает, как мы летим по воздуху?" - Украинский перевел дыхание. Оборачиваться к окну он даже не думал. Еще чего... -- Лида? Жена молча трудилась над рыбой, - "по уши в работе". "Правильно! - Украинский уткнулся в ее лопатки недружелюбным взглядом. - Совершенно ничего не знает. Никогда ничего и не хотела знать. Ни про то, что мне довелось пережить, карабкаясь по служебной лестнице, ни каким макаром дочка поступила в академию, ни про котлы, в которых пришлось вариться, чтоб появились шмотки, квартиры, машины, дачи и прочее, прочее барахло. Ни о том, что кошелек не резиновый, а баксы не растут на деревьях. Ни о том, почему по вечерам топил душу в водке. Точнее пытался, так как топить-то, в сущности, стало нечего, - все с потрохами давно купил Поришайло". "Рыба-прилипало, вот ты кто!" - сжал кулаки Украинский. Жена ничего не замечала. Низко согнулась к раковине и колдовала над своей рыбой. "Хоть башку туда засунь, - раздраженно думал Сергей Михайлович, - когда мне понадобится кухарка, я ее найму". Сергей Михайлович резко подался вперед, смахнул со стола кухонную утварь и сказал хрипло: -- Просрали Родину, Лида. И замер, сраженный столбняком, потому что женщина, наконец, обернулась. Вместо Лиды Украинской перед ним была Мила Сергеевна Кларчук, сложившая губки в насмешливой улыбочке: "Ну, как тебе, полковничек, эта новая хохмочка?" Мила двинулась к Украинскому, широко расставив руки, еще немного, и полностью бы скопировала Родину-Мать. Длинные ухоженные пальчики выпустили освежеванную рыбью тушку, и та плюхнулась на пол с омерзительным шлепком. В правой Мила сжимала нож. С широкого лезвия капала темная рыбья кровь, оставляя на линолеуме безобразного вида лужици. Поясок халата скользнул к ногам Милы Сергеевны, на которых красовались новые красные тапочки Лиды Украинской. Полы халата разошлись в разные стороны, предоставив Сергею Михайловичу возможность полюбоваться ложбинкой меж двух упругих грудей, нежными розовыми сосками, плоским животом и маленькими круглыми коленками. Лифчик и трусики Мила, очевидно, забыла дома. Ее до странности голубые глаза, из-за сделавшихся огромными зрачков, показались полковнику бездонными. "В таких и утонуть недолга". Мила возбужденно дышала, ее живот напряженно вздымался и опадал, отчего голова Сергея Михайловича скоро пошла кругом. Рот наполнился слюной. Он с хрустом сглотнул, чувствуя, что едва не подавился. "Такой я тебя и представлял, крошка, а ведь представлял, и не раз, себя-то к чему обманывать". -- Хочешь меня, да? - от ее завораживающего голоса, с почти неуловимой хрипотцой, полковника бросило в жар. Мила приблизилась вплотную, тонкий аромат духов смешался с запахом свежей рыбы. -- Хочешь, да? Не успел полковник ответить "ДА", в воздухе просвистел нож. Тонкое длинное лезвие по самую рукоятку вошло в грудь полковника. Украинский жалобно закричал, попробовал отпрянуть и вжался в спинку кухонного уголка. Мила будто обезумела. Она наносила удар за ударом, Украинский страшно мычал, а острое стальное лезвие раз за разом вспарывало кожу, протыкая внутренности. От былого завораживающего голосочка Милы Сергеевны не осталось даже и тени. -- Предать нас решил, мразь?! Украинский повалился на бок, извернувшись угрем, пнул Милу ногой. На ноге оказался кирзовый армейский сапог. Откуда взялся сапог - оставалось только гадать, Сергею Михайловичу было не до загадок. Подбитая гвоздями подошва угодила в обнаженный живот женщины. Она со всхлипом перелетела кухню и врезалась спиной в холодильник, сдвинув его с места. С полок посыпались продукты, закупленные Лидой Украинской на неделю вперед. Мила взвилась, как раненая пантера и прыгнула обратно, вращая над головой ножом. Нож, руки и живот Милы были заляпаны кровью. "Это же моя кровь, - с убийственной четкостью осознал Украинский. - Это Моя Кровь, стерва!" В ладони появился пистолет, штатный ПМ, полностью готовый к бою. Украинский, не колеблясь, нажал курок. Руку дернуло, Милу снова отбросило к холодильнику, и она съехала на линолеум. В кучу разбросанных по полу йогуртов, кусков сыра и палок сырокопченой колбасы. Кефир из лопнувшей упаковки окрасился кровавыми брызгами. Халат полностью слетел с Милы Сергеевны, очутившись на голове. Украинский порывисто вскочил, думая только о том, что же теперь говорить Поришайло, и что скажет (сделает) сам Артем Павлович, когда узнает... Холодный пот градом катил по спине Сергея Михайловича, скапливаясь в том месте, где упругая резинка трусов глубоко врезалась в кожу. "Скоро и трусы намокнут, чтобы ты не сомневался". Нагнувшись над подрагивающим телом Милы, - "агония у нее, что ли?" - и ни на секунду не забывая о пистолете, Украинский ногой перевернул женщину на спину. И издал душераздирающий вопль, потому что с пола на него смотрели стекленеющие карие глаза Светочки - любимой доченьки, умницы, студентки второго курса Академии управления и, вообще, пожалуй, единственного живого существа, ради которого он готов был вариться в этой каше. Разум Сергея Михайловича взорвался водопадом мыслей. Большая часть шла мутным бессвязным потоком, полным горечи и безысходного отчаяния. "Господи, что же я наделал?! Что я наделал?! - Украинский вцепился в волосы. - Звони в "03"... Нет, не дозвонишься... А дозвонишься, не дождешься! Сам, сам повезу... Пара минут есть..." "Нет у тебя никаких минут! Поздно... Слишком поздно..." Света глубоко вздохнула и широко открыла глаза. Украинский все понял, а, поняв, страшно закричал. Запустил руки под коленки и спину дочери, - "только не умирай, ну пожалуйста, не умирай!", - прижал к груди, - "Господи, как пушинка ведь! - судорожно повернулся вокруг оси, в поисках ключей от машины, и нечаянно глянул в окно. Про гондолу стратостата Украинский давно забыл. И напрасно. Там, за окном, вечерело. За поросшими унылым редколесьем сопками величественно серебрилась река, полноводная, как море. Украинский стал как вкопанный, с головой, недоверчиво склонившейся на бок, вглядываясь в бескрайнюю гладь Амура, такого невероятно широкого, что противоположный китайский берег терялся в висящей на горизонте дымке. "Какой к матери Амур?!" - выкрикнул Сергей Михайлович и неожиданно ощутил облегчение. - "Да это же сон. Вот в чем дело. Сон. Фух... Уф... Паскудный и дурной сон. Кошмар, иными словами". "Это меняет дело!" Внезапно дом покачнулся. Стекла лопнули и разлетелись мелкими осколками. Украинский обнял дочурку, пытаясь защитить телом. Затрещали, исчезая, дверные коробки, а потом с ужасающим стоном начали оседать бетонные перекрытия. Пол ушел из-под ног. Украинский полетел вниз в лавине кирпичей, обломков мебели и железобетона, с торчащими во все стороны кусками арматуры. "Сейчас я проснусь, и точка", - заверил себя Сергей Михайлович, и сознание из него выпорхнуло. Он очнулся на холодном полу. Вокруг стояла кромешная тьма. Было сыро и промозгло, полковник продрог до костей. "Это что? Это подвал или ад? Может быть, это морг? Все что угодно, но только не моя спальня". Он пополз по полу. Просто вперед, без всякой цели, как раздавленная на дороге собака. В щиколотках пульсировала боль. Повернув голову, Сергей Михайлович обнаружил, что ног больше нет. В том месте, где недавно располагались волосатые щиколотки, из армейских галифе торчали два окровавленных огрызка. |
