Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах и улицах «Добрая дорога детства» 2
Скачать 4.75 Mb.
|
| Глава 5 ЛЕДОВОЙ Иван Алексеевич Ледовой, так и не приходя в сознание, скончался в реанимационном отделении Октябрьской клинической больницы города Киева шестнадцатого декабря 1962 года. Стрелки больших настенных часов показывали 5:30 утра. Глянув за окно, дежурный врач невольно поежился. Отливавший безжизненным лунным светом снег укрыл весь двор и крыши соседних построек. В лучах одинокого уличного фонаря по кругу вращались снежинки, похожие на диковинных, морозоустойчивых мотыльков. Стужа, сковавшая город в самом начале зимы, настойчиво рвалась в помещение, разрисовывая двойные стекла причудливыми изморозными картинами. -- Да... - задумчиво протянул врач и подумал, что, "вот и Новый год на носу, 1963-й, ну надо же. Пора, пожалуй, на елочный базар. Дочурка от Деда Мороза куклу получить мечтает, а хорошую куклу - еще пойди, выбегай". - Доктор устало вздохнул. Затем посмотрел на тело крупного мужчины, остывающее на хирургическом столе, и медленно вышел в ординаторскую. -- Здоровым мужиком таксист был, - стоя перед эмалированной раковиной, врач стянул перчатки, - с такими травмами, другой бы и часу не протянул. Плюс обморожение... - он открыл кран, ожидая, пока вода немного прогреется. -- Если бы хоть привезли сразу, - пожилая медсестра протянула врачу вафельное полотенце, - полночи человек в сугробе пролежал. -- Сильное сердце, - врач вернул полотенце сестре и двинулся через ординаторскую, отыскивая глазами папиросы. -- Я их в верхний ящик стола положила, - медсестра неодобрительно покачала головой, - очень много Вы курите, Андрей Константинович. - Медсестра медленно направилась к двери: -- Доктор, я выйду, сообщу родственникам. Тут жена и сын его, в коридоре сидят. -- Да, конечно, - врач решительно дунул в папиросу и чиркнул спичкой. -- Дикость какая-то. Совсем молодого мужика за поганую машину убили, - он глубоко затянулся и выпустил дым через ноздри. - Куда только этот мир катится? * * * Организацию похорон таксопарк взял на себя. Кавалькада "волг" с шахматными клетками по бортам растянулась на целый квартал, разрывая морозное утро оглушительным воем клаксонов. -- Таксиста хоронят, - говорили одинокие прохожие, спеша по своим делам. Стоя перед разрытой могилой отца, Витя Ледовой не плакал. Он только что, с чудовищной для своих пятнадцати лет ясностью осознал, что отец, такой, каким он был, со всеми своими плюсами и минусами, достоинствами и недостатками, с гирями по утрам, с ремнем за двойки, с подарками ему, Витьке, в дни рождения, с накопившимися на него подростковыми обидами, со всем, что только можно представить, вспомнить и выдумать, неумолимо и навсегда ушел из его жизни. Эта ужасная мысль, это словосочетание "никогда больше" парализовало Витю. Траурная процессия, хрустя ногами по снегу, добралась к зияющей черно-оранжевой яме, вырытой на кладбище для Ивана Ледового. Кто-то говорил громкие слова, кто-то обнимал его и мать, тихонько стонавшую рядом. Ничего этого Виктор не слышал. Он просто стоял, упершись взглядом в срез глины на краю могилы, - неправдоподобно яркий посреди заваливших кладбище сугробов. Глаза Виктора были совершенно сухими. Лица таксистов с красно-черными повязками на предплечьях, каких-то родственников и знакомых отца проплывали мимо, как неясные призрачные блики на темной воде. Гроб мягко лег на песочное дно ямы. Кто-то бросил первые комья мерзлой земли, и они с глухим стуком ударили в крышку гроба. А потом земля полетела градом. Кладбищенские рабочие деловито взялись за лопаты, защищая себя от мороза, а всех остальных - от самых тягостных минут. Ничего этого Виктор Ледовой уже не слышал и не видел. И не помнил, кто и как увел его с кладбища. Поминки тоже прошли для него, как в бреду. Составленные столы в их новой, просторной трехкомнатной квартире на Нивках, полученной отцом после долгих лет очереди и жизни в полуподвальной сырой десятиметровке на Подоле. Люди о чем-то говорили, мать подавала еду и водку, и, наверное, это было ее временным спасением. Но вот все разошлись, и они с матерью остались в квартире одни... Разбитую "Волгу" обнаружили в районе Дарницкого вагоноремонтного завода на следующий день после похорон. Пьяные ублюдки, зарезавшие отца Виктора, не удержали машину на гололеде и врезались в бетонную эстакаду. А еще через неделю милиция взяла и их самих - старшему едва исполнилось двадцать. * * * Запах отцовских сигарет в кухне продержался почти до Рождества. Он постепенно становился все менее различимым, пока не исчез совсем. К тому времени, как завершился суд (семь, пять и четыре года колонии строгого режима), мать Виктора уже упаковала пару пиджаков, брюк и рубашек, оставшихся от мужа, в старый чемодан и убрала в дальний угол шкафа. Медали и два ордена, заслуженные Иваном Ледовым на фронте, Витя бережно спрятал в маленькую картонную коробочку и хранил в среднем ящике письменного стола. За которым, кстати, в последнее время занимался все меньше и меньше. К маю 63-го года фанерную красную звезду на могиле отца убрали. Ее сменил мраморный парус. В июне Виктор, "славный ребенок", "дисциплинированный ученик", "твердый хорошист" и "первый комсомолец параллели", с большим скрипом закончил девятый класс. Только потому, что учителя буквально тащили его за уши. Еще через месяц, после пьяной драки в собственном дворе, Виктор заработал первый привод в милицию. Потом он сидел на кухне (в которой от запаха отцовских сигарет давно не осталось и следа), тупо уставившись на конфорку. Из комнаты доносился горький плач матери. В августе Виктор уже состоял на учете в районном отделении милиции. Он еще как-то продержался до Нового года, хоть все равно шел по наклонной. Сам понимал, что падает, только вот поделать ничего не мог. Весной 64-го года, когда одноклассники Виктора готовились к выпускным экзаменам, потея в борьбе за аттестаты, он получил свой первый срок - за угон автомобиля - и пошел мотать его на "малолетку". Он вернулся из заключения в мае 67-го года, отгулял лето, а в сентябре уже разглядывал повестку, сообщавшую, что: "Согласно Закону о всеобщей воинской повинности..." - тра-ля-ля-ля - "...в ряды Вооруженных сил СССР". Проводов, принятых в те времена, в общем-то, не было. Кошелек матери, воспитательницы в детском саду, был тощим, а сам Витя летом на заработки не рвался. Да и друзей сына мать к тому времени уже побаивалась. Судимость открывала Виктору прямую дорогу только в один род войск Советской Армии - в стройбат. В советское время о стройбате ходило немало анекдотов и присказок. Начиная с поговорки "три солдата из стройбата заменяют экскаватор", и заканчивая докладом американского шпиона: "стройбат, сэр, это такие звери, что им даже оружие не выдают". Словом, на гражданке все это выглядело достаточно весело. В самом стройбате - не очень. Желающие получить пару рабочих специальностей вместе с инвалидностью табунами в стройбат не валили. Так что призывали туда ребят с судимостями. Таких, как Виктор. И похуже. * * * В подразделении, куда злая судьба закинула Витю Ледового, свирепые драки редкостью не были. Напротив, следовали одна за другой, с регулярностью поездов метрополитена, а кровь лилась на выкрашенный масляной краской казарменный пол чаще, чем на боксерский ринг. За первые полгода службы Виктор приучился по ночам дремать, как собака, с приоткрытыми глазами, а костяшки кулаков набил так, что любой почитатель каратэ просто умер бы от зависти. И все же, место под солнцем отстоял, лишившись четырех передних зубов, выбитых лопатой, и получив удар штык-ножом в затылок. Клинок пришелся по касательной, а череп Виктора оказался достаточно прочным, так что все обошлось. Но два месяца Виктор провалялся в лазарете, наслаждаясь белыми простынями и полагая, что лучшего места и придумать невозможно. Точки были окончательно расставлены весной 69-го года, когда трое чеченцев, державших всю часть в руках, вместо дембеля отправились в реанимацию окружного военного госпиталя, а сам Виктор чудом избежал дисбата, среди солдат именуемого "дизелем". Той же весной прибыли очередные новобранцы, а среди них - Женя Каминский. Папа Жени, Моисей Соломонович, был потомственным киевским ветеринаром, мама работала педиатром в поликлинике на Русановке. Дома родители Жени разговаривали между собой на идише. Сыну любовь к спорту не прививали, зато, отправив с первого класса в музыкальную школу, научили великолепно играть на скрипке. Да и рисовал Женя замечательно. В стройбат Евгений загудел после художественного училища, с легкой руки Днепровского районного военного комиссара - "учиться Родину любить". Для неправдоподобно тощего и высокого, будто жердь от забора, Жени, обладателя такого большого носа, что его бритая голова напоминала средних размеров флюгер, "отеческая" забота военкоматского полковника обернулась бы неминуемой катастрофой, не повстречай он на нижней полке двухъярусной кровати (на которой сам, по праву салабона, занял верхнее место) земляка, - Витю Ледового. Глянув на Женю, способного противопоставить обидчикам врожденную куриную грудь, зрение минус шесть диоптрий и, конечно же, свой огромный нос, Виктор отчего-то решил, что не даст парня в обиду. Почему - он сам не знал. Что-то в нем проснулось от Вити Ледового образца 1962 года. Проснулось, и вся замечательная схема обучения "любви к Родине", отработанная и опробованная неоднократно, пошла прахом. Виктор защитил Женю от таких унижений, о каких тому и читать не приходилось. Он был еще и читателем, этот тощий и хилый еврей. Только ни Конан Дойл, ни Роберт Льюис Стивенсон, и даже никто из их героев в стройбате не служили и посоветовать Жене ничего не могли. Женя подарил Виктору нечто большее - дружбу. С этим у Вити давно было туго. Женя Каминский был великолепным рассказчиком, читал на гражданке действительно много. И поговорить с ним можно было не только о ногах вольнонаемной буфетчицы Люси, или об отвратительном минтае, выдаваемом регулярно к обеду. Женя обладал значительно более редким качеством, - он умел слушать. Именно благодаря общению с Женей Виктор Ледовой задумался о том, что пора бы выбираться из гиблой колеи, в которую он свернул после смерти отца почти шесть лет назад. -- Бились тут насмерть, бились с черными, а еще и дом построили. А, Жека? Чего скажешь? - они сидели в тенечке практически готовой пятиэтажки на берегу здоровенной лужи цементного раствора. Воткнутые неподалеку лопаты напоминали загнанные в землю штыки - конец войне. Обеденное солнце припекало неимоверно. Желудок переваривал борщ из полевой кухни, а служить Виктору оставалось - пару месяцев всего. -- А, Жека? - он весело толкнул друга в плечо. - Ты чего нос повесил? -- Да вот, думаю, что со мной будет, когда ты демобилизуешься?... Услышав это, Виктор помрачнел. Он вернулся домой почти на отцовскую годовщину. Нашел мать здорово постаревшей. А еще обнаружил, что никто, в общем-то, его эти годы не ждал. Ни люди, ни время. Многие одноклассники успели окончить институты и сжимая в руках синие, а то и красные дипломы, радостными толпами молодых специалистов влились в народное хозяйство. Виктору вливаться, по большому счету было некуда. Кое-кто женился. Некоторые уже и детей нянчили. Короче, у каждого была своя жизнь, в которую Виктор никак не вписывался. Он бесцельно бродил по улицам, чувствуя себя персонажем из "Отверженных" Виктора Гюго, и радость возвращения домой сменялась в душе тихой яростью. Весь опыт, приобретенный им на "малолетке", в зоне и строительном батальоне, все то, что позволило выжить и выстоять, оказалось абсолютно бесполезным дома. Более того, оно еще и тянуло на дно, как наполнившиеся водой кирзовые сапоги. Эх, если бы Жека был рядом... - Но Жеки рядом не было. * * * В самом начале 1970-го года Виктор Ледовой сел за "вооруженное нападение с целью угона транспортного средства". Водитель машины от полученных травм скончался в больнице скорой помощи. Виктор получил девять лет колонии усиленного режима и отправился в Воркуту. Бурное празднование тридцатилетия Великой Победы, ознаменовавшееся вручением главному стратегу минувшей войны Леониду Ильичу Брежневу ордена "Победа" и бриллиантовых звезд маршала Советского Союза Ледовой встретил за решеткой. Американские войска выкатились из Вьетнама. В 75-м советские космонавты пристыковали наш "Союз" к их "Аполлону" и немного полетали по орбите, сцепившись головами. Многоголосый хор газет подхватил фразу "разрядка международной напряженности". Виктор продолжал сидеть. Амнистия, приуроченная к торжествам по случаю шестидесятой годовщины Октябрьского переворота, его тоже не зацепила. Задниц он никому не лизал, ссучиваться не собирался и пользовался большим авторитетом среди зэков, выбрав для себя в качестве жизненного кредо формулу: Не бойся, не проси, не плачь. Отбыв срок от звонка до звонка, Виктор Ледовой в плацкартном вагоне отправился в Киев. Это было время, когда Леонид Брежнев пытался обуздать стратегические вооружения за одним столом со своим американским коллегой Джимми Картером, всенародно любимая Алла Пугачева распевала "Арлекина", а за обладание пластинкой (в народе - плитой) с альбомом "Бони-М" "Полет на Венеру" 1978-го года запросто могли и прибить. Киев встретил Ледового чудовищной фигурой Матери-Родины (чтоб американцы со своей статуей Свободы расслабились), Московским мостом через Днепр, протянувшимся от новостроек Оболони на девственный левый берег, куда раньше, по представлениям Ледового, и Макар телят не гонял. В кинотеатрах столицы советской Украины шли американские "Каскадеры", французский "Частный детектив" с блистательным Бельмондо и наш, ставший культовым, "В зоне особого внимания". Ледовой смотрел во все глаза и не узнавал родной город, чувствуя себя космонавтом, прибывшим из экспедиции к Проксиме-Центавра. Мать совсем постарела. "Как будто бы сидела вместо меня", - подумалось Ледовому. Кроме нее, в Киеве Виктора никто не ждал. Первую ночь в своей постели Виктор Ледовой почти не спал. Утром поднялся рано, побрился, посмотрел в зеркало на мрачного вида мужчину, явно старше своих тридцати двух лет. Стрижка ежиком пересыпана сединой. Сизый шрам через лицо. Тяжелая челюсть. Недобрые, глубоко сидящие глаза. "Ну и рожа, Витя. Такой - непослушных детей пугать. Хотя нет. Жестоко. Такой рожей только гранит долбать в карьере. Ох и рожа". Громко хмыкнув, Ледовой направился на кухню, где мать уже поджаривала яичницу с колбасой. Через полчаса Виктор вышел из парадного и по искрящемуся январскому снегу зашагал в сторону Берковецкого кладбища. Благо - от Нивок недалеко. Хотя он думал, что этот путь прошел бы пешком из любой точки земного шара. Он отыскал могилу отца, не с первого раза, разгреб руками сугробы, радуясь морозу, обжигающему руки. Струсил снег с памятника и с тоской посмотрел в лицо отца, выгравированное по черному мрамору. Обтер ладонями и его, и надписи под портретом. ИВАН АЛЕКСЕЕВИЧ ЛЕДОВОЙ 1926-1962 Трагически погиб -- Батя? - позвал Виктор, и пару ворон, раздраженно каркая, поднялись с заснеженных веток в ослепительно голубое небо. "Ну, вот мы и ровесники почти, батя". Ледовой достал из кармана бутылку "Столичной", купленную накануне в гастрономе на Туполева (на Гостомельском шоссе, как с юности привык говорить Виктор, а переучиваться ему не пришлось). Откупорил и налил два стакана - себе и отцу. Поставил отцовский стакан на мраморное надгробие. Вытащил пачку "Столичных", извлек две сигареты и подкурил обе. Оставив одну во рту, нагнулся и положил вторую на могилу, рядом со стаканом. Затем смахнул снег с покосившейся скамейки и присел на самый краешек. -- Что я сделал со своей жизнью, не знаю я... Помолчал немного, но услышал только шум проносящихся вдалеке машин. -- Хреново мне, батя... Ох и хреново... Дождался, пока отцовская сигарета догорит до фильтра (а ведь они, действительно, никогда не затухают на могилах курильщиков), осушил водку залпом, ничего не почувствовав, поднялся, бережно притворил калитку и, не оглядываясь, побрел к выходу с кладбища. По дороге домой Виктор прошел через мясные ряды базара "Нивки" и, потратив десятку, стал обладателем двух килограммов свиной вырезки. Заглянул в гастроном, купил "Посольскую" водку, несколько бутылок лимонада "Буратино" и палку "Докторской" колбасы. Постоял возле прилавка, задумчиво почесывая голову. Добавил к этому "Жигулевское" пиво, пару скумбрий холодного копчения, буханку "Бородинского" хлеба и полголовки загадочного красного сыра "Чеддер", который видел впервые в жизни. Весьма довольный собой, Ледовой покинул гастроном, обошел площадку между домами, превращенную дворниками в каток. Остановился у невысокого заборчика, вытащил пачку "Столичных" (люди приличные курят "Столичные") и закурил, наблюдая за младшеклашками, уже отбывшими свои четыре урока. Разбившись не две команды, пацаны носились по ледовому полю, с криками размахивая клюшками и, очевидно представляя себя нашими прославленными хоккеистами, Харламовым, Третьяком или Якушевым. А, возможно, и их оппонентами из НХЛ, Бобби Халлом и Филом Эспозито, имена которых стали известны советским зрителям после знаменитого турне наших ребят в Северную Америку и ответного вояжа канадцев в СССР. Эта хоккейная баталия, эта Куликовская битва на льду запомнилась тогда многим. Один внешний вид профессионалов чего стоил? Они постоянно жевали жвачку, как верблюды, не носили шлемов (тормоза и каски придумали трусы), отчего их не знавшие ножниц парикмахера волосы развевались на бегу, как гривы. Наконец, они показывали нашим всевозможные непристойные знаки и дрались по любому, мало-мальски подходящему поводу. Или вообще без повода. "Ох, и влетит кое-кому сегодня вечером за продранные на коленях школьные брюки", - подумал Виктор, затушил сигарету и зашагал дальше. Через десять минут он уже открывал дверь своей квартиры. Судя по запахам, немедленно хлынувшим в нос, мать тушила капусту. Пройдя на кухню, Виктор поставил сетку с продуктами на тумбочку. -- Ма, приготовь нам чего-нибудь, а? Я друга в гости хочу позвать, - он улыбнулся в ее испуганные глаза. - Ты не бойся, мама. Тех друзей больше не будет. Обещаю, - и, помолчав немного, добавил, - Настоящего друга, мама. -- Ой, Витенька, - мать прижалась лицом к груди Ледового и всхлипнула. Друзей, приобретенных за тридцать лет жизни, Виктор вполне мог сосчитать по пальцам одной руки. Причем, даже левой, угодившей в стройбате под диск циркулярки. Усевшись на скрипучий стул перед столом в комнате, он принялся потрошить ящики, разыскивая киевский адрес Жени Каминского. -- Ага, - сказал он себе через какое-то время, сидя посреди целой баррикады из старых книг, журналов и коробок, извлеченных им буквально отовсюду. Поиски затянулись, как часто бывает, когда искомая вещь находится среди предметов, неумолимо напоминающих о прошлом. Тем более, когда вы смотрите на них первый раз после многолетнего перерыва. Виктор легко перешагнул черту реальности, оказавшись в мире, окружавшем его до осени 1962 года. Он медленно пролистал потрепанный томик "Затерянного мира" Конан Дойла, на мгновение ощутив, насколько славно было лежать с этой книгой в постели, в свете ночника, переживая за Джона Рокстона и профессора Челленджера, ежеминутно рискующих оказаться в желудке какого-нибудь птеродактиля или тираннозавра. Старые записные книжки, где большая часть телефонных номеров давно превратилась в бессмысленные комбинации цифр |
