Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах и улицах «Добрая дорога детства» 2
Скачать 2.5 Mb.
|
8 Кончилась первая военная зима. В бараке, слава Богу, все целы и живы, никто не помер. И Москву, столицу Родины, доблестные защитники отстояли от врага. Весна наступила дружная – раскисли дороги, зачирикали радостно воробьи под окнами. Земля оттаяла, отмякла, задышала как живая. По утрам Ботова выводила свою корову Пеструху из стайки и вела её на прогреваемый солнцем бугорок, где Пеструха с жадностью набрасывалась на прошлогоднюю траву. Бойкая Людка выпускала своих коз и гнала их подальше, к отвалам. Людка Иванова девчонка бойкущая, она некрасивая, большеротая и острая на язычок. Нежная травка полезла из земли – лето наступало на пятки весне. В палисадниках расцвела сирень, женщины и дети ковырялись на огородиках. Олеся старалась помогать Федотычу садить лук, носить сено корове. Еще она любила бегать на террикон и собирать «на породе» уголь в тележку. Возле терриконов она познакомилась с башкирчонком Равилькой Сабировым. Увидев белокурую Олесю, похожую на куколку, Равилька стал корчить рожи и показывать язык, дабы привлечь внимание девчонки. Он схватил себя за уши и потянул их в разные стороны. Олеська не выдержала и прыснула со смеху. Приняв серьезный вид, она сказала: «Який дурак!» Равилька подошел к Олесе и предложил: - Девочка, давай я тебе помогу. - Помогай. Равилька принялся бойко собирать уголь в породе и таскать его в тележку. С тех пор мальчишка стал частенько прибегать в землянку к Федотычу и играть с белорусской девчонкой. Он стал учить Олесю кататься на самодельном самокате, на каких гоняли пацаны. Самокат – это две дощечки с подшипниками, скрепленные железной петлей, и руль – прибитая сверху планочка. Пацаны частенько бегали играть на шахту или конный двор, где конюх дядя Игнат угощал их жмыхом. На шахтовом дворе они катали колеса грузовых вагонов и ложились под них, рискуя жизнью. Катались на вагонетках, лазили по штрекам и ходкам, по терриконам. Некоторые, особо отчаянные, забирались на канат на терриконе, который тянет вагонетку с углем, и ходили по нему, как циркачи. Это было опасно. А Санька Морозов любил залезать через щель в заборе в градирню, вставать под теплые струи воды, падающие сверху, и стоять так долго, как под дождем. Он и своего нового друга Ильку Ямпольского приучил купаться в градирне. …Длинная очередь в шахтовый магазин. Её занимали с вечера, писали номерочки на руках. Утром, когда открывали магазинчик, начиналась давка. Особо нахальные лезли напролом, мальчишки – под ногами у взрослых, по головам. Давились. Ругались. Санька Морозов сидел в сторонке и плакал. Плакал оттого, что у него украли продуктовые карточки на целый месяц вперед. Его взяли в кольцо пацаны постарше. Поднаперли сзади, поднажали спереди, кто-то толкнул больно в бок – отвлекли внимание, одним словом. Он хорошо запомнил одного, того, который ткнул его в бок – мордастенький, с грязной челкой, нависающей на глаза, глазки нахальные. И второго запомнил, который карточки вырвал из рук – тощий, блондинистый, с оттопыренными губами. - Нечего варежку разевать! – кинул губастый, убегая за магазин. Кудлыч подошел к Саньке, спросил: - Чего, Саня, ревешь? - Карточки отобрали. - Кто отобрал? Да не реви ты!.. Ты же мужик. Отобрал кто? - Да пацаны какие-то. - Запомнил? Пошли, поищем. В сторонке, на пустыре, мальчишки играли в чику. - Чика-состав с орлом! – крикнул один из них и метнул чику в стопку монет. Санька сразу же узнал обидчиков – и губастый здесь, и мордатый. - Не бойся! – сказал Саньке Кудлыч. – Он подошел к мордатому с челкой. Спросил у Саньки: - Этот? Тот боязливо кивнул головой: - Ага. Кудлыч подошел вплотную к мордатому. Схватил того за ворот рубахи, притянул к себе. - Ты-ы!.. Карточки верни!.. - Какие карточки!.. - Продуктовые! Не понятно, шо ли? - Какие карточки! Ты чего?!. – вскинулся мальчишка. Кудлыч сжал пальцы на вороте рубахе. - Я тебя за пацана задавлю! Понял? Мордатый испуганно стал оправдываться: - Да не отбирал я карточки. Вон у белобрысого спроси!.. Кудлыч метнул взгляд на блондинистого и губастого. Отпустил ворот рубахи. Тощий, поняв, что дело худо, метнулся в сторону. Кудлыч в несколько прыжков догнал маленького грабителя, сделал ему подножку, и тот ткнулся со всего маху мордой о землю. Кудлыч оторвал за шкирку пацана от земли, заглянул ему в глаза. - Давай карточки. Не понял, шо ли? - Нету… - Где они? - Нету… Саньку возмутила наглость мальчишки. Он заорал: - Ты у меня карточки вырвал! Ты! Отдай карточки, сволочь! - Тебе не понятно? – спросил Валерка, хорошенько встряхнув мальчишку. Губастый вытер кровь с рассеченной губы, жалобно промямлил: - Лежачего не бьют!.. Я их вот тому отдал, который в чику играет. - Пошли! Парни выжидательно наблюдали за происходящим, забыв про игру. Кудлыч подвел хилого к играющим. Он сразу же засек главного. По нему видно кто верховодит компанией. Кудлыч спросил у крепыша: - Ты шо ли у них за главного? - Ну, а как же, - улыбаясь, ответил тот и оценивающе осмотрел Кудлыча. Валерка промолчал. Он крепко держал тощего за шкирку, а тот заискивающе поглядывал на главного. Главный понял, что со смелым парнишкой, держащим тощего за шиворот, ссориться опасно. Не тот кент. Он снисходительно ухмыльнулся, полез за пазуху, достал листочек с расчерченными квадратиками. - На! Возьми! – он сплюнул сквозь зубы, протянул карточки Саньке. – Не теряй больше. Санька радостно схватил карточки. Кинул губастому: - У-у, козел!.. Валерка, ни слова не говоря, повернулся, взял Саньку за ручонку, и они удалились под прицелом нескольких пар глаз. Санька шел и боялся – сейчас нападут сзади. Но все обошлось. Кудлыч шел уверенно, и эта уверенность передавалась и ему, маленькому заморышу. 9 Голубятня Саночкина тут же, посреди стаек, сколоченная из старых досок. Возле голубятни всегда отиралась мелюзга. Пацанам нравилось смотреть, как голубятник гоняет голубей – обыкновенных, гонных, не каких-то особых -почтарей, турманов, дутышей. Старшие, шпанистого вида, играли здесь в «козла» или в «очко», проигрывая немалые деньги. Равилька с Олесей наблюдали, как Саночкин кормит голубей, раскидывая зерно по земле. Голуби разного окраса – пестрые, с шоколадным отливом, сизари, белые. Олесе очень понравилась белая голубка, а Равильке голубь, тоже белого окраса, побольше, с круглым красным глазом. Голубь, поклевав зерна, заходил возле голубки, заворковал, раздувая зоб, опуская маленькую точеную головку вверх-вниз, будто кланяясь ей. А вот тоже интересный голубь – у него «сапожки» на ногах, хвост короткий, распушил веером. - Яки гарни голубочки! – восхищенно сказала Олеся Равильке. Глаза у нее заблестели. - Это голуби Саночкина. Он ширмач, - ответил словоохотливый и болтливый Равилька. - Саночкин, зачем тебе эти голуби? Проку от них никакого! Лучше бы коз завел, от них и мясо и молоко, - заметила Фрося, набиравшая уголь из ларя. - Не понимаешь, тетка! – рассмеялся голубятник. – Голуби – это отдых для души. Понимать надо! - Для души! Отдых!.. – чертыхнулась женщина, таща полные ведра угля. – Переработал! Устал, видите ли… На шахту иди работать! Ширмач чертов!.. Голубятник худой, костлявый, с длинными руками. На впалой груди у него выколоты пролетарские вожди Ленин и Сталин. А на плече наколка «Не забуду мать родную!» Саночкин в юности попался на краже и мотал срок в «Ивдельлагере», за Свердловском. Потом у него были Колыма и Воркута. Работать на шахте он считал западло. Ах, Клава, любимая Клава, Неужели мне так суждено: Меня променяла, шалава, Орла, на такое дерьмо?.. С этими словами голубятник запустил в небо партию голубей, по-разбойничьи засвистел, засунув пальцы в рот. Четверка голубей стала кругами забираться все выше и выше. Вот голуби оказались в самой верхней точке – на «горе», один из них перевернулся через крыло и пошел падать вниз. - Во дает! Хорошо кувыркается, - похвалил один из зрителей, из приблатненных. А голубь повторял и повторял свои кульбиты. - Я тебе в следующий раз турманов принесу, - пообещал приблатненный. – Турманы получше цирковые трюки выделывают. - Где возьмешь? - Знаю место. Саночкин поймал голубя, взял его в ладонь, подошел к детям. Показал голубя Олесе. - Нравится птичка? - Нравится, - робко ответила Олеся. - Погладь её. Ну погладь, не бойся!.. Девочка несмело погладила птицу по шелковым перышкам. - Не бойся его, он не кусается. Тебя как зовут? - Олеся… - Какое красивое имя, О-леся!.. – притворно воскликнул голубятник. – Хочешь голубочка? - А у моей бабы тэж голуби были, - сказала уже побойчее Олеся. - Ну а теперь подкидывай и отпускай, - сказал Саночкин. Девочка неловко подкинула птицу, и голубь резко взмыл в небо. Подошел её брат, Валерка Кудлыч. Посмотрел на голубей, взял сестренку за руку. - Олеська, пошли домой. Дед Федотыч зовет. Равилька Сабиров увязался за ними. Саночкин спросил у Рыжего Пестрикова: - Это что за фрайер? - Из Белоруссии приехал с сестренкой. Клёвый парень. Мы тут хотели ему «прописку» устроить, так он троих уделал. А буржую Корню чуть руку не сломал. Он, Саночкин, приёмы знает. - Из Белоруссии, говоришь? Далеко залетел… - Он у старика Федотыча живет, в землянке. Саночкин оценивающе посмотрел вслед ушедшим. - Ты, Рыжий, что-то совсем дорогу ко мне забыл,- упрекнул Саночкин. - Да некогда, Саночкин. Дела. - Какие дела? Дела у прокурора… Подошел сосед-шахтер. Спросил у голубятника, вытаскивая из робы бутылку водки: - Саночкин, водяру купишь? На шахте талоны на водку дали, а мне, край, хлеба купить надо. Карточки у Петьки украли. Сам бы выпил, да… - Давай, - сказал Саночкин. – Деньги завтра отдам. Тут должок за одним фраером… - Нет, так нема делов. Мне сейчас надо. На шахту спешу. - Шахта, шахта! Помешались на своей шахте! – сплюнул Саночкин. Во двор, к самым стайкам, подъехал на грузовичке Сенька Лобода. Красивый, ладный парень с волнистым чубом. Машин грузовых в городке совсем мало, считанные единицы. Лобода приезжал в поселок на грузовичке, насаживал полный кузов девчат, ребятни и катал их. Это было большим удовольствием для них. Все девки сохли по веселому парню Лободе. К тому же у него всегда водились деньжата. - Лобода, купи бутылку! – пристал шахтер к Лободе. Шофер небрежно сунул ему пятерку. - А мы не сеем, мы не пашем, мы валяем дурака! Здорово, мужики! Наше вам с кисточкой! Мальчишки пристали к Лободе: - Дядя Сеня, прокати! - Ладно, сидайте, оглоеды! – махнул рукой Лобода – Обратно пешком! Лады?.. Мальчишки с криками полезли в кузов. - Прокати нас, Петруша, на тракторе, до околицы хоть прокати! – речитативом пропел Лобода и выжал сцепление. Болтали, что Сеньке Петр Дьяков, которого убили кулаки в соседнем колхозе и про которого потом сочинили знаменитую песню, приходился Лободе родным дядей. Шахтерский городок раскиданный. Шахта, возле нее поселок, шахта – поселок. И так на шестьдесят километров с севера на юг. Центр - одна коротенькая улочка, где и горком партии, и трест «Копейскуголь», тут же большой конный двор, деревянный магазинчик и тоже деревянный домик милиции. Места болотистые, заливаемые весной водой, грязь непролазная. Приходилось делать деревянные настилы, иначе не пройти. Туалеты в городе с выгребными ямами. По улочкам ездили на деревянных бочках «говночисты», они выгребали из ям дерьмо. Из бочки на кочках выплескивалась вонючее содержимое, а с ведра, прикрепленного к длинному шесту капала неприятная жижа, оставляя на земле след-дорожку. После проезда такой телеги на улице долго стоял зловонный дух. Пацаны же бежали за мужиком, который сидел на этой говенной бочке и дразнились: «Говночист, говночист, прокати на бочке вниз…» Мужик относился к своей грязной работе по-философски спокойно и молчал, не обращая никакого внимания на дразнилки пацанов. Однажды из их ямы выгребальщик зацепил ведром новорожденного ребенка. Тельце положили рядом с туалетом на траву. Сбежались бабы, пацаны. Долго судили и рядили, кто же из девок-шахтерок сделал подпольный аборт, а по-простому «выжил» ребенка. Грешили на Подкорытову, работавшую на шахте люковой (открывала люк у вагонеток на терриконе, чтобы порода скатывалась из вагонетки вниз.) Дуся Хомякова сделала предположение, что это сделала Морозова, мать Саньки. Тетя Поля так на нее рявкнула, что та тут же заткнулась. Туалет стандартный, сколоченный из досок, один на два стоящих рядом барака. Пацаны насверлили дырок в досках, чтобы подглядывать за девками и женщинами. Тетя Поля застукала однажды за этим занятием одного пацаненка. Она выволокла его за ухо из туалета, притащила к матери и устроила допрос. Пацаненок плакал и божился, что ничего дурного он не помышлял. Но мальчишке устроили товарищеский суд, посадив к нему на «скамью подсудимых» других подозреваемых. Гневные обличительные речи, особенно возмущалась тетя Поля: «Вы же советские пионеры, строители коммунизма, дети защитников Отечества, как вы дошли до такого скотства!» и т.д. и т.п. Кончилось тем, что попросили шахтера Голендухина, тот притащил с шахты куски железа и обил ими внутри, понизу, туалет. Через некоторое время куски были кем-то отодраны, а на досках появилась надпись: «Товарищи-друзья, на доски срать нельзя, держите жопу прямо, чтоб всё летело в яму!» Подозревали в этом поэта Борьку Ямпольского. Но тот на расспросы баб хитро щурил свои бархатные глазки и отвечал в стиле «Я не я, и кобыла не моя». Но давить на Борьку опасались из-за его матери – железной Комиссарши. 10 Мальчишки ошивались, как всегда, возле железной дороги, ведущей к шахте. Кто-то пинал жестку, кто-то играл в чику. Верховодил рыжий Пестриков. Он, кстати, был мастер пинать жестку. (Жестка – это такая самодельная штуковина – небольшой кусочек лохматой шкурки с пришитой к ней по центру свинцом. Некоторые умудрялись пинать её очень долго, чуть ли не целый час. И летала эта жестка от пинков вверх-вниз, не касаясь земли). У Равильки была своя жестка. Ему её подарил дед – знатный горняк Нургиян Шарипов, ветеран-ударник первых пятилеток. В первые же дни войны в свои шестьдесят он вернулся на родную шахту № 21- 23 работать забойщиком. И работал не хуже молодых. Равильке надоело пинать жестку. Он спел матершинную частушку и пошел к стайкам. Пестриков же курил и пинал и пинал свою жестку. Три танкиста выпили по триста, Экипаж машины боевой!.. - спел Равилька переиначенный куплет. На что рыжий Пестриков усмехнулся: - Ты, татарин долбанный, как дам по кумполу, так из штанов и выскочишь! Узнаешь, как выпили по триста! - Танкисты не пьют, - авторитетно заявил маленький пацанчик Кузя. - Ты-то, щенок, чего в этом понимаешь – пьют или не пьют! Бойцы все пьют, только в меру, - Рыжий важно достал коробку «Беломор-канала». Задымил. - Рыжий, дай покурить, - стали клянчить пацаны. – Рыжий, ну чинарик хоть оставь. Рыжий до конца не докурил, сунул окурок одному из пацанов, Ваньке Кидалову. - На, куркуль, пососи. Спасибо не забудь сказать. Кидалов схватил недокуренную папиросу, сделал жадный затяг. А на угольных ларях сидели пацаны и вели обстоятельный разговор о шахтерских делах. Один из них, тощий, с грубыми заплатками на штанах, сказал: - Слыхали, пацаны? К нам приехал сам Стаханов. Немцы захватили Донбасс и товарищ Стаханов у нас теперь будет работать. Ему возразили: - Не ври, товарищу Стаханову Сталин лично выделил самолет и его успели вывезти в Москву. Теперь он будет командовать всей угольной промышленностью. Кузя пропищал: - А мой папка стахановец! Он даже больше угля добывает, чем Стаханов! Его перебил другой мальчишка. Он с восторгом поделился новостью: - А на шахты монгольских лошадок привезли. Они маленькие, лохматые и похожи на осликов. - Чего болтаешь? На каких ещё осликов! - Да я сам видел, честное слово! Их из вагонов разгружали. Папка говорит: их специально из Монголии к нам привезли. Они хоть и маленькие, но сильные. В штреках будут уголь возить. На таких лошадках, говорят, сам Чингиз-хан воевал!.. Рыжему было скучно. Он пошарил глазами по унылому пейзажу и вдруг увидел опрятно одетого мальчишку, медленно идущего вдоль железной дороги. Глаза у Пестрикова по-нехорошему сузились, он сплюнул сквозь зубы. Это был Илька Ямпольский, младший брат Борьки Ямпольского. Он задумчиво брел к своему бараку из музыкальной школы, находившейся в центре. Старался переступать со шпалы на шпалу. В одной руке Илька нес потрепанный портфель с учебниками, а в другой скрипку в футляре. Он не услышал окрика Пестрикова, брёл себе и брёл. - Эй, пацан! – крикнул Пестриков Ильке, но тот не отреагировал. – Вот падла! Не слышит. Эй ты, черненький, куда шлепаешь? Пестрикова задело невнимание Ильки, он бросил пацанам: - Это что за падла? Разговарить не хочет, ты смотри! – С этими словами Рыжий бросился наперерез мальчишке. Илька Ямпольский наконец-то врубился. Он поднял кудрявую голову и посмотрел на Пестрикова. - Ты почему на вопросы не отвечаешь? К ним подбежали другие пацаны. - Да это новенький. Эйвакуированные они… Они вон в том бараке живут. - А-а, это жидёнок который? У-у какой черненький-кудрявенький!.. И нос длинненький… и сопливенький… Илька заморгал длинными черными ресницами, он оторвался от своих мыслей, и опять не понял. - Жид-жид-жид, по веревочке бежит! – крикнул кто-то сзади. У Ильки вздрогнули ресницы, и он уставился большими глазищами, не мигая, на злое лицо Пестрикова. - Ты чего, жидёнок, такой непонятливый!?. Глухой, чо ли? А это чо у тебя? – Рыжий ткнул пальцем в скрипку. Ямпольский инстинктивно отвел руку со скрипкой за спину. - Покажь, чего прячешь? Илька молчал, хлопал густыми ресницами. - Рыжий, он музыкант. Он на скрипке играет. - Что за хренотень? – удивился Рыжий. – Ну сыграй нам чего-нибудь такое-этакое. Робя, да он глухой! Вокруг засмеялись, и мальчишеский голос подхалимски подхихикнул: - Да он глухой и немой! Молчит как партизан. - Ты чего, падла, плохо слышишь? – не отступал Рыжий от Ильки. – Разговаривать не желаешь, чо ли? - Да чего с ним много балакать? Дать по хавальнику, чтоб не выпендривался! Интеллигент хренов! - Чего, обхезался?! – спросил с усмешкой Пестриков. – В штаны не наложил еще? Да ты не трухай. Бить не буду. Просто интересно: откуда ты такой вумный взялся. Но кто-то из пацанов испуганно сказал: - Рыжий, ты поосторожней с ним. У него мать в Горняцком райкоме работает. - Вон оно что! – Рыжий сделал несколько затяжек «Беломориной», бросил недокуренную папиросу на землю. - Подбери, музыкант! Илька недоуменно посмотрел на Рыжего. Он всё понял. Но наклоняться за брошенным окурком не стал. - Я же говорил – он глухой! Глу-хо-не-мой! – сгоготнул Пестриков. – Он неожиданно поводил рукой перед лицом Ильки и схватил его за нос. – Шла еврейка с длинным носом, подошла ко мне с вопросом: как избавиться от носа? – Вы купите купоросу и приставьте его к носу. А потом-потом-потом отрубите топором!.. Все вокруг заржали. В это время мимо пробегал Санька Морозов. Он увидел, как обижали его нового друга, и кинулся ему на помощь. - Отстаньте от него! – Санька неумело стукнул Рыжему в бок. Тот взял его лицо в пятерню и оттолкнул от себя. Санька упал на спину, но быстро поднялся и вновь бросился на обидчика. Пестриков оставил Ильку и отмахивался от Саньки, который как петушок наскакивал на Рыжего. Началась куча мала. Кто на кого нападал, разобраться было трудно в этой кутерьме. А бедный Илька смотрел на сверстников своими большими печальными глазищами. И ему досталось – по лицу потекла кровь из разбитого носа. Откуда ни возьмись, появилась Идка, дочка почтальонши. Она как фурия налетела на Рыжего и стала лупцевать его холщовой сумкой по лицу, приговаривая: «А это тебе, сволочь! Тебе! Получай!..» В драке кто-то вырвал у Ильки футляр со скрипкой. И тут неожиданно один из мальчишек испуганно завопил: - Пацаны, поезд! Поезд идет! Задавит!.. Со стороны города, к шахте, шел товарняк. Он шел прямо на дерущихся. Мальчишки успели разбежаться. Только Илька не слышал, замешкался – он искал свою бесценную скрипочку. Идка едва успела дернуть парнишку за штанину перед самым поездом, и оба упали под откос. А мимо их голов, совсем рядом, прогрохотали колеса многотонного состава. Поезд прошел, все обмерли – где же этот еврейский мальчик Илька Ямпольский? Что-то не видно его. Всё, погиб. А Илька плакал, уткнувшись в траву, под откосом. Ему было очень жаль скрипку, привезенную с Украины в такую даль. Идка по-матерински ласково обняла его за худенькие плечики. - Не плачь, Иля. Не плачь, - жалобно шептала она, заглядывая Ильке в глаза. – Больно? Как он тебя, сволочь, за нос схватил. Илька молчал, шмыгал носом. - Не горюй, я этому рыжему всю морду исцарапала. Будет знать, как маленьких обижать. - Скрип-ка-а… - простонал Илька, размазывая по лицу слезы вперемешку с кровью. …А скрипка лежала на железнодорожном пути между стальными рельсами. Цела и невредима. Идка, найдя скрипку, радостно закричала: - Вот она, твоя скрипка! Жива-а!.. Илька бросился к находке. Подошел Санька Морозов. Сели на рельсы. Подскочил Равилька. Ляпнул: - А я думал что тебе всё – кирдык, каюк. Тебя как зовут-то? Илька успокоился. Непонятная улыбка засветилась на его лице. Он тихо ответил: - Меня зовут Илья Ямпольский. - А меня Равилька Сабиров, - татарчонок подал руку Ильке. Тот её вежливо пожал. Равилька попросил Ямпольского: - Слушай, друг, сыграй на скрипке, а-а… Будь другом. Я тебе жестку новую подарю. Вот смотри какая хорошая жестка. Мне её дед сделал. Он шахтер. У него есть орден Трудового Красного Знамени. Идка уставилась на Ильку влюбленными глазами и тоже попросила: - Иля, сыграй, а-а… Ну пожалуйста… Что делать? Как не сыграть новым друзьям? Илька осторожно открыл футляр, бережно достал бесценный инструмент, вынул смычок, тронул ласково смычком по струнам. И заплакала, зарыдала скрипка. Сабиров никогда не слышал чарующих звуков скрипки, да и Санька Морозов тоже, да и Идка, дочка почтальонши, ходившая в драных ботинках и драной материной кофтёшке, вряд ли слышала звуки этого маленького волшебного инструмента. Ямпольский сыграл полонез Огинского, Брамса, Листа, чардаш Монти. Играл долго и самозабвенно, уйдя в мир звуков и забыв обо всем на свете. Затаив дыхание, шахтерские дети слушали игру юного музыканта. В волшебные звуки, казалось, вслушивались и эти тонкие березки у болотца, щитовые бараки со скворечниками на крышах, многочисленные копры и терриконы, синеющие на горизонте. Кто знает, что ждало Ильку впереди? Наверное, слава великого музыканта. Конечно, если фашисты не дойдут до Урала и дальше, не захватят великую страну под названием СССР. «Концерт» закончился. - Давай я тебе помогу, - Идка помогла уложить скрипку в футляр. – Иля, - сказала она, - ты будешь великим музыкантом. Ты талант. Илька был смущен. Он вспомнил, что ему надо идти домой. С его мамой Комиссаршей шутки плохи. Равилька Сабиров протянул Ильке жестку. - Это тебе. Бери, бери. Не отказывайся. - Я не умею играть, - сказал Илька. - Давай научу. Вот смотри, - Равилька подбросил вверх жестку и сделал несколько пинков. - Нет. Мне надо домой идти, - запротестовал Илька. – У меня мама строгая. - А у меня мать пьяница. Она на шахте в столовке работает. Пошли, Илька, на шахту. Хоть пожрем там. - Нет. Уже поздно. Надо домой. Мне надо уроки учить и по сольфеджио. - А я в школу не хожу. Мне и так неплохо! – заявил Сабиров. – Не хочу учиться, а хочу жениться! – Он засмеялся. - Дурак ты Сабиров, - сказала Идка. – И дураком помрешь! - А я Мурку знаю, - похвастался Равилька. – Ты подшухарила всю нашу малину, а теперь по праву получай! Давай, Илька, мы тебя проводим, а то опять на тебя кто-нибудь нападет. Двинулись к бараку. Идка несла драгоценную скрипку в футляре, а татарчонку Сабирову достался портфель с тетрадками и учебниками. Ямпольского проводили до самого крыльца. Его маман, Софья Абрамовна, внимательно посмотрела на сына, заметила синяк под глазом, порванный рукав черного пиджака. - Илюша, ты где был? - В музыкальной школе, мамуля. - А почему так поздно? Илька никогда не врал матери, но тут сказал неправду. - Да в музыкалке задержали. - Шо, репетировали? - Ага. - А почему синяк под глазом? Илька посмотрел на мать виноватым взглядом. - Мамо, пожалуйста, не спрашивайте меня, ладно? - А почему это я не должна спрашивать? Как это не спрашивайте? Шо ты такое говоришь? Я спрашиваю, сыночек, откуда у тебя синяк под глазом? - Мамо, но я же просил вас не спрашивать. Синяк? Да упал просто. - Илюша, ты не можешь так размовляты. Ты намеренно шо-то от мамочки скрываешь. Иля, я тебя умоляю, не делай маме плохо!.. Софья Абрамовна пошумела-пошумела, но от любимого чада отстала. Она, конечно же, не поверила Ильке. - Мамо, а почему нас, евреев, не любят? – успокоившись и войдя в обычное состояние, спросил Илька. - Кто это не любит? Иля, кто тебе сказал такую глупость? Илька замялся: - Ну… Немцы. Фашисты… - Иля! – нахмурилась мать. – Мал ты ещё. Вырастешь, сам во всем разберешься. Старший брат ехидно отозвался: - А потому что мы предали Христа!.. - Прекрати! – сорвалась на крик Софья Абрамовна. - Никого мы не предавали. Неужели вы, дети комиссара, верите в сказки про Бога? Ваш отец коммунист и воюет с фашистами. - Занимайся лучше своей музыкой и не лезь куда не надо! – бросил Борька Ильке. Софья Абрамовна ласково погладила Ильку по кучерявой голове, бодро сказала: - Ну шо ты такой грустный? Ну веселей смотри, Илюша. Вот победим фашистов и заживем на славу. Наши уже к Донбассу подошли… |
