2009 содержание
Скачать 3.55 Mb.
|
Отчизна Моей бабушке Анне Ефремовне Смирновой Какое слово светлое – Отчизна. Оно как свет, струящийся по листьям. Оно как шёпот в травах родника. Как белые зимой в полях снега. Какое слово тёплое – Отчизна. Оно как дом, как печь, как хлеб душистый. Как детский сон под маминым крылом. Как трель скворца весною за окном. Какое слово прочное – Отчизна. Оно как щит, как бастион, как пристань. И пусть порой наотмашь бьёт судьба, Ты не один – сломать трудней тебя. Какое слово гордое – Отчизна. Я в нём читаю деда с фронта письма, Он не пришёл тогда назад с войны, Его победе, слышишь, нет цены! Какое слово грустное – Отчизна. В нём бабушку свою я вижу близко, Всех, кто на том остался берегу, Кого хочу обнять – но не могу… Какое слово мудрое – Отчизна. Оно как русло бесконечной жизни: Живая в нём и мёртвая вода Смешались в сплав единый навсегда. Всего семь букв – и сколько сразу смысла. Какое слово ёмкое – Отчизна… ОТРАЖЕНИЯ Татьяна БРЫКСИНА ТРАВА ПОД СНЕГОМ ПОВЕСТЬ (Продолжение. Начало в №№ 3–4, 7–8, 9 за 2009 год) Шалаши Если тебе десять лет и у тебя есть голова на плечах, то и горевать нечего! Даже собственный дом можно построить. Особенно с восьмилетней помощницей. Только не следует думать, что это проще простого. Мол, сошёл с крыльца, огляделся и строй себе в удовольствие. Нет! Сначала начинает кипеть голова и нет сил высидеть до конца обеда. Одолевают сразу две муки: как бы побыстрее начать жить в этом доме и где взять шесть кольев, пять досок и старое корыто, чтобы дом этот выстроить. Состояние сродни тому, что сразу хочется съесть два пирожка с разными начинками: с капустой и с повидлом. Дом где попало не построишь! Во-первых, бабушка глядит в окно и грозит пальцем, если вместо колышка возьмёшь новый черенок лопаты. Во-вторых, деду постройка везде глаз мозолит и везде мешается. В-третьих, место надо выбрать так, чтобы чужие ребятишки из озорства не могли его разорить. Лучше всего подходит прогал между половнем и тыквенными грядками. Там всё равно растёт крапива. Прекрасное дело – рубить лопатой крапиву, ровнять площадку размером в полкотуха и вбивать по краям колья, с которых и начинается дом. В дело идёт всё: доски, куски фанеры, пролёт старого плетня, сухие ветки, обрывки брезента, вёдра и дырявое корыто. Если постараться, то получается просторная кибитка с дверным пролазом и дыркой для окна. Но это ещё не всё. Пучки полыни вяжутся, как веники, и плотными рядами, находя один на другой, приспосабливаются к остову. Стройка завершается тем, что сверху кладётся перевёрнутое корыто, образуя надёжную крышу и защиту от дождя. Тенистый, пахнущий полынью укром радует сердце до восторга. С пунцовыми лицами и лезущими в глаза чёлками, пострёканные с ног до головы крапивой, мы носимся с Валяней из сарая в половень, из половня на погребец, с погребца в дом и обратно, собирая всё годящееся на мебель и убранство для нашего окладистого домика. А уж потом и куклы, и пир горой – с зелёными кислющими яблоками, молодыми огурцами и робкими хвостиками моркошки. Бабушка недозовётся к ужину: – Девки, что ж вы не идёте? Картошка стынет. За коровой надо идить, телка привесть с пажи. Несколько дней кряду угораем от радости и новизны развлечения. Из дома в шалаш перекочёвывают осколок зеркала, половичок и даже дедов численник. Наш дом – наша крепость! С этих летних избушек и зимней бездомности, наверное, и зародилась во мне страсть к обустройству жилища. Между новым платьем и какой-нибудь вазой напольной я охотнее выбираю второе. До сих пор, вбивая гвоздь в стену, меняя местами диван и кресла, подшивая оборочку к кухонной шторе, я вспоминаю далёкое детство и наши полынные шалаши. И Валя такая же усердная домоустроительница. Даже усерднее. Пылинка на серванте или соринка в прихожей её раздражают, как кудрявый лысого. А лето горело! Моё одиннадцатое лето под знаком дырявого корыта над головой! А небо возьми да и нахмурься! Однажды проснулись, готовые бежать в своё кукольное царство, а на улице дождь. И не просто дождь, а настоящий цыганский ливень – холодный, нещадный, бьющий слева и справа. Стало ясно, что корыто не спасёт бабаниного половичка, расстеленного на земляном полу шалаша. Мы загоревали, поглядывая в боковое окошко на исхлёстанную дурковатым дождём нашу рукотворную сказку. Шалашик стоял, как старая мокрая овца, в дальнем уголке двора, и помочь ему было нечем. Этим летом строились не только мы с Валюшкой. Чуть выше нашего дома закладывал фундамент под пятистенок со множеством пристроек дядя Володя. Его смелая проекция изумляла висожарских мужиков широким размахом и техническими новшествами. В доме замышлялась подача воды через кран, паровое отопление и даже городская белая ванна в длину человеческого роста, которая, хоть и не была ещё куплена, но в плане уже промерена для точной закладки печи. И ещё одна мечта была у дяди Володи: высадить липовую аллею к своему крыльцу во всю ширину проулка, от колодца до бабушкиного палисадника. Если бы не машинная толкотня да не тракторная безоглядность, какие бы липы колыхались сейчас над дяди Володиными котухами и омшаником?! В первую же свою весну порушены были молоденькие липочки хмельными иноковскими шофёрами. Дядя Володя махнул рукой и решил перегородить буерак, запрудить его и развести зеркального карпа. Запрудил, карпом зазеркалил, вдоволь натешил окрестных ребятишек, а через год нахлынула великая полая вода и смыла запруду, унесла по буерачному ручью серебристых рыбок под самую Кобелёвку. От закладки фундамента до первого дыма из трубы минет не год и не два. До знаменитой запруды и того дольше. А пока... Пока лишь фундамент да розовый план на бумаге! Дом выйдет знатный! Правда, белую ванну жена дядькина – Лия Николаевна – приспособит под уголь, чтобы не таскать по два раза на дню антрацитовые тяжести с далёких задворок. В нынешние фермерские времена золотым хозяином стал бы мой дядя Володя, кабы вернуть ему силы да молодое здоровье! Но и не только мы с Валей да любимый дядька строились этим летом. Напрягая последние женские силы, размешивая натруженными ногами глину с соломой, вытряхивая остатнюю трудовую копейку из не слишком тугого гоманка, достраивала свой дом наша тётя Нюра. Ещё позапрошлой осенью гуляла весёлая свадьба на двух концах Висожар (один день у жениха, второй – у невесты), ещё не забылась озорная свадебная частушка: Наша Нюра хороша, Наша Нюра пышна, За кого она хотела, За того и вышла, – а уж снова одинокая Нюра одолевает бабью недолю, подоткнув подол и смахивая жемчужинки пота со лба, топча и топча тяжёлую глину у хлипкой своей ограды. Знать, не за того наша Нюра вышла! А жили все одним домом – почти мирно и почти счастливо. До десяти человек садились за стол к общему чугунку картошки. Вместе сажали все огороды, окучивали подсолнухи, ходили на Ворону. И я не слишком думала, кого попросить купить мне новые сандалики: тётю Нюру, тётю Дусю или тётю Лию, – все покупали. …А шалашик мокнул под дождём до самого вечера, пока не выглянуло из-за дальней покосившейся колокольни заходящее уже солнце. Во двор не выйдешь: грязно, зябко, смутно... Дни пошли непонятные. Тучи клубились и рассеивались. Солнечные пятна падали то на крышу сарая, то на крыльцо, вновь их сглатывала туча, унося наши робкие надежды на сухое тепло куда-то в сторону Хвощевой яруги. В сырых сумерках шалаша густел прелый дух полыни, чавкала под босыми ногами жидкая грязца, проступая чёрными оборками меж зябнущих пальцев, отчего становилось неуютно и хотелось поскорее выбраться на улицу, на чистую траву. Но радость находилась всё равно. С кружками и бидончиками мы шли на пажу за молодыми говорушками. Грибной азарт уводил далеко – за старые ветряные мельницы, к Клюеву порядку и под Бутырки. С грибной жарёхой получался маленький праздник. По неведомой мне системе, но всегда не в самый подходящий день бабушка вдруг вспоминала про зареченских сватов и отправляла меня проведать бабаню Дуню и дедушку Митю. И я гостила у Дёминых до недели, скучая по Валюшке, по нашим озорствам и играм, по непросохшему, но всё равно манящему шалашу. Возвращаясь, всякий раз находила шалаш разорённым. То стог сена свалят на его бедную крышу, то штабель досок. И только дырявое корыто валяется где-то в стороне. С муравьиной настырностью мы затевали новое строительство на новом месте. Снова стягивали в укромную прохладу лоскутки и тряпочки для своей игрушечной семейки. Зашла к нам как-то тётя Любаня и, тоненько поджав губы, спросила бабушку: – Ольгунь, ай опять ваш Иван собирается с Тамаркой сходиться? Я испугалась. Не тому испугалась, что отец может сойтись с Тамарой, но внезапному напоминанию о другом мире, который так сладко было забыть в первый же день летних каникул и так горько понимать его неизбежность к началу осени. – Да с чего ты взяла? – удивилась бабушка. – Как же? Я надысь в городе была, к хреске Машане зашла, она и сказала. Иван-то письмо Тамарке написал, а она на хрескин адрес ответ выслала. Хреска Машаня спрашивает его: «Ну чё?!» А Ванятка тык-мык... так, мол, и так... Зовёт Тамара в Сталиногорск. – Любань, я уж и не знаю, к чему это. Девку всю измотали! Он и Ванятка-то хорош! Кабы не пил – они бы и попервой сжились. Тихонько выскользнув за дверь, я побрела в свой шалаш, и было мне тошно до немоготы. Ехать в Сталиногорск я не хотела. Лучше бы с Валей Плетнёвой в Кирсанове жить. Прибежала сестра: – Тань, тебя бабаня зовёт! Бабушка не знала, чем меня утешить, и спросила вдруг: – Хочешь, я сварю вам с Валяней по яичку к обеду? – Хочу. – Да ты не горюй, Таня. Там ли, здесь ли – учиться всё равно надо. Может, сживутся? И ехать-то ещё не скоро. А тут и Сима в отпуск приедет, платье тебе привезёт. Будете ходить на Ворону... – тихо, почти монотонно наговаривала бабушка свою целебную речь. И мне как-то полегчало. До сентября ещё дожить надо! До сентября ещё полтора месяца! Наконец подошли дни, когда не сегодня завтра приедет из Целинограда Сима. Бабушка принесла из чулана скатанные, чистые до белоты половички, достала из сундука каньёвые покрывала и тюлевые накидушки. Два дня во главе с тётей Лией мы убирали дом, отодвигали сундук и диван, вымывая все уголки, протирали листья фикусов и китайской розы. В довершение всего на плюшевую скатерть в зале поставили банку с цветами из буерака. От такой красоты и свежести душа пела. Вот только мухи, сколько их ни гоняй, роились за печью и усеивали своими мерзкими точками кухонные стёкла. Откуда-то появились липучки. Это такие скатанные рулончиком липкие ленты с петелькой на конце. Липучка разматывалась и вешалась на гвоздиках по всему дому. Глупые мухи летели на их обманно-медовый аромат и липкость и увязали то крылом, то лапкой. Гудели, жужжали и затихали постепенно. Праздничность начинала ощущаться ещё на крыльце. Ошмыгнёшь босые ноги о влажную тряпку и входишь в тишину и прохладу прибранных сеней, дальше кухня, с новой клеёнкой на столе и песочно-белыми полами, застланными длинной, от порога до чуланной двери, дорожкой. Из кухни налево чуть сумрачная, нарядная горница. И так боязно что-то нарушить здесь, сбить уголок скатерти, смять покрывало, оставить катушку ниток не на месте. Пусть Симака войдёт и догадается, как её ждали, как её любят. Потом уж будут вываливаться на стол и сундук целинные гостинцы: отрезы на платье, рубашки, платки, игрушки для маленькой Нади, кепки, тапки, конфеты, печенья, а может быть, и вафли... Всё счастливо спутается в доме, наполнится новыми запахами и красками. Как об этом мечталось тогда и как прекрасно это сбывалось! За рассказами о шалашах я забыла ещё об одном чуде чудесном того лета – о нашей маленькой Надюшке. Дядя Володя, тётя Лия и годовалая их малышка летовали тогда в просторном чулане. Пока мать с отцом работали на своём строительстве, Надюшка посапывала в люльке. Проснувшись, начинала громко орать, и мы летели в чулан поагукать с забавной сестрёнкой. В чулане было особенно хорошо. Пряный дух сушёной мяты и пучков прошлогодней калины мешался с молочным детским запахом, небольшое окошко зеленело подсолнухами, от высокого закрома пахло зерном. Мы поднимали девочку и несли её деду – главному Надюшкиному кормильцу, у которого в нагрудном кармане гимнастёрки всегда была наготове бутылочка с молоком. Такой нежности я больше не видела у деда ни к одному внуку. Надя рано залопотала, но предметы называла странными именами. Запомнилось, что, требуя карандаш, она рыдала и лупила пятками, обижаясь на непонятливый народ: – Лиляй! Дай лиляй! Только мать и знала, что ей было нужно. Однажды мы затащили Надюшку в шалаш, и бабушка отщёлкала нас с Валей по затылкам: – Анчутки глупые! Уроните – будет вам шалаш! А нам было жалко Надю – орёт, мол, и не радуется, что завтра Симака приезжает. И вот подъехала к дому грузовая машина. Из кабинки улыбалось родное Симакино лицо, а дядя Миша спускал из кузова загадочную поклажу. И было всё, как представлялось. Даже лучше... Диковинные рассказы о дальнем житье-бытье плыли по избе, наполняя наш мир новым, незнаемым. Дядя Володя, коротко хохотнув, спрашивал: – Не достают вас хунвейбины? А бабушка глядела и глядела на младшую свою дочь, не забывая, однако, расспрашивать и о Насте. Прильнув к тёткиному плечу, я забывала и о прошедшей зиме, и о зиме предстоящей. Заласканная, умытая, причёсанная, в новом платье, с кульком гостинцев от крёстной, я слушала о сказочной целинной стране. Мне тоже хотелось порадовать гостью и, встревая во взрослый разговор, я спросила: – Симак, ты наш шалаш видела? – Нет ещё. – Пойдём – покажу! Ты там тоже уместишься на прицапочках! Все засмеялись. А дядя Володя сказал: – Знаешь, какая строительница растёт?! Мы с Нюрой свои дома никак не достроим, а эта уж пятый шалаш слепила. Федя-Нетюрю После Ильина дня поутихли шумные сборы на Ворону. Всё, откупались! Илья Пророк помочился в воду. Подходил к концу отпуск нашей ненаглядной Серафимы. Бабушка сокрушалась: – Сима, что ж ты сушёнки не хочешь взять? Наварили бы с Настей компоту да попивоховали! – Мам, возьму варенье, мёд и семечки – больше ничего не возьму. Полхлеба ещё возьму для Насти, а то разгонит. По хлебу твоему она очень скучает. Но бабушка складывала и складывала возле сундука банки, баночки, узелки и мешочки. Мы с Валей готовили свои гостинцы: из мягких речных камушков вытачивали крошечные блюдечки, чашечки, цветочки. Получалось ничего! Домашняя чистота хоть и соблюдалась по-прежнему, но уже поблёкла, обуднилась. Лишь ситцевые занавески на окнах цвели и сияли неувядаемо. Особенно по утрам. Процеживая ранний солнечный свет, они светились жёлтым и оранжевым, напоминая, что лето ещё не кончилось и рассветная зябкость во дворе не более чем лёгкая острастка залетовавшемуся народу. В воздухе словно бы звенело: живите, радуйтесь, но не забывайтесь! По вечерам мы провожали нашу гостью в половень, где на сеновале была устроена её мягкая и душистая постель с лучшей подушкой и настоящим пододеяльником на уже старом ватном одеяле. Висел брезентовый полог, чтобы не сыпалась сенная труха и не одолевали жучки и мошки. В гулкой вечерней тишине слышался далёкий лай собак, пели девчата, скликая женихов к сельсовету на свои крепжоржетовые гулюшки. – Симак, а у тебя есть жених? – интересовались мы. И она рассказывала нам о каком-то целинном Павлике, отчего сердце замирало сладкой тоской. – У меня тоже будет жених Павлик, – еле выдохнула я. – И у меня... – не отставала Валюшка. – Почему именно Павлик? – удивилась Сима. Но мы не знали почему. Так и убегали счастливые дни и вечера, даже в своей тихой радости мало отличные один от другого, и лёгкая печаль всё более теснила наш медленный праздник. Бабушка печалилась по-своему. Приближение осени ей не сулило ничего, кроме уныния и тревоги. Распроводив детей и внуков, она бывала рада любому случайному человеку, даже такому шатуну бездомному, как Федя-Нетюрю. Если его долго не бывало, она тревожилась: – Что-то Федя давно не заходил? Не помер ли? Мы Федю не любили. Когда он появлялся из-за Любашкиного палисадника, кто-нибудь обязательно подшучивал над бабушкой: – Бабань, ты бы платок новый достала – твой ухажёр идёт! Вот и на этот раз... Валя забежала в избу и закричала: – Бабань, наряжайся скорей! Федя-Нетюрю идёт с пажи... Нарядны-ы-ый! Все засмеялись. Улыбнулась и бабушка. Она отвела уголок тюлевой занавески и глянула в окно: – Никак и вправду Федя? А я уж думала, он помер... – Мам, зачем ты его привечаешь? Нехороший он человек! Только прикидывается дурачком, а сам умней умного, – забеспокоилась Сима. Она встала из-за швейной машинки и тоже выглянула в окно. – Бознать, чего говоришь! Несчастный он... Калика... – заступилась за Федю бабушка. – Какой он калика? Ты видела его глаза? Как буровчиком сверлит. Где, ты думаешь, он месяцами пропадает?! У вас и радио почти не работает, а он похлеще любой газеты рассуждает, – не унималась Сима. – Остановись, глупая голова! Грех так на нищего думать. – Нищий он только для маскировки... Ты знаешь, сколько их на границе ловят? И все нищими представляются. А чуть тряхнут – оказывается, шпион! Правильно сейчас всех китайцев проверяют! Сидят на базарах вроде как сапожники, а кто знает, сапожники они или шпионы? – Нешто Федя похож на китайца? Какой он шпион? Какие такие тайны прознавать? – Как какие? Володька говорит, в Бараньем Рогу что-то копают. Вроде бы нефтью пахнет... И потом – самолёты садятся за Большой Яругой. – Так это ж «кукурузники»! Поля опыляют... – Всё равно! Я не верю, что он дурачок! – стояла на своём наша бдительная тётка. А Федя по прозвищу Нетюрю уже шёл по нашему двору мимо умывальника. – Таня! – вконец раздосадовалась Симака. – Ты хоть кружки собери с крыльца! Обсусолит – пей потом! Я едва и успела. У порожка стоял Федя. Одной рукой опирался на бадик, другой торопливо стягивал со спины заплечный дырявый мешок, из которого виднелись куски хлеба, яблоки, помидоры – всё, что удалось насобирать за день, переходя от двора ко двору, с порядка на порядок. Бахилы на его ногах были так изношены, что и не угадать их изначального вида. Жёлтая полынная пыльца, припудрившая вековую немытость, говорила сама за себя о Фединых блуканиях. Коротковатые штаны и ветхая зимняя пальтушонка залатаны как бы нарочно пёстрыми лоскутками. Деревенские бабы, может, и в шутку, латали ему одёжки как посмешнее. Изо всех прорех и дыр высовывалась грязно-голубая и вообще забытого цвета засаленная рубаха и подштанники. На голове кособочилась почти новая солдатская фуражка. Однако самые интересные детали Фединого туалета видны при близком разглядывании: под мышкой привинчен солдатский значок, видимо, подарок недавно отслужившего иноковца, как и фуражка; с воротника свисает цепочка из пяти-шести булавок, бумажный цветок, как у свадебного гостя, торчит из петлицы, горстка полусмятых бумажек выглядывает из кармана, на грязной верёвке привязана к поясу фляжка. Слюноватые губы причмокивают непрестанно и никогда не улыбаются, глаза блуждают и лишь изредка взглядывают прямо и остро, одно ухо заткнуто клоком жёлто-серой ваты, а щёки, как ни странно, хоть и кулижками, но побриты. На вид Феде лет сорок или пятьдесят, а может, и больше... Федя не обращает на меня никакого внимания, ждёт, когда выйдет на крыльцо бабушка. И бабушка выходит. За ней Сима и Валюшка. – Здравствуешь, Федя. Давно тебя не было видно... Ай опять на курорты ездил? – задаёт бабушка тон беседе. – Проходи, садись вот на табуретку. Федя усаживается и, уже сидя, снимает с себя верхнюю одёжку и кладёт её на пол у своих живописных башмаков. Сима брезгливо и недоверчиво косится на смоток Фединой ветоши и отодвигается на всякий случай в дальний угол лавки. С ней рядом садится бабушка, а мы с сестрой лепимся на крылечных приступках. Облачком распространяется нечистый чужой дух. Но мы терпим, готовые слушать несуразные Федины байки. – Из Грязей я, Ольгунь! На курорте был. Ревматизму лечил... – Как же ты лечил свою ревматизму, Федь? – лезу я в разговор. И бабушка пока терпит мою бесцеремонность. – На курортах всё лечат грязью: и зубы, и невры, и суставы. Ляжешь в грязь и лечишься. – Ну совсем как наш поросук! Поэтому ты и грязный такой, Федь? – снова нахальничаю я. И бабушка смотрит уже построже. Мне невдомёк, что и Грязи существуют на свете, и грязями лечат страдальцев от многих недугов. В тот момент я считаю Федю дурачком, а его рассказы – бреднями скорбной головы. – Помолчи! – урезонивает меня бабушка. Ей самой хочется поговорить с Федей, и она спрашивает: – Ну и как? Помогнуло? – Хорошо помогло! Летом и вовсе не чую суставов. А к зиме на южные курорты пойду. – Далеко?!– удивляется бабушка. – От Ростова прямёхонько к югу. Там нарзаны из земли бьют. Пей не хочу! И всё бесплатно. – Бабань, не верь ему! Это фонтаны. Я их в Сталиногорске видела. Вода по трубам идёт, и не пьют эту воду вовсе! – не выдерживаю я. – Да я нешто глупая? – отвечает бабушка, непонятно с кем соглашаясь. Федя враждебно смотрит на меня и спрашивает бабушку: – Это чья же у вас девка? Большая, а без гармошки... – Ваняткина... Балаболка – вся в деда Леванка! Знаешь Леванка в Зареке? Так это дед её по матери. Большая, да дитё ишшо по уму. – Я и вижу... – Федь, ну какие новости по селу? – снова интересуется бабушка. – Плохой пошёл народ – злой! И пьют много. Я вовсе вина не пью. От него закупорки в голове бывают. И Федя подробно рассказывает, где и кто помер, кого как поминали, кто сыграл свадьбу. Жалуется, что Шурка Большая на него чугунок с помоями выплеснула, а бабка Анисья с Попова порядка дала тухлые яйца. – Я свернул за гумно, решил яичко выпить, а оно тухлое. Я второе – и оно тухлое... Хотел вернуться сказать, да что и говорить-то?! Бабушка смотрит жалостливо и посылает Валю принести прямо из курятника пару свежих яичек Феде. И Федя благодарно моргает глазками, продолжая свою политинформацию: – К Поцеловке заходил... Совсем одна осталась. Курята ходят по избе... Я к ней жить просился – не берёт! Говорит, что девок боится. Девки-то меня любят. А у Копчёнки телок надысь забрёл в зеленя, облопался, а наутро издох... Слыхала, Ольгунь, у тваво бывшего зятя Портного опять девчонка родилась. Это уж, почитай, третья... И все конопатые, как сорочиные яйца. А в радивах говорят, что Америка чуть не войной на нас идёт. Ну, как до Иноковки дойдёт? И чего тут у нас воевать? Еродромы, что ль, какие? – Какие аэродромы? Это ты о чём, Федя? – встрепенулась Серафима. Она спешно дошивала юбку бабушке и в разговор не вступала, хоть и поглядывала изредка на Федю проницательными глазами. В её тоне было не столько опасения перед Фединой неразгаданностью, сколько желания помудрить над ним, да и бабушку чуть поддразнить. – Я и говорю, какие еродромы? – не понял Федя подвоха.– Да и не долетит до нас американец... Далеко. – Федь, вот ты по всей земле ходишь – и в Грязи, и на юга, и в Москве был, а говоришь, американец до нас не долетит... Какая же разница, Москва или Иноковка? – Ты девка вроде умная, а тоже без гармошки! Москва – это Москва, а Иноковка – это даже не Тамбов! – Ой, хитришь ты, Федя!– снова лезу я в разговор.– Знаешь, сколько сейчас шпионов развелось?! Всех до одного ловят! – Може, и ловят... Да нешто всех поймаешь?– отвечает Федя. Сима тихонько поталкивает бабушку в плечо, мол, слушай да понимай. Я не выдерживаю и спрашиваю напрямую: – Федь, а ты не шпион? – Замолчи сейчас же! – строго осекает меня Сима. – Ишь, милиционерка какая! – А ну-ка иди в избу!– командует бабушка. Я умоляю не прогонять меня под честное октябрятское и сползаю на всякий случай ступенькой ниже. Испуганный Федя плаксиво кривит губы: – Я смирный, я всегда мимо сельсовета с другой стороны прохожу. И не ворую вовсе... Меня девки любят. Я от них письма женихам разношу. Вот! – И он достаёт из кармана мятые бумажные листки. На листках чаще всего карандашом написана всякая глупость, никому не адресованная. – Федь, а ты читать-то умеешь? – По-печатному знаю чуток, а по-писаному не всегда разберу. – Да тут тебе написано... – Разглаживает Сима одну из бумажек и читает: Федя, Федя, ты глупой, Ты глупей опёнка, У тебя одна невеста, Да и та Копчёнка. Я громко смеюсь от неожиданности, и бабушка грозит мне пальцем, сама еле сдерживая смех. Тётя Маша Копчёнка живёт на нашем порядке, и все её знают как крикливую скандалистку. Частушка не понравилась только Феде. Он обречённо и сердито частит: – Дураки! Все дураки! А я умный… Я и лечить умею, хоть корову от вздутия живота, хоть девку от любви. Мы снова смеёмся. А Федя просит водицы. Бабушка сама идёт на кухню за кружкой и зачерпывает Феде из ведра свежей колодезной воды. Он пьёт жадно и неаккуратно, струйка воды с губ течёт на рубаху. Отставив кружку, несчастный чудак смотрит на бабушку просяще и благодарно. Она снова идёт в дом и выносит Феде своё угощение: пару блинцов, кусок сала, чиненку с капустой. Тут и Валя приносит два куриных яйца. – Федь, ты яичко-то выпей здесь, а то поколешь в сумке-то, – мягко говорит бабушка. – Нет-нет, Ольгунь. Я уж на паже, при тишине и без глаз... – Федь, другой раз пойдёшь – спроси, не продаст ли кто дрожжец. – Спрошу, спрошу... У Вяльков надысь торговали. Федя с трудом поднимается с табуретки, часто и неуклюже топоча ногами, натягивает своё бессезонное пальто, укладывает в мешок гостинцы, осторожно кладёт в карман свежие на сей раз яйца и молча, не простившись, спускается с крыльца. – Мам, он что – обиделся? Даже «до свидания» не сказал... – Он всегда так. Федя идёт по улице, вниз, неизвестно куда. Мальчишки выбегают со дворов и кричат ему вослед: – Федя-Нетюрю, дай закурю! Федя беззлобно машет бадиком в их сторону и уходит, уходит... – Мам, может, он и вправду дурачок? – грустно вдруг говорит Сима. – Да какой же он дурачок? Больной да несчастный... Таких жалеть надо. …Пройдёт пятнадцать лет. За эти годы ещё раз пятнадцать я буду с изумлением разглядывать Федю-Нетюрю, почти не замечая в нём перемены, буду слушать его странные мирские байки на бабушкином крыльце. Однажды он уйдёт вот так же, вниз по Висожарам, а я и не пойму, что это было в последний раз. Не станет бабушки... В палисаднике накроют поминальные столы, за которыми горько соберутся вся наша огромная семья и соседи, и мне почудится вдруг бредущий с котомкой за плечами Федя. Но это будет не он... А как бы хотелось, чтобы этот божий человек помянул её добрым словом и свежим яичком. Она умела жалеть несчастных и сирых... Ну, а пока август безмятежно догорает под окнами нашего дома и бабушка гонит с крыльца забежавшую курицу: – Кыш, анчутка! |
Похожие:
 | Доклад о результатах и основных направлениях деятельности министерства... Цель Обеспечение конкурентоспособности российской обрабатывающей промышленности. 7 | | Содержание рабочей программы Пояснительная записка 2 Содержание учебного предмета, курса 20 В соответствии с Положением моу гимназия «О механизме создания рабочей программы» утверждённым 14. 09. 2009 г., составлена рабочая... |
| Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... М.: Дрофа, 2009. Также использованы Программы для общеобразовательных учреждений и лицеев и гимназий. Биология. 6 – 11 классы М.,... | | 2009 содержание Гармонизация бухгалтерского учета с международными стандартами финансовой отчетности |
| Доклад о результатах зА 2009 год и основных направлениях деятельности... Брянской области и о разработке сводного доклада о результатах и основных направлениях деятельности администрации Брянской области... | | Мытищинский детский дом-школа музыкального воспитания творческая... В. Я. Коровиной, 9-е издание, М. Просвещение, 2007. Программа детализирует и раскрывает содержание стандарта, определяет общую стратегию... |
| Москва-2009 Содержание Введение Вопросы: Бюджетное устройство и бюджетная система Основные механизмы выравнивания бюджетной обеспеченности субъектов Российской Федерации | | Невинномысск, 3 марта 2009 г. Том VII управление в социальных и экономических... Молодежь и наука: реальность и будущее: Материалы II международной научно-практической конференции (г. Невинномысск, 3 марта 2009)/Редкол.:... |
| "Богатый ребенок, умный ребенок" Содержание Этнопсихология: Учебник для вузов / Т. Г. Стефаненко. — 4-е изд., испр и доп. — М.: Аспект Пресс, 2009.— 368 с | | Инструкция приведена в ред. Протокола 52-го Заседания Совета по жд... Советом по железнодорожному транспорту Государств участников Содружества Протокол от 21-22 мая 2009 г. №50 |
| Рабочая программа по литературе представляет собой целостный документ,... «Литература» под редакцией М. Г. Ахметзянова. Казань, «Магариф», 2009. Программа детализирует и раскрывает содержание стандарта,... |  | Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Д. И. Трйтака М.: Мнемозина, 2009, полностью отражающих содержание Примерной программы, с дополнениями, не превышающими требований... |
| Структура рабочей программы: Титульный лист. Пояснительная записка.... Закон РФ «Об образовании» №122-Ф3 в последней редакции от 17 июля 2009 г. (№148-фз) | | Содержание 9-10, 2012 Contents №9-10, 201 2 Оборудование: таблицы, гербарий, текст и рисунки учебника, технологическая карта урока, учебник для 6-го класса «Бактерии. Грибы.... |
| Кузнецова Елена Сергеевна г. Сергиев Посад 2009 г. Содержание Введение... I. теоретическое исследование инфантильности и конфликтности у подростков 14-15 лет в условиях семьи | | Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Главная страница «Первого сентября» • Главная страница газеты «Управление школой» • Содержание №22/2009 |
