3. Семиотическое понятие смысла: индикация/дистинкция vs. самореференция/инореференция
В самом общем смысле понятие смысла в коммуникации (и в переживаниях сознания) может определяться как различность между актуальной и потенциальной коммуникациями (в сознании – между данным и будущим возможным опытом); или другими словами между тем, что индицировано в данный момент (внутренняя сторона), и тем, что может подсоединиться – оказаться опытом сознания или содержанием коммуникации в следующий момент, т.е. стать осмысленным продолжением в контексте прошлого и будущего.
Осмысленность невозможно мыслить иначе как коннективность85.
Итак, поскольку так понятые смысловые механизмы оказываются предпосылками селекции и принятия коммуникации, то обращение именно к семиотике может дать более конкретное определение смысла коммуникации как коннективности.
С точки зрения семиотики, именно означаемое может мыслиться как смысл. Под означаемым мы собственно понимаем то основание, предпосылку или причину, почему одно означающее подсоединяется к другому. Смысл означающего всегда сопровождает это означающее как его другая сторона. Но он не способен подсоединиться к означающему – к произнесенным звукам или написанным буквам, к словам или предложениям. Другими словами, смысл или означаемое – это всегда объяснение (в свою очередь возможное лишь в форме означающего) того, почему одно означающее потребовало другого; того, почему некоторые означающие существуют в виде кластеров.
Таким образом, смысл в семиотике (см. ниже) выступает в качестве механизма связи знаков (или означающего) друг с другом. Смысл воплощает символическую86 природу знака. Рассмотрим это более конкретно.
Мы уже указали на два типа семиотических дифференций, на которые раздваивается87 логическое понятие формы Спенсера-Брауна. Эти две объясненные ниже семиотические дифференции можно рассматривать как правила коммуникации. Речь идет о различениях саморефенция/инореференция и различении индикация/дистинкция.
Функцию смысла мы видели в обеспечении коннективности. Законы формы Спенсера-Брауна формализуют конкретные случаи наблюдения (скажем, выбор следующего «предложения о», появление следующего «переживания о» в сознании) как процесс одновременной индикации и дистинкции. Одним словом: если имеет место операция указания на что-либо, это одновременно создает отличимость этого процесса от всего остального мира, и от того, на что тематизируется в ходе этого процесса. Благодаря этой отличимости самих операций указания на что-либо от этого «что-либо», от того, что индицировано посредством этих операций, и осуществляется замыкание системы коммуникаций или переживаний.
Конечно, такая коннективность, или осмысленность, различна в знаковых системах и в социальных системах. Во втором случае, речь может идти, скажем, о замкнутости коммуникаций, ориентированных на власть как на медиум политических коммуникаций88. Власть и перспективы ее усиления определяют каждый следующий политический шаг – т.е. коннективность политической коммуникации (и только такие шаги – осмысленны, т.е. принадлежат политической системе коммуникаций). Причем эта власть не направлена на какие бы то ни было реалии внешнего мира (потребности людей, экономики, культуры, образования или науки). Для политической коммуникации безразличен этот ее внешний мир (ее возможное содержание), важно лишь обязательность подчинения решению. Только коммуникации, осуществляющиеся под «эгидой» такой обязательности, (безотносительно к их содержанию – к тому, «о чем в них идет речь») имеют смысл в системе, то есть ей принадлежат. При этом сама власть никогда не индицируется как коммуникативный медиум, всегда оставаясь «слепым пятном» всякой политической коммуникации.
Эта замкнутость как раз и должна обеспечиваться различением, асимметричным характером системы, выделенным статусом внутренней, т.е. индицированной стороны. В политике одно коллективно-обязательное решение требует другого, и безразлично к своей другой стороне – ко всем остальным коммуникациям, основанным на другом способе связи, скажем, на коннективности посредством различений любовь/нелюбовь или вера/неверие и осмысленным именно в контексте этих коммуникативных кодов.
Но в обсуждаемом здесь случае мы имеем дело с особой, более фундаментальной, лингвистической коннективностью и асимметрией, и как следствие – с замкнутостью языка. Подход Ф. Соссюра иллюстрирует дифференцию индикация/дистинкция. Его концепция смысла вытекает из того, что всякий лингвистический элемент получает свое значение посредством его интеграции в сеть оппозиций к другим элементам того же самого языка.
Согласно Ф. Соссюру (нельзя так абстрактно, нужны ссылки – И.К.), лингвистические элементы являются исключительно дифференциальными и определяются не по их позитивному содержанию, а негативно – посредством их отношений с другими терминами системы89. В языке нет ничего кроме различий. Ф. Соссюр назвал это дифференциальным характером языка, под которым мыслится различность лингвистических элементов – безотносительно к сопровождаемому их смыслу (означаемому). Любой элемент задействован в языке в той степени, в какой он противопоставлен некоторым другим элементам, и свою определенность получает именно благодаря этим противоположностям. Можно показать два пути выражения такой структуры различений в языке90:
С одной стороны, утверждается, что есть единицы, обладающие своим собственным смыслом (морфемы, монемы). Монемы – мельчайшие единицы смысла, составляющие более комплексные знаки (предложения и их комплексы), в свою очередь обладающие своим собственным смыслом. Однако принципы интеграции предложений и их комплексов (текстов), их семантические координации (= образование социальных систем) должны изучаться не в рамках лингвистики, а скорее в рамках теории коммуникации, где смысловые схемы (или, что тоже самое, упорядочивающие коммуникацию коммуникативные коды подобно власти, любви, деньгам, истине) задают консистентность текстов или дискурсов. Именно эти коды обеспечивают консистентность коммуникативных вкладов участников той или иной специфической коммуникации и отклонение всех прочих содержаний коммуникации.
Между тем, отношение между монемой и смыслом (в лингвистике) это разновидность отношений между означающим и означаемым (в более общем случае семиотики), или одна из ипостасей формы в смысле Спенсера-Брауна, а именно разновидность различения самореференция/инореференция (далее С/И).
С другой стороны, существуют и «далее неделимые» знаки (фонемы – отдельные звуки, буквы), которые образуют структуру языка, не обладая своим собственным означаемым (или смыслом в его широком – семантическом – смысле). Поэтому смысл фонем состоит в чистом, словно «бессмысленном» коннективном потенциале. Здесь воплощается другая ипостась формы Спенсера-Брауна, а именно дифференция индикация/дистинкция (далее И/Д). Именно отношение И/Д делает возможным замыкание языка как системы и его независимость от означающего (т.е. от смыслов его элементов). Например, в акустическом медиуме смысл такой констелляции фонем как г,о,л,о,в,а. может быть только дифференциальным, что означает следующее. Во-первых, смысл (= коннективность) фонемы «о» и ее определенность возникают исключительно благодаря ее негативным определениям как «не-а», «не-б» и т.д., вплоть до последнего из возможных звуков, причем безотносительно к какому бы то ни было означаемому, ведь оно у фонем просто отсутствует. И уже одно это делает возможным независимость языка в целом от его референтов во внешнем мире, его системную замкнутость и самоотнесенность. Во-вторых, дифференциальный смысл этого «о» также определяется его контекстом: «после «г»» и «перед «л»». Благодаря этому некоторые констелляции звуков (в данном случае г,о,л,о,в,а), определяемые как совокупности таких оппозиций и устойчиво воспроизводимые как совокупности таких оппозиций, в свою очередь, оказываются независимыми от своих референтов, скажем, тех или иных голов во внелингвистической реальности.
Уже здесь мы сталкиваемся с важной системной особенностью языка, названной редундантностью (избыточностью). Так, наша фонема «о» является редундантной, поскольку она может быть задана перечислением приблизительно двадцати звуков (как коньюнкция «не-а», «не-б», «не-в», etc.). Как раз это свойство и подразумевается под «дифференциальным характером» простейших лингвистических элементов.
Это лингвистическое свойство в то же время является случаем общей логической дифференции индикация/дистинкция. Одна фонема требует подсоединения другой (тем самым, указывая, или индицируя ее и проводя дистинкции в отношении всех прочих), если их определенности заданы дифференциально – перечислением множества их оппозиций (дистинкций – «не-а», «не-б», «не-в» и т.д.).
Как уже было замечено, эта дифференция И/Д обеспечивает системную лингвистическую функцию – коннективность. И язык как целостная система способен сохранить свою идентичность лишь в той мере, в какой внутренняя сторона формы акцентуирована асимметрична – как выделенная и контрастирующая по сравнению с другими – не реализованными – возможностями произнесения (или написания). (Корректно соединенные звуки, слова, состоящие из корректных последовательностей «дифференциальных» лингвистических элементов, и мыслятся здесь как внутренняя сторона, как то, на чем концентрируется внимание, и как то, что служит отправной точкой для продолжения конструирования знаковых комплексов).
Этот случай асимметричного применения И/Д-дифференции существенно отличен от другого типа реализации или ипостаси формы Спенсера-Брауна, а именно от симметричной дифференции самореференция/инореференция (выраженной как различения знак/смысл или означающее/означаемое). Здесь всякое произнесение (или написание) означающего в то же время актуализирует и подтверждает и другую, внешнюю сторону этого формы, а именно – означаемое или смысл, т.е. внешний мир, внешнюю референцию той или иной коммуникации. Произнесенное «яблоко» симметрично яблоку, которое вовсе не является заднеплановым контекстом, фоном, или горизонтом не актуализированных возможностей, каковым является «другая сторона» в случае различения И/Д91.
Всякая индикация, конечно, является референцией к чему-то внешнему по отношению к языку коммуникации. Но в то же время, эта индикация может быть осуществлена исключительно в рамках системы коммуникации и только средствами этой системы. В мире самом по себе не существует отличий яблока от «яблока». Это различение между внутренним «яблоком» и внешним яблоком может быть порождено только самой системой и соответственно внутри нее, при всем том, что яблоко индицируется как часть ее внешнего мира и локализуется системой (но именно ею самой) вовне актуально протекающей коммуникации, как самостоятельная независимая от коммуникации реалия. При всем «внешнем» характере данная реалия все-таки остается частью (или другой стороной) различения, «автором» или «творцом» которого является сама коммуникация. В этом смысле, индицированный внешний мир принадлежит системе как часть дифференции, порожденной самой системой.
Дифференция И/Д характеризовала способность системы к наблюдению92 и коннективности. Для продолжения коммуникации система нуждается в том, чтобы свои простые знаки превратить в более сложные образования. Индикация монемы в контексте других, уже произнесенных монем требует индикации следующей монемы. Некоторый данный выбор имени (и конечно, одновременно, «внешнего» по отношению к знаку объекта, т.е. смысла) подразумевает отрицание всех остающихся возможных знаков и смыслов (дистинкция) и подсоединения лишь одного следующего знака (индикация). Различение И/Д выполняет эту функцию коннекции автономных знаковых образований посредством их смыслов – как средств или механизмов соединения, как коннективных медиумов93.
У логической формы Спенсера-Брауна, как отмечалось, есть и еще одна лингвистическая манифестация – различение самореференция/инореференция. Применительно к языку оно интерпретируется как различение монем (или более комплексных единиц) и их смыслов. В случае различения С/И индицируется сама монема (или языковая операция). При этом слова не просто произносятся, но используются «рефлексивно». Под «рефлексивностью» здесь мыслится то обстоятельство, что слово обозначается как свой собственный смысл. Например, это может принимать форму вопроса – «А почему вы использовали именно это слово или именно это предложение?». Самое важное свойство этой дифференции С/И (отличающее его от его старшего собрата И/Д) состоит в том, что внешняя референция (другая сторона логической формы Спенсера-Брауна, т.е. смысл монемы) не отрицается (как это имеет место в случае И/Д), а подтверждается. Произнесенное или написанное слово подтверждает свой смысл: «яблоко» указывает и подтверждает, а не отрицает яблоко, в то время как в случае дифференции И/Д индицированное яблоко отрицает свою другую сторону, т.е. требует отклонения всего того, от чего оно отличено, но именно поэтому и определено.
Мы помним, однако, что данная дифференция С/И (как всякая дифференция) одновременно все-таки остается частным случаем вида И/Д и следовательно должно иметь еще одну внешнюю сторону, которая собственно должна подвергнуться отрицанию или оказаться отличной от индицированной внутренней стороны. Эта еще одна другая включает в себя все остающиеся, но не актуализированные возможности произнесения и написания. У «яблока» есть свои counterparts – «яблако», «облако» и т.д. Другая внешняя сторона есть проявление в различении С/И свойств различения И/Д, частным случаем которого является первая дифференция. Именно это свойство отвечает за функцию редундантности. Всякий знак может быть замещен другим знаком94.
Для облегчения понимания различности двух типов различений – И/Д и С/И – сведем их в таблицу.
Тип формы
|
Операция на внутренней стороне формы
|
Операция на внешней стороне
|
Логическое отношение сторон
|
Функция в системе
|
Языковые проявления
|
Наличие симметрии между сторонами
|
И/Д
|
Индикация
|
Дистинкция
|
Противоположность
|
Коннективность
|
фонемы
|
Асимметрично
|
С/И
|
Самореференция
|
Внешняя референция
|
Подтверждение
|
Дифференциация, автономрия
|
монемы, морфемы
|
симметрично
|
Итак, обеспечивая автономию коммуникации, язык должен обеспечить изоляцию и редундантность знаковой системы. Изоляция и системная замкнутость знаков состоит в том, что слово, понимаемое как означающее, абсолютно непохоже на обозначаемое, и в том, что смысл знака – или означаемое – не способен подсоединяться к констелляциям слов или предложений. Хорошей метафорой сопряженности смысла и слова, служит сопряженность дорожной сети и сети дорожного освящения. Освещение обеспечивает движение по дорогам, возможность менять пути и направления, но одна дорога подсоединяется к другой, разветвляется и заканчивается в тупике, в то время как сеть освещения всегда лишь сопровождает и обеспечивает движение, т.е. делает возможной коннективность дорожной сети, сама оказываясь не способной влиться в собственно дорожную сеть.
Домен знаков закрыт в этом смысле именно потому, что он не включает в себя смысловые коннекции, всегда остающиеся внешней стороной системы знаков. Использования знаков в этом смысле суть операции закрытой системы материальных объектов, особые формы в звуковых и оптических медиа, обособившиеся от остального мира (остальных шумов etc.). В то же время регистр и резерв потенциальных подсоединений этой системы знаков формируется как горизонт всякого актуализированного знака (означающего), и этот горизонт обеспечивает открытость и произвольность в подсоединении знаков друг к другу, и соответственно, возникновение системы коммуникаций.
***
Эпистемологические выводы из такого подхода к языку состоят в следующем. Всякий знак понимается как двусторонняя форма с внутренней и внешней сторонойсторонами. В более привычной терминологии, это двухместный предикат или функция: зЗнак (оОзначающее, оОзначаемое). При этом внутренняя сторона (означающее) репрезентирована собственно подсоединяющимися друг к другу элементами системы – оптическими и акустическими формами в оптических и акустических медиа. Внешняя сторона репрезентирует внешний мир системы, в отношении которого система и получает свою автономию и который не может войти в число элементов системы. За автономию отвечает системное свойство редундантности, обеспечивающее возможность замещения всякого знака любым другим знаком, а следовательно их независимость от внешнего мира – от мира смыслов или мира означаемого.
Эта автономия, или произвольность в порядке подсоединения собственных элементов системы знаков, обеспечивает более общую автономию системы коммуникаций, которая благодаря автономии знаков не нуждается в том, чтобы следовать логике событий внешнего мира. В свою очередь смыслы, всегда сопровождающее, но неспособные к коннекции с последовательностями знаков могут отождествляться с внешним миром, миром объектов или референтов знаков.
Произвольность и изоляция сферы означающего обеспечивается тем обстоятельством, что слово (как знак языка) сохраняет свою идентичность (и независимость от смысла) благодаря конститутивной дифференции индикация/дистинкция, т.е. благодаря его составленности из дифференциальных элементов, а именно – из фонем, взаимно-оппозициональных структур, требующих подсоединения одной фонемы к другой. Смысл фонем (в отличие «семантического» смысла монем) состоит в «чистой коннективности», не требующей референции к внешнему миру. Именно различение и отвечает за закрытый характер языка. Эта чистая коннективность и закрытость обеспечивается словарями, грамматикой, идиоматикой и т.д.
В отличие от фонем, монемы являются подлинными языковыми знаками, поскольку реализуют не только различения индикация/дистинкция, но и используют другую ипостась формы Спенсера-Брауна, а именно дифферецнию самореференция/инореференция, которая снабжает обозначающее подлинным – семантическим – смыслом. Теперь смысл, сохраняя первичную функцию коннективности, неслучайного подсоединения знаков друг к другу, сообщает языку и функции инореференции, отсылать к внешнему миру языка. Внешний мир может быть обозначен только посредством дифференции С/И. Знаки на этом уровне могут указывать на все что угодно, включая себя самих как часть их внешнего мира, от которого они обособились. Речь идет о повторном вхождении формы в эту форму.
Итак:
1. Знаки как фонемы получают двойное «дифференциальное» определение: во-первых, благодаря их другой стороне – их полной определенности через конечный набор остальных фонем («а» как идентичное «не-б», «не-в», «не-г» и т.д.); и во-вторых, благодаря идентичности слова, в которое они включены, т.е. благодаря их устойчивому месту в данном слове, как воспроизводимой последовательности фонем («о» как то, что должно стоять после «д» и перед «м» в слове «дом»). Смысл каждой следующей фонемы в их последовательности определяется этими двумя требованиями подсоединения. Индикация одной фонемы, требует ее отличения (дистинкций) от других фонем.
2. Знаки как монемы, в свою очередь, получают двойное определение. Во-первых, их идентичность обеспечивается неслучайной последовательностью составляющих фонем, что обеспечивает закрытый и автономный (т.е. независимый от смыслов-референтов) характер знаковой системы. На этом уровне сопровождающие смыслы (означаемое) не могут осуществлять интервенции и жестко определять последовательности их материальных носителей (означающее). Во-вторых, каждое слово или монема способно получать свой смысл в ситуации или контексте, и таким образом индицирует и подтверждает свой собственный смысл, хотя последний и не может входить в последовательности знаков, а может артикулироваться (скажем, как дефиниция или дескрипция) исключительно в форме других знаков, т.е. в виде означающего.
Используя этот подход, мы теперь можем начать разговор и о междисциплинарном статусе лингвистики как отрасли семиотики. В той мере, в какой исследуется различение И/Д, лингвистика выполняет свои собственные задачи, состоящие в экспликации коннективных механизмов языковых элементов (или смысла как принципа чистой коннективности знаков без их референции к внешнему миру языка). Но в той мере, в какой лингвистика интересуется отношением означающего и означаемого, она играет подчиненную роль и интегрируется в теорию коммуникации. Другими словами: если она вовлечена в составление словарей и экспликацию грамматических правил, т.е. средств обеспечения идентичности языка безотносительно к различению С/И, она сохраняет свой самодостаточный дисциплинарный статус.
Означающее как смысл, обеспечивающий коннективность через отсылку в к внешним референтам, делает возможным подсоединение монем друг к другу. Но в той мере, в какой слова или монемы могут сопрягаться относительно независимо от их смыслов, т.е. свободно от мира, индицированного посредством этих монем (фунция редундантности знаков), - здесь реализуется важная функция контингенции коммуникации. Причем эта функция уже выходит за пределы лингвистики. Рожденная как свойство знака и следствие изоляции и автономии языка контингентность коммуникативных вкладов исследуется теорией социальных систем. И поскольку даже в случае строгих нормативных ожиданий (задаваемых отчасти и структурами языка) языковая автономия делает возможным языковую мутацию и эволюцию, здесь уместно применение эволюционной теории.
|
