А. Ю. Антоновский Никлас Луман: социально-эпистемологическое введение в теорию социальных систем

и второе приветствие». Luhmann N. „Identität“. Soziologische Aufklärung. Bd. 4.

73 Подробная схема «пространственного» конструирования знания в родовых обществах. см. А.Ю.Антоновский. Пространство в первобытных обществах /И.Т. Касавин (ред.) Уранос и Кронос. М. 2002.

74 N. Luhmann. Wissenschaft der Gesellschaft. 1992, S. 231.

75 N. Luhmann. Wissenschaft der Gesellschaft. 1992, S. 235-236.

76 См. Луман Н. Общество как социальная система. М. Логос. 2004. Его же: Медиа коммуникации. М. Логос, 2005. Его же: Эволюция. М. Логос. 2005 и Дифференциация. М. Логос 2006.

77 Эго осознает, что его партнер (Альтер) производит именно сообщение, а не отправление естественного акта как например, поедание пищи (хотя и оно может быть выбрано Альтером в качестве коммуникативного выражения). Это конвертирует сообщение в информацию – отбирая в нем то, что существенно именно для Эго. Эго понимает коммуникацию, если различает между данными двумя селекциями – между самим выражением и (скрытой для него) гипотетической интенцией Альтера. Эта гипотетическая интенция и есть та ин-формация, которую в себе формирует Эго. Так, приветствуя Эго, Альтер осуществляет селекцию своего выражения (скажем, кивок) как одну из опций в массиве возможных телодвижений. Затем и Эго осуществляет селекцию – выбирая между признанием этого кивка как выражения рутинного приветствия или как выражения особого отношения к себе, скажем, уважения. Как видно, никакой передачи информации между ними в таком случае не происходит. Альтер не теряет своего выражения, а вывод из последнего информации (скрытой интенции) является собственным достижением Эго – выбором среди многих возможностей, не допускающим никакой верификации в силу закрытости сознания Альтера. Конечно же остается возможность того, что коммуникация будет тематизировать саму себя – если Эго задаст Альтеру вопрос о «подлинном» смысле кивка. Но это понимание коммуникации в свою очередь остается всего лишь одной из возможных опций в сопоставлении сообщения-выражения и информации (как всегда недостоверной экспликации интенции). Но таковое понимание (как различения-сравнения между выражением и информации) коммуникации, несмотря на всю его проблематичность оказывается главной предпосылкой продолжения коммуникации, а значит – выполняет свою функцию.

78 G. Spencer-Brown, Laws of form. New-York, 1969.

79 Являться формой – значит быть границей двух сторон, внутренней и внешней, где внутренняя сторона обладает большим значением.

80 Эта операция весьма похожа на примитивный миф о сотворении мира. Если вторая аксиома может быть представлена проведение границы в некотором пустом пространстве и соответственно интерпретироваться как творение в пустоте, первая аксиома в свою очередь возвращает нас к «креационизму» платоновского номотета, творящего мир через наименования.

81 See Valera F. Truth is what works. In: Poerksen B. The Certainty of Uncertainty. Imprint Academic, 2004, p. 86-107.

82 Предпоследний Аурелиано читает на доставшемся ему пергаменте историю своего рода, в котором отражена, конечно же, кульминационное событие истории рода – расшифровка и прочтение им самого этого пергамента. Реальная история рода Буэндиа и писанная история рода Буэндиа, т.е. осуществление процесса и его описание-наблюдение, в момент «прочтения прочтения» (когда Ауреалиано читая, доходит до места о том, как он расшифровывает и читает пергамент) коллапсируют в своего рода сингулярность. Но в пергаменте все наличествует единомоментно, а в реальной истории для этого понадобилось сто лет. Реальная история рода Буэндиа и жизнь Аурелеано – это непрерывно осуществляющиеся само-различения, само-выделения, т.е. обращения внутрь себя, жизнь согласно принципам, заложенным основателем рода – принципам «одиночества», читай «системной замкнутости», недопущения чужих, непрерывного воспроизводства и повторения событий в каждом следующем поколения и инцестуальной экзогамии. Но эта же история записана в пергаменте. Реальная история рода – постоянно воспроизводящаяся дистинкция, т.е. различение между собой и чуждым, недостижимым внешним миром. Пергамент – наблюдение-описание, индикация самого этого различения и именно на нем сосредотачивает внимание предпоследний Аурелеано, посвятивший себя его расшифровке и прочтению. Этот пергамент лишь индицирует внешний мир, но не дает возможности его достижения. Но почему? Трагедия рода Буэндиа в отсутствии возможности преодолеть свое одиночество, пересечь границу формы, выйти за пределы предначертанного в пергаменте, т.е. обратиться к миру самому по себе – ведь все события рода уже записаны. Пергамент-история – это программа их одиночества или, говоря на нашем жаргоне – системной замкнутости.

Их подлинная история, их одиночество, то, что собственно и делает их Буэндиа, доступно только в виде индикации – как записанный, а следовательно как не допускающий изменений текст. Записанная история рода не является их реальной историей, ведь это только книга, но она как раз и становится самым важным фрагментом реальной истории, когда вводится (ре-ентри) в саму реальную жизнь рода Буэндиа. И так их одиночество (системная замкнутость) как способ существования и воспроизводства рода, как латентное (нерефлексивное) воспроизводящееся различение своих и чужих, оказывается явным в записанном тексте пергамента, собственно в самой книге Г. Маркеса, но будучи записанным, теперь оно уже не может действовать как различение, теряет свою функциональность, ведь теперь – в записанном виде – это уже не способ воспроизводства рода, а всего лишь репрезентация, различие, введенное в то, от чего оно отличено. И именно прочтение рукописи означает конец рода. Конец одиночества – конец жизни рода.

83 Н.Луман подмечает здесь парадокс, указывая на то, что тогда и у «знака» нет своего референта, а именно - знака, а следовательно, знаков будто бы не существует.

84 Позволим себе небольшую «онтологическую» интерпретацию. Здесь мы можем указать на функцию, которую выполняют знаки для системы коммуникаций. Знаки делают возможным возникновение и систем коммуникаций и систем сознания именно потому, что делают возможным само-отделение, самоизоляцию и замыкание упомянутых систем, их отделение от всего остального мира, понятого как вторая внешняя сторона знака. Этот – когнитивно-недоступный для указанных систем – мир может, правда, постигаться как своего рода хаос, как место где пока еще не произведены различения и границы – как «дикое» в понимании примитивных обществ, как трансцендентный бог в религии или ноуменальный мир в философии, и, может быть, даже – как первичная сингулярность в современных научных интерпретациях. Но при всем этом, этот мир не может служить референтом никакого коммуникативно-используемого знака.

85 Потом, конечно, можно говорить, что переход к новому содержанию не имел под собой никакого смысла, являлся «ошибкой», но поскольку данный переход осущестился именно к этому, а не другому содержанию сознания или коммуникации, то «именно эта», а никакая другая речь (и мысль) реализовали функции коннективности, и стали, таким образом, единственной реальностью. Коннективность (подсоединимость) – критерий осмысленности, а не наоборот, как может показаться на первый взгляд.

86 Хотя означающее указывает на означаемое как на свой собственный смысл, последнее как означаемое не может быть доступным как таковое, как «чистый» смысл – вне знаковой формы. Как метафору этого отношения можно рассмотреть отношение божества и его воплощения или символизацию в статуе. Божество всегда является недоступным вне своего символического выражения, вне его «объектной» формы. В примитивных обществах статуи воспринимались как реальные божества и различение между символом и чем-то символизируемым при его посредстве является сравнительно поздним эволюционным достижением. Эта метафора раскрывает то обстоятельство, что эволюция знаков есть обособление смыслов от своих «материальных» носителей. Или что то же самое – эволюция знаков есть появление все более устойчивых отношений между знаками и их кластерами, и эта все более устойчивая воспроизводимость тех или иных знаковых конфигураций и выводимость одних знаков из других, или коннективность, получает название смысла.

87 См. замечательную работу: Esposito, Elena. Two-sided Forms in Language. Елена Эспозито проделала серьезную работу по разведению двух ипостасей формы у Спенсера-Брауна. Но в отличие от нее нам представляется, что о смысле можно говорить в обоих случаях – т.е. в том числе и в случае дифференции индикация/дистинкция, а не только в случае дифференции самореференция/инореференция. Это более широкое понимание смысла предполагает, что смысл повсеместно сопровождает знаки, в то числе и фонемы, а не только «более притязательные» монемы и морфемы. Смысл сразу же появляется там, где возникает функция коннективности. Такое понятие смысла более фундаментально, чем его более узкое представление в виде различения самореференция/инореференция. Также см.: Baecker, Dirk (ed.). The problem of form. Stanford University Press, 1999, p. 76-98.

88 Медиум коммуникаций – это большой массив возможных коммуникативных событий, «грубый материал» на которые может накладываться форма – различение, придающее тому или иному следующему событию осмысленность в контексте данного различения (коннективность). Если медиумом коммуникаций выступает власть, т.е. такой совокупностью выступают все коммуникации, предполагающие коллективную обязательность в подчинении решениям, такой формой выступает различение или смысловой механизм власть/безвластие (или коррелятивная дифференция большая власть/меньшая власть).

89 Ф. де Соссюр. Курс общей лингвистики. М. Ком-книга. 2006.

90 Martinet, Andre. Elements of general linguistics. University of Chicago Press. 1982.

91 Инореференция знака, конечно, все равно отлична от самореференции, и в этом смысле выступает дистинкцией, а иначе бы речь не шла об одной из ипостасей формы, т.е. различения внутреннее/внешнее. Но тем не менее здесь внешняя сторона всегда актуализируется благодаря внутренней и одновременно с ней.

92 В таком понятии наблюдения еще не подразумевается активности сознания. Под наблюдением здесь мыслится лишь простая селекция следующего шага (индикация) в контексте других потенциальных, но не реализованных возможностей (дистинкции). В этом более простом, но и более фундаментальном, смысле даже амеба способна к наблюдению в том случае, если, скажем, она осуществляет выбор между движением по направлению к добыче и от источника опасности.

93 Точно так же, как проблема в психологии коннективность переживаний в сознании обеспечивается посредством смысла в его психологическом смысле (см. ниже).

94 Как известно, Ф. Соссюр выделял синтагматический уровень, где каждый элемент зависит от суммы оппозиций. Таким образом, слово в предложении зависит от предыдущих и последующих слов. Но именно уровень парадигматических отношений обеспечивает редундантность монем. Непременно существует сеть соотносящихся и взаимозаменяемых слов с различными смыслами, но общими «нуклеусами» (пусть и с различными степенями этой общности). Поэтому то или иное слово получает на этом уровне свое второе определение и вторую идентичность именно благодаря его месту в ряду потенциальных конкурентов на актуализацию в коммуникации. Редундантно слово, допускающее его смысловое замещение. И именно это свойство создает широкий горизонт возможных коммуникативных подсоединений, отменяя узкую запрограммированность коммуникации, каковая имеет место в «высоких языках» (в примитивных языках и в поэзии). Очевидно, что редундантность обеспечивает произвольность выбора знаков, замкнутость знаковой системы, их свободу от их смыслов, ведь последние не способны жестко обуславливать выбор той или иной – всегда редундантной, а значит, допускающей ее замену, – монемы.

95 Heider F. The Psychology of Interpersonal Relations. New York 1958.

96 Ding und Medium. Kulturverlag Kadmos, 2004.

97 О такого рода «ригидной» коммуникации и соответствующей ей «чистом языке» в примитивных обществах см. Gossen, G.H. Chamulas in the World of the Sun. Time and Space in a Maya Oral Tradition. Cambridge. 1974.

98 Понятие смысла в психологии сопряжено с далеко не тривиальным вопросом о том, почему возможность двух или более параллельных потоков ментальных актов не была реализована (по меньшей мере, в норме). Мы, конечно, можем предположить, что если бы такой случай реализовался, это привело бы к неконсистентным сообщениям содержаний психики в форме противоречивых высказываний и, вообще, противоречивого поведения организма. Поэтому в самом широком смысле смысл можно понимать как механизм сведения информации (параллельно текущей и перерабатываемой мозгом) в единую последовательность осознанных (= отобранных) переживаний. И хотя наличествует большое количество трудов о возможностях параллельной переработки информации различными модулями мозга, трудно себе представить, что таковая параллельная переработка могла бы получить эксплицитную вербальную форму в коммуникативной ситуации – скажем, как множество одновременно актуализирующихся и инконсистентных возгласов. Тем не менее, такие редкие случаи обнаруживаются, например, в случае разрушения corpus callosum – балки, соединяющей полушария мозга, если правое полушарие обладало развитыми речевыми способностями. See: J. Jaynes. The Origin of Consciousness in the Breakdown of the Bicameral Mind. Princeton University (1976, 1990), Lenk, H. Kleine Philosophie des Gehirns. Primusverlag. 2001. И, конечно: M.S. Gazzaniga. Psychological science: Mind, Brain, Behavior. 2005.

99 “Такие переменные визуального мира как дистанция, размер, цвет и форма объектов, оттенки, отношения объектов друг к другу – все это взаимосоотнесено таким образом, что если даны определенные значения некоторых из них, это требует определенных значений и других переменных … Если некоторые контуры задают отношения поверхностей и если источник света находится в определенном месте, уже это имплицирует ожидание определенных конфигураций теней. Heider, F., A.a.o., p. 48.

100 Ф. Хайдер предлагает следующую иллюстрацию. На рисунке изображены два человека, один из которых преследует другого. Реципиент вынужден выбирать из двух редундантных вариантов интерпретации: между «следованием за…» и «преследованием». Если последний выглядит более сильным и агрессивным, то более «экономичным» переживанием, интегрирующим комплексность ситуации будет соответствующий выбор и переживание ситуации как «преследования».

101 Под полаганиями (beliefs) подразумеваются типичные clause-sentences: «думаю, что…», «верю, что…», «надеюсь, что …».

102 Безусловно, в дополнение к отбору средствами обобщенных медиа всегда осуществляется и некоторая предварительная селекция «коммуникативных вкладов» - потенциальных соперников за участие в том или ином дискурсе (причем, конечно, конкурируют не люди и не их сознания, а именно их вклады в коммуникацию, всегда принимающие вербальную форму). Такая селекция осуществляется «программами» социальных систем. В науке, например, в качестве таких программ могут выступать уже признанные теории, задающие набор «релевантных» или «интересных» (в рамках той или иной теории) фактов, гипотез или методов, что, очевидно, составляет всегда лишь самую незначительную часть всего того гигантского объема возможных научных предложений, которые тоже могли бы аранжироваться согласно значениям истина и ложь, но все-таки не попадают в фокус научного исследования. В экономике эту роль предварительно-селегирующих программ выполняют цены. Некто желает нечто приобрести (или продать) не только, потому что обладает (или не обладает) деньгами – но и в силу растущих (или падающих) цен. Так, (ориентации на) цены в системе экономических коммуникаций представляются первичным медиумом редукции экономической комплексности, гигантских объемов возможных, но никогда не осуществляющихся платежей.

103 Многичесленные попытки выявить «фундаментальные» различения (или измерения) психики обычно предполагают выделение в качестве таковых – временных, пространственных, социальных дифференций: до/после, здесь/там, Эго/Альтер.

104 Очевидно, что такое восприятие всегда остается в высшей степени гипотетическим и не предполагает наличия сколько-нибудь надежных средств верификации достоверности полученных данных.

105 Безусловно, первый реципиент и сам может понимать, что такая неотчетливость есть следствие его рецептивной дефективности, но такое заключение было бы все-таки уже заключением, сделанными им в роле реципиента второго порядка.

106 Реципиент второго порядка словно имеет дело с медиумом как таковым, который словно раскрывает ему свою «природу», свою «невидимость». Если первый наблюдатель видит реку, не скрытую туманом, то наблюдатель второго порядка способен разглядеть сам факт того, что первый видит реку, тот факт что она не скрыта. На этом уровне вопрос состоит уже не в том, что воспринимается, а о том, как осуществляется это восприятие. Он осознает то обстоятельство, что медиум (в данном случае, воздух) является прозрачным и именно в силу своей прозрачности или невидимости он ускользает от внимания первого реципиента. Итак, не столько сам объект, сколько условия его восприятия оказываются доступными наблюдателю второго порядка. И именно в силу этой своей способности он воспринимает сообщения своего партнера как информацию, способен к пониманию – сравнению мотивации сообщения с условиями, недоступными для восприятия наблюдателя первого порядка.