Горизонты
Скачать 5.48 Mb.
|
6. За последнее десятилетие на 12% сократилось количество детских музыкальных, художественных, хореографических школ и школ искусств, где «ежегодно и целенаправленно приобщаются к искусству почти 1,3 млн. детей разных возрастов из сел и городов: это очень актуальное и общественно-полезное для грядущих поколений дополнение к общему школьному образованию. Однако количество таких детей крайне недостаточно: оно едва достигает 6,5% от общего числа детей (7-15 лет) в России.7. Николаев А.Е. Культура и власть в философии Л.В.Карсавина. // Культура и власть. Сб. науч. трудов. Тверь, 1999. С.113-121. С.116. 8. В античную эпоху профессиональное занятие искусством считалось низменным делом, уделом рабов. См.: Шестаков В.П. Эстетические категории: Опыт сист. и ист. исследования. М., 1983. 9. Иноземцев В.Л. К теории постэкономической общественной формации. М., 1995. 10. Вагнер Р. Искусство и революция // Избранные работы. М., 1979. 11. Манхейм К. Избранное: Социология культуры. М.: СПб., 2000. 501 с. С.176. 12. Вагнер Р. Искусство и революция. // Избранные работы. М., 1979. 13. Челышев Е.П. Современная культура России: проблемы развития. // Москва. 1996. №1. С. 5-20; Лимонова Э.М. Образовательная услуга как объект рыночных отношений. // Культура и экономика региона: Материалы Всероссийской научно-практической конф. Тюмень, 2000, С.88-90. С.89. Кетова Т.Н. кандидат философских наук, доцент Санкт-Петербург Альтернативы справедливости в поле природных способностей Большинство концепций справедливости основано на допущении равенства людей. Сторонники религиозной справедливости утверждают ценность каждого человека перед Богом. Распространены взгляды на справедливость, исходящие из идеи равенства врожденных человеческих прав, универсальности основных человеческих способностей. Д.Роулз в своей концепции предлагает представить гипотетическое исходное положение, в котором группа людей формулирует основные принципы справедливости, причем никто из них не знает о своем статусе в будущем обществе. По Роулзу, каждый человек должен иметь равное право на систему фундаментальных свобод, которая будет распространяться на всех, а возможное социальное неравенство может приносить наибольшую пользу тем, у кого меньше преимуществ. Встает вопрос – как быть с неравенством природных способностей? В эпоху возникновения и распространения биотехнологий, способных радикально изменить природу человека, вопрос о равенстве и справедливости приобретает новые смыслы. Что является более справедливым – сохранить природную генетическую лотерею или допустить возможность осознанного выбора физических а, возможно, и психических качеств? Проблема заключается в том, что существует социально-экономическая преграда для реализации этого выбора в современном обществе. Евгеника («учение о хорошем роде»), направленная на осуществление мечты достижения стандартов идеального человека, сталкивалась с проблемой реализации своих проектов в различных конкретных социально-исторических условиях. Как известно, существуют различия между, так называемой, негативной и позитивной евгеникой. Негативная – возникла в ответ на страх человечества перед вырождением. Чтобы его избежать, приоритет индивида должен был уступить примату рода. Соответственно этому принципу евгенические мероприятия ставили, например, цель ограничения репродуктивных функций «неполноценных» представителей человеческого рода. В наиболее явной дегуманистической форме негативная евгеника проявилась в нацистской Германии, где был введен государственный контроль за «чистотой» арийской расы. Начало положили действия по ограничению репродуктивных функций лиц с девиантным поведением. Далее, стали подвергаться эвтаназии дети – носители тяжелых заболеваний (гидроцефалия, церебральный паралич и др.). Впоследствии контингент лиц, «угрожающих общественному здоровью», расширился до национально-этнических масштабов: на основании расовых признаков стала предприниматься практика эвтаназии «неполноценных народов». Положения негативной евгеники, обосновывавшие тезис о расовом превосходстве арийской элиты над остальным человечеством, легли в фундамент политики и практики геноцида, осуществляемого Нацистской Германией, что вполне понятно, поскольку негативная евгеника требовала государственной поддержки для проведения программы «облагораживания» человечества. Но следует отметить, что негативная евгеника могла представать не только в форме расовой гигиены. Так, в Советской России так же возникали евгенические проекты по улучшению людей как граждан будущего идеального общества, но они не нашли воплощения в государственной политике. К.Э.Циолковский, например, предлагал поставить преграду репродукции неполноценных в физическом и психическом отношении людей, ибо перед человечеством стоит грандиозная задача освоения космического пространства, в котором не может быть места несовершенным формам жизни. По вполне понятным причинам тема элит была непопулярна в Советской России, ей была противопоставлена задача создания полноценного и здорового массового общества. И все же при всех различиях нацистская программа и проекты коммунистического типа в духе негативной евгеники имели общие черты – они опирались на положения вульгарного дарвинизма, были утопичны и антигуманистичны по содержанию, что отвратило послевоенное общество от негативной евгеники и послужило одной из причин появления биоэтики, направленной на защиту прав человека в современной биомедицине. Во второй половине ХХ века вопрос: могут ли права человека основываться на его человеческой природе, обрел новую силу в связи с бурным развитием биотехнологий. Уже в ХХI веке генетическая лотерея может смениться выбором физиологических и психических качеств, осознанным самим человеком или его родителями. На смену негативной евгенике, отвергнутой цивилизованным правовым обществом, приходит евгеника позитивная, или, как ее чаще называют, либеральная. Однако, многие генетики, философы, культурологи высказывают сомнения по поводу целесообразности конструирования некоторых, и прежде всего, интеллектуальных качеств человека. В старой проблеме взаимодействия социального и биологического обостряется аспект определяющей роли генов в развертывании человеческих качеств в социальном пространстве. Биологизаторская трактовка способностей человека подчеркивает их относительно неизменный статус и эволюционное развитие под влиянием изменяющихся культурных условий. Так, представители социобиологии в концепции генно-культурной коэволюции ставят проблему взаимосвязи органической и культурной эволюций, но рассматривают природно-генетические основания человеческой жизнедеятельности как доминирующие. Культурно-историческая трактовка предполагает качественное изменение человеческой сущности при смене культур. Так как способности раскрываются в процессе сочетания генотипических и фенотипических составляющих, для конструирования более совершенного человека необходимо создание благоприятной социальной среды. «Евфеника» становится одной из сфер воздействия на наследственность человека, которая предполагает управление развитием организма путем создания необходимых условий для оптимизации фенотипа, что приведет к повышению уровня адаптации человека и улучшения его качеств как биологического вида и общественного существа. Сегодня идут научные дискуссии по вопросу: сложилась ли адаптивная норма реакции человека в результате естественного отбора, или же, как полагал В.И.Вернадский, положение человека в биосфере планеты опосредовано специфической формой адаптации – культурной (например, адаптации человека к новым информационным технологиям). Адаптационные способности человека, как и любого живого существа, ограничены и не могут адекватно отвечать на вызовы современной цивилизации, и поэтому, все больше ее представителей подвержено психическим стрессам, вегетососудистой дистонии, происходит массовая аллергизация населения. Массированное вмешательство в геном человечества не сможет моделировать необходимые для социокультурной адптации механизмы, и, кроме того, это сможет нарушить уже сложившиеся, что приведет к стандартизации генофонда и снижению степеней изменчивости. Евгенические мероприятия в массовом масштабе для достижения генетического равенства («поднятие дна», по выражению Ф.Фукуямы) не могут быть признанны однозначно целесообразными. Вряд ли также можно рассчитывать на то, что дорогостоящие процедуры коррекции генома будут доступны большинству граждан даже в странах с высоким уровнем жизни. Демократизация рынка биотехнологий невозможна в обозримом будущем, так как компании, вложившие огромные средства в научные исследования и продвижение продуктов биотехнологий, хотят быстро окупить свои расходы. Поэтому более актуальной можно считать тему улучшения при помощи генных технологий одного или нескольких качеств индивида по его осознанному желанию. Возникают два комплекса проблем – один связан с природой мотивации человека, решившего радикально изменить себя или заказать определенные признаки у будущих детей, другой – связан с социальными последствиями этих перемен. Когда речь идет о моделировании таких физических качеств, как рост, цвет глаз, форма черепа или груди планируемых детей, можно предполагать лишь незначительные колебания внутри сообщества сверстников, но когда значительно улучшаются зрение, слух, обоняние, физическая сила – это может привести к нарушению социальной справедливости. Ведь в таком случае те, кто принадлежит к социальным элитам, будут сознательно передавать детям не только социальные преимущества, но и создавать врожденные, что будет способствовать дегуманизации общества и может стать причиной социального протеста со стороны масс, лишенных привилегий. Так, либеральный принцип автономии может войти в противоречие с принципом демократической справедливости. Современное западное общество жаждет дальнейшего роста свободы самоопределения, но пока испытывает некоторое беспокойство перед манипуляциями природными ресурсами человека. Однако, скорее всего, страх перед неопределенностью будет побежден желанием радикально улучшить качество жизни. Стремление к физическому и психическому комфорту уже сегодня породило тревожную тенденцию изгнания сложных переживаний, страданий из внутреннего духовного мира, купирования ситуации нравственного выбора при помощи нейрофармакологии. Отказываясь от самостоятельного преодоления трудностей, человек утрачивает способность коррелировать связь между целями и средствами, становится пассивным потребителем. В современном обществе человек может свободно выбирать – прибегать ему к помощи радикальных биотехнологий или нет, но, выбрав путь искусственного улучшения, он рискует утратить свободу трезво оценивать свое состояние и отвечать за свой выбор. Алкоголизм и наркотики также ведут к деградации личности и этот путь доступен массовому обществу, однако качество жизни они не улучшают. Современные биотехнологии способны удовлетворить потребности человека в физическом и психическом комфорте, но только элиты могут ими воспользоваться. Парадоксальность ситуации в сфере «улучшения человеческой природы» заключается в том, что «идеалы» эмоционального и нравственного упрощения укоренены в сфере массового сознания, но и социальные элиты в дорогостоящей погоне за психофизиологическим благополучием также добровольно жертвуют свободой сложной самоидентификации. Перед обществом ХХI века встает проблема – что является более справедливым: сохранение прежнего генетического неравенства в виде генетической лотереи, или борьба за введение генетического равенства в статус фундаментальных прав граждан, или допущение возможности усугубления генетического неравенства через осознанный выбор улучшения природы представителями элит. Кнэхт Н.П. кандидат философских наук Москва «Образ культуры» как возможность построения методологической картины-карты слежения в исследованиях прошлой и современной (элитарной и массовой) культуры «Составить себе картину чего-то значит: поставить перед собой само сущее так, как с ним обстоит дело, и постоянно иметь его так поставленным перед собой. …«Мы составили себе картину чего-то» значит не только, что сущее у нас вообще как-то представлено, а еще и то, что оно представлено нам во всем, что ему присуще и его составляет как систему». (М.Хайдеггер)[1] Тридцатилетний период переживания ситуации постмодерна на Западе был связан не только с обсуждением феноменов и процессов, прежде всего, «массовой культуры», но и с переосмыслением отношения к культуре вообще. Концептуализация и перевод методологических инноваций в академическую практику затронули различные области социально-гуманитарного знания (такие как cultural studies, media studies, социологию культуры, психологию культуры, и др.). Многие интеллектуальные принципы, заимствованные из философии и критической теории, органично вошли не только в современную нарратологию, но и стали привычными для обыденных представлений. В настоящее время трудно представить формирующееся конвенциальное знание о современной культуре без таких элементов постмодернистского дискурса, как: деконструкция, идея различия, принцип гетерогенеза и пр. Сегодня изучение культуры немыслимо не только без «больших работ» в области теории культуры (можно выделить труды теоретиков постмодернизма: Жана-Франсуа Лиотара, Жана Бодрийара, Фредрика Джеймисона), но и без сочинений «первых имен» – тех, кто делал открытия и «прорывы» в знании (Ролана Барта, Мишеля Фуко, Жака Деррида, Жиля Делеза, Феликса Гваттари). Ассимиляция идейного багажа теоретиков постмодернизма современными исследователями сказывается на появлении различных предметных полей, в которых формируется современное знание о культуре. Выделение полей исследования задается не только уже существующей дисциплиной (например, история и социология культуры, культурная антропология), но и предметом (исследования медиа), иногда подходом (гендерные и мультикультурные исследования), а в последнее время и практическим интересом (изучение практик потребления в маркетинговых культурных исследованиях). Предмет изучения и сама сфера современной культуры «трансформируются в зависимости от того, какую понятийную сетку на них накладывают – в соответствии с оптикой исследователя и его тезаурусом ...Культура выглядит как подвижное пространство, в котором пересекаются или не соприкасаются различные объяснительные теории и языки описания, по-своему формирующие предмет изучения и его границы»[2]. Панорама современных исследований новейших и неожиданных тенденций, проявивших себя в современной западной культуре, напоминает «множество причудливо составленных картинок в духе puzzle»[3]. Данное обстоятельство рождает естественное стремление получить достаточно цельное изображение не только динамики культурных процессов, но способов их описания. Этим актуализируется проблема образа культуры. Здесь важно выделить некоторые моменты, т.к. актуализация идет в различных аспектах. 1. Проблема образа культуры отражает ситуацию в современной культурологии, эта проблема не могла появиться раньше. Возникновение культурологии совпало с распадом классической парадигмы науки, с переосмыслением заданности субъектно-объектных отношений, что привело к новому пониманию ее задач. 2. Отличительной особенностью нашего времени является то, что современный человек попадает в новую знаковую среду, не имея навыка существования в ней. Сама среда рассеивает, децентрирует и десистематизирует мышление. В подобной ситуации оказывается и современный ученый. Появляется множество различных наук (множество различных «историй», «психологий», «физик», «философий» и пр.), но нет единой науки. Каждая научная школа, работая с одними и теми же фактами, создает свои «синдромы», «симптомы» и «феномены», порождая непримиримый антагонизм школ. Дух конфликта формирует мнение: пока наука не станет моноединой, она будет в кризисе. Однако не скрывается ли за поисками монизма, гомогенного, монистического мира познавательный эгоцентризм? Может быть, сегодня появляется уникальная возможность научиться жить в поликультурном пространстве и многообразие научных школ воспринимать не как патологию, а как норму? Через образование междисциплинарного дискурса открывается возможность для нормальной работы. Понимание коммуникативной парадигмы как современной, признание существования сетевых взаимодействий знаний и школ, признание права на многомерность поможет расстаться с влюбленностью в кризис. Парадигмальная ситуация, связанная с постмодернизмом – это обычный процесс изменения методов, изменения отношения к области научного и социально-гуманитарного знания, в том числе и к различным философским приложениям. Существенным сегодня является осознание того, что как не может быть запрета на выбор предмета исследования, так не должно быть запрета и на выбор метода. Нужна своеобразная карта слежения, или картина разнообразия методов, которые координируются, находятся в конкуренции, во взаимоотношении и взаимообогащении[4]. Это приведет к освобождению исследовательского мышления, перенастроит его на современный лад, поможет преодолеть узкий позитивизм, схематизм, линейность. Своеобразная «распахнутость», открытость исследовательского сознания поможет развеять иллюзию, что кто-то, или что-то может помешать, какая-то методология окажется вредной, разлагающей, дестабилизирующей сознание. Как это случилось с постмодернизмом (не только в обыденном сознании, но даже в среде ученых-гуманитариев), что привело к инфляции самого термина. 3. Проблема образа культуры связана со способами репрезентации культурных процессов. Образ культуры отражает мерцающе изменчивую природу культурных феноменов, скопление пульсирующих с различной частотой и интенсивностью культурных явлений – замещающих друг друга, исчезающих, обретающих устойчивую культурную форму или образец, который закрепляется традицией. Проблема образа культуры фиксирует наблюдение за непрерывной трансформацией-переработкой фрагментов-образцов в поле культурных доминионов и указывает на уже состоявшиеся или возможные способы «собирания» общей картины культуры в ту или иную эпоху. Принципы, теории и модели описания могут быть разными. Это и органическая теория Гете-Шпенглера; это и романтическая теория «фрагмента» Ф.Шлегеля, Новалиса, Жана-Поля Рихтера, основанная на принципе «распадения» и «повторного собирания» культуры как незавершенного абсолютного Произведения; это и Руина как модель культуры, позднее ее придерживался В.Беньямин для описания кризисных стадий западной культуры; это и нейтральная модель «калейдоскопа» К.Леви-Стросса, согласно которой выбор определенной теории задает выделение поля исследования культурных объектов (феноменов); это и всевозможные современные теории семиотического плана. 4. Проблема образа культуры связана с меняющимся мозаичным панно представлений не только о прошлой, «мертвой», культуре (не прекращаются попытки ее реконструкции), но и о современной, «здесь-сейчас», «живой» культуре. И, прежде всего, это попытка преодоления кажущегося произвола в прошлых и современных исследованиях, представляющих не только научное, но и неакадемическое знание о культуре. Иначе говоря, это попытка увидеть определенную логику (рациональность) за кажущейся случайностью в подборе фрагментов, в выборе методов, в выделении определяющих факторов, ритмов в изучении различных типов культуры – удаленных во времени («мертвых»), локальных и закрытых, традиционных (сохраняющих национальную и этническую идентичность) или новейших – современных, сверхдинамичных культурных процессов. Постоянно меняющийся образ современной культуры, допускает возможность применения разнообразных приемов наблюдения, описания, освидетельствования актуальной культуры. Он связан с саморефлексией и анализом личного культурного опыта, будь то историк, социолог, антрополог, этнолог, представитель гендерных или мультикультурных исследований или просто зритель ток-шоу, посетитель виртуальных форумов и даже футбольный болельщик. Если традиционно под культурой принято понимать устойчивые, повторяющиеся, избранные процессы, являющиеся опорой в текущем потоке жизни, то новейшее время, когда главным фактором становится скорость изменений, свидетельствует об утрате культурой прежнего социального статуса. 5. Проблематика образа культуры связана не только с утратой культурой прежнего социального статуса, но и с новым отношением к знанию, с появлением нового типа социального знания. В политическом пространстве позднекапиталистического общества размывается оппозиционность традиционных лозунгов: «свобода или господство», «либерализм или тоталитаризм», «право или закон», «социализм или капитализм». Несмотря на универсальные механизмы действия властных и репрессивных структур, накладывающих отпечаток на типы сознания через доминирующие идеологии, возникает новое сознание, новый тип социального знания. Уже не требуется социального и культурного дистанцирования с целью предвидения и прогнозирования будущего развития общества и культуры, т.к. оказалось, что не существует единого наблюдательного центра-вершины, формирующего (синтезирующего) универсальное знание. А экспертные функции традиционного интеллектуала «быть сознанием «за других и для других» все больше начинают выполнять СМИ, «создающие и умножающие теории, образы, стереотипы, столь необходимые для поддержания определенного типа политической стратегии в общественном сознании»[5]. Концепт образа культуры перенастраивает исследовательское мышление, показывая, что никакая культура не имеет особой, привилегированной точки отсчета – трансцендентного центра в отношении к наблюдаемому. 6. Наблюдатель включен в то, что наблюдает. Это значит, что наблюдаемое имманентно средствам наблюдения, наблюдается лишь то, что может быть понято и репрезентировано в той форме, которая позволяет принять сообщение о событии за реальное событие. Происходит ценностная переориентация с непосредственной связи на обратную, опосредованную (важно не «что», а «как»). В.Изер использует метафору «рекурсивной петли», которая в последнее время стала основным интерпретативным приемом для многих исследователей в понимании феноменов культуры. В переживаемом образе культуры запечатлены чувственные и идеологические установки эпохи, позволяющие воспринять образ и заместить реальность. Рекурсивность как прием предполагает обратную направленность познавательного усилия на герменевтический объект, каким является культура. Важным является то, что внимание фокусируется не на «теле» культуры, не на структурном «планктоне» составляющих ее элементов, а на способе организации, на живой системе отношений. Этот познавательных ход, заимствованный из современной эпистемологии, основанный на понятии «аутопоэзиса» (Фр.Варела, У.Р.Матурана) сопрягается с проблематикой образа культуры, предполагающей перенастройку исследовательского мышления. Мерцающе изменчивая природа образа культуры отражает процесс познания по модели «челнока»: «…познание – это эффективное действие, и по мере узнавания того, как мы познаем, мы порождаем самих себя»[6]. 7. Проблематика образа культуры связана с поиском междисциплинарных «мостиков», всевозможных исследовательских аналогий, сопряжения процедур познания в различных предметных областях. Уже есть опыт использования новейших эпистемологических моделей (например, теории хаоса) для определения отношения к Реальности. Использование термина «странный аттрактор» в изучении динамики культурных процессов, его корреляция с понятием симулякра. Идея фрактала – бесконечно делимой единицы, указывающей на бесконечную делимость образов реального – может быть использована как модель при объяснении и понимании культуры как части от целого, которое отсутствует. Интерпретационный прием «рекурсивной петли»; идея «аутопоэзиса». 8. Проблема образа культуры имеет еще один важный аспект. Она связана с переосмыслением соотношения Культуры и Реальности. Это переосмысление стало наиболее актуальным, когда обнажилось противоречие между, с одной стороны, непрекращающимся процессом производства множащихся образов реального, с другой – до сих пор пугающе настойчивым требованием референции к одной единой Реальности. Реальное и Реальность не одно и то же. Событие переводится в разряд реального, когда оно уже пережито, наделено дистанцией и может быть репрезентировано. Мы не знаем, как было «на самом деле», но пытаемся выдать реальное за Реальность. Предположение о том, что за реальным скрывается истина основано на изначальном, нами же принятом условии, что порядок – схема реального. В сущности, мы имеем дело только с реальным, точнее с образами реального. Реальное лишь одна из модальностей реальности (наравне с возможным, актуальным, виртуальным, фантастическим, симулятивным, символическим и пр.) – один из образов, замещающих реальность. Сама Реальность непредставима, безобразна, мгновенна. Прорываясь к реальности, мы лишь расшифровываем следы реального. Порядок, имманентный реальности, если он и существует, то «залегает на такой глубине явлений, которая может оказаться недоступной герменевтическим процедурам, обычно практикуемым в культуре»[7]. Интересно сопоставить образ реальности и идею симулякра – понятия, которое использует Ж.Бодрийар, критикуя институты позднего капитализма. Симулякр – копия без образца. Наглядно симулякр можно представить в виде отражения в зеркале при отсутствии отражаемого (того, что отражается). Идея симулякра отражает ситуацию в современной культуре, когда опыт заранее опосредован его визуальным двойником, и он, поэтому, приобретает по преимуществу медийно-отчужденный характер. Иначе говоря, постепенно приходит понимание того, что материальность (реальность) сегодня не может быть доступна индивиду вне культурных репрезентаций. Образ культуры по своему статусу относится к образам реального. Это не симулякр, хотя при определенных условиях может стать симулякром. Концепт «образ культуры» отражает не только ситуацию «выравнивания методологии» в современном социально гуманитарном знании, но и может выступить основным понятием, моделью зарождающейся науки, имеющей свой язык, способы описания меняющегося мира. Пока трудно назвать эту науку, но можно предположить, что у нее будет новый язык с использованием пространственных, визуальных технологий, картографирования. Примечания 1. Хайдеггер М. Время картины мира // Время и Бытие: Статьи и выступления. М., 1993. С.49. 2. Зверева В. Предисловие // Массовая культура: современные западные исследования. М.: Фонд научных исследований «прагматика культуры», 2005. С.15. 3. Подорога В.А. Послесловие // Массовая культура: современные западные исследования. М., Фонд научных исследований «прагматика культуры». С.308. 4. Подорога В.А. Выступление на открытии научно- методологического семинара по «Философской антропологии литературы» в РАШ при РГГУ, февраль, 2006. 5. Подорога В.А. Власть и познание (археологический поиск М.Фуко) // Власть: Очерки современной политической философии Запада. М., 1989. С.210. 6. Матурана У.Р., Варела Ф.Х. Древо познания. Биологические корни человеческого понимания. М., 2001. С.215. 7. Подорога В.А. Послесловие // Массовая культура: современные западные исследования. М.: Фонд научных исследований «прагматика культуры». С.311. Кривко М.А. кандидат философских наук Ростов-на-Дону Гламурный дискурс в современной российской массовой культуре Гламур – одно из наиболее часто употребляемых слов в последнее время, из модных журналов оно переместилось в повседневную жизнь и стало воплощать в себе не просто «мираж, магию, шарм, обаяние, очарование, привлекательность», а систему ценностей и моделей поведения, характеризующую особый тип субкультуры. За последние три года гламурная культура в России оформилась как мощный культурный пласт, характеризующийся специфичным стилем и идеологией, выстроенной вокруг процессов потребления. Гламур «по-российски» стал особым типом потребительской культуры, воплощающей стандарты успешности, стабильности, светскости, легкости человеческого существования в обустроенном и сверхблагополучном обществе, ярком и сияющем мифологическом пространстве мира товаров, упаковок, услуг, развлечений, шоу – «лучшем мире из всех миров». В русский язык, а затем и в культурное пространство всей страны, слово «гламур» пришло из английского языка. Этимологически термин glamour происходит к английскому grammer, что трактовалось как «искусство букв». В XV веке слово приобрело новое значение и стало означать «оккультное изучение магии», а затем в XVIII веке несколько изменило свое звучание на grimoire и стало обозначать «магический ритаул для заклинания духов». В конце XIX века слово приобрело современное звучание glamour и утратило всякий магический смысл, оставив на память о своем происхождении лишь одно из значений «волшебство, чары». В российскую повседневность экспансия гламура началась в постперестроечный период, когда с наступлением глобальной эпохи «свободы слова» российский издательский рынок предложил «новым русским читательницам» переведенные на русский язык глянцевые журналы, уже давно ставшие на западе брендами, олицетворявшими мир моды, красоты и успеха. Выпуск первого женского глянца в России стал революционным в прямом смысле слова: на смену шершавости и блеклости печатных изданий советского периода пришли яркие и «веселые картинки» на гладкой, сияющей, глянцевой бумаге, вначале выполненные по принципу «синхронного перевода» западных аналогов. Постепенно к процессу издания женского глянца были подключены российские издатели и авторы, их содержание адаптировалось с учетом российской ментальности и архетипов, на смену историям из жизни далеких западных звезд пришли современные российские герои и героини, олицетворявшие новый культурный стиль, исключающий из своего содержания любые проблемы и неприятности. Происходя из рекламного контекста активного потребления, гламурный дискурс в российской прессе трансформировался в определенную идеологию, согласно которой главной ценностью стала успешность, сохранение молодости, красоты и спокойствия, удовольствия и демонстративной праздности. Свою тотальность, окончательное утверждение в качестве субкультуры, гламур приобрел, завоевав главное медиапространство существования российского человека – телевидение. В России, как в никакой другой стране мира, телевидение представляет собой значимую часть бытийствования человека в культуре, становясь транслятором культурных и социальных императивов ввиду своей общедоступности и воспринимаемости. Телевизионные новости, передачи различных форматов, рекламные ролики, телефильмы влияют на социальный процесс, участвуя в субъективации социальной стратификации и идентичности, представляя и вырабатывая ролевые повседневного поведения, предписывая систему ценностей и норм. Поточное создание и показ глянцевой «красоты», «глазирование» картинок социальной и политической жизни – одна из ведущих тенденций на современном отечественном телеэкране. ТВ вывело гламур из пространства исключительно жанра женских изданий, придало ему всеобщность, наделив набором установок идеологического свойства, расширив до безмерности и бесконечности «магию» и ауру его влияния на массы. В российском обществе сложилась уникальная ситуация: при отсутствии «среднего класса», низком уровне материальной обеспеченности, резком социальном расслоении, минимальности потенциальных покупателей дорогих брендов товаров и услуг, гламурный дискурс в культуре реализуется даже не как реальность потребления и осязания, а как некая внебытийственная, запредельная сфера человеческого существования, как «мир идей». Гламурная субкультура в России реализует себя как часть не реальности даже, а как масштабная составляющая медиакультуры, транслируемая телеэкраном путем демонстрации ярких и фрагментарных картинок из жизни медийных звезд. Телеэкран как Олимп служит пространством обитания и жизненных коллизий сонма гламурных персонажей, показывающих атрибуты своей элитности, подчеркивающих и воплощающих в своей являемой российскому обществу «экранной жизни» культ поверхностности, предпочтения формы, оболочки содержанию. Телевизионный контент насквозь гламурен: герои и героини переходят с одного канал на другой, демонстрируя свой гардероб, интерьеры, раскрывая вплоть до мельчайших подробностей «секреты» личной жизни и пересказывая мифические истории своей успешности, акцентируя внимание на легкости, яркости, без фокусировки на усилие и трудности. В последнее время на российском ТВ сформировалась новая тенденция: превращение в глобальную «Фабрику звезд», конвейерным способом выпускающую новых медиа-персонажей. Телевидение проповедует идею доведения «до блеска», лакировки, «тюнинга» обывателей – некрасивых, неудачливых людей (или их квартиры, гардероб, внешность) ТВ-чародеи отдают в руки стилистов, дизайнеров, пластических хирургов. Человек должен быть успешным, сексуальным, уверенным, молодым и обеспеченным – такова установка, связывающая воедино многообразие программ и шоу на российском телевидении. Российские каналы при всем своем многообразии и многоформатности функционируют как пространство шоу, безудержного веселья, конструируя облегченную картину мира, создавая сглаженную реальность жизни. В российской медиакультуре гламур, проявляясь как форма эскапизма, пронизывает собой уже практически все сферы культуры, втягивая их в свое пространство, стилизуя их содержание. Телевизионные форматы глазируются, изменяя общие принципы построения визуального и вербального текста. Происходит «огламуривание» экрана: новости и публицистические программы теряют свою информационность, трансформируюсь в infotainment, представляя зрителю трактовку реальности в эстетике клипа и предпочитая информационной риторике развлекательную, ассоциативную. Редкие образцы социальных программ с «высокой идеей» помощи людям («Жди меня», рубрика «Ищу маму» в «Пока все дома», «Здоровье») превращаются в аккуратные отретушированные глянцевые картинки, построенные на крупных планах, на штампах, излишней фиксации на эмоциях. Кинофильмы, «продвижением к зрителю», «промоушеном» которых зачастую занимаются телеканалы, строятся в жанре гламурной телеэстетики, предполагающем выверенность кадров, алгоритм «предназначенных зрителю» эмоций, фиксирование на деталях одежды и внешнего вида героев. К примеру, бойцы «9 роты» радуют зрителя белоснежными, почти рекламными улыбками; сложный драматизм сюжета в фильме «Связь», не исключает постоянное «любование» камерой деталями туалета главной героини, а создатели ставшего событием 2006 года фильма-притчи «Остров» некоторые несуразности сюжета скрывают за рекламной эстетикой нарезки крупных планов. Еще одна важна черта гламурного дискурса в пространстве медиа – исчезновение темы детства. В современной российской культуре остро чувствуется кризис детского телевидения, детской прессы, детских песен. Советская система «технологий субкультуры детства» развалилась, но новая Россия на ее обломках не создала пока чего-то существенного. Медиакультура трансформирует образ ребенка в «маленького взрослого», лишая его особого языка, особого детского мира. Федеральные каналы почти не включают в свой контент программы для детей или ставят их в нерейтинговое, «дешевое» время: старые советские мультфильмы и сказки демонстрируются в период с пяти до семи утра, а новое российское детское кино практически не имеет выходов к телезрителю. Дети смотрят «взрослые» программы, носят «взрослую» одежду, поют «взрослые» песни, усваивают «взрослую» систему ценностей. Экран лакирует детское лицо, включая «маленьких ангелочков» в пространство рекламы или ситкомов, наделяя их чертами зрелости (сын главной героини ситкома «Кто в доме хозяин»), или аппелируя к детской сексуальности (стилизованные костюмы «маленькой женщины» у ведущей «Цирка со звездами» девочки Александры). «Библия гламура» – журнал Vogue, в мартовском номере за 2007 год опубликовал материал посвященный «новым русским детям», при всей своей риторической легкости, фиксирующий важные изменения, произошедшие в российском обществе под влиянием гламурных установок: «Эти дети – первое поколение России, выросшее в эпоху Vogue. И теперь они намерены победить. Эти дети не считают, что скромность украшает. Они уверены: говорить о деньгах не стыдно, стыдно их не иметь. Они не согласны с Пастернаком, утверждавшим, что «быть знаменитым некрасиво». Эти «милые тенденции» (выражение автора статьи) демонстрируют влияние мифологии гламура на формирующееся под воздействием медиа сознание современных детей, иллюстрируют всесильность и экспансизм гламурной культуры. Опасность масштабной трансляции идеологии гламура вызывает опасение и активно дискутируется в качестве проблемы, требующей осознания и регуляции. Специфика гламурной культуры обсуждается в научных сообществах, серьезных, «не гламурных» изданиях («Искусство кино», «СОЦИС»), радиопрограммах, Интернет-форумах. Возникло целое литературное направление «антигламурного» толка. Впрочем, следует отметить, что еще в 2003 году, Татьяна Толстая опубликовала эссе, обличающее паразитирование «глазированной культуры»: «В гламуре гражданин, а тем более гражданка уже не сеет, не жнет, не собирает в житницы. В гламуре нет ни прыщей, ни вросших ногтей, ни заусениц, ни храпа, нет отчаяния, наплевательства, ответственности, тревоги за родственников, наконец, нет смерти, в лучшем случае – «неумирающая легенда». Ироничность ситуации в том, что в современной медиакультуре Татьяна Толстая уже сама трансформировалась в гламурный персонаж, активно пишущий для глянцевых журналов и тиражируемый телекартинкой шоу «Минута славы», что свидетельствует о проницаемости гламурной культуры, быстрой ее ассимиляции на почве классической культурной традиции. Опасность гламурного дискурса в российском медиапространстве состоит вовсе не в том, что глянцевая картинка демонстрирует пропущенное сквозь рекламную мясорубку многообразие товаров, услуг, этикеток и картинок «красивой жизни». Стремление к экономической стабильности, к благополучию не может вызывать негативного отклика, тем более, что «красота ногтей» как известно, вовсе не мешает «дельности» и личностному росту. Мифология гламура поражает своей масштабностью, натиском, объемами трансляции. Гламурная культура покрывает «глазурью» систему норм и установок, вырабатывая легкое, поверхностное мышление. Уникальность отечественного варианта гламура в том, что этот феномен теряет свою изначальную иллюзорность, легкость, магичность, игривость, превращаясь в масштабную систему ценностей, в давящую дидактичность культурного слоя, претендующего в российской культуре на всесильность и всеобщность. Куклинский И.В. Красноярск Отношение Человека и Абсолютного в философии Жоржа Батая Вероятно, проблемы языка являются одними из древнейших в истории человеческой цивилизации. Можно выделить две основных проблемы языка, которые, условно, в соответствии с его функциями, могут быть обозначены как – дескриптивная и коммуникативная. Дескриптивная проблема языка заключается в самой онтологии языка. Так как язык имеет границы, то всегда остаётся что-то невысказанное и недосказанное, что-то невыразимое[2]. Практически все религии положительно относятся к обету молчания и произнесению молитвы про себя. Эта проблема языка была признана наукой ХХ века и ведущими учеными, которые признавались в невозможности адекватного фиксирования обычным языком тех процессов, которые происходят в мире элементарных частиц[3]. Нам, видимо, следует признать некоторую несостоятельность феномена языка в целом, который не способен точно зафиксировать то пространство, в котором мы существуем, и всё чаще затягивает нас в своё языковое пространство. Примером коммуникативной проблемы языка является указание М.Хайдеггера о том, что римско-латинское мышление переняло греческие слова без соответствующего им равноизначалъного опыта того, что они говорят, без самой сути этих слов[4]. Другой пример – история переводов Библии, «Книги Перемен», «Дао де Цзин» и других священных текстов. Очевидно, что проблема адекватного перевода философского, религиозного, художественного произведения (в особенности поэзии) с одного языка на другой, остаётся актуальной всегда. Казалось бы, у человека есть два предельных пути – либо Молчать, либо изучать максимальное количество языков и знакомиться с текстами только на языке оригинала. Однако есть и другой путь – это путь посредничества. Этот путь пролегает через фигуру перереводчика-интерпретатора, того, кто выступает в отношении оригинального текста одновременно как читатель и как творец. Подобные фигуры в полной мере существуют в истории литературы как переводчики поэзии. Главное свойство переводчика-интерпретатора это умение, так сказать, вжиться в автора и его произведения. Так, чтобы мышление переводчика объединило в себе мышление языка автора и его произведения, а результатом их отношения стало как бы переодетое в новые языковые одежды, всё то же мышление языка автора и его произведения. Нижеследующее исследование является примером интерпретации-сотворения произведения Жоржа Батая «Теория религии». Причем за основу берется не оригинал книги, а её перевод на русский язык[1]. Целью исследования является раскрытие «Теории религии» Жоржа Батая, то есть собственно специфики Отношения Человека и Абсолютного (ибо именно это является смыслом любой религии). В соответствии с оригинальным текстом книги «Теория религии», внутри данного исследования, также отсутствуют сноски, которые могли бы помешать цельному потоку мысли языка автора. |
Похожие:
 | Управление образования Администрации г. Иваново Форуме «Горизонты поиска и достижений» (далее – Положение) определяет порядок организации и проведения городского ученического Форума... |  | Конкурс проектных и исследовательских работ «Горизонты открытий 2014» Введение 3 |
| Новые горизонты христианской апологетики Требования к оформлению отчета по производственной (преддипломной) практике 12 | | Конкурс проектных и исследовательских работ учащихся «горизонты открытий» Подбор занимательных задач по математике и информатике |
| Мусина э. М Данная рабочая программа разработана также с учетом Рабочей программы к учебной линии «Горизонты» М. М. Аверина и др | | Значение: хозяйство + номос. 1 хоз-во 2 наука о хоз-ве Конспект урока по общей биологии в 11 классе по программе Сонина Н. И. «Горизонты гибридизации» |
| Тематика рефератОВ Отметить особый характер событийного плана. Простота и четкость композиции. За видимой простотой – глубочайшие горизонты и перспективы... | | Сценарий научно-практической конференции «Горизонты поиска и достижений» Сахапова Раушания Ревовна – заместитель директора по воспитательной работе моу «Заинская средняя общеобразовательная школа №4» |
| «интерра 2011» «Сибирское Сколково: тройная спираль» Научно-образовательный... Конспект урока по общей биологии в 11 классе по программе Сонина Н. И. «Горизонты гибридизации» | | Оползни в Саратовской области Встречающиеся оползни обычно приурочены к достаточно крутым склонам (более 7 80), сложенным преимущественно породами нижнего и верхнего... |
| Джин Ф., Рорман Л., Збранкова Аверин М. М. Немецкий язык. Рабочие программы. Предметная линия учебников «Горизонты» 5-9 классы / пособие для учителей общеобразовательных... | | Сильвия Крэнстон, Кери Уильямс – Перевоплощение. Новые горизонты в науке и религии Спбгэту "лэти" / Сост.: Н. В. Лысенко, Ю. Д. Ульяницкий, С. С. Соколов, А. М. Мончак, Л. Я. Новосельцев, В. С. Алексеев, А. А. Погодин,... |
| Программа элективного курса для 11 класса (для углубленного изучения) Раздвигаются временные и пространственные горизонты литературного развития в разных странах, открывается возможность познакомить... | | Рабочая учебная программа курса «Немецкий язык» Аверина М. М. «Рабочие программы к предметной линии учебников «Горизонты» для учащихся 5-9 классов общеобразовательных учреждений.... |
| М. Норбеков, Ю. Хван Энергетическое здоровье Первые наши две публикации — «Уроки Норбекова» и «Тренировка тела и духа» — вызвали огромную волну читательского интереса, которая... | | Пояснительная записка о предмете истории искусств Еще древние греки утверждали, что «многознание не есть мудрость». Основное назначение предмета истории искусств в другом – служить... |
