Вместо предисловия
Скачать 1.82 Mb.
|
ШЕСТОЙ ДОКЛАД Штутгарт, 29 декабря 1919 года Сегодня я хотел бы разъяснить вам дальше начатое позавчера принципиальное изложение. Если мы исходим из проведенных со светом опытов, то мы сможем потом наблюдать и понимать явления, предстающие перед нами в виде других природных событий, которые мы еще будем исследовать. Поэтому сегодня я предложу рассмотрение, имеющее более принципиальный характер, а экспериментальную часть отложу до завтра — ведь мы должны еще точнее и строже определить образ действия, методику действия на пути нашего следования. Речь идет в действительности о точном прослеживании того, что на самом деле существует в явлениях природы. И свет фактически дает для этого больше всего отправных точек. В ходе исторического развития произошло так, что люди сравнительно поздно начали изучать световые явления. Вообще, сам способ думать о физических явлениях, каким он дается в наших школах, едва достигает XVI века. Род и образ мышления о физических явлениях был до XVI века совсем иным. Но сегодня в школе этот способ мышления усваивается так основательно, что тому, кто прошел известную подготовку в области физики, чрезвычайно трудно снова вернуться к чисто фактическому содержанию. Надо прежде всего привыкнуть — и я прошу вас не воспринимать это выражение только в его тривиальности — к ощущению, к чувствованию чисто фактического. К этому надо сперва привыкнуть. Таким образом, я хотел бы исходить из возможности сравнения устоявшегося школьного способа мышления в отношении какого-то определенного случая с тем, что можно получить благодаря надлежащему следованию фактам. Представьте себе, что здесь имелось бы сечение стеклянной пластинки. И сквозь эту стеклянную пластинку вы наблюдали бы нечто светящееся. Я хочу обозначить это схематически и нарисовать вместо источника света просто светящийся кружок (рис. 23). Если вы снова вернетесь ко временам школьной скамьи, то вспомните, как вы  Рис.23 учились наблюдать глазом за данным явлением из данного пункта. Тогда вам говорили, что из этого светящегося кружка исходят лучи — мы хотим изобразить их идущими в одном определенном направлении, — и в этом направлении луч света проникает в глаз, как говорят, из более разреженной среды в более плотную. Если просто посмотреть на кружок, а потом сравнить то, что тут есть, с тем, что получится после рассматривания сквозь пластинку, то можно заметить, прежде всего сдвиг светящегося кружка — он находится в другом месте, когда разглядываешь его сквозь пластинку. В этом случае говорят, что свет преломляется. Там, где свет переходит из более разреженной в более плотную среду, в точке падения света проводят так называемый перпендикуляр и получают направление, в котором преломляется свет. Если бы свет продолжал свой путь через более плотную среду, и она бы не препятствовала ему, то он двигался бы в первоначальном направлении; но свет, как говорят, преломляется, он преломляется здесь по отношению к перпендикуляру, к тому перпендикуляру, который востанавливают в точке падения. И когда свет снова выходит, после того как мы следили за световым лучом в более плотной среде, надо опять востановить перпендикуляр в точке падения; здесь луч, если бы он просто продолжал свой путь, шел бы иначе, но он в другой раз преломляется, причем преломляется настолько, что его направление теперь параллельно первоначальному. Глаз удлиняет для себя это направление и на некоторое расстояние вверх перемещает светящийся кружок. Если смотришь таким образом, то нужно представить себе: сюда падает свет, он дважды преломляется — первый раз относительно перпендикуляра, опущенного в точку падения, и другой раз относительно перпендикуляра, востановленного в точке падения; благодаря внутренней способности глаза (или души, или какого-либо демона — как угодно) свет выносится в пространство, при этом он выносится в другое место пространства, чем если бы наблюдали его проходящим через преломляющую среду.  Рис.24 Все дело, однако, в том, чтобы обратить внимание на следующее. Видите ли, если попытаться различать, если, скажем, увидеть некоторое различие между светлым местом и темным местом и потом рассмотреть их через более плотную среду, то не только светлое окажется сдвинутым вверх, но окажется сдвинутым вверх также и темное. Окажется сдвинутой вся рассматриваемая здесь совокупность (Рис.24). Я прошу вас принять это во внимание. Мы видим, как сдвинуто здесь темное, ограниченное светлым, мы видим это темное сдвинутым вверх, а так как оно имеет более светлый конец, то мы видим и светлое также сдвинутым вверх вместе с темным. Если представить такой комплекс темного и светлого, то нужно сказать: светлое сдвигается лишь в качестве верхней части всего этого комплекса. Если абстрагируют одно светлое пятно, тогда говорят так, как будто бы сдвигается только это светлое пятно. Но это лишено смысла. Если я смотрю на это светлое пятно, то нельзя сказать, что сдвигается только оно одно, — в действительности и находящаяся ниже часть, называемая мною ничто, также сдвигается вверх. То, что сдвигается, никогда не бывает чем-то таким, что я могу так абстрактно разграничить. Следовательно, если я ставлю опыт, как его ставил Ньютон, если я создаю условия для прохождения светового конуса, и он отклоняется призмой, то неверно, что отклоняется только световой конус, — но отклоняется также и то, что ограничивает световой конус сверху и снизу, это сдвигается вместе с ним. Я никогда не должен говорить о каких-то световых лучах или о чем-то подобном, но о сдвинутых световых картинах или о сдвинутых пространствах света. И если я хочу говорить в каком-то случае о некоем изолированном свете, то я совсем не могу говорить об этом так, как если бы я высказывал что то теоретическое относительно этого изолированного света, но я должен говорить так, что высказанное мною одновременно отношу к тому, что граничит со светом. Только если мыслить в таком роде, можно действительно почувствовать, что в сущности происходит, когда стоят перед возникновением цветовых явлений. Имея иной образ мыслей, получают впечатление, будто цвета возникают как-то из самого света. Представляют себе, что имеют дело только со светом. В действительности имеют дело не со светом, но с чем-то светлым, ограниченным с одной или с другой стороны темнотой. И точно так, как сдвигается это светлое, этот свет в пространстве, так сдвигается и темное. Чем же является это темное, что оно в сущности такое? Видите ли, это темное должно пониматься также вполне реально. И все, что примерно с XVI века вошло в новую физику, смогло войти только потому, что никогда с тех пор вещи не наблюдали одновременно и духовным образом, потому что всегда вещи наблюдали лишь по их внешнечувственному виду, а потом выдумывались всевозможные теории для объяснения этой внешнечувственной видимости. Вы никак не сможете отрицать, что если вы смотрите на свет, то один раз он светит сильнее, другой раз — слабее. Бывает более сильный и более слабый свет. Итак, все дело в том, чтобы понять, как этот свет, который может быть сильнее или слабее, относится, собственно, к темноте. Заурядный физик думает сегодня, что бывает более сильный и более слабый свет, все возможные степени силы света — и одна единственная темнота, которая просто находится там, где нет света. То есть имеется "черное" только одного рода. Но как мало может быть однообразно светлого, так же мало имеется и однообразно темного. И говорить о том, что есть лишь однообразно темное, — это так же односторонне, как если бы сказали: я знаю четверых людей. У одного пятьсот марок, у другого тысяча марок. Следовательно, один имеет больший достаток, чем другой. У третьего, однако, пятьсот марок долга, а у четвертого тысяча марок долга. Но зачем мне придавать значение еще и этому различию? В конце концов, это одно и то же. Оба имеют долги. Я хочу различать степени достатка, но не степени долгов, ибо долги суть долги. Тем не менее обстоятельства говорят сами за себя, так как возврат долга в пятьсот марок является менее обременительным, чем возврат долга в тысячу марок. С темнотой дело обстоит так же: свет имеет разные степени яркости, а темнота есть темнота. Все это не продвигает к качественному мышлению, все это очень мешает нам найти мост между душевнодуховным и телесным. Если некое пространство наполнено светом, то оно ведь наполнено светом определенной силы; если некое пространство заполнено тьмой, то оно заполнено тьмой определенной силы; и надо идти вперед от одного только абстрактного пространства к такому пространству, которое не является абстрактным, но каким-то образом положительно наполнено светом и отрицательно наполнено тьмой. Итак, можно стоять перед наполненным светом пространством и называть его качественно положительным; можно стоять перед наполненным тьмой пространством и находить его в отношении к свету качественно отрицательным. Но можно рассматривать также определенную степень интенсивности и определенную силу того и другого. Теперь спросим себя: как же различается для нашей способности наблюдения это положительное наполнение пространства от отрицательного наполнения пространства? — Нам надо только вспомнить, каково оно, это положительное наполнение пространства; когда мы пробуждается, окруженные светом, наше субъективное переживание соединяется с тем, что омывает нас как свет; мы привлекаем это ощущение для сравнения с тем, что мы ощущаем, когда окружены темнотой; и тогда мы найдем (я прошу теперь это очень точно проследить в уме), тогда нам надо будет уяснить себе, что для ощущения существует разница между отдачей себя наполненному светом пространству и отдачей себя наполненному тьмой пространству. Вообще к этим вещам можно приблизиться только через сравнение. Видите ли, то ощущение, которое имеют, когда находят себя в наполненном светом пространстве, можно сравнить с некоего рода впитыванием света нашим душевным существом. Мы ощущаем ведь обогащение, когда находимся в наполненном светом пространстве. Это есть впитывание света. Как же обстоит дело с темнотой? Здесь — прямо противоположное ощущение. Тьма сосет нас, она нас высасывает, ей должны мы себя отдать, ей должны мы нечто передать. Можно сказать: свет нам что-то сообщает, тьма, собственно говоря, высасывает нас. Но нам надо различать также между светлыми и темными цветами. В более светлых цветах есть чтото наступающее на нас, сообщающее нам; в темных цветах — нечто сосущее нас, чему мы должны отдать себя. В результате мы приходим к тому, чтобы сказать: в то время как свет действует на нас, нам сообщается нечто из внешнего мира; в то время как тьма действует на нас, что-то у нас отбирается, нас высасывает. В моих докладах я уже обращал внимание на то, что когда мы засыпаем, то в определенном отношении, обычно также и в отношении нашего сознания, мы высосаны. Тут наше сознание прекращается. Это явление прекращения нашего сознания похоже на то, как мы от более светлых цветов приближаемся к более темным, к синему и фиолетовому. И если вы вспомните о сказанном мною в эти дни, вспомните об отношении нашего душевного существа к массе, если вы вспомните об этом засыпании в массе, об этом процессе высасывания сознания массой, то вы почувствуете нечто подобное в высасывании сознания темнотой, вы обнаружите внутреннее родство между темным бытием пространства и той, другой наполненностью пространства, которую называют материей и которая выражает себя как масса. Таким образом, мы должны искать путь непосредственно от световых явлений к явлениям материального бытия. И мы уже проложили этот путь, благодаря тому что мы сначала отыскали быстропреходящие явления фосфоресценции и флуоресценции, а потом устойчивые световые явления. В этих устойчивых световых явлениях мы имеем дело с постоянными цветами. Таким образом, мы можем представить себе всю совокупность фактов, а не рассматривать их отдельно. Теперь речь пойдет о том, чтобы осознать еще следующее. Видите ли, когда находятся в заполненном светом пространстве, тогда с этим заполненным светом пространством определенным образом объединяются. Можно сказать: нечто находящееся в нас выплывает наружу в это наполненное светом пространство и объединяется с ним. Но стоит хотя бы совсем немного подумать о том, что существует в действительности, и мы найдем большое различие между этим объединением в одно целое с окружением, из которого непосредственно изливается свет, и объединением с тепловым состоянием окружения, которое также свойственно нам как людям. Мы участвуем в тепловом состоянии окружения, мы участвуем в не,м и тогда, когда ощущаем полярность этого теплового состояния, ощущаем тепло и холод. Однако мы все же не можем ощущать ничего другого, как только некую разницу между самочувствием в тепловом состоянии окружения и самочувствием в световом состоянии окружения. Начиная с XVI века, новая физика не только совершенно утратила это различие, она не только потеряла, можно сказать, объективность в различении сопереживания света и сопереживания тепла, но она усиленно стремилась к тому, чтобы каким-либо способом затушевать такие различия. Кто действительно учитывает эту разницу между сопереживанием теплового состояния и сопереживанием светового состояния окружения, которая на самом деле представлена совершенно элементарно, тот в конечном счете не может не различать, что мы участвуем в тепловом состоянии нашим физическим телом, а в световом состоянии мы участвуем нашим эфирным телом. Смешение того, что мы различаем благодаря нашему эфирному телу, и того, что мы различаем благодаря нашему физическому телу, — вот что для нового физического рассмотрения, начиная с XVI века, стало совсем особого рода злом, изза которого все различие постепенно стерлось. Ибо вы видите, что, главным образом, с тех пор, как физика постепенно подпала под влияние Ньютона, разучились (и это продолжает действовать, в сущности, еще и сегодня), разучились выражать факты непосредственно. Некоторые люди пытались указать на непосредственный характер фактов, Гёте — в широком плане, а такие люди, как, например, Кирхгоф, — более теоретическим образом. Но в общем разучились, собственно говоря, направлять внимание только на факты. Например, тот факт, что материальные тела, находящиеся поблизости от других материальных тел, падают при соответствующих условиях на эти другие материальные тела, объясняли в смысле Ньютона, с помощью некой силы тяжести, которая исходит от одного тела и оказывает действие на другое тело. Однако вы можете думать сколько угодно, но никогда не найдете среди фактов того, что подразумевают под "силой тяжести". Когда камень падает на землю, то факт состоит только в том, что камень приближается к земле. Вы видите его в одном месте, видите его в другом месте, в третьем месте и так далее. Если вы говорите: земля притягивает камень — то вы нечто примысливаете к факту, вы уже не высказываетесь о явлении, о феномене в чистом виде. Дело состоит именно в том, чтобы выразить явление в чистом виде, но способность выражать явление в чистом виде все более и более утрачивается. Если не высказываются о явлении в чистом виде, а переходят к надуманным объяснениям, то хотя и можно найти самые разные надуманные объяснения, но они все равно остаются объяснениями надуманными. Итак, если вы представите себе, что существуют, положим, два мировых тела, то вы можете сказать: оба эти мировых тела взаимно притягиваются, они посылают в пространство нечто неизвестное, некую силу и взаимно притягиваются (рис. 25). Но можно и не  Рис. 25 говорить, что эти тела взаимно притягиваются; вы можете сказать себе: здесь одно тело, а здесь другое; между ними — много маленьких частиц, предположим, что это — частицы эфира; частицы эфира находятся в движении, они бомбарди-  Рис. 26 руют оба мировых тела: одна группа частиц бомбардирует там, другая — тут, а те, которые находятся между телами, также бомбардируют, носясь туда и сюда. Снаружи поверхность атаки больше, чем внутри. И поэтому интенсивность бомбардировки внутри меньше, чем снаружи (рис. 26). В результате мировые тела сближаются друг с другом, они друг к другу подталкиваются благодаря различию, которое существует между числом толчков в середине, между телами, и числом толчков снаружи. И вот одни люди говорили, объясняя силу тяжести, так: тут имеется некая дальнодействующая сила, которая притягивает тела. Другие люди возражали: это вздор, совершенно немыслимо допустить действие силы на расстоянии. Рассмотрим лучше пространство, наполненное эфиром, примем к тому же факт описанной выше бомбардировки, и тогда массы устремятся друг к другу. — Кроме таких объяснений, имеются еще другие всевозможные объяснения. Это ведь только пример, показывающий, как сегодня смотрят не на действительный феномен, но домысливают всякого рода объяснения. Что же, собственно, лежит в основе этого феномена? Видите ли, домысливание всякого рода неизвестных движущих сил, иллюзорных энергий, действующих разными способами, кому-то что-то упрощает. Само собой разумеется, что домысливание происходит как при теоретизировании с соударениями, так и при теоретизировании с дальнодействующими силами. Но можно освободиться от такого домысливания с помощью одного предположения, которое современным людям необычайно неприятно. Видите ли, всегда бывает так, что если имеются два не зависимых друг от друга и сближающихся мировых тела, которые показывают, что сближение принадлежит их собственной сущности, то, конечно, надо спросить себя, должно ли нечто лежать в основе того, что вызывает сближение. Должно быть какое-то обоснование для такого сближения. Конечно, проще домыслить некие силы, чем сказать себе, что имеется еще другой путь, а именно такой, чтобы не мыслить мировые тела не зависимыми друг от друга. Если я, например, кладу руку себе на лоб, мне не придет на ум сказать: мой лоб притягивает руку, но я скажу: это — внутреннее действие, выполняемое благодаря тому, что в его основе лежит душевно-духовное. Моя рука не является не зависимой от моего лба; это, собственно говоря, не две разные вещи — рука и лоб. Я прихожу к правильному рассмотрению вопроса, когда я воспринимаю себя как целое. В сущности я не имею дело с реальностью, если я говорю: это голова, вот две руки, вот туловище, здесь находятся две ноги. Это не является полным рассмотрением; при полном рассмотрении я описываю весь организм в его единстве, я так описываю отдельные части, что они принадлежат друг другу. Моя задача состоит в том, чтобы не только описывать то, что я вижу, но и размышлять над реальностью того, что я вижу. То, что я вижу, еще не становится из-за того, что я это вижу, чем-то реальным. Я часто повторял, указывая на такие вещи и в других докладах, следующее: возьмите кубик каменной соли. Он представляет собой в некотором отношении одно целое — все является в некотором отношении чем-то целым. Он может существовать благодаря соединению того, что он есть внутри своих шести плоскостей. Но если вы смотрите на розу, которую вы срезали, то эта роза не является чем-то целым, так как она в том же самом смысле, как кубик каменной соли, не может существовать при сочетании того, что в ней имеется, но роза может существовать только благодаря тому, что она находится на розовом кусте. Поэтому срезанная роза является некой реальной абстракцией, несмотря на то что вы ее так же хорошо воспринимаете, как и кубик каменной соли; она такова, что ее саму по себе совсем нельзя рассматривать как реальность. Из этого следует нечто чрезвычайно значительное; из этого следует, что мы должны в отношении каждого явления отыскивать ответ на вопрос, в какой мере оно является реальностью или насколько оно является лишь чем-то изъятым из единого целого. Если вы рассматриваете Солнце и Луну или Солнце и Землю сами по себе, то вы можете, конечно, также "найти" некую силу тяжести, гравитацию, как если бы вы придумали гравитацию, говоря, что мой лоб притягивает правую руку. Если вы рассматриваете Солнце и Землю, и Луну, то вы рассматриваете факты, не являющиеся на самом деле какими-то отдельностями, — но частями всей планетарной системы. Видите ли, самым важным при наблюдении оказывается то, насколько нечто является единым целым или насколько оно является изъятым из единого целого. Бесчисленные и весьма значительные ошибки возникают, в сущности, из-за того, что часть явления рассматривается как нечто отдельное. Но вы видите, что рассматривая таким образом частные явления и придумывая энергии, избавили себя от рассмотрения жизни планетной системы. Стремясь рассматривать как целое то, что является частью природы, вывели затем чисто теоретически все возникающие отсюда эффекты. Я хочу, собственно, представленное здесь резюмировать следующим образом. Видите ли, все дело в том, чтобы мы спрашивали себя о явлениях, выступающих перед нами в природе: к какому целому это принадлежит или является ли это само по себе целым? — И мы, наконец, найдем ту или иную целостность лишь в определенном отношении, так как и кубик каменной соли представляет собою целостность лишь в определенном отношении: он не может существовать без того, чтобы здесь была определенная температура или какие-то другие условия. При другой температуре он не мог бы существовать. Мы испытываем повсюду необходимость рассматривать природу не такой раздробленной, какой ее обыкновенно представляют. Итак, вы видите: только потому, что, начиная с XVI века, рассматривают природу такой раздробленной, пришли к представлению столь странного образования, которое называется универсальной неорганической неживой природой. Этой неорганической неживой природы вовсе нет, как нет вашей костной системы, скажем, без вашей системы крови. Костная система выкристаллизовывается из вашего остального организма, а так называемая неорганическая природа находится в связи с лежащей в ее основании природой в целом, в связи с душевной и духовной природой. Эта неживая природа является вычлененной костной системой всей природы, и невозможно рассматривать неорганическую природу саму по себе, как ее начали рассматривать с XVI века в ньютоновской физике. Ньютоновская физика исходит из того, что она совершенно вышелушивает так называемую неорганическую природу. Но природа существует как неорганическая природа только когда мы делаем машины, когда мы сами составляем нечто из частей природы. Это в корне отличается от того, каким образом так называемое неорганическое находится внутри самой природы. Единственное действительно неорганическое — это наши машины, и притом лишь поскольку мы составляем их с помощью комбинации природных сил. В сущности, только составленное таким образом представляет собой неорганическое. Другое неорганическое существует только как абстракция. Однако из этой абстракции возникла современная физика. То, что она абстрагировала, есть не что иное как абстракция, которую она выдает за реальность, а затем хочет все, что она предлагает в виде абстракции, объяснять согласно ее теоретическим положениям. Но в действительности — и вы теперь видите это — не остается, собственно говоря, ничего другого, как образовывать свои понятия, свои идеи из того, что внешне дается в чувственном мире. Для области явлений существует, хотел бы я сказать, один весьма удобный факт: если ударять в колокол и поместить рядом с колоколом какое-нибудь легкое подвижное устройство, то это может явиться наглядным примером того, что звучащий колокол колеблется в своих частях. Если взять тРубу, то можно продемонстрировать колебание воздуха в трубе и можно из движения воздуха или частей колокола установить связь с явлениями тона, с явлениями звука; установить связь между колебаниями, совершаемыми неким телом или воздухом, и восприятиями тонов. Для этой области явлений представляется совершенно очевидным, что когда мы слышим звуки, мы имеем дело с колебаниями в окружающей среде. Мы можем сказать себе: без колебаний воздуха в нашем окружении мы не будем слышать звуки. Итак, существует связь — о ней мы еще скажем завтра — между колебаниями воздуха и звуками. Видите ли, если и поступать совершенно абстрактно, то можно сказать так. Звук воспринимается благодаря слуховым органам. На слуховой орган наталкиваются воздушные колебания. Когда они наталкиваются на него, тогда воспринимается звук. Из-за того, что глаз также является органом чувств, можно благодаря глазу воспринимать цвета. И можно сказать: существует нечто подобное, что-то вроде некоего колебания, которое воздействует на глаз. Очень скоро выясняется, что это не может быть воздух. Следовательно, это эфир. Итак, образуют, хотел бы я сказать, благодаря чистой игре аналогий такое представление: если воздух ударяется о наше ухо и мы ощущаем некий звук, то существует связь между колеблющимся воздухом и ощущением звука. Если гипотетический эфир своими колебаниями воздействует на наш глаз, то благодаря этому колеблющемуся эфиру подобным образом передается световое ощущение. К тому, как колеблется этот эфир, пытаются подойти через явления, с которыми мы экспериментально познакомились в данных докладах. Представляют себе мир эфира и вычисляют, как все должно происходить в этом эфирном море. Вычисляют нечто относящееся к какой-либо сущности, но эту сущность, разумеется, нельзя ощутить, ее можно принять только теоретически. Как вы уже видели из того немногого, что мы проделали экспериментально, происходящее внутри мира света является чем-то чрезвычайно сложным; и до определенного времени в развитии новой физики предполагали за всем тем или во всем том, что надо было бы сказать, изживается как мир света, как мир цвета, предполагали наличие колеблющегося эфира, некой тонкой упругой материи. Так как легко узнать законы, по которым сталкиваются и отталкиваются упругие тела, можно вычислить, что делают в эфире эти маленькие скачущие кобольды, если их рассматривать просто как маленькие упругие тела и если представлять себе эфир в известной степени как нечто, само по себе упругое. Здесь можно подойти к объяснениям тех явлений, которые демонстрировались нами в связи с образованием спектра. Для этого различные виды колебаний эфира просто отделяются друг от друга, являясь нам затем в различных цветах. Можно также благодаря известному вычислению придти к тому, чтобы такое угасание, которое мы позавчера демонстрировали, например, угасание линии натрия, выразить в понятиях, основанных на упругости эфира. Однако в новое время к этим явлениям добавляются и другие. Можно создать изображение светового спектра, можно внутри него по желанию погасить или воспроизвести линию натрия, черную линию; и затем, кроме того, что создали все это сочетание, можно еще определенным образом подействовать на световой цилиндр электромагнитом. И вот, смотрите, электромагнит оказывает влияние на это световое явление. Линия натрия погашается, и на ее месте только благодаря воздействию электричества, всегда связанного с магнитными воздействиями, образуются две другие линии. Следовательно, возникает воздействие сил, описанных как электрические, на процессы, которые воспринимаются в виде световых явлений, и за которыми мыслится один только упругий эфир. Воздействие электричества на данное световое явление привело к предположению о сродстве между световыми и электромагнитными явлениями. Так в новое время произошло маленькое потрясение. Прежде можно было спокойно почивать, ибо этого взаимодействия еще не замечали. Теперь, однако, вынуждены были сказать себе: одно должно иметь чтото общее с другим. В результате большое число физиков видят теперь в том, что распространяется как свет, также некое электромагнитное взаимодействие, видят существование электромагнитного излучения, проходящего сквозь пространство. Представьте себе теперь, что произошло. А произошло следующее: раньше считали, раньше как бы знали, что за световыми и цветовыми явлениями существуют колебания, волновые движения в упругом эфире. Теперь же, познакомившись с взаимодействием между светом и электричеством, стали рассматривать то, что, собственно говоря, колеблется, как электричество, как излучающееся электричество — пожалуйста, воспримите существо дела совершенно точно! Хотят объяснить, что такое свет, цвета. Это объяснение уводит к колеблющемуся эфиру. Ибо нечто проницает пространство. В это поверили, как если бы знали, что свет, собственно, есть колебания упругого эфира. Потом пришли к необходимости сказать: колебания упругого эфира являются электромагнитными излучениями. И теперь знают даже точнее, чем прежде, что такое свет. Это — электромагнитные излучения; не знают только, что такое электромагнитные излучения. Проделали прекрасный путь, приняв гипотезу, которая чувственное объясняет неизвестной сверхчувственной природой волнового движения эфира. Но постепенно это сверхчувственное вынуждены снова привести к чувственному, в то же время откровенно говорят, что не знают, чем это теперь является. Действительно, проложили весьма интересный путь от гипотетического поиска некоего неизвестного к объяснению этого неизвестного с помощью другого неизвестного. Придя в ужас от этого, физик Кирхгоф сказал: это не на пользу физике, если новые явления заставляют не верить больше в эфир с его колебаниями. А Гельмгольц, познакомившись с этими явлениями, выразился так: хорошо, что мы, конечно, не уходим от того, чтобы рассматривать свет как род электромагнитного излучения. Но потом надо привести эти излучения снова к колебаниям упругого эфира. В конце концов, к этому все же придут. — Главное же состоит в том, что истинное волновое явление, колебание воздуха, воспринимаемое нами как звуки, по чистой аналогии перенесли в область, где данное допущение является совершенно гипотетическим. Я должен был дать вам это принципиальное разъяснение, чтобы мы теперь могли быстро и последовательно ознакомиться с важнейшим, что заключено в тех явлениях, которые нам еще предстоит рассмотреть. Я намереваюсь в течение оставшихся часов после того, как мы создали эту основу, обсудить с вами звуковые, тепловые и электромагнитные явления, а также то, что они, в свою очередь, привносят в оптические явления. СЕДЬМОЙ ДОКЛАД Штутгарт, 30 декабря 1919 года Мы начнем сегодня с опыта, все еще связанного с нашим рассмотрением учения о цвете. Дело обстоит так — и об этом было сказано, — что я могу приводить в этих докладах вообще только нечто импровизированное, в некотором роде афористичное. Поэтому мне приходится избегать общепринятых понятий, имеющихся в книгах по физике. Я не скажу, что было бы лучше придерживаться этих понятий. Однако мне очень хотелось бы привести вас, в конце концов, к определенному естественнонаучному пониманию. Все, что я давал прежде, рассматривайте как род подготовки, при которой идут вперед не по прямой линии, как это обычно происходит, но собрав отдельные явления, образуют из них подобие круга, а затем продвигаются к центру. Вы видели, что когда возникают цвета, мы имеем дело с взаимодействием света и тьмы. При этом речь идет о наблюдении возможно большего числа явлений, прежде чем образуется взгляд на то, что, собственно, лежит в основе взаимодействия света и тьмы. И здесь я хотел бы, прежде всего показать вам феномен так называемых цветных теней. На экране, стоящем перед вами, я с помощью стержня образую тени от двух источников света, представляющих собой эти свечки. Вы видите две тени, не имеющие какого-либо четко выраженного цвета. Вам надо лишь хорошенько рассмотреть, что здесь происходит, и тогда вы скажете себе: тень, которую я вижу справа, возникает, конечно, в связи с этим источником света (слева), и возникает она из-за того, что свет, исходящий из этого источника, закрывается стержнем. А другая тень возникает таким образом, что закрывается свет от правого источника. Мы имеем здесь дело, ^ сущности, с созданием темных пространств. То, что заключено в тени, есть именно темное пространство. Если вы смотрите на плоскость экрана за пределами обеих теневых полос, то вы можете сказать: плоскость экрана освещается двумя источниками света. Теперь я окрашу один из огней, я пропущу свет через цветную стеклянную пластинку, так что один из огней окрашивается. Мы знаем, что происходит затемнение этого огня. И теперь вы видите, что затемненная тень (справа), созданная с помощью стержня и моего левого источника света, который я затемняю и делаю красноватым, — эта тень становится зеленой. То же самое происходит, если вы, например, пристально посмотрите на небольшую красную поверхность, а затем переведете взгляд от этой красной поверхности и прямо посмотрите на белую поверхность. Так же, как до этого вы видели красный цвет, теперь вы видите зеленый цвет. Хотя как будто бы ничего не происходит в действительности, вы видите поверхность, окрашенную в зеленый цвет. Зеленая поверхность является здесь в качестве временного послеобраза красной поверхности, которую вы до этого действительно видели, когда глаз подвергся воздействию красного цвета. Так же вы видите тень окрашенной, когда я затемняю источник света красным цветом. То, что раньше было только тьмой, теперь окрашено в зеленый цвет. И понаблюдайте, что возникает, если я этот источник света затемню зеленым цветом. Вы видите, что тогда возникает красная тень. Если я тот же источник света затемню синим цветом, то вы получите оранжевую тень; и если бы я затемнил источник света фиолетовым цветом, то такое затемнение вызвало бы желтую тень. Итак, я прошу вас принять во внимание следующее: именно этот феномен имеет большое значение. Поэтому еще раз я возвращаюсь к нему. Если у вас, скажем, есть красная подушка с белой наволочкой, при этом наволочка так связана крючком, что образуются красные ромбы, и если вы смотрите сначала на красные ромбы, а потом переводите взгляд на белый цвет, то вы видите это белое плетение окрашенным в зеленый цвет. Конечно, зеленого цвета там на самом деле нет, но ваш глаз имеет последействие, приводящее к тому, что когда вы смотрите на белое, образуются зеленые, как говорят, субъективные картины. Гёте, конечно, знал об этом явлении, он знал также о феномене цветных теней. Он говорил себе: я затемняю источник света, я получаю зеленое. И тут он дает следующее описание: когда я определенным образом затемняю источник света, то белый экран весь приобретает красный отсвет; я вижу, собственно, не белый свет, но некий красный отсвет, я вижу экран в красноватом сиянии. Благодаря этому мой глаз (как и в случае с подушкой) производит контрастный зеленый цвет, но таким образом, что нет никакого реального зеленого цвета — он лишь представляется таким в красноватом отсвете экрана. Однако данное суждение Гёте является ошибочным. Вы можете легко убедиться в этом, взяв узкую трубку и посмотрев в нее; если после затемнения источника света вы смотрите только на эту зеленую полоску, то видите ее все равно зеленой. Вы видите тогда не то, что находится вокруг, но лишь объективно существующий в данном месте зеленый цвет. Благодаря этому вы можете убедиться, что зеленый цвет является объективным; здесь имеет место затемнение, и тогда вы смотрите на зеленое. Зеленый цвет остается зеленым, он не является воспринимаемым лишь по контрасту, но представляет собой некое объективное явление. Мы не можем сейчас сделать так, чтобы каждый из вас это увидел, но "свидетелей достаточно двоих, чтоб истину упрочить". Я вызову это явление, а вам предлагаю всмотреться в него, обратив внимание на зеленую полосу. Она остается зеленой, не правда ли? И точно так же будет с другим цветом; если бы я получил красный цвет с помощью зеленого, то он остался бы красным. В этом случае в своем учении о цвете Гёте допустил ошибку, которая так и осталась с ним и которую, конечно, надлежит исправить. Прежде всего я не хочу ничего иного, как только, чтобы вы среди разнообразных явлений сохраняли также чисто фактическое — то, что мы сейчас продемонстрировали: нечто серое, нечто темное, оно обычно возникает лишь как тень; когда же мы эту тень некоторым образом пропитываем цветом, тогда свет и тьма взаимодействуют иначе, чем если тень не пропитывается цветом. И мы отмечаем, что затемнение света красным цветом вызывает объективное явление зеленого. Я указал уже вам на то, что является, как говорят, субъективным. Ведь мы имеем некое объективное явление, зеленый цвет, который хотя и не фиксируется внешним образом, всетаки остается в какой-то мере на экране так долго, как долго мы создаем для этого условия; но есть и нечто, до некоторой степени субъективное, зависящее только от нашего глаза. Гёте называет зеленый цвет, появляющийся тогда, когда я некоторое время подвергал глаз воздействию красного цвета, дополнительным цветом, дополнительным отображением, которое вызывается благодаря реакции самого глаза. Итак, можно определенно утверждать одно. Ни при каких объективных обстоятельствах не является оправданным различие между субъективным и объективным, различие между проходящим здесь фиксированным цветом и цветом мнимым, вызванным лишь как послеобраз посредством глаза. В то время как я благодаря моему глазу вижу здесь красное, я просто имею дело со всеми описанными вам физическими устройствами: стекловидным телом, хрусталиком, глазной жидкостью между хрусталиком и роговицей. Я имею дело с очень дифференцированным физическим аппаратом. Этот физический аппарат, самыми разными способами смешивающий свет и тьму, находится по отношению к объективно существующему эфиру в той же связи, что и собранные мною здесь устройства: экран, стержень и так далее. То есть в одном случае это устройство механизма моего глаза, и благодаря ему я вижу некий объективный феномен; точно такой же объективный феномен я наблюдаю и в другом случае, когда этот феномен остается во внешнем мире. Если в процессе восприятия я располагаю свой глаз так, что он действует в так называемом дополнительном цвете, то потом в нем восстанавливаются все условия его нейтрального состояния. Процесс, благодаря которому я вижу зеленый цвет, остается тем же, воспринимаю ли я так называемое субъективное посредством глаза или я объективно фиксирую цвет. Поэтому я и сказал: вы с вашей субъективностью живете не так, что эфир вовне совершает колебания, а их действие находит выражение в цвете, но вы плаваете в эфире, вы одно с ним, и разница лишь в том, становитесь ли вы едиными с эфиром благодаря приборам или благодаря чему-то, что само происходит в вашем глазу. Нет никакой существенной разницы между зеленым изображением, пространственно полученным с помощью красного затемнения, и зеленым послеобразом, который возникает в глазу лишь во времени. Если рассмотреть это объективно — нет явной разницы, — только в первом случае процесс является пространственным, а во втором случае процесс является временным. Это единственная существенная разница. Осмысленное следование таким вещам приводит вас к тому, чтобы на всякое противопоставление так называемых субъективного и объективного не смотреть в ложном направлении, в каком это противопоставление постоянно видится новейшему естествознанию, а смотреть на предмет так, каков он есть: именно, что мы один раз имеем устройство, с помощью которого получаем цвета, — при этом наш глаз остается нейтральным в отношении возникновения цветов, и, следовательно, то, что тут есть, глаз может соединить с собой. В другой раз глаз сам действует как физический прибор. Находится этот физический прибор снаружи или внутри, в вашей лобной пазухе, — это все равно. Мы не существуем вне вещей, и, лишь проецируя явления в пространство, нашей сущностью мы полностью находимся в вещах и тем более находимся в них, чем более восходим от одних рассмотренных нами физических явлений к другим физическим явлениям. Ни один непредвзятый человек, исследующий цветовые явления, не может сказать себе ничего иного: нашим обычным телесным существом мы не находимся внутри вещей, но находимся там нашим эфирным и благодаря этому нашим астральным существом. Теперь от света мы спускаемся к теплоте и ощущаем ее также как нечто являющееся состоянием нашего окружения, которое, воздействуя на нас, приобретает для нас какое-то значение. При этом мы скоро замечаем, что существует значительное различие между ощущением света и ощущением теплоты. Световое ощущение вы можете точно локализовать в физическом аппарате глаза, объективное значение которого я уже охарактеризовал. А что можно сказать о теплоте? Если вы действительно спрашиваете себя: как я могу сравнить отношение к свету, в котором я нахожусь, с отношением к теплоте — то вот ответ на этот вопрос: со светом я нахожусь в такой связи, что мое отношение некоторым образом локализовано благодаря моему глазу в определенном месте тела. Но для теплоты это не так. Для нее я в какой-то мере весь представляю собой орган чувств. Для нее я весь являюсь тем, чем для света является мой глаз. Так что мы можем сказать: об ощущении теплоты нам нельзя говорить в таком же ограничительном смысле, как об ощущении света. Теперь, сосредотачивая внимание именно в этом направлении, мы можем придти еще к чему-то другому. Что же мы ощущаем, собственно, когда мы вступаем в некое отношение с тепловым состоянием нашего окружения? Да, здесь мы по существу очень четко ощущаем это плавание в тепловом элементе нашего окружения. Но что же плавает? Пожалуйста, ответьте себе на вопрос, что именно тут плавает, когда вы плаваете в теплоте вашего окружения. Проделаем следующий эксперимент. Вы наполняете ванночку теплой жидкостью, теплой водой, которую вы, погружая в нее обе руки, погружая ненадолго, только пробуя ее, ощущаете теплой. Потом вы делаете следующее: вы опускаете сначала левую руку в возможно более горячую воду, какую вы еще можете терпеть, затем — правую руку в возможно более холодную воду, какую вы также еще можете терпеть, и, наконец, быстро опускаете левую и правую руки в теплую воду. Вы почувствуете, что правой руке теплая вода покажется очень теплой, а левой — очень холодной. Левая рука стала горячей и чувствует как холод то же самое, что холодная правая рука чувствует как тепло. До этого вы ощущали теплоту одинаково. Что здесь в сущности происходит? Ваша собственная теплота плавает, и благодаря ей вы чувствуете разницу между нею и теплотой окружения. Что же это такое, принадлежащее вам и плавающее в тепловом элементе вашего окружения? — Это ваше собственное тепловое состояние, которое вызывается вашим органическим процессом. Такой органический процесс не является чем-то бессознательным, в нем живет ваше сознание. Вы живете внутри вашей кожи, в тепле, и, имея его, вы противопоставляете себя тепловому элементу вашего окружения. В этом тепловом элементе плавает ваше собственное телесное тепло. Ваш тепловой организм плавает в этом окружении. Если вы продумаете такие вещи, тогда вам удастся совсем иначе приблизиться к реальным природным процессам, нежели посредством того, что может предложить вам современная, вполне абстрагированная и оставившая всякую реальность физика. Вникнем теперь еще глубже. Мы видели, что когда мы переживаем наше собственное тепловое состояние, мы можем сказать, что переживаем его, плавая с ним в нашем тепловом окружении. Если мы теплее нашего окружения, то ощущаем, как оно — это холодное окружение — высасывает нас; если же мы холоднее окружения, мы ощущаем, что оно как будто нечто дает нам. Все выглядит иначе, когда мы живем в другом элементе. Мы уже видели, как можно жить в том, что лежит в основе света, как мы плаваем в световом элементе. И мы представили себе, как мы плаваем в тепловом элементе. Но можно также плавать в воздушном элементе, который мы, собственно, постоянно имеем в себе. Ведь мы являемся в очень малой степени твердым телом. Человек, в сущности говоря, состоит из нескольких процентов твердого тела. Более чем на девяносто процентов он есть некий водяной столб. Вода же является в нас лишь промежуточным состоянием между воздушным и твердым. Мы вполне можем переживать самих себя в воздушном элементе так же как мы переживаем себя в тепловом элементе, то есть наше сознание действенно спускается в воздушный элемент. Как входит наше сознание в световой элемент и в тепловой элемент, так входит оно в воздушный элемент. Но входя в воздушный элемент, оно может, в свою очередь, столкнуться с тем, что происходит в воздушном окружении, и это столкновение представляет собой то, что проявляется в звуке, в тоне. Вы видите, мы должны различать определенные слои нашего сознания. Мы живем совсем иным слоем нашего сознания в световом элементе, действуя совместно с ним; и мы живем иным слоем нашего сознания в тепловом элементе, действуя совместно с ним; и мы живем иным слоем нашего сознания в воздушном элементе, действуя совместно с ним. В то время как наше сознание в состоянии погрузиться в газообразный, воздушный элемент, мы живем в воздушном элементе нашего окружения и можем благодаря этому приобрести способность воспринимать звуковые явления, воспринимать тона. Точно так же как мы сами должны участвовать нашим сознанием в световых явлениях, чтобы мы могли плавать в световых явлениях нашего окружения; как мы должны участвовать в тепловом элементе, чтобы мы могли плавать в нем, — так мы должны принимать учайтие в воздушном элементе, очевидно, мы сами в себе должны дифференцировать нечто воздушное, чтобы уметь воспринимать воздушное в его внешне дифференцированной форме, скажем, посредством дудки, барабана, скрипки. В отношении воздушного элемента наш организм представляется чем-то чрезвычайно интересным. Процесс нашего дыхания состоит в том, что мы выдыхаем воздух и снова его вдыхаем. Когда мы выдыхаем воздух, наша диафрагма движется вверх. И это связано с разгрузкой всей нашей органической системы под диафрагмой. Благодаря тому что при выдыхании диафрагма поднимается и наша органическая система под диафрагмой освобождается, мозговая жидкость, в которой плавает мозг, движется вниз; но эта мозговая жидкость есть не что иное, как несколько уплотненная модификация воздуха, ибо в действительности она есть воздух, который мы выдыхаем, и творится им. Когда же я вдыхаю, мозговая жидкость движется вверх. В то время как я дышу, я непрестанно живу в этих колебаниях мозговой жидкости, идущих сверху вниз и снизу вверх и представляющих собой точное отображение всего моего процесса дыхания. Если я живу со своим сознанием в том, что мой организм принимает участие в осцилляциях дыхательного процесса, тогда это представляет собой внутреннее дифференцирование в переживании ощущения воздуха. Благодаря этому процессу, который я изобразил несколько схематично, я постоянно нахожусь внутри жизненного ритма, осуществляющего в своем возникновении и в своем протекании дифференцирование воздуха. То, что тут возникает внутри, дифференцируется, конечно, не так схематично, но более разнообразно, и эти колебания вверх и вниз ритмических сил, охарактеризованных мною, сами являются неким сложным, постоянно возникающим и преходящим организмом колебаний. Этот внутренний организм колебаний мы приводим в нашем ухе к столкновению с тем, что извне, скажем, при касании струны, звучит навстречу нам. И именно так, как вы ощущаете тепловое состояние с помощью вашей собственной руки, когда вы опускаете ее в теплую воду, благодаря разнице между теплом вашей руки и теплотой воды, так воспринимаете вы возникающий тон или звук через взаимодействие вашего внутреннего, столь удивительно устроенного музыкального инструмента с тем, что внешне в воздухе проявляется как тоны, как звук. Ухо — это в какой-то мере лишь мост, благодаря которому ваша внутренняя лира Аполлона приходит в созвучную связь с тем, что извне подступает к вам в дифференцированном движении воздуха. Вы видите, что истинный процесс — если я его реально описываю, — истинный процесс слушания, именно слушания дифференцированного звука, тона сильно отличается от любой абстракции, когда говорят: там, снаружи, действует нечто, возбуждающее мое ухо. Возбуждение уха ощущается как некое воздействие на мое субъективное существо; подобное описывают — и ведь с помощью какой терминологии! — так, что это, собственно, и не является описанием. И не продвинуться дальше, если иметь желание заниматься явными измышлениями относительно того, что тут как идея всегда лежит в основе действительности. Невозможно также известные, обычно затрагиваемые тут вопросы додумать до конца, ибо эта физика весьма удалена от того, чтобы просто входить в рассмотрение фактов. На самом деле вы имеете перед собой, хотел бы я сказать, три ступени отношения человека к внешнему миру: ступень света, ступень тепла, ступень тона или звука. Но видите ли, существует еще нечто весьма своеобразное, если вы рассмотрите непредвзято ваше отношение к этим трем ступеням. Тогда вы должны сказать себе: в том, что происходит вовне, в мире, когда вы плаваете в световом элементе, в этом вы сами можете жить лишь как эфирный организм. В то время как вы живете в тепловом элементе, вы живете внутри этого теплового элемента вашего окружения всем вашим организмом. Если же вы спускаетесь от такого рода внутренней жизни к внутренней жизни в элементе тона и звука, тогда вы как воздушный организм живете внутри дифференцированно оформленного внешнего воздуха. То есть вы живете здесь, внутри воздуха, уже не в эфире, а, собственно говоря, во внешней физической материи. Поэтому жизнь в тепловом элементе представляет собою весьма важную границу (Рис.27). В из-  Рис. 27 вестной степени тепловой элемент, жизнь в нем означает для вашего сознания некий уровень. Этот уровень вы можете также очень точно воспринять благодаря тому, что вы, в конце концов, при правильном ощущении едва можете различить внешнее и внутреннее тепло. Жизнь в световом элементе находится над этим уровнем. Вы восходите некоторым образом в более высокую эфирную сферу, чтобы жить вашим сознанием внутри нее. И вы проникаете ниже этого уровня, когда вы сравнительно простым способом уравновешиваете себя с внешним миром в качестве воздушного человека, взаимодействуя с воздухом в восприятии тона или звука. Если вы сопоставите все, что я теперь показал, с тем, что было сказано мною из области анатомии и физиологии, то вам не останется ничего иного, как признать глаз своего рода физическим прибором. Чем дальше вы продвигаетесь по глазу наружу, тем более физическим вы его находите; и чем более вы продвигаетесь по глазу внутрь, тем большей жизненностью он наполняется. Таким образом, мы имеем в себе локализованный орган, поднимающий нас над неким определенным уровнем. И мы живем на этом уровне на равных с данным окружением, в то время как свое тепло мы противопоставляем теплоте окружения и воспринимаем разницу, которая здесь имеет место. Тут у нас нет такого специализированного органа, как глаз, здесь мы сами становимся некоторым образом всецело органом чувств. Теперь давайте погрузимся ниже этого уровня. Там, где становишься воздушным человеком, где сталкиваешься с дифференцированным внешним воздухом, там место этой встречи снова локализуется, там локализуется нечто между внешним воздухом и тем, что имеется в нас, — этой лирой Аполлона, этим ритмизированием нашего организма, которому лишь следует ритмизирование жидкости спинного мозга. То, что там выступает с обеих сторон, соединяется неким мостом. Образуется, но теперь ниже этого уровня, локализация, подобная той, какую мы имеем над данным уровнем, в глазу. Видите ли, наша психология находится, в сущности, в еще худшем положении, чем наша физиология и наша физика, и нельзя, собственно, воспринимать физиков столь недоброжелательно за то, что они так нереалистически выражаются о фактах внешнего мира, ибо их совсем не поддерживают психологи. Психологи выдрессированы церквями, имеющими притязания на все знание о душе и духе. И такая дрессировка, воспринятая психологами, привела их к тому, что они рассматривают, собственно, в качестве человека лишь его внешнее устройство, а его душу и дух имеют лишь в звуках слов, в фразах. Наша психология является, собственно, лишь собранием слов. Ибо на самом деле неизвестно, что, в сущности, должны представлять собою люди, наделенные "душой" и "духом". И тогда физикам начинает казаться, что если извне действует свет, то он возбуждает глаз, глаз оказывает некое противодействие, или же он воспринимает некое впечатление, и это есть внутреннее субъективное переживание. Тут образуются целые клубки туманностей. Физики говорят, что подобным образом происходит и с другими органами чувств. Если вы сегодня прочтете какую-нибудь книгу по психологии, то найдете там учение о чувствах. Говорится о чувстве, о чувстве вообще, как если бы на самом деле имелось что-то такое. И с этой точки зрения пытаются изучать глаз. Но ведь он является совсем иным, нежели ухо. Я вам это уже охарактеризовал, я вам уже указал на эти положения под уровнем и над уровнем. Глаз и ухо внутренне являются совсем по-разному устроенными органами, и это то, на что нужно обратить особое внимание. Давайте-ка здесь остановимся. Вы обдумаете это, и завтра мы поговорим, начиная с учения о звуке, с учения о тоне, с тем чтобы вы, двигаясь дальше, смогли овладеть, в свою очередь, другими областями физики. Я хотел бы сегодня продемонстрировать еще только одно. — То, что в некотором отношении можно назвать блестящим достижением современной физики и что в некотором отношении и является блестящим достижением. Видите ли, если вы просто водите пальцем по некой поверхности, оказывая давление в результате вашего собственного усилия, то поверхность нагревается. Вы получаете тепло благодаря тому, что оказали давление. Таким образом можно получать тепло, вызывая объективные механические процессы. Мы сымпровизировали прибор, чтобы иметь еще одну основу для наших завтрашних рассмотрений. Если вы посмотрите, сколько показывает термометр в этом приборе, то увидите на термометре 16° с небольшим. Прибор состоит из сосуда с водой; в воде расположено маховое колесо, некий барабан, который, если мы приводим его в быстрое вращение, совершает механическую работу. Через некоторое время после того, как он, взбалтывая, основательно перемешает частицы воды, вы снова посмотрите на термометр. И тогда вы увидите, что температура поднялась, что, следовательно, благодаря только механической работе вода нагревается, то есть благодаря механической работе производится тепло. Юлиус Роберт Майер обратил на эти данные особое внимание, а затем они, прежде 126 всего с помощью расчета, были переработаны. Юлиус Роберт Майер сам переработал это в так называемый механический эквивалент теплоты. И если бы это развивали в его смысле, то сказали бы только, что известное число является выражением, с помощью которого можно измерить теплоту посредством механической работы, и наоборот. Но это обобщили неким сверхчувственным метафизическим способом, утверждая, что если существует постоянное соотношение между произведенной работой и теплотой, то теплота является просто превращенной работой (превращенной!), в то время как сначала имели дело ни с чем иным, как с числовым выражением связи между механической работой и теплотой. |
Похожие:
 | Вместо предисловия Способствуйте повышению самооценки ребенка, чаще хвалите его, но так, чтобы он знал за что | | Вместо предисловия Ученый и гражданин Ивана Михайловича Дзюбы, украинского ученого, литературоведа, критика, академика нан украины |
| Учебно-методическое пособие вместо предисловия Над созданием методического пособия принимали участие: Васильев В. В., Рослякова, Г. Н., Кумицкая Т. М., Смольянинова Н. М | | Оглавление От семьи Никитиных вместо предисловия к шестому изданию... Обж и музыки, оснащены ноутбуками, мультимедийными проектороми и экранами на треноге |
| Вместо предисловия Глава Завоевание внутреннего рая Методические указания предназначены для студентов, при разработке ими раздела "Безопасность жизнедеятельности" (часть 1 Охрана труда)... |  | Вместо предисловия подарите мне холст, научите меня рисовать Цель работы: практическое знакомство со стандартными методами определения качества вина: органолептическая оценка качества вина... |
| Ней распространиться, заранее прося извинения у благосклонного читателя,... Израиле. Сейчас, спустя двадцать лет, когда пишутся эти строки, правительство озабочено тревожно нарастающей утечкой мозгов, которая... | | Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Методы научного познания» вместо 4-х часов целесообразно использовать 2 часа, а освободившиеся часы распределить в последующих блоках,... |
| Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... В неформальной повседневной речи «фразовики» вытеснили традиционные глаголы, например, ‘to take apart’ вместо ‘to separate’ или ‘to... | | Уроки советского опыта Предисловие звучит как протокол судебного заседания, в котором автор книги подсудимый, а сочинитель предисловия прокурор, адвокат... |
| Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Он должен обращать вспять то, что можно назвать естественными импульсами. Вместо того чтобы надеяться, он должен бояться; вместо... | | Учебно-методическое пособие Петрозаводск 2008 Составитель, автор... Гвоздева М. С. зав кафедрой английского языка факультета иностранных языков кгпу, кандидат педагогических наук, доцент |
| Записки спутницы в место предисловия Отмечая двадцатипятилетие страшных дней на берегу реки Дравы, я решила распространить мои записки самиздатом. Это всё, что можно... | | Политология вместо идеологии: необходимо ли политическое образование де мократическому обществу? |
| В. Мартынов Культура, иконосфера и богослужебное пение Стоглавого Собора 1555 года. И хотя цель этого предисловия заключается именно в том, чтобы рассеять подобные опасения, уже поставленный... | | Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Это новое, третье издание данной книги требует небольшого предисловия. Я перевёл её на английский язык в 1985 году, и сейчас, перед... |
