Итоги и перспективы энциклопедических исследований сборник статей итоговой научно-практической конференции (г. Казань, 24-25 июня 2012 г.)

И.Р. Валиуллин
УЧАСТИЕ ТАТАР В ВОССТАНИИ Е.И.ПУГАЧЕВА

В ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ИСТОРИОГРАФИИ

XIX – НАЧАЛА XX вв.
В последние годы в отечественной исторической науке несколько снизился интерес к массовым повстанческим движениям XVII–XVIII вв. В частности, речь идет об одном из крупных восстаний в истории России – восстании Е.И.Пугачева (1773–1775 гг.). Между тем, применительно к истории татарского народа, это было одним из немногих повстанческих движений, в котором татары Среднего Поволжья и Приуралья приняли массовое участие.

Несомненно, одна из причин ослабления интереса к этому движению связана с социально-политическими изменениями, происходившими в стране с середины 1980-х гг. – начала 1990­х гг. В результате смены приоритетов тема пугачевского движения потеряла свою актуальность, внимание исследователей сместилось к другим аспектам российской истории XVIII в.

Подобная ситуация имела место на раннем этапе изучения восстания. До начала XIX в. эта тема находилась под правительственным запретом. По словам А.С.Пушкина, одного из исследователей Е.И.Пугачева, после восстания было «…пове­лено… все дело предать вечному забвению»¹, и лишь при императоре Александре I было разрешено писать и печатать о Е.И.Пугачеве. Вскоре появляются первые книги, в которых упоминается восстание Е.И.Пугачева. Это работы И.В.Неха­чина, П.С.Колотова, А.А.Бибикова, И.К.Кайданова, С.Н.Глин­ки, И.В.Жуковского, П.И.Сумарокова¹. Для них, в основном, характерно объяснение подоплеки восстания деятельностью его предводителя, который «взбунтовал» местное население. Национальный аспект восстания остался вне поля зрения авторов.

Существенное изменение в представлении о восстании внес А.С.Пушкин. В его «Истории Пугачевского бунта» (1834 г.) отмечается широкий характер восстания. В частности, обращается внимание на выступления нерусских народов Поволжья и Приуралья, притесняемых властями. Автор приводит факты невыполнения башкирами и татарами предписаний властей, указывает на многочисленность повстанцев из татар, осаждавших Оренбург в конце 1773 г.

Расширению исследовательского поля способствовали работы второй половины XIX – начала XX вв. Это работы П.К.Ще­бальского, Д.Л.Мордовцева, И.Дубосова, Н.Ф.Дубровина, Н.А.Добротворского, П.Л.Юдина, Н.Н.Фирсова¹. Обращаясь к событиям пугачевского движения, исследователи высказывали разноречивые оценки.

П.К.Щебальский видел одну из причин активности движения Пугачева в том, что они еще не свыклись с «формами гражданской жизни», антитеза которым беспорядок, необуздан­ность, дикость и противогосударственные начала.

Более конкретными были суждения Д.Л.Мордовцева, считавшего, что правительственная политика в отношении мусульман вызвала у них антиправительственные и антирусские настроения. Н.А.Добротворский, отметив эту связь, исключил у нерусских народов Среднего Поволжья и Приуралья стремление к восстановлению прежней независимости.

Иное мнение высказали П.Л.Юдин, Н.Н.Фирсов. Они прямо указали на сепаратистские устремления повстанцев, не подтвердив свои предположения фактическим материалом. Н.Н.Фирсов писал о желании мусульманского духовенства соз­дать в башкирских землях независимое ханство, ссылаясь лишь на труд Н.А.Фирсова¹.

Здесь следует отметить, что подобные предположения соответствовали сложившейся к тому времени в отечественной историографии определенной тенденции в оценке участия татар в повстанческих движениях. К примеру, источник бунтарских настроений татар при рассмотрении восстания Батырши 1755–1756 гг. усматривался не только в притеснениях в религиозной сфере, но и в невозможности подчинения «ревнителей магометанства» христианскому правительству (С.М.Соловьев) или реализации ими «затаенного чувства мести» (В.Н.Витевский). В целом, башкирские восстания XVIII в. Н.А.Фирсов оценивал как предпринятые с целью воскрешения «старинных общественных татарских порядков» с особой ролью татар, поддерживавших «мятежное настроение» в Башкирии. Татары, переселившиеся за Каму, принесли с собою «недоброе чувство» к русской власти, усиливали оппозиционные настроения среди местного населения. Тем не менее, Н.А.Фирсов считал запоздалыми замыслы мусульман восстановить независимое «магометанское» ханство. С точки зрения историка, восстание Батырши 1755–1756 гг. явилось рубежом, после которого стали невозможны восстания «во имя магометанской веры», за возрождение «старинных об­щественных порядков», поскольку перед восстанием Е.И.Пугачева огромное значение приобрел кре­постной вопрос, а все другие вопросы отступили на задний план.

Вместе с тем исследователи находили общие моменты в настроениях всех участников пугачевского движения. Н.Ф.Дуб­ровин выделил надежды мусульманского населения на ликвидацию беспорядков и пороков, присущих администрации и обществу того времени, при появлении самозванного «государя». По предположению Н.Н.Фирсова, «инородческий мир» связывал лучшее будущее с переменой правления «бабьего на мужеское», все народы края были солидарны в этих надеждах, и именно русский народ передал «инородцам» убеждение, что «истинный государь» стоит за народ.

В советской историографии, обстоятельно рассмотревшей восстание Е.И.Пугачева, основное внимание при его характеристике было уделено социальной составляющей. Поэтому дореволюционное историографическое наследие представлялось своего рода реликтом. На наш взгляд, и на современном этапе идеи, высказанные более века назад, достойны внимания в концептуальном плане, хотя и требуют определенной корректировки. К примеру, утверждение о сепаратистских устремлениях, возможно, стоит рассмотреть в более широком контексте, привлекая для анализа материал других повстанческих движений, в которых участвовало татарское население. Речь идет о восстаниях второй половины XVI в., связанных с территориальной, социально-экономической и политической интеграцией народов Среднего Поволжья в систему Российского государства; затем это события в период Смутного времени (нач. XVII в.); выступления в период так называемой Крестьянской войны под предводительством С.Т.Разина; наконец так называемые «башкирские» восстания XVII – XVIII вв., особенно восстание Батырши 1755–1756 гг.

Вероятно, вопрос о царистских иллюзиях татарских повстанцев требует дальнейшей разработки, хотя, на наш взгляд, подобные высказывания несколько преувеличены. Здесь следует учитывать следующие моменты: во время восстания Е.И.Пугачева проявилось недовольство татарского общества российской властью и, как следствие этого, нежелание защищать власть от чьих-либо посягательств.

Эта дистанцированность могла распространиться и на «императора Петра III», под именем которого действовал Е.И.Пуга­чев. Имя Петра III было популярным среди русского народа. Низвержение Петра III в 1762 г. породило слухи, что он свергнут за желание освободить крестьян; что он скрывается от «господ», задумавших его погубить и т.д. Но чтобы обрести популярность среди татар, этому «государю» недостаточно было ореола гонимого и пострадавшего от дворян за антикрепостнические настроения. Он формально принадлежал к правительственному лагерю и не мог рассчитывать на союзников из числа татар.

Основой союза с новоявленным императором были его предложения, выраженные в «имянном указе» от 1 октября 1773 г. «Петр III» пожаловал мусульман «…землею, водою, солью, верою и молитвою, пажитью и денежным жалованьем…»¹. Если у татар были какие-то надежды на государя, то они базировались на реальной основе.

В заключении следует отметить, что изучение отечественной историографии в указанный период актуально не только собственно в историографическом плане, оно дает возможность расширить концептуальную базу истории татарского народа.
З.З. Гилазев
К ВОПРОСУ ОПРЕДЕЛЕНИЯ ГРАНИЦ ТАТАРСКОГО ПЕЧАТНОГО НАУЧНОГО КНИГОИЗДАНИЯ

XIX – НАЧАЛА ХХ вв.
Научная книга является компонентом репертуара книжной продукции и, вместе с тем, имеет особое значение как массив публикаций, представляющих материал для исследования истории науки и научных коммуникаций. Изучение и историко-книговедческая интерпретация феномена татарской научной литературы имеют большое значение для развития науки и пропаганды научных знаний. Публикации доводили до научного сообщества результаты изысканий, превращались в новое знание, которое использовалось в образовании и самообразовании. Поэтому изучение истории татарской науки в исторической ретроспекции предполагает обращение к научной книге. Параллельное исследование истории татарской научной мысли и книжного дела раздвигают границы историко-культурного процесса.

Для историка науки главными являются научные идеи и методы исследования ученых, зафиксированные в книге, а историка книги интересует место книги среди книг различного назначения, вопрос о ее содержании стоит на втором месте. В то же время история научной книги, объединяя эти два аспекта, находится на стыке истории науки и истории книги¹.

В книговедении принципы типологии и классификации достаточно хорошо разработаны. Научную книгу понимают и как вид, и как тип издания. Отличительной чертой современного научного издания является наличие тщательно разработанного справочного аппарата, в котором содержатся новые факты и ценные библиографические сведения¹. Однако, так было не всегда. Даже само понятие «научная книга», несомненно, претерпевало эволюцию, что было связано с развитием науки, расширением горизонтов ее исследований. Поэтому при изучении татарской научной книги XIX – начала XX вв. необходимо применять более детальный подход. Будет справедливо понимать под термином «научная книга» сочинения по различным отраслям знаний эмпирического и теоретического характера, в которых излагаются результаты научных исследований, различного рода опубликованные источники и документы эпохи, отражающие процесс развития науки, включающие справочный аппарат и предназначенные для использования в дальнейшей научной работе¹.

Помимо перечисленного выше следует учитывать национальные особенности татарской книги. В первую очередь, это касается определения границ национальной книги. Общее системное представление о развитии татарской печатной книжной культуры в XIX – XX вв. впервые было дано в трудах А.Г.Кари­муллина, выход которых активизировал историко-книжные исследования, открыл перспективу в изучении отдельных массивов издательской продукции. Ученый ввел в научный оборот понятие «татарская дореволюционная печатная книга»¹, именно оно является основой для изучения национальной научной книги этого периода.

Издание татарской научной книги не было централизовано. Этим делом занимались как сами авторы и частные лица, так и различные книгоиздательские общества, в т.ч. «Сабах», «Магариф», «Миллят» и др. Уместно дать небольшое пояснение и по поводу того, в каких типографиях издавалась татарская научная книга. В отличие от русской научной книги, которая печаталась в типографиях при научных или учебных учреждениях, татарская издавалась почти во всех типографиях, где печатались книги на арабской графике, среди них русские типографии Казанского университета, И.Н.Харитонова, И.В.Ермолаевой и ее преемников, Б.Л.Домбровского и др.; татарские типографии «Бр. Каримовых», «Урняк», «Магариф», «Умид», «Баянельхак» и др.

Функциональной предназначенностью научной литературы являются информирование научного сообщества о результатах исследований и пропаганда достижений среди различных слоев общества. Центрами татарского научного мира были медресе, отличавшиеся самобытной системой образования. Так называемые «кадимистские» медресе не имели определенной программы, обучение велось по книгам, включающим в себя матн (основной текст) – сочинение, излагающее в кратких чертах основные положения той или иной науки; шарх – комментарий, в котором приводились высказывания автора и давались им разъяснения. Во многие издания включались еще и хашии – примечания, расположенные на полях книги и комментирующие отдельные пункты матна или шарха. Изучение научных проблем целиком зависело от преподавателя. В частности, в медресе казанского ахуна Ибрагима Худжаши (ныне Ш.Марджани) преподавалась «гыйльме астроляб» (астроно­мия), Сагит хазрат в Кшкарском медресе обучал химии и географии¹.

С развитием «джадидского» движения в медресе появляются программы и учебные пособия, обучение становится классно-урочным. Здесь необходимо уделить особое внимание тому факту, что в этот период были нередки случаи, когда границы учебного предмета являлись идентичными границам науки, учебники совпадали с научной монографией, логика учебного предмета была схожа с логикой науки. В учебных пособиях полностью сохранялся уровень научного аппарата, принятый в той или иной области знаний, терминология, символика и используемые в науке методы изложения. Важную роль в развитии науки играла теория, представляющая «обобщение исторического опыта в решении данной проблемы»¹. Наглядным примером могут служить работы Г.Сагди «Мохтәсар кавагыйде әдәбия» («Краткий свод правил по литературе», 1911), «Мохтәсар кавагыйде әдәбиягә гыйлавә» («Приложение к краткому своду правил по литературе», 1911) и Г.Баттала «Нәзарияте әдәбия» («Теория литературы», 1913). До этого вопросы теории литературы рассматривались в науке «гыйлемәл-бәян», которая была достаточно далека от реалий татарской литературы. Ученые впервые в истории татарского литературоведения предложили различные подходы при изучении проблемы. Г.Сагди пишет свои работы под влиянием турецких авторов, Г.Баттал опирается на русских. «Нәзарияте әдәбия» Г.Баттала определила дальнейшее развитие нацио­нального литературоведения.

Если проследить издание научной книги в тематическом отношении, то можно заметить, что больше всего было выпущено изданий по гуманитарным наукам, хотя встречаются работы по экономике, агрономии, химии, астрономии и т.д. В частности, впервые разрешение цензурного комитета на публикацию книги по экономике было получено 20 ноября 1892 г. Это сочинение Г.Фаизханова «Китабе мәҗалисәс-сәрвәт вәәл-мәгаш» («Книга собеседований (трактаты) о средствах к жизни и изобилию»). Данная работа являлась первым крупным теоретическим трудом, раскрывающим суть экономических явлений, понятий, категорий и законов. Как отмечает Ф.Г.Гази­зуллин, она «по характеру, природе теоретико-методоло­гических принципов изложенной в ней системы экономических воззрений созвучна, прежде всего, с классической школой экономической теории, с учением А.Смита и Д.Рикардо…»¹. К сожалению, в силу целого ряда причин монография не была напечатана. Несмотря на это, будет справедливым учитывать данное сочинение при рассмотрении татарской научной печатной книги, так как в тот период издание книги требовало огромных материальных и духовных сил. Уплатив госпошлину, издатель посылал свое прошение и рукопись сочинения для получения разрешения в Петербургский цензурный комитет, после чего отпечатанные листы снова посылались в столицу для получения разрешения на выпуск. Если у цензоров не было претензий, выдавался «билет в свет». С данным документом издатель обращался к чиновнику особых поручений при казанском губернаторе, который разрешал выдачу книги из типографии издателям. Столь изощренная система сокращала количество изданий. Труд Г.Фаизханова не был единичным случаем. По данным отчетов Санкт-Петербургского цензурного комитета и Главного управления по делам печати, в том же 1892 г. татарам в России «была разрешена печать 93 сочинений, издано всего 57»¹. В связи с подобной ситуацией справедливо учитывать подобные рукописи в составе печатной продукции, если было получено разрешение на их издание от цензурных органов с оговоркой данного факта. Помимо неизданных сочинений по «вине» авторов или издателей, цензоры запрещали печать рукописей. Например, в 1885–1886 гг. не было дано разрешение на печать сочинений по медицине: «Тыйб» («Медицина»), «О зубных болезнях», «Свойства и употребление лечебных растений как медицинские средства» (несмотря на то, что два последних были переводами с русского языка). Причиной подобных действий было отсутствие одобрения медицинским департаментом. Через некоторое время, все же удовлетворив «претензии» цензора, работы были изданы отдельными книгами, кроме сочинения «О зубных болезнях». Столь пристальное внимание цензора, а также вносимые «правки» в тексты трудов, вынуждали авторов и издателей отказываться от печати уже готовых работ. Например, Г.Ильяси после сокращений цензора В.Д.Смирнова не стал печатать сочинение по истории татар XIII–XVI вв. «Дәшти Кыпчактагы татарларның тарихы» («История татар Кыпчакской степи»)¹. Подобные действия цензоров наносили значительный урон развитию татарской научной мысли и обедняли репертуар татарской книги.

Дальнейшее развитие экономических идей Г.Фаизханова нашло отражение на страницах книги «Мөхәррик-әл-әфкар» («Будитель мысли» 1893), изданной в Казани. В ней исследуется состояние социально-экономической жизни татарского народа и содержатся практические рекомендации «по ее изменению, качественному улучшению через развитие и совершенствование, прежде всего, экономики, ее составляющих, ее структуры»¹.

К изданиям, вооружающим читателя знаниями о предмете экономической науки, относятся труды М.Акъегетзаде «Иктисат, яһүт Гыйлм сирует: азадени тиҗарәт вә ысул һимая» («Экономика, или Наука о богатстве: свободная торговля и способы ее защиты (протекционизм)», Стамбул, 1898) и «Гыйлме сирует, вә яһуд Гыйлми иктисад» («Наука о богатстве, или Наука об экономике», Стамбул, 1900), в которых ощущается влияние идей немецкой исторической школы и маржинализма, а также создана собственная интерпретация классической макроэкономической модели, отражающая особенности социально-экономических отношений в Западной Европе, России и Османской империи на рубеже XIX–XX вв.¹

Возникает справедливый вопрос: можно ли считать книги, изданные М.Акъегетзаде в Стамбуле, татарской научной книгой? Татарские издатели были вынуждены печатать свои работы за границей; таким образом удавалось избежать прямого вмешательства цензуры в содержание трудов. Цензура иностранной печати была либеральнее, поэтому неудивительно, что такие цензоры, как А.М.Осипов и В.Д.Смирнов были обеспокоены широким распространением изданий из Турции, Египта, Индии. С приобретением данных изданий не было особых сложностей, ибо с момента появления татарской книжной торговли издания из мусульманских стран всегда были в ассортименте; кроме того, почти каждый магазин оказывал услуги по доставке книг из заграницы. Для удобства выбора изданий печатались «әсами көтеб» (издательско-книготорговые каталоги). Например, в 1914 г. был напечатан специализированный каталог книг магазина наследников Хусаинова «Миср вә Истамбул китаплары өчен әсами көтеб» («Каталог изданных в Египте и Истамбуле книг»), насчитывающий 330 названий¹. В подобных условиях издания татарских ученых и общественных деятелей за пределами России следует считать национальной книгой нескольких народов, в том числе и татар.

Активизировавшаяся в ХIХ – начале ХХ вв. работа по изучению истории татарского народа обусловила издание трудов по истории татар. Внимание ученых и издателей к историческому прошлому было не случайным. История народа является важным средством воспитания самосознания. По мнению Ф.Н. Шакурова, «первым научным исследованием по национальной истории»¹ является труд «Мөстәфад әл-әхбар фи әхвали Казан вә Болгар» («Полезные сведения об истории Казани и Болгар», 1 т. – 1885, 2 т. – 1900), посвященный истории татарского народа до падения Казани, с этого сочинения начинается татарская джадидисская историография¹. Ш.Марджани в своих работах следует за Ибн-Халдуном в принципах классификации наук и определении предмета истории как науки, разделяет его взгляды на государство как социальный и политический институт, создающий и поддерживающий общественную гармонию. Труд «Мокадимә Ибн Халдунның фасыл...» («Введение о превосходстве науки истории») мусульманского философа средневековья, в переводе А.Джавдета, был издан в 1277 (1861) г. в Казани.

Здесь уместно обратить внимание на определение границ национальной книги. Нельзя путать сочинение автора и издание его отдельной книгой. На данном примере мы видим произведение арабского автора, напечатанное татарами и для татар, которое является татарской национальной книгой. Схожая ситуация и с работой Н.Ашмарина «Очерк литературной деятельности казанских татар-мохаммедан за 1880–1895гг.». Впервые напечатанная на русском языке в 1901 г., она является русской научной книгой, издание же в переводе А.Валиди, напечатанное на татарском языке под названием «Татар әдәбияты торышы» («Состояние татарской литературы», 1913), адресованное татарам и печатавшееся за их счет, в свою очередь, является татарской научной книгой. Как правило, тексты оригинальных сочинений воспринимались издателями и переводчиками критически, делались добавления и вставки, ненужные сведения иногда опускались. Труды мусульманских ученых печатались чаще на языке оригинала и в переводе в сравнении с европейскими и русскими учеными. Это было связано с развитием научной мысли, ориентированной на труды единоверцев. Положение стало меняться с развитием «джадидского» движения.

Татарская историческая наука активно развивалась. Систематически издавались работы по истории татарского народа таких авторов, как Х.Амирханов, Мурад Рамзи Мекки, Р.Фахрутдинов, Х.Габяши, Г.Ахмаров, А.Валиди, Х.Атласов и др. В этот период активно шел сбор эмпирического материала, поэтому труды были разного научного уровня, но их объединяет стремление к полному освещению истории татарского народа. Следует отметить и то, что издавались также работы по всеобщей и российской истории.

Раскрытие всего тематического разнообразия татарской научной книги возможно только после изучения ее репертуара. На данном этапе можно лишь очертить общие границы исследования. Подводя итог, следует констатировать, что появление научных трудов является обычно завершающим этапом научных исследований. Их издание, в свою очередь, стимулирует дальнейшее развитие науки. До XIX в. татарская научная книга существовала в рукописном виде. С момента разрешения в России издания национальной книги научная литература заняла свое место в репертуаре неповременных изданий. Исследование этого огромного пласта истории национального книгоиздания позволит с уверенностью говорить о характере эволюции научной книги XIX – начала ХХ вв., существенно расширить представление об истории науки и развитии книжной культуры.