Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах и улицах «Добрая дорога детства» 2
Скачать 4.2 Mb.
|
18 телефону, была именно моя совесть. Но моя совесть не имела к этому отношения. В конце концов, я уступил настойчивым просьбам Вуди только потому, что он поставил меня в очень неудобное положение. Он хотел встретиться со мной, но каждый раз говорил, что занят. Наконец, он сказал мне по телефону, что Фэй готов встретиться со мной в любой ближайший удобный для меня день. Фэй был слишком великим человеком, а Вуди слишком хорошим человеком, чтобы можно было откладывать встречу и дальше. Офис доктора Фэя был огромен и поражал воображение. Он выходил на внушительных размеров центральный зал. Как я и боялся, он готовился заворожить меня, лишив рассудка, и очаровывать затем до потери сознания, что он с успехом и проделал. Мы бы имели возможность проводить много времени, работая вместе (мне это очень нравилось, но где мне взять это время). Он может сдать мне в аренду небольшой офис напротив, через зал, за совсем небольшие деньги (на тот момент я вообще не платил за офис, так как он находился у меня дома). Офис располагался бы в очень удобном для всех пациентов месте (но на расстоянии 14 миль от меня и моих нынешних пациентов). Он был уверен, что я смогу зарабатывать больше ста долларов в неделю, осматривая его пациентов, что было хорошими деньгами для физиотерапевта (в то время я зарабатывал более, чем в два раза больше, осматривая своих пациентов). Возникала смешная ситуация, и нравилось ли мне это, или нет, но я должен был просто отказаться от этого ради себя и своей семьи. «Это звучит прекрасно, сэр. Как скоро мы сможем приступить?» -услышал я свой голос. Поначалу я попытался работать в своем новом офисе с девяти до пяти и осматривать своих пациентов ночью. Это изматывало меня физически, но отнюдь не по этой причине моя собственная практика начала таять. В течение месяца я упорно старался не поддаваться искушению общаться с Фэем после пяти часов. Но, спустя месяц, я послал это решение к черту. Все чаще и чаще я звонил Кэти сначала, чтобы отменить своего первого пациента после пяти часов, потом, чтобы отменить первых двух пациентов, и вскоре все обещания доктора Фэя стали осуществляться. Я проводил часы, консультируясь с ним каждый день (вместо того, чтобы осматривать своих пациентов). Я платил небольшую аренду (по сравнению с полным ее отсутствием). Я ехал за 14 миль в свой офис (вместо того, чтобы Просто пересечь свою гостиную). Я зарабатывал сотню долларов в неделю, как он и обещал (вместо того, чтобы зарабатывать вдвое больше). Я боялся, в некотором смысле, намного больше, чем во время войны. Я был испуган интеллектуально. Раньше я никогда в жизни не был испуган интеллектуально; может быть, робел перед великими людьми, но не боялся по-настоящему. Я цепенел от того, что Фэй мог задать мне любой из бесчисленного количества вопросов по неврологии, на которые я не знал ответов. Я боялся того, что он надеется получить от меня ответы по лечению, которых я не знал. Но, несмотря на это, мне было весело. Я никогда в жизни не был так взволнован, поскольку первый раз в жизни был взволнован интеллектуально, так же, как и впервые в своей жизни испытывал интеллектуальный страх. Фэй ввел меня в области знаний, о существовании которых я едва ли догадывался, не говоря уже о том, чтобы разбираться в этих областях. Например, никогда я не слышал о том, что то, что происходило с древними созданиями миллионы и миллионы лет назад, имеет отношение к поведению человека сейчас. Все мои профессора, доктора, которых я встречал на своем пути, все специалисты, окружавшие меня, были крайне прагматичны, так же, как и я сам. Если у кого-то болело плечо, и после применения диатермии к его плечу ему стало легче, это было необходимой и достаточной причиной хотя применения диатермии в следующий раз, когда приходил другой пациент с больным плечом. Почему использование диатермии на больном плече дает положительный результат и «вылечивает» его, объяснялось очень просто. Улучшение состояния объясняется тем, что диатермия «нагревает» внутренние ткани, а все знают, что «нагревание» полезно, так как 19 увеличивается приток крови и т.д. Для меня, для моих коллег терапевтов, «практичных» людей, и для отцов физиотерапии, которые нас учили, это всегда было хорошим объяснением. Никто не учил нас задавать такие вопросы, как «Полезна ли высокая температура для больных тканей, или пациентам в любом случае стало бы легче? Может быть, без нагревания им стало бы лучше намного быстрее! Нагревает ли диатермия внутренние ткани? Может ли холод быть полезным для больных тканей? Может ли холод быть полезнее, чем нагревание, если нагревание вообще полезно?» Но самое важное, что никто всерьез не задавался вопросом «Почему?» С другой стороны, Фэй был мастером таких вопросов, одно это завораживало меня. Он заставлял меня думать каждую секунду, проведенную с ним, и никто до этого не заставлял меня столько думать. Он не только вынуждал меня задавать вопрос «Почему?» применительно ко всему, что мне когда-либо говорили и говорят, но учил меня тому, что вокруг бесконечный мир, в котором я должен искать ответы, и что единственным ограничением для этих ответов могут служить лишь пределы моих знаний - и он заставил меня осознать, насколько они ограничены. Он дал мне возможность понять, что ответ на вопрос, почему мои пациенты с инсультом редко могли ходить, почти никогда полностью не восстанавливали речь и абсолютно никогда не могли правильно скоординировать работу большого пальца, находился не в мышцах ног, мышцах языка или мышцах большого пальца. Он говорил, что ключи к этим тайнам находятся даже не в самом человеке. Он учил меня верить в то, что ответ на этот вопрос лежит в понимании работы нервной системы пятидесятитонной рептилии - с мозгом в три унции - которая умерла миллионы лет назад, и чьи громоподобные шаги никогда не тревожили даже самых старых из ныне живущих созданий. Но для того, чтобы искать ответы на современные проблемы человека в созданиях, вымерших задолго до появления первого человека, нужно хотя бы знать о том, что они существовали, и знать хоть что-нибудь о них. Я чувствовал то дикую надежду, видя новые горизонты, которые открывали для меня его знания и гений, то глубокое отчаяние от своего невежества. Периодически не оставалось времени даже для сна, так как Фэй требовал его все больше и больше. Но и после того, как я ложился спать, дискуссии часто имели продолжение, когда я изливал перед своей женой Кэти свои сомнения и восторги - и получал в ответ несколько отличную от моей точку зрения, а также новые идеи. Кэти всегда оказывала мне огромную помощь в моей собственной практике, и во мне все больше и больше росло уважение к ее практическим знаниям, которые она получила еще во времена студенчества и потом, работая медсестрой в госпитале. Конечно, в дополнение к тому, что она была моим доверенным лицом и коллегой в два часа ночи, она выполняла функции секретаря на службе и хозяйки моего дома, матери наших детей, но прежде, чем раздадутся крики феминисток «Несправедливо!», не смогу удержаться, чтобы не процитировать саму Кэти. Когда я спросил ее об отношении к «Движению о равноправии женщин», она сказала: «Я всегда чувствовала себя выше мужчин и я не вижу причин соглашаться на равенство после всего, что было». Хотя теперь у меня не было моей собственной практики, я чувствовал, что идет что-то большее ей на смену, а именно, создавалась новая невероятная исследовательская группа, состоящая из Фэя, всемирно известного нейрохирурга, моей жены Кэти, которая вносила две часто игнорируемые точки зрения (медсестры и матери) и меня, физиотерапевта. Мы скоро увеличили нашу команду до четырех человек, пригласив моего брата, доктора Роберта Домана, который только что прибыл из медицинского корпуса армии США. Доктор Фэй чувствовал потребность в молодом враче, из которого он мог бы сразу сформировать единомышленника относительно повреждений мозга. Сам Фэй был невропатологом и нейрохирургом. Вообще говоря, он не был тем невропатологом, которого искал Фэй, а был скорее чем-то средним между нейрохирургом и ортопедом с сильной примесью физиотерапевта. Именно тогда стали появляться эти создания. И этих новых и странных существ именовали физиатрами (англ. - physiatrist). Во всем мире их можно было пересчитать по пальцам. Эти немногочисленные специалисты были 20 докторами медицины, которые специализировались в области физиотерапии и реабилитации. После одногодичной стажировки эти физиатры строго и надолго направлялись на работу нейрохирургами или другими специалистами по месту проживания. Физическая медицина и реабилитация были сами по себе новыми терминами в 40-е годы. Область физической медицины находилась на стыке трех областей терапии, используемых для восстановления потерянных функций человека (реабилитации). Это были физиотерапия, логопедия и трудотерапия. Физиатра обучали всему этому, а также ортопедии, невралгии и общей медицине. Физиатр подходил для Фэя идеально. Эти специалисты были очень востребованы в любой большой больнице, так как после войны новое отделение под названием «Реабилитация» было признаком очень современной и передовой больницы. Такие отделения были очень редки и большинством из них управляли физиотерапевты, так как физиатры были еще большей редкостью. Мой брат Боб был таким физиатром. Мы сумели привлечь его раньше, чем любое из многих медицинских заведений Филадельфии по трем причинам: • во-первых, он горел желанием работать с детьми, а Фэй наблюдал множество детей; • во-вторых, он горел желанием учиться у Фэя непосредственно; • в-третьих, он был моим братом. Так, к концу 40-х годов у нас было четыре постоянных члена команды: Фэй и три Домана, последний из которых Роберт Дж. Доман, доктор медицины, дипломированный специалист «Американского совета по физической медицине и реабилитации», в недавнем прошлом Капитан медицинского корпуса армии США. Боб был прекрасным дополнением к нашей команде не только потому, что по образованию он был физиатр, но и по причине своего характера. Он отлично уравновешивал меня. Я всегда очень любил Боба, и у нас были типичные взаимоотношения из стишка про Джека Спрата. Когда я загорался энтузиазмом, подхватывал идею и бежал решать проблемы, расправляясь с ними немедленными, прямыми и энергичными действиями - Боб, в свою очередь, был более консервативным, склонным сначала ставить новые идеи под сомнение и затем решать проблемы осмотрительно и осторожно. Я всегда тянул своего брата за собой, а он всегда стремился уберечь меня от шишек при падении. Чтобы портрет моего брата при описании его прилежных качеств не показался вам скучным, позвольте мне сразу отметить, что все дети просто обожали его: я наблюдал, как филадельфийская детвора гурьбой толпилась вокруг него; я видел, как его завалила куча-мала из одетых в парки эскимосских детишек в Арктике; я смотрел, как индейские дети докаменного века из джунглей Мато Гроссо в Бразилии водили вокруг него хороводы. Детей всего мира тянуло к Бобу. Он и сам был похож на очаровательного ребенка. Я никогда не видел ни одного ребенка, который полез бы в воду раньше его, а вылез позже. 5. ОРГАНИЗАЦИЯ БЕЗ ПРАВИЛ. (НА ВОЙНЕ ВСЕ СРЕДСТВА ХОРОШИ) Это была свободная организация, если ее вообще можно было назвать организацией. Нейрофизиологический Реабилитационный Центр Фэя был авангардным в крайней степени. Слишком авангардным. Он имел успех у пациентов, но был экономически невыгодным, и даже такой гений, как Фэй, не мог функционировать как медицинский директор, главный врач, нейрохирург, управляющий, директор и администратор в одном лице. В конце концов, институт мечты Фэя, рожденный на четверть столетия раньше времени, умер. Здания были проданы под частный санаторий, хотя некоторые из пациентов Фэя остались, и он согласился продолжать наблюдать их. То же самое сделал и я. Офисы доктора Фэя, Боба и мой находились в живописном джорджианском здании Фэя. Я осматривал пациентов доктора Фэя и Боба. Наши дни часто опять начинались в операционной с наблюдения за прекрасным живым, пульсирующим, переливающимся 21 коралловыми цветами человеческим мозгом. После обеда мы вместе осматривали пациентов в офисах друг друга или на больничных койках в больницах, куда нас приглашали. Я часто вместе с Фэем посещал пациентов в больнице военно-морского флота США в южной Филадельфии или в больнице женского медицинского колледжа или в больнице в Честнат Хилл, где Фэй делал большинство своих операций. Мы осматривали клинических пациентов во многих больницах и частных пациентов у себя в офисах, а я еще приходил к частным пациентам домой. Мы осматривали и детей, и взрослых. Наших пациентов объединяло одно: все они были с повреждениями мозга (хотя на тот момент мы еще не научились их так называть). Еще одним объединявшим их обстоятельством было то, что никто из пациентов, за исключением особо острых случаев, которые оперировал доктор Фэй, не выздоравливал. И хотя у Фэя были интересные соображения относительно них, это все равно обескураживало. Мы, фактически, основали то, что сейчас называют реабилитационной группой, хотя в те дни эти слова еще не были в моде. Но мы и сами никогда не называли себя так громко. В действительности, я думаю, что мы видели себя намного проще и, наверно, намного яснее. Мы видели себя маленькой, но растущей группой людей, каждый из которых был ответственен за определенный аспект проблемы больного ребенка. Каждый из нас осознавал, что не оправдывал этой ответственности. Наверное, именно по этой причине мы собрались вместе: чтобы сформировать что-то вроде организации самозащиты от наших общих неудач. Сегодня это обычно называют реабилитационной командой. Когда мы начинали нашу общую работу, мы никогда не видели и не слышали ни об одном ребенке с повреждением мозга, который бы поправился. И не встречали ни одного человека, который бы слышал об этом. До сих пор существуют специалисты, которые приходят в бешенство при одном только предположении, что детей с повреждениями мозга можно функционально восстановить. Когда человек выбирает себе область для работы, он, наверно, не сможет найти более многообещающую область, чем та, в которой успех равен нулю, а неудача равна 100%. Малейшее изменение, которого он добьется, обязательно будет изменением к лучшему. Мы работали в такой области. Все вместе мы могли осматривать около 250 пациентов частным образом, плюс пациенты в клиниках. Мы постоянно учились, хотя все еще не было ни малейшей логической модели для этого обучения. Возможно, наиболее ценным временем было то, которое мы проводили вместе вечерами после обеда, обычно прямо на кухне у кого-нибудь дома. Эти беседы часто продолжались до рассвета или до того момента, пока не заканчивался кофе. Это были великие беседы. Они остаются великими и по сей день. 1950-1960 гг. ДЕСЯТИЛЕТИЕ ОТКРЫТИЙ 6. ПРОКЛАДЫВАЯ ПУТЬ ЧЕРЕЗ НЕУДАЧИ К 1950 году мы подошли к моменту истины. К тому времени мы уже работали с группой из ста детей с повреждениями мозга в течение многих лет. Дети были в возрасте от одного до девятнадцати лет. Они представляли виды травм мозга, которые, как мы считали, мы понимали, но также и много видов, совершенно непонятных. Тогда использовалось много различных методов работы с больными детьми. Вообще, существовавшая методика пользовалась почти всеобщим одобрением в течение долгого времени, только немного отступая, когда новые методы и новая надежда завоевывали себе место под солнцем. Факт существования многих различных методов не означал, что любой из них был успешным; в действительности, это означало как раз обратное. Разнообразие используемых методов не было следствием количества доступной информации, а скорее отражением интенсивности поиска лучшей методики. Используемые тогда методы включали такие воздействия, как высокая температура (инфракрасные лампы, диатермические устройства и т.д.) и массаж пораженных |
