Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах и улицах «Добрая дорога детства» 2
Скачать 6.29 Mb.
|
| по хозяйски . Качественно такое же явление, но выраженное еще более отчетливо, Т. Моммзен наблюдал в римском обществе после покорения Греции Римом (168г. до н. э. ): «и во всех отраслях умственной и общественной жизни за греческими образцами по прежнему признавалось не только равное, но и высшее значение. Сношения Италии с Грецией были чрезвычайно оживлены. В Италию шел непрерывный приток греческих философов, риторов, поэтов, учителей. Они занимали в Риме уже довольно видное положение и становились почти необходимыми членами всякого интеллектуального кружка. Эллинское образование стало неизбежною и важнейшею частью высшего образования в Италии. Эллинская цивилизация коснулась не одних высших слоев общества, она стала в полном смысле слова общераспространенною, потому что масса рабов восточного происхождения распространяла эллинизм и в низших кругах» (1993, с. 179). При этом все авторы отмечали, как основное эмпирическое свойство данного факта, не односторонний, а обоюдный характер взаимоотношения, но вовсе не придавали значение тому обстоятельству, что в процессуальном отношении инициативная доля доставалась очень часто духовности, числящейся порабощенной в физическом отношении. С особой силой это свойство проявилось во взаимных отношениях греческой и еврейской духовностей, бурно наступивших после завоеваний Александра Македонского, и само это время в истории называется эллинистической эпохой или эпохой эллинизации. Т. Моммзен говорит о греческой духовности этой эпохи: «Она была пропитана иудейскими элементами; в ту пору и самые светлые умы, и самые даровитые мыслители старались проникнуть в качестве эллинов в иудейскую сферу, или в качестве иудеев в греческую». Здесь эмпирически зафиксирован, но ноуменально не опознан, важнейший момент духовного движения при взаимодействии двух разнородных духовных субъектов: проникновение в чужое в качестве себя . В таком виде репрезентуется качественно новое динамическое свершение – сублимация культур и качественно новый вид движения – проникновение (пребывание) по способу Иисуса Христа, который ранее получился как общий образ иудейской формации духовности. Интуитивное ощущение этого обстоятельства привело в европейском еврействе к появлению духовного суррогата и функционального уродца – субституции духов . Кажется закономерным, что расширенное эмпирическое описание данного явления именно как процесса взаимопроникновения было получено в русском аналитическом институте, хотя и здесь этот процесс далек от ноуменального освоения. Выдающийся русский востоковед академик А. И. Тюменев постигает: «Таким образом, несмотря на враждебные отношения, установившиеся между иудейским и внеиудейским, языческим, в частности греческим, миром в области повседневной жизни и повседных сношений, несмотря даже на ожесточенную полемику выдающихся литературных представителей того и другого, такая взаимная неприязнь не могла, тем не менее, совершенно устранить обоюдного интереса, возбужденного обоими народами друг в друге, препятствовать их встрече и остановить ту совместную работу мысли, которая являлась следствием этого интереса. Взаимное влияние и взаимное проникновение эллинского и иудейского мировоззрений оказывалось при этом настолько широким и далеко идущим, что результатом его явилась выработка и создание нового мировоззрения, вобравшего в себя одинаково как элементы иудейской религии, так и основные положения греческой философии и нашедшего себе конечное завершение в догматическом учении христианской церкви» (2003, с. 94; выделено мною – Г. Г. ). Оставим пока реплику об «учении христианской церкви» на дальнейшее рассмотрение, и вникнем лишь в очень «странную» особенность этого взаимопроникновенного симбиоза при сублимации культур, – также увиденную наглядно эмпирическим способом, но не понятую в аналитическом заключении. Особенность духовной сублимации культур (или духовностей), придавшая ей вид «странности», состоит во внешне структурной неоднородности ее, различной при римско греческой ассоциации и при греко еврейской консолидации. Первая странность, а точнее, первый вид этой странности, единодушно и фактологически отмечаемый практически всеми крупными аналитиками римского периода античности, состоит в том, что при жадном и, казалось бы, беспредельном впитывании и всасывании греческой культуры на римской почве развилось нечто иное, несоответственное с эллинскими ценностными порядками, а скорее наоборот. Прежде всего – это колоссальный монолит цезаризма, покоящийся на совсем негреческих, а даже антигреческих основах: государственной религии, судебной риторике – юрисдикции, науки войны, дипломатии. С особой выразительностью это положение сказалось в сфере философии, где на фоне полнокровного и пышущего здоровьем греческого мудролюбия римская философия поражает (в трактатах Лукреция, Сенеки, Цицерона) мелкотемьем, напыщенным словопрением, слабой логической вооруженностью. Т. Моммзен с недоумением отмечал: «… и сами современники замечали, что эллинская культура в Италии за последние десятилетия скорее понизилась, чем развилась. Нация, разоренная, истощенная, перенесшая столько ужасных кризисов, не усваивала уже бесконечно великих произведений эллинского духа, а воспринимала эллинскую культуру внешним образом, и часто именно нездоровые ее плоды» (1993, с. 254). Здесь то воочию сказался гносеологический дефект фактологического метода познания. Формой связи для своей духовности римский дух избрал власть, а потому во взаимодействии с чужеродными духами и духовностями римский дух будет раскрываться навстречу тому и впитывать в себя только то, что соответствует его органической природе, только коллективистские, властьрождающие, величины и параметры. Но в греческом континууме, где формой связи поставлено эстетическое чувство, предусматривающее по определению в приоритете не коллективный, а индивидуальный фактор, коллективный орнамент греческой духовности, к которому тяготеет римский дух, расположен на заднем плане (аполлонический дух и дионисический дух по Ф. Ницще в греческой эстетике). Отсюда возникает иллюзия того, что римский дух способен усвоить только худшие образцы греческого богатства, и эта иллюзия обязана, во первых, тому, что в рационально хронологические очки не видна избирательная работа римского духа, а с фактологической точки зрения эллинская культура воспринимается «внешним образом, и часто именно нездоровые ее плоды», а во вторых, тому, что все римские приобретения оцениваются греческой шкалой ценностей, то есть теми признаками и критериями, которые генетически предназначены для «бесконечно великих произведений эллинского духа». В совокупности выпадают два фундаментальные вывода, – первый: механизм проникновения духов либо культур при сублимации в чисто динамическом отношении происходит посредством собственного пополнения (обогащения) на базе наполнения (обогащения) партнера по синтезу ; и второй: становление любой духовной системы , а таковой следует считать ту совокупность духов, какая обладает специфическим способом связывания духов в духовность в качестве системообразующего признака, происходит в автономном режиме . Эти два фундаментальные вывода слагают внутреннее содержание «странности» греко римского симбиоза, погребенного под хронологическими формализмами академической историографии; деградация и игнорирование этого содержания образует сердцевину гносеологического дефекта академической методологии официозной историософии. Совершенно иной структурно функциональный облик данная «странность» приобретает в сегменте греко еврейского духопроникновения и его отличие от греко римского типа обусловлено тем обстоятельством, что формы связывания у обоих духов, – эстетическое чувство у эллинского и вера у еврейского, – скомпонованы на однотипном субстрате и проистекают из индивидуального сознательного достояния личности. Поэтому при греко еврейском брожении отсутствует избирательная работа духа, а взаимное проникновение духов осуществляется напрямую, под непосредственной эгидой принципа обогащая обогащаясь , поражая исследователей бурной динамикой. По этой причине наибольшие духовные достижения этого отрезка исторического времени приурочены именно к этой сфере, которая поставила даже отдельных лидеров, своих титанов духа: Филона Александрийского с еврейской стороны, которого Вл. Соловьев называл «последним и самым значительным мыслителем древнего мира», и Платона с греческой стороны, которого называли «Моисеем, говорящим по аттически». А сама «странность» тут заключается в том, что до определенного времени, – а именно: до походов Александра Македонского, которые делаются историческим рубежом между «эллинистическим» и «доэллинистическим» временами Древнего Востока, – отсутствуют признаки какого либо общения греков и евреев на всяком уровне, как со стороны греков, так со стороны евреев. На эту «странность» обращал внимание еще Иосиф Флавий и с тех пор не было обнаружено ни единого серьезного свидетельства об обратном, и в летописной истории данный факт интерпретируется как отсутствие непосредственных контактов между этими народами в доэллинистический период времени. Это объяснение, однако, слишком просто, чтобы быть достаточным, и в нем не содержится даже догадок о причине, возведшей преграду на пути со общения двух выдающихся и духовно богатых конгломераций региона. Тем не менее, данное изъяснение до настоящего времени фигурирует в качестве единственного довода о греко еврейской «странности», которую предельно полно охарактеризовал русский академик А. И. Тюменев: "И для иудеев доэллинистического времени Греция оставалась такой же малознакомой, расположенной где то на далеком Западе страной, какою представлялась в свою очередь и сама Иудея для греков. Название Эллады для еврейских писателей остается столь же чуждым и неизвестным, как для греческих название Иудеи; если греки не выделяли иудеев в качестве отдельного народа из общей массы населения Сирии, то равным образом и иудеи в свою очередь почти ничего не знают собственно о греках и говорят вообще о язычниках Запада; если греческие писатели говорят лишь о Сирии и о сирийской Палестине, причем мы не встречаем у них ни одного упоминания специально об Иудее, то равным образом и в еврейской литературе области, занятые греками, носят еще менее точное и определенное обозначение «островов моря» (2003, с. 125). А между тем историческая летопись в изобилии хранит сведения об активных сношениях греков с ближайшими соседями евреев – персами и египтянами, причем их пик приходится как раз на доэллинистическую эпоху. Под сходным названием «народ моря», как свидетельствует И. Великовский, египетский фараон Рамзес III (двенадцатый век до н. э. ) описывает древних греков, с которыми у египтян были близкие отношения вплоть до военных союзов, – так, в середине пятого века до н. э. греки направили к устью Нила флот из двухсот трирем на помощь египтянам, восставшим против персидских захватчиков, а персидские цари или сатрапы неоднократно вторгались на территорию Греции. Особенно важно в этом отношении посещение Египта в пятом веке до н. э. великим историком Геродотом, о чем Тюменев пишет, "что даже Геродот, единственный греческий писатель, о котором мы достоверно знаем, что он посетил лично филистимское и финикийское побережье и, следовательно, имел полную возможность ознакомиться с населением этих и прилегающих местностей, хотя бы по слухам и рассказам, не упоминает об иудеях, значит, либо не заинтересовался ими и не обратил на них специального внимания , либо, что представляется более вероятным, совершенно не подозревал об их обособленном политическом существовании и не знал и самого их имени, как отдельного народа" (2003, с. 100; выделено мною – Г. Г. ). Итак, степень загадочности греко еврейской «странности» настолько велика, что ускользнула даже от такого мастера по первооткрыванию хронологических тайн древнего мира, как Иммануил Великовский. Тюменев разрабатывает глубже свой тезис и выводит основания для неназванного им некоего особого состояния в механизме сублимации, которое я решился обозначить для удобства оперирования им стадией молчания : «Факт незнакомства иудеев с греками и в еще большей степени полное и абсолютное молчание греческих авторов относительно иудеев, народа, который своей обособленной религией и нравами и всем образом жизни резко выделялся из среды остальных народов и, следовательно, не мог не обратить на себя внимания наблюдательных греков и который, спустя короткое время, действительно, сделался предметом исключительного внимания и интереса со стороны эллинско римского мира, несомненно, не могли быть случайными, и могут быть объяснены только тем обстоятельством, что грекам в доэллинистическую эпоху совершенно не случалось приходить в более близкое соприкосновение с иудейским народом и ознакомиться с ним путем непосредственного общения. Очевидно, ни сами греки в своих торговых странствиях до времени походов Александра не проникали настолько далеко на Восток, чтобы входить в ближайшие отношения с Иудеей и ее населением, ни иудеи в свою очередь не встречались до этого времени ни в Греции, ни в прилегающих к ней местностях, по крайней мере, в сколько нибудь значительном числе» (2003, с. с. 125, 96). Однако силлогизм Тюменева о «незнакомстве» греков и иудеев в доэллинистическую эпоху вовсе не кажется безупречным выведением как раз со стороны формальной логики, числящейся regina probationum (царица доказательств) при фактообусловленном мышлении, и определенные им посылки («внимательность» греков и «особенность» иудеев) требуют в умозаключении обратного тому, что вывел русский академик, а именно: евреи и греки приходили в " близкое соприкосновение " и имели " непосредственное общение " между собой и в доэллинистическую эпоху. Это следует понимать таким образом, что не каждый физический контакт («близкое соприкосновение» или «непосредственное общение») может дать духовный результат только факт : может произойти реальное событие, не оставляющее после себя фактического следа. В этом и состоит эффект стадии молчания . А о наличии событий соприкасания греков и евреев в доэллинистическую эпоху можно судить по ряду опосредованных данных. Так, Иосиф Флавий говорит, что название «Палестина» было дано греками для поселения потомства Филастея, сына Ханаана (четвертого сына Хама и внука Ноаха), а Ханаан своим именем назвал (а точнее, назвали греки по имени Ханаана) область обитания евреев, ныне именуемую Иудеей. Флавия можно понять так, что еще до экскурсии Геродота, у греков были собственные названия еврейских местностей. В библии (Быт. , 10:14) говорится о земле «Каслухим, откуда вышли Филистимляне». Ростовские издатели «иудейских древностей» Иосифа Флавия в своих комментариях называют исследователей, которые считают каслухами обитателей острова Крит, и пишут: "Подтверждением этому могут служить следующие обстоятельства: на острове Крит находится город Фаласарна, напоминающий имя Филастея; одним из древних названий Газы является имя Минос (срв. с именем критского царя Миноса) (1999, с. 75). Следовательно, филистимляне, соседствовавшие с евреями на одной земле, как свидетельствует Библия, со времен праотца Авраама, были греческого рода с острова Крит. Еще более противоречит канонам логического мышления факт интенсивного лавинообразного иудейско греческого со общения, наступившего с приходом Александра Македонского внезапно, без видимой причины. Создается впечатление, что походы Александра сыграли для греко еврейской сублимации роль некоего полумистического, ибо беспричинного, спускового механизма , что и воспринимается как номинальная причина. Здесь нет места даже для постановки вопроса в нетривиальной плоскости, что, может быть, не завоевания Александра Македонского стали причиной интенсивного со общения греческого и еврейского духов, а настоятельная необходимость этого синтеза вызвала приход греческого полководца, ученика Аристотеля, в еврейскую обитель и этот приход, таким образом, стал формой духовной концентрации, хотя и был осуществлен военным путем. Не случайно в силу этого на еврейском, а не греческом берегу моря, был основан город Александрия, долгие годы служивший столицей просвещенного человечества. И также не случайно походы Александра во владения персидского и индуистского духов были исторически безрезультатны и духовно стерильны, а появление греческого воителя в еврейском секторе произвело духовную интрузию, оказавшую такое огромное воздействие на историческую судьбу человечества. Подобные размышления лишь увеличивают вес и размер сомнений в продуктивности узаконенного метода исторического познания, а со стороны духовного подхода дают основания к тому, что «стадия молчания», данная как полное отсутствие реактивного взаимодействия еврейского и греческого духоположений в доалександрийское время, есть исторический результат контакта этих двух духовных полюсов, не давший рационального результата. Этим опровергается историческая логика, согласно которой отсутствие информации не считается информацией, а «стадия молчания» как таковая вполне может, для целей выразительности, быть уподоблена повседневной ситуации в жизни, когда человек, имея бесчисленное количество соотносительных контактов, лишь часть их фиксирует в своей душе и памяти, а другая часть и, как правило, доминирующая, безболезненно проходит мимо, не оказывая на человека ни малейшего влияния. Это означает, что из взаимного контакта еврейские и греческие духи не извлекают никакой взаимной пользы , только духи не обогащают собой и не обогащаются сами, и, следовательно, сублимация не может осуществиться. По этой причине в свое время проницательный Геродот «не заинтересовался» и не обратил «специального внимания» на носителей иудейского духа при своем посещении Ближнего Востока. А это может произойти только в единственном случае, когда духовная система не достигла своей зрелости, а точнее сказать, когда определенная совокупность духов еще не консолидировалась в системную организацию и не оформила своей специфики и своеобразия, только когда еще не выкристаллизовалась духовность этой совокупности, – главный предмет интереса со стороны иного типа духовности или духа в процессе проникновенной сублимации. Отсюда необходимо следует вывод, что стадия молчания и спусковой механизм входят составными частями в процесс духовного формирования греко еврейской сублимации или синтеза; если два фундаментальные вывода духовного взаимоотношения, – принцип обогащая обогащаясь и автономный режим , – получены из греко римской «странности» сублимационного процесса, то из греко еврейской «странности» того же процесса вытекают два параметра – стадия молчания и спусковой механизм , составляющие динамическое наполнение названных фундаментальных выводов. Следовательно, определенная совокупность генетически однотипных духов, формируя в автономном режиме свою духовную конструкцию или собственную духовность, предусматривает не только самостоятельную систему координат для динамического хода процесса и не только независимый асимметричный порядок ценностей, но еще и имманентно внутреннюю свободную меру или измеритель исторического времени , опирающийся на схему соотносительных (релятивных) последовательностей событий. Таким образом, в процессуальном отношении сублимация духов, духовностей и культур, практикуемая духовным подходом, представляет собой дискретно относительную операцию (методологический релятивизм), включающую в себя с принципиальной стороны правило обогащая обогащаясь и автономный регламент бытия, а с динамической – стадию молчания и спусковой механизм. Дискретно относительная механика или методологический релятивизм в корне противоречит традиционному способу синхронической стандартизации («египетская хронология» по И. Великовскому) и хронологической корреляции (шедевры которой: «История Рима» Т. Моммзена или «История России с древнейших времен» С. М. Соловьева) с той существенной особенностью, что, если второе противостоит первому по всему фронту, то первое отчасти включает в себя элементы второго в качестве коннотаций. Самый экзотический элемент дискретно релятивистской модели исторического познания – спусковой механизм присутствует во множестве на страницах академической хронологической летописи, но, будучи окутан непроницаемой пеленой фактов и очевидностей, редко обнажает свое духовное нутро. Из явных даже на наглядном фоне примеров из подлинных спусковых механизмов можно назвать, кроме завоеваний Александра Македонского, еще вторжение Наполеона Бонапарта в Россию в 1812 году. Преисполненный ощущения именно этого смысла, Вл. Соловьев писал: «Смысл войны не исчерпывается ее определением как зла и бедствия, в ней есть и нечто положительное – не в том смысле, чтобы она была сама по себе нормальна, а лишь в том, что она бывает реально необходимою при данных условиях» (1996, с. 340). В дальнейшем будет показано значение параметра спускового механизма при становлении русского еврейства. Если спусковой механизм кажется экзотической пикантностью метода, то стадия молчания относится к числу радикальных параметров, которые антиподальны и антагонистичны не форме, а самой мировоззренческой сути академической методологии истории, ибо здесь абсолютная хронология истории противостоит относительному летоисчислению, при которой внешнеотсчетная шкала времени разрушает внутренний пульс биения жизни. Об огромной духовной емкости «стадии молчания» говорит история греческой культуры, которая содержит в себе изумительный образец этой стадии, и таким образцом является гомеровская эпоха , случившаяся в период «молчания», как с еврейской, так и с римской сторон. Поэмы Гомера беспрецедентны по той выразительности, с какой они продемонстрировали процесс зарождения, становления и оформления специфической греческой духовности , а известный «гомеровский вопрос» есть не что иное, как декларация основного закона любой духовности: духовность никогда не приходит извне и не духовность служит производным исторического времени, а время становится историческим благодаря духовности. Поэтому «потеря шести веков», обнаруженная И. Великовским, вовсе не является трагедией для методологического релятивизма и даже более того, – если данный феномен и имеет какое то значение для последнего, то только как открытие гносеологического дефекта традиционной методологии исторического исследования, очевидно иллюстрирующего непригодность его для исторического аспекта еврейской тематики. Итак, главный вывод из проведенного обзора исторических сказаний И. Великовского, сосредоточившего в себе все характеристические параметры материалистического понимания истории, состоит в том, что фактологический метод, – и не только при историческом подходе, – непригоден для опознания монотеистической идеологии, а, следовательно, материалистическое понимание истории неспособно принципиально даже приблизиться к пониманию еврейской истории или еврейской темы в целом. Общая суть еврейской истории, как и всего уклада еврейской экзистенции, априорно полагается в монотеистическом мировоззрении, под протекторатом которого происходил Исход евреев из Египта и, главное, Синайское Свершение. Данное априорное полагание есть не более чем умозрительное допущение, и оно же требует признать, что еврейское содержание монотеизма необходимо имеет свою уникальную форму, что должно отличать ее от первородного эхнатоновского тезиса. Последним, как известно, был гордый лозунг «живущий в истине», который сохранился до настоящего времени как критерий духовного совершенства. Но вне зависимости от того, был ли египетский монотеизм генетически первичным по отношению к еврейскому, или наоборот, или они были одновременны, только связаны парагенетической связью, еврейская модификация, имея внутри себя такие параметры, как вера и Синайское Откровение , не может не быть самобытной и оригинальной. Еврейское предание передало эту самобытность иудейского духотворчества в виде символа и эмблемы, взявшего имя горы Сион . В этом символе свернуто представление о Сионе как месте обитания еврейского единого Бога и, соответственно, как места притяжения всех евреев, – пророк Иоиль известил; «И возгремит Господь с Сиона, и дает глас Свой из Иерусалима; содрогнутся небо и земля; но Господь будет защитою для народа Своего и обороною для сынов Израилевых. Тогда узнаете, что Я – Господь Бог ваш, обитающий на Сионе, на святой горе Моей; и будет Иерусалим святынею, и не будут уже иноплеменники проходить чрез него» (Иоил. 3:16 17). В еврейском предании (Танахе) содержится также компактное и расширенное изложение сионистской программы – Книга Исайи во главе с пророком Исаией, воплотившем веру в единого Бога в конкретную сионистскую форму, изначально имеющую, таким образом, духовное содержание, а фактор государства был позднейшим политическим приобретением. Дискретно релятивистский метод, показанный в качестве методологического антипода догматизму академической методологии исторического исследования, способен устранить гносеологический дефект последнего, но он выведен на отрицательном знании и преследует только эту цель: избавления от принципиальных негативизмов данного дефекта, а потому беспомощен в историческом освещении еврейской интерпретации монотеизма – идеи сионизма. Поэтому при всех познавательно положительных моментах методологический релятивизм по узости целевой задачи нельзя при строгом подходе считать методом , а только приемом . В ракурсе ведущихся размышлений польза этого приема состоит в том, что, отвергая принципиальные основы традиционного способа исторического познания, он непосредственно указывает на наличие в недрах русской духовной философии кардинально новой исторической доктрины, которая исходит из начал, философски противостоящих не только традиционно узаконенному историческому исследованию, но и принципиальным канонам классической Философии. Автором этого учения является известный русский Философ Николай Александрович Бердяев . Особая ценность этого гнозиса заключена в том, что, будучи генетически принадлежностью русского духовного воззрения, его новацию Бердяев содержательно вывел из смысловых глубин еврейского сознания . Один этот факт способен перевести спородненность русского и еврейского начал в разряд когнитивной достоверности , а с онтологической стороны он непосредственно указывает на необходимость бердяевского радикализма для обозрения иррационального русского еврейства. |
