Использованные источники
1. Дюверже М. Политические партии.- М.: Академический Проект, 2000. - 538 с.
2. Кулик А.Н. Сравнительный анализ в партологии: проект К. Джанды // Полис.- 1993.- №1- С. 92-98
3. Афанасьев М. Политические партии в российских регионах // Pro et Contra.- 2000.- № 4- С. 164-183
4. Кертман Г.Л. Статус партии в российской политической культуре // Полис. 2007. №1. С. 120 - 131.
Современные тенденции в развитии войн
Екадумова И.И., Никанович Г.В.
Военная академия Республики Беларусь, Беларусь
Войны являются неотъемлемой частью жизни человечества. Развитие войн – результат технологических и демографических изменений. Это процесс, в котором долгие периоды стратегической и технической стабильности сменяются внезапными изменениями. Характеристики войн меняются в соответствии с развитием средств и способов ведения войны, а также изменением расстановки сил на международной арене. Хотя именно в войнах был определен облик современного мира, знания о войнах были и остаются недостаточными для обеспечения интересов безопасности человечества. Как отмечает член-корреспондент Российской академии наук А.А. Кокошин, «в настоящее время степень изученности войн – особого состояния общества – не адекватна роли этого политического и социального феномена как в современной системе мировой политики, так и в жизни отдельных государств» [2, с. 5].
До недавнего времени объявление войны, независимо от ее целей, считалось неотъемлемым правом каждого государства (jus ad bellum), высшим проявлением его суверенитета в международных отношениях. Однако, по мере роста политического веса негосударственных акторов (международных неправительственных организаций, этнических, религиозных и других групп), наметилась тенденция к утрате государствами монополии на решение проблем войны и мира. Уже в 1977 г. дополнительный Протокол II к Женевской конвенции 1949 г., регламентирующий защиту жертв вооруженных конфликтов немеждународного характера, возложил обязательства, выработанные ранее для государств, на негосударственных субъектов (вооруженными силами повстанцев, находящимися под организованным командованием и контролирующими часть национальной территории). В свете этой тенденции война в может быть определена как организованное вооруженное насилие, используемое субъектами международных отношений для достижения политических целей.
Актуальным направлением военно-политических исследований стала разработка концепций войн без военных действий («невоенных войн»). Угрозы, исходящие от международного терроризма, организованной преступности, слабых государств, контрабандной торговли людьми и опасными веществами, экологических катастроф, болезней и неконтролируемой миграции, не могут быть отделены от войн и военных конфликтов. Неслучайно дискуссии конца 1990-х годов ХХ в. о возникновении «новых войн», совпали с обсуждением «новых угроз безопасности» – угроз или рисков, являющихся по своему характеру наднациональными или невоенными. Сегодня все более распространенным становится мнение о том, что современная война – это «продолжение политики насильственными методами, в которых вооруженная борьба не является единственным и основным средством» [3, с. 1] Между тем, именно применение оружия как совокупности технических средств подавления или подчинения противника, предусматривающее возможность его физического уничтожения, позволяет отделить войну от иных видов политического конфликта.
Война как социальное явление не превращается в аномалию, а лишь трансформируется, утрачивая прежние и приобретая новые черты. Еще в ХХ веке необходимыми признаками войны были:
1) противоборствующие стороны, имеющие достаточно определенный статус в системе международных отношений и участвующие в боевых действиях;
2) ясный предмет спора между противниками;
3) четкие пространственные параметры вооруженной борьбы, т.е. наличие локализованного поля боя и разделение территории противников на тыл и фронт.
На сегодняшний день эти признаки войны стали не обязательными. Обобщая некоторые данные о войнах, происходивших с начала ХХ в., можно выделить ряд тенденций.
1. учащение войн. Частота войн в XX в. колебалась, но в целом превысила среднюю частоту войн за всю известную историю человечества примерно в 1,5 раза [4, с. 13]. Более чем в 60 из 200 стран-членов ООН имели место военные действия. За 2340 недель, прошедших между 1945 и 1990 годом, всего три недели на земле не было ни одной войны [6, с. 38-39]. В 90-е годы ХХ столетия в мире произошло более 100 войн, в которых участвовало более 90 государств и погибло до 9 млн. чел [5, с. 18]. За один только 1990 год Стокгольмский институт исследования проблем мира насчитал 31 вооруженный конфликт.
2. Изменение масштабов войн. Если до середины ХХ в. войны становились все более крупными, то со второй половины ХХ в. наметилась обратная тенденция – уменьшение количества больших и увеличения количества малых и средних войн. При этом прежняя тенденция роста разрушительности и истребительности войн сохранилась. Как отмечает российский исследователь В.В. Серебрянников, «средние и малые войны в совокупности как бы заменяют большую войну, растягивая во времени и пространстве ее тяжкие последствия» [4, с. 14] Данные о вооруженных конфликтах, происходивших после Второй мировой войны, свидетельствуют о том, что столкновений, не достигших порога «настоящей» войны становится все больше.
3. Изменение методов ведения войны. В силу недопустимости полномасштабной с использованием оружия массового уничтожения собственно вооруженная борьба в современных войнах все более переходит на второй план и дополняется дипломатической, экономической, информационно-психологической, разведывательно-диверсионной и др. формами борьбы. Важным атрибутом современных войн стала тактика «наведения мостов» между военными и населением противника.
4. Изменение структуры военных потерь. Мирное население воюющих сторон все в большей мере превращается в объект вооруженного воздействия, что ведет к росту удельного веса жертв среди мирного населения. Во время Первой мировой войны потери мирного населения составили 5 % от общего числа людских потерь, во Второй мировой войне 48 %, во время войны в Корее – 84, во Вьетнаме и Ираке – более 90 %.
5. Расширение масштабов участия в войнах негосударственных акторов. Для ведения гражданских войн и осуществления терактов бывает достаточно очень простых по теперешним меркам технологий. По этой причине все более распространенными становятся т. наз. асимметричные войны, в которых противниками регулярных армий, обладающих совершеннейшими техническими средствами, выступают подпольные неформальные вооруженные группы.
6. Расширение набора оснований для развязывания войн. Если первая половина ХХ века была периодом борьбы за мировое господство, то сегодня причины развязывания войн обусловлены противоречивыми тенденциями роста универсальности и фрагментации мира. Столкновения в Анголе, Корее и Вьетнаме, имевшие место после Второй мировой войны, были ни чем иным как проявлением противоборства сверхдержав СССР и США, которые, будучи обладателями ядерного оружия, не могли позволить себе вступить в открытую вооруженную борьбу. Другой характерной причиной войн и военных конфликтов в 60-е годы ХХ в. стало национальное самоопределение народов Азии, Африке, Латинской Америки. Национально-освободительные войны нередко оказывались войнами марионеток, в которых одна или другая сверхдержава пыталась использовать местные вооруженные формирования для расширения и укрепления своей сферы влияния. В 90-е годах ХХ в. наметились новые причины вооруженных конфликтов: межэтническими отношения (например, в бывших советских республиках, на Балканах и в Руанде), слабость государств, соперничество за контроль над природными ресурсами. Тем самым наряду со спорами о государственности, в качестве существенной причины конфликтов утвердились споры вокруг правления внутри государств. Кроме того, наметились религиозные причины вооруженных конфликтов [см. 1]
7. Стирание грани между войной и миром. В странах, находящихся в условиях политической нестабильности, таких как Никарагуа, Ливан, Афганистан, войска применяли оружие и вступали в населенные пункты без объявления войны. Отдельным аспектом данной тенденции является развитие международной преступности и терроризма и борьбой с ними, которая может приобретать характер боевых действий, но осуществляться силами правопорядка или с их участием.
Милитаризм и воинственность нередко сопутствовали периодам наиболее интенсивного развития народов и служили средством их самоутверждения их элит на международной арене. Со второй половины ХХ в. и особенно после окончания «холодной войны» связь между войной и прогрессом человечества изменилась. С выходом политических систем на уровень организации, требующий устойчивого развития, война как средство разрешения экономических, социальных, идеологических, экологических противоречий становится все более «архаичной». Тем не менее, расширение круга участников международных отношений, незавершенность процесса формирования постбиполярной системы международных отношений, а также революция в военном деле, делающая средства вооруженной борьбы более доступными, предопределяют перспективы развития военной теории и практики в новом столетии.
Использованные источники
Ежегодник СИПРИ 2006: вооружения, разоружение и международная безопасность: Пер. с англ./ Ин-т мировой экономики и междунар. отношений. – М.: Наука, 2007. – 1024 с.
Кокошин А.А. Политология и социология военной стратегии / Предисл. Академика РАН Г.В. Осипова. – М.: КомКнига, 2005. – 616 с.
Мальцев Л.С. Армия белорусского народа – надежный гарант обеспечения военной безопасности государства // Белорусская военная газета. – 22 февраля 2008 г., № 35-36. – С. 1.
Серебрянников В. В. Социология войны. – М.: Научный мир, 1997. – 398 с.
Слипченко В.И. Войны шестого поколения: Оружие и военное искусство будущего. – М.: Вече, 2002. – 384 с.
Тоффлер Э. Война и антивойна: Что такое война и как с ней бороться. Как выжить на рассвете XXI века. – М.: АСТ, 2005. – 412 с.
Классические концепции местной власти
Клинова Е.В.
Белорусский государственный экономический университет, Беларусь
Науч. рук.: Я.С. Яскевич, д. фил. н., профессор
Обязательным элементом местной власти в современных демократических государствах является представительный орган, формирующийся из местного населения путем свободных и состязательных выборов для решения вопросов, отнесенных к его компетенции, обладающий определенной автономией от центральной власти, что, том числе, подразумевается под общим понятием «самоуправление».
Общество как система предполагает сосуществование и взаимодействие элементов, не мыслимые без внутренней саморегуляции и упорядочения. В широком смысле местное самоуправление есть один из способов социальной саморегуляции, «универсальный и присущий любой общественной организации». [1, с.33] Исторический анализ свидетельствует о том, что «местное самоуправление было одной из первых форм самоорганизации общества задолго до образования государства». [2, с.55] Основанием для организации внутри общества является определение совместного группового интереса, круга общих дел, а также осознание синергии совместных действий, либо, наоборот,— отсутствие необходимости принимать непосредственное участие в решении ряда вопросов каждому члену общины, когда разумнее доверить их решение представителям. Как указывает Е.М. Ковешников, примитивные формы самоорганизации в общинах уже на ранней стадии несли в себе признаки современной государственной структуры, а эволюционное развитие территориального самоуправления имело своим объективным следствием образование государств, в которых властные институты уравновешены общественными. [2, с.55] В указанном смысле самоуправление эволюционирует в публичный институт и предстает в узком, политологическом смысле, т.е. в качестве специфического политического института, возникающего в конкретных исторических условиях.
Такое понимание природы общества соотносится с ценностными трактовками демократии как системы народовластия. Наиболее емко и кратко суть такого понимания демократии выразил А. Линкольн, обозначив ее как «власть народа, власть для народа, власть посредством самого народа». [3, с.185] Именно формы прямого волеизъявления граждан как то собрания, сходы, референдумы, выборы либо отзывы своих представителей подразумевают осуществление гражданами самоуправления.
Современная партиципаторная трактовка демократии рассматривает народ как актора в политическом процессе, который наряду с другими субъектами участвует в принятии политических решений как прямо, так и посредством профессионалов-представителей. В связи с этим Н.И. Глазунова считает местный референдум скорее формой участия граждан в принятии решений по вопросам местного значения, нежели формой самоорганизации и самоуправления населения. По мнению Н.И. Глазуновой о самоуправлении граждан можно вести речь только в случае осознанного подхода населения к решению местных вопросов, т.е. не как к праву, а как к обязанности участвовать в местных делах и нести ответственность за принятые решения. [4, с.512]
Территория государства представляет собой пространственную основу для объединения всех граждан, для организации публичной власти. Административно-территориальное деление позволяет разделить территорию в целях удобства управления, а также обусловливает вариации интересов, ресурсов, субъектов, процессов на уровне конкретной местности. Помимо воздействия самоорганизующего фактора общество испытывает внешнее регулирующее воздействие государственной власти. В построении системы местной власти вопрос о соотношении в ее содержании общественных и публично-властных сторон является проблемным и ключевым.
До настоящего времени отсутствует единство взглядов на природу и место самоуправления во властном механизме. Полярные позиции можно в общем виде представить следующими мнениями: с одной стороны, местное самоуправление рассматривается как публичная власть местного сообщества на своей территории, которая в корне отлична от государственной, с другой стороны самоуправление представляется продолжением государственной власти, ее филиалом на соответствующей территории. В связи с этим в науке сложились две группы теорий генезиса и организации властных отношений на местном уровне: государственная и общественная, каждая из которых имеет множество вариантов.[5, с.97]
В основу общественных теорий положены либеральные идеи, согласно которым, государство, являясь результатом общественного договора, создается для охраны естественных прав и свобод человека и не имеет права на них посягать.
Исторически первой теорией, в том числе среди общественных, обосновывающих независимость деятельности местных органов от центральных, была теория свободной общины. Согласно указанной теории местное население априори имеет право самостоятельно заведовать своими делами, поскольку данное право так же, как и права и свободы человека, относится к разряду естественных и неотчуждаемых на основании того, что община и самоуправление в ней возникают раньше государства и, более того, экзистенциально принадлежат человеку и появляются вместе с ним.
Влияние данной теории нашло отражение в Конституции Бельгии 1831 года, закрепившей положения о естественных правах общины и об отдельной «общинной» власти.
Именно свободные общины как основу государственности Соединенных Штатов Америки восторженно описывал в своей знаменитой работе «Демократия в Америке» французский ученый Алексис де Токвиль. Право общины на самоуправление Токвиль выводил из аналогии с естественными правами человека: с одной стороны «каждый человек есть лучший и единственный судья в том, что касается его собственных интересов», с другой— естественные права и свободы человека абсолютны, что выражается в обязанности окружающих воздерживаться от их нарушения до тех пор, пока эти права и свободы не угрожают нарушением прав и свобод окружающих. [6, с.68] Общину, противопоставляемую государству и центральному правительству, по Токвилю следует как раз рассматривать по такому же принципу: как человек, противостоящий обществу. «Община только тогда подчиняется штату, когда речь идет о таком интересе, который я бы назвал общественным, то есть когда дело касается не только ее самой, но также и других общин». [6, с.68]
Подчеркивая социальную и политическую важность института самоуправления, Токвиль также отмечает сложность во взращивании самоуправленческих начал в обществе, их хрупкость и незащищенность по отношению к центральному правительству, а также важность осознания необходимости существования и развития самоуправления на всех уровнях общества и государства. Важнейшим для современной теории самоуправления был следующий вывод Токвиля: «общинная свобода не поддается, если так можно выразиться, стараниям людей. Поэтому весьма редки случаи, когда независимость общины устанавливается людьми: она возникает словно сама по себе и развивается почти незаметно в недрах полудикого общества. … Общинные институты играют для установления независимости ту же роль, что и начальные школы для науки; они открывают народу путь к свободе, учат его пользоваться это свободой, наслаждаться ее мирным характером». [6, с.65]
В процитированных строках общинное самоуправление характеризуется признаками, которые в том числе присущи важнейшему антиэтатистскому институту, являющемуся результатом эволюции отношений государства и общества, а также следствием саморазвития социума, а именно, гражданскому обществу. Самоуправление предстает механизмом политической социализации, участия граждан в управлении собственными делами, основой формирования политической культуры, гражданственности.
Первостепенное значение местных представительных органов в политическом и гражданском воспитании отмечал и Джон Стюарт Милль. «…Если бы были установлены местные собрания, то многие граждане не только участвовали бы в выборах, но поочередно могли бы быть избираемыми, а другие по выбору или по очереди исполняли бы обязанности столь многочисленных местных административных должностей. В качестве должностных лиц им пришлось бы не только действовать на общую пользу, но и думать и говорить, и им нельзя было бы думать по чужой указке». [7, с.293]
Целесообразность самоуправления местности Дж. С. Милль видит в заинтересованности местных жителей в результатах управленческой деятельности, и хоть «местные власти и публика стоят ниже центральных по своему знакомству с началами управления», но как «власть, наиболее компетентная в частностях», именно они должны «действовать в этой сфере». [7, с. 308, 310]
На сходных основаниях противопоставления государства и общины строится хозяйственно-общинная теория, возникшая несколько позже теории свободной общины. Первостепенное значение для основоположников указанной теории имели не естественные и неотчуждаемые права общины, а основные направления деятельности местных органов, в обязанность которым вменялось заведывание местными делами, т.е. хозяйственные вопросы, не касающиеся и не представляющие интереса для государства. Хозяйственно-общинная теория рассматривает самоуправляющиеся территориальные единицы в качестве добровольных частноправовых объединений, наделяя их правоспособностью юридического лица. В соответствии с хозяйственно-общинной теорией государственные дела и местные вопросы представляли собой два изолированных друг от друга круга, имеющих принципиально различное содержание.
Профессор В.Н. Лешков, один из разработчиков рассматриваемой теории в России, указывал, что «земские учреждения суть учреждения земства, народа, а не государства, и отвечают перед одним народом», а также что «права земских учреждений, в смысле права земства, отныне составляют особую самостоятельную систему прав, отличную от системы гражданского или частного, также точно, как и от права государственного». [8, с. 1041]
Другой сторонник хозяйственно-общинной доктрины князь А.И. Васильчиков рассматривал местное самоуправление как «порядок внутреннего управления, при коем местные дела и должности заведываются и замещаются местными жителями— земскими обывателями». При этом «местные дела» и «местные должности» противопоставляются делам и должностям государственным, т.е. бюрократическом порядку, когда «те же дела и должности поручаются сторонним людям не вследствие принадлежности их к местности, коей они управляют, а по произвольному выбору правительства». [9, с.1] В отличие от бюрократического способа организации, подобным образом организованная местная власть должна рассматриваться «не как орудие или средство для введения и поддержания различных политических влияний, но как особый порядок, вовсе чуждый политики, имеющий свою особую цель и свою отдельную область действий». [9, с.4-5]
Практическая реализация хозяйственно-общинной теории в России была связана с рядом серьезных трудностей. Критики данной теории указывали на спорность разграничения местных и государственных дел, частноправовых и публично-правовых функций. В реальности органы местного самоуправления, на которые возлагалось решение именно хозяйственных вопросов, повсеместно осуществляли и функции, имеющие публично-правовой характер и присущие органам публичной власти, как то сбор налогов, принятие общеобязательных решений. Н.И. Лазаревский отмечал, что «при этом оказывалось, что делами негосударственного характера приходилось признавать местную полицию, раскладку казенных налогов, установление местных налогов и т.д., государственное значение которых очевидно для всякого человека без предвзятых мнений. Но самое слабое место в этой теории состояло не только в том, что ее сторонникам не удалось составить достаточно простого списка негосударственных публично-правовых дел, предоставленных органам самоуправления, сколько в том, что таких дел вовсе не может быть». [10, с.12]
Критика указанных положений общественных теорий послужила началом для формирования новой доктрины— государственной теории местной власти. Основоположниками государственной теории были немецкие ученые XIX века Л. Штейн и Р. Гнейст.
Государственная теория местного самоуправления исходит из того, что первоисточником власти на местах является государственная власть, которая наделяет местные органы, избираемые населением, определенной компетенцией по своему усмотрению на соответствующей территории. Сторонники этой теории не отрицают, что самоуправление обладает своеобразием, определенной самостоятельностью в решении местных вопросов, однако при этом оно остается частью единого государственного механизма, частью целостной структуры по управлению обществом. Местные органы самоуправления действуют в рамках принятого центральными органами власти законодательства, в границах предоставленных ими полномочий, а также под их контролем. Таким образом, самоуправление на местах в первую очередь создается и существует лишь для удобства управления со стороны государства.
Основатели государственной теории местной власти Л. Штейн и Р. Гнейст расходились во мнениях относительно основных признаков местного самоуправления, в связи с чем в данной теории существует два различных направления: юридическое (Л. Штейн) и политическое (Р. Гнейст).
Свою концепцию Р. Гнейст выводил из опыта английского местного самоуправления, осуществлявшегося уважаемыми людьми из местного населения на безвозмездной основе. Описывая в своей работе «История государственных учреждений в Англии», Гнейст указывал, что самоуправление в Англии (selfgovernment) слагалось из двух взаимосвязанных элементов: «в одном из них преобладает характер административной деятельности на правах власти, уполномоченной от высшего правительства, а во втором— на первый план выступает все соприкасающееся с налогами, причем эта последняя сторона ишь поставлена под контроль высших должностных лиц, заведующих местными административными делами». [11, с.759] Поскольку система общинных налогов считались составной частью общегосударственного хозяйства, а административные должности самоуправления призваны были обеспечивать единообразное исполнение законов местечками, на последние в основном и ложилось бремя местного управления. Достоинством данной системы Р. Гнейст считал тот факт, что «управление находится не в руках агентов центральной администрации, а в руках должностных лиц, исполняющих эти обязанности ради сопряженного с ними почета, в руках людей, обеспеченных в имущественном отношении и обладающих образованием». [11, с.760] Только такой порядок, по его мнению, мог обеспечить самостоятельное и эффективное самоуправление на местах, чего нельзя было бы ждать от экономически зависимого чиновника, вынужденного служить чуждым ему интересам в силу своего положения и относиться к самоуправлению как к профессии, а не как к способу реализации собственных интересов.
Политическая концепция самоуправления строилась на разделении публичных государственных институтов и местного населения, и пыталась обозначить степень самостоятельности органов самоуправления и их преимущества по сравнению с другими административными органами государства. Однако сделанные теорией выводы чрезмерно идеализировали личностную сущность местных чиновников, оставляли без внимания объективные предпосылки сосредоточения на почетных, но неоплачиваемых должностях представителей обеспеченных слоев населения, результатом чего явилось бы подчинение целей и задач местного государственного управления собственным интересам. [12, с.89] Указанные аргументы обусловили критику в ее адрес и отсутствие широкой поддержки.
Согласно юридической теории Л. Штейна местного самоуправления отличие государственных органов от органов местного самоуправления состоит в особом юридическом статусе последних, который позволяет им вступать в юридические отношения с государством. Между государством и его органами, реализующими один общий интерес на всех уровнях иерархии, не может существовать юридических взаимоотношений. Местные выборные органы, имеющие статус специфических (негосударственных) юридических лиц местного сообщества, обладают неприкосновенными правами, имуществом и возможностью самостоятельного ведения дел, в связи с чем государство может поручить им решение некоторых задач по управления определенным местным сообществом. Государство признает за местным самоуправлением определенную самостоятельность, которая к тому же гарантируется порядком формирования органов самоуправления (выборы), а также возможностью выбирать средства и методы решения управленческих задач по своему усмотрению. За собой государство оставляет право контролировать соблюдение местными органами правовых рамок своей деятельности и непосредственное ее содержание. [12, с.88]
Некоторые положения юридической теории Л. Штейна вызвали критику видного представителя государственной теории местного самоуправления в России Н.И. Лазаревского. [10, с.17-27] Оспаривая неприкосновенность прав и полномочий органов самоуправления, ученый утверждал, что самоуправление существует именно благодаря признанию его государством и делегированию ему от последнего определенных прав и обязанностей, надлежащая реализация которых подлежит государственному контролю. По мнению Н.И. Лазаревского, выборность органов самоуправления не является достаточным основанием признавать их специфическими юридическими лицами, а не государственными органами. Поскольку на самоуправление возлагаются, в том числе, функции государственного управления в конкретной местности, они становятся проводником воли государства в данной самоуправляющейся единице.
Классическое определение местного самоуправления в рамках государственной теории дал немецкий государствовед Георг Еллинек в своем фундаментальном труде «Общее учение о государстве». Под местным самоуправлением он понимал форму децентрализации государственного управления, а именно «государственное управление … через посредство самих заинтересованных лиц». [11, с.608] Государственную природу самоуправление, по мнению Г. Еллинека, приобретало, как ни парадоксально, именно благодаря народу, интересы которого представляло и посредством которого осуществлялось. Народ, населяющий государство, Г. Еллинек рассматривал в качестве высшего коллегиального органа государства, а каждого индивида квалифицировал, таким образом, двояко: «как частный орган всего общества и как подданный». [11, с.556] Таким образом, «заинтересованные лица», т.е. население самоуправляющейся территории, реализуя свое конституционное на избирание представителей в орган самоуправления, наделяет его «теми правами, которые до тех пор принадлежали всему народу. Созданное таким образом представительство сделалось теперь органом воли народа» и одновременно органом государства, санкционированного народом на управление местными делами. [11, с.556, 608]
Классические концепции распределения власти на местном уровне пытались объяснить природу взаимоотношений нижнего уровня власти (местного) с центральным, выделить отличительные и существенные признаки самоуправления, а также объяснить его преимущество в качестве власти нижнего уровня перед бюрократическим управлением. Большинство ученых сходится во мнении, что жизнь гораздо сложнее представленных классических теорий, которые в чистом виде практически нигде не реализованы, поскольку превозносят, как правило, только одну из сторон, характеризующих институт самоуправления. Каждая из них содержит рациональное зерно, но не вправе претендовать на абсолютную истину. Основная заслуга классических теорий местной власти в том, что они представляют полярные теоретико-методологические подходы к раскрытию природы, сущности самоуправления и его соотношения с государственно-властными началами. В управлении местными делами всегда неразрывно переплетаются как общественные, так и государственные черты. Общественные черты находят свое выражение в обособлении публичной власти территориальной общности от государственной власти, в автономии первой при принятии решений по местным вопросам, в праве судебного оспаривания некоторых решений государственных органов и т.д. Но, с другой стороны, нельзя не видеть определенного иерархического соотношения этих двух властей. Государственная власть, как власть, представляющая интересы всего общества, имеет приоритет в отношении публичной власти территориального коллектива. [5, с.99]
Эволюционное развитие отношений государства и местной власти, а также теоретических представлений по этому поводу привело к возникновению концепции муниципального дуализма, которая является синтезом классических концепций. На данный момент концепция муниципального дуализма представляет собой золотую середину в подходах к вертикальному распределению государственной власти, а также представляется перспективной как с позиций исторического опыта, так и современной практики локальной демократии. |
