Сборник статей по материалам Всероссийской научной конференции. 12-14 ноября 2009 г. Нижний Новгород
Скачать 5.19 Mb.
|
ЛИТЕРАТУРА
И.В. Мотеюнайте ОБРАЗ ПРОВИНЦИАЛЬНОГО ГОРОДА В РОМАНЕ-ХРОНИКЕ С.Н. ДУРЫЛИНА «КОЛОКОЛА» И ЛИТЕРАТУРНАЯ ТРАДИЦИЯ Последние десятилетия в отечественном литературоведении отмечены особым интересом к понятию провинции. Однако традиция изображения провинциального города, образ которого имеет в русской литературе последних двух столетий множество конкретных художественных воплощений, еще не становилась предметом специального научного интереса. В этом отношении кажется небесполезным обратиться к недавно опубликованному роману-хронике С.Н. Дурылина «Колокола» (1928-1954) [1]. Действие «Колоколов» совершается в вымышленном городе Темьяне. Название не столь говорящее, как NN или Глупов, однако напрашивается на истолкование. Вариантов интерпретации здесь может быть несколько: его можно возвести к обозначению травы (тмина, называемого тимьяном), а можно – к греческому слову «фимиам»; выделяющаяся корневая часть «темь» вызывает ассоциации с тьмой, ямбическое звучание слова с двумя сонорными – со звонким ударом колокола, что поддерживается заглавием хроники. Таким образом, название города подсказывает читателю, что в произведении отражается ограниченный («темный») мир людей, однако не потерявший связи с родящей стихией земли и с сакральной небесной сферой, поскольку колокольным звоном люди «курят фимиам» Богу. Заданная системная поливариантость интерпретаций топонима говорит о символической структуре создаваемого автором образа. Город-символ для русской литературы привычен: провинциальный город, как правило, выступал моделью российской жизни в целом. Рассматривая Глупов и Калинов, А.И. Журавлева приходит к выводу о том, что оба автора формируют «некий аналог античного полиса – города-государства, символизирующего национальную жизнь, понятую исторически, в ее всеобщих, сущностных очертаниях» [2]. Для ее осмысления и оценки в эпических произведениях второй половины XIX столетия часто используется образ Города как не просто характерного, а символического пространства жизни России. В целом топос «Россия» сформирован в эпических формах значительно менее отчетливо, чем, например, в лирике. Пространственная обширность, сельские пейзажи, неброские краски, поля, дороги, реки и приобретающие национальную символичность виды деревьев – штрихи поэтического образа России, начиная с лермонтовской «Родины». Эпические же описания, требующие большей конкретности и плотности, теснее связаны с эмпирической конкретикой, неоднородной и разнообразной. Учитывая климатическое и ландшафтное многообразие российских просторов, а также протяженность российской истории, создание художественно убедительного образа типичного русского провинциального пространства, в его сути и зримо представляемой плоти, – дело нелегкое. Город оказался удобен авторам как характерное историческое пространство, отражающее важнейшие для эпохи признаки человеческого существования. В городской жизни, в большей степени, по сравнению с сельской, оторванной от природы, более выпуклы формы социальной упорядоченности. Актуальность социальной проблематики диктовала и выбор пространства. В «Мертвых душах», «Губернских очерках», «Истории одного города», «Соборянах» образы города представлены и ландшафтными описаниями, и воспроизведенной иерархией отношений, и нравоописанием. Все эти свойства формируют в читательском сознании достаточно ясное представление о провинциальной жизни в целом, причем в структуре образа они сосуществуют на равных. В нелогичных надписях на вывесках и гостиничной грязи, по Гоголю, отражена скудость провинциального мира в той же степени, что и в танцах чиновников, и в их расположенности к взяткам. Фантастические предположения о капитане Копейкине – проявление той же абсурдности и поверхностности мышления, что и архитектурные изыски, нравящиеся лишь самим архитекторам. Убожество городского сада так же характеризует жителей NN, как и высокопарно лживое газетное сообщение о его «деревах». Гоголевский образ города представляет нам обжитое людьми место как естественное продолжение и воплощение их сознания, как действительность, органично воплощающую и «виртуальную реальность». Заданная Гоголем традиция имела продолжение и развитие, полное и детальное рассмотрение которого не входит в задачи данной статьи. В связи с образом дурылинского Темьяна, хотелось бы указать лишь на одну черту. Оставаясь и через полвека достаточно удобным для авторов местом действия произведения, провинциальный город в эпоху модернизма стал описываться иначе. В частности, при сохранении похожей на гоголевскую атмосферы унылости и абсурдности провинциальной жизни, из произведений М. Горького, Ф. Сологуба, Е. Замятина исчезли те специфические детали и подробности, которые сделали одновременно уникальным и типичным бессмертный образ губернского города NN. Провинциальные города названных авторов – воплощение дикости, грязи и разврата. Традиционные социальные мотивы (нищета и бесправие низов, чиновничий произвол и взяточничество), столь важные у Гоголя и Салтыкова-Щедрина, отчасти у Лескова и Островского, в соответствии с эстетикой начала XX столетия, редуцированы, и на первый план выдвинута неразвитость жителей, независимо от их социального статуса. Она представлена в произведениях похотливостью (отсюда множество животных метафор в описаниях) и стремлением к повышению своего социального статуса в рамках существующей системы отношений (Сологуб и Замятин). В соответствии с онтологической проблематикой, пронизывающей художественное сознание эпохи, в образе жителя провинции несколько ослаблена социальная грань личности, рассматриваемая не как определяющая, а как производная. Естественно, что при таком подходе к действительности и человеку описание города как обжитого людьми пространства оказывается не столь важным. Развернутые и локализованные в тексте описания, подобные гоголевскому в «Мертвых душах» или салтыковскому в «Губернских очерках», встречаются не часто. У читателя складывается вполне определенное представление об общей атмосфере существования провинции, но оно формируется не описаниями, а штрихами (забор, лужа, заброшенный дом, темный переулок и т.п.) и, главное, сюжетным действием и композиционными приемами (названия частей, авторские отступления, ограниченность кругозора повествователя и т.п.). Например, в «Уездном» у Замятина читаем: «И верно: как газеты почитать – с ума сходят. ‹…› Ну, а у нас пустяками этими разными и некогда заниматься: абы бы ребят прокормить, ведь ребят-то у всех угол непочатый. Со скуки, что ли, кто их знает с чего, плодущий у нас народ до страсти» и далее [3,с.78]. Такой акцент в описании провинциальной жизни вызывает существенное изменение общей картины мира провинции, в центре которой оказывается человек, часто с его слабостями и пороками. При наличии социальных (Горький, Сологуб) и даже политических (Замятин) мотивов в произведениях, тенденция к обобщениям в описаниях провинциального города изменилась: негодование писателей по поводу недостатков общественного устройства и абсурдности социального бытия уступило место сокрушению о несовершенстве человеческой природы. Кроме Передонова, поданного автором с естественными для символистской эстетики метафизическим изломом, показательным примером является Барыба из замятинского «Уездного» (1912), выписанный вполне реалистически. И во внешности героя («весь из жестких прямых углов» [3,с.39], похожий на утюг, «с нескладной звериной ловкостью» [3,с.41]), и в его внутреннем облике («дикий, страшный», «зверюга» [3,с.40]) автор подчеркивает не столько дикость, сколько недоразвитость. Желания героя поданы как низменные инстинкты: животный голод, удовлетворяющийся охотой, половое влечение, лишенное привнесенных цивилизацией тонких чувств. Мыслительные процессы обрисованы как непосильные герою: «не повернуть тонущие мысли, не выговорить» [3,с.47], «повернулся в голове медленно какой-то жернов» [3,с.52]. В процессе социализации Барыба стремится к должности, что для него воплотилось в желании мундира. Метонимичность образа форменной одежды недоступна ему, идея власти, обычно стоящая за мечтой о кителе и погонах, в его сознании лишь намечена; герой получает удовольствие от блеска амуниции, что и отражается в названии главы «Ясные пуговицы» [3,с.89]. Недостаточность, недочеловечность личности проявлена и в прозрачной аллюзии: за предательство друга и своего рода учителя герой получает шесть четвертных. Эта половинная от тридцати сребреников сумма, вынесенная в название главы, указывает читателю на масштаб личности провинциального предателя. Представляется существенной такая особенность образа: Барыба не воплощение зла, не забитый и униженный человек, а человек недоразвитый, недочеловек. Он не совсем лишен необходимых личностных качеств, но они не формируют ни его образ, ни его жизнь. В частности, муки героя перед выступлением на суде в качестве лжесвидетеля описаны в главе «Мураш надоедный» [3,с.87], каковым ему представляется совесть. Попытка рефлексии терпит крах, насекомая совесть не в силах направить человека, довести до покаяния и определить поступок. Недоразвитость личности проявлена и в поведении героя в последней сцене с отцом, возмущенным его воровством и предательством: «Очумелый, вытаращил глаза Барыба и стоял, долго никак не мог понять. Когда прожевал, молча повернулся и пошел назад» [3,с.90]. Замятин оценивает своего героя в финале повести: «не человек…, а старая воскресшая курганная баба, нелепая русская каменная баба» [3,с.91]. Последний образ, в сущности, образ идола, достаточно отчетливо предлагает систему координат существования Барыбы – это язычество. В таком случае пространство вокруг человека не может рассматриваться результатом его деятельности. Город противостоит природе по сути своей, язычество же не предполагает ее покорения. Не случайно научная рефлексия города обычно начинается с образов библейских городов: Вавилона, Содома и Гоморры. В «Уездном» все ландшафтные детали (заброшенный дом, трактир, базар, монастырь, собор, погост, стена, забор, ларьки, фонари, пруд) упомянуты лишь в связи с рассказом о действиях героя, кругозор которого во всех смыслах узок. На базаре и в монастыре (в храме) Барыба ворует еду и деньги, через забор он ворует цыплят, в трактире он пьет и общается и т.п. Характерна в интересующем нас аспекте и его бездомность, хотя именно дома (их четыре) описаны в повести относительно подробно. Неукорененность Барыбы в культуре отзывается легкостью и случайностью его перемещений и переменой жилищ: из училища выгнали, к отцу идти побоялся, обитал в заброшенном доме, Чеботариха подобрала, Тимоша пригласил в гости, к монаху сам пришел, к адвокату привели, комнату у Апроси снял. Своего, обжитого, окультуренного, заботливо устроенного на свой вкус пространства у героя нет. Исходя из названия повести «Уездное» такой герой – типичный житель провинциального города. По Замятину, это и есть типично русское пространство, недооформленное, неопределенное в границах, а следовательно, не воплощающееся в тексте с помощью со- и противопоставлений. На первый взгляд, похожую, но при этом совершенно иную картину мы наблюдаем в «Колоколах» Дурылина. Архитектурные приметы Темьяна и здесь остаются за пределами авторского внимания, читателю известно лишь о наличии колокольни и пожарной каланчи, строительство которых демонстрирует соперничество церковной и светской власти в начале XIX века. Затем упоминается возникновение фабрики и соответственно фабричной слободки, поскольку рождение пролетариата осознается исторической вехой в развитии города. Река упомянута во фрагменте о прогулках молодого, уединенно гуляющего юродивого. В связи с описанием ежегодного летнего крестного хода автор называет обширную поляну, в рассказе о гибели снятых с колокольни колоколов – озеро. Как видим, все природные реалии в тексте функциональны, они введены по определенному поводу. Сама по себе природа не формирует ни характер жителей, ни их хозяйственные занятия. Персонажи романа-хроники наделены разнообразными профессиями, но все они, кроме звонарей, типично городские: городской голова, учитель, почтовый служащий, сапожник, конторский служащий, переплетчик, работник музея, чиновник из казначейства, старинщик, фабричный рабочий и т.п. Вместе с тем ландшафтные описания, при различной степени развернутости, в тексте Дурылина занимают значительное место, причем они не имеют строгой локализации в тексте. Для сравнения вспомним, что NN, Крутогорск, Глупов и Старгород описаны в начале произведения, характеризуя для читателя место действия и являясь его необходимым фоном: город построен в географически и исторически определенном месте и существует в этой точке как незыблемая данность. Дурылин же на протяжении всей хроники упоминает то окружающие Темьян леса, то просторы полей, то реку. В читательском сознании его город живет, обрастая пространством, а не вырастая из него. Такое композиционное решение пространственных описаний формирует существенную особенность хронотопа: город сам порождает бытие. Мир за его пределами, особенно в горизонтальном измерении, имеет свойства чуждости организованному в городе бытию людей: в дремучих лесах то разбой (в семнадцатом веке), то пожары (во время Первой мировой войны), в полях – вьюги и ветер, в озере утонули колокола. Окружающее пространство – царство хаоса, стихии, с присущими ей свойствами разрушения и угрозы. Зимние вьюги и летние пожары, страшные метели зимы 1917-1918 годов – не столько конкретные природные приметы географического пространства, сколько символические проявления противостоящей человеку стихии. Центр Темьяна, не только географический, но и бытийный – колокольня. Льющиеся оттуда звоны организовывают жизнь людей и в прямом смысле слова (отсчитывают время и собирают людей), и в переносном (придают их бытию метафизический смысл). Одна из функций звонарей – предупреждать о пожарах и спасать во время зимних вьюг. Обе стихии: огонь и вьюга, – осмысляются автором проявлением бесовских надчеловеческих сил, препятствующих человеческим потребностям в упорядоченной, организованной жизни. Темьян представлен символическим центром жизни, не случайно в тексте возникает мотив постоянного возвращения в город. В античных понятиях это может быть сформулировано как борьба космоса и хаоса. Космос создается в городе, в пространстве культурного (упорядоченного) человеческого существования на земле. Город становится не моделью социального бытия, а символом космоса, противостоящего хаосу; он погружен скорее в космическое бытие, чем в природно-ландшафтное. Важнейшим аспектом такого образа города является актуальность представлений о Граде Господнем, образ которого возникает в финале произведения. Его присутствие в сознании автора снимает привычные в текстах оппозиции столица – провинция и даже природа – культура, чем приближает образ города к христианским представлениям о душе и животворящей стихии Логоса. ЛИТЕРАТУРА
Д.М. Шевцова МИФОПОЭТИЧЕСКИЙ ОБРАЗ ДЕРЕВА ЖИЗНИ В РАССКАЗЕ В.П. АСТАФЬЕВА «ДЕРЕВЬЯ РАСТУТ ДЛЯ ВСЕХ» Дерево – древнейший образ мировой культуры, является отражением целостного восприятия мира, некой универсальной формой, охватывающей границы мироздания. В.Н. Топоров в энциклопедии «Мифы народов мира» пишет: «Мифопоэтическая модель мира часто предполагает тождество или тесную, особую связь макрокосма и микрокосма – природы и человека. Отсюда и соотношение явлений природы с частями человеческого тела <…> Один из наиболее распространённых символов, которым передаются эти знаковые комплексы, – мировое древо» [1]. В рассказе В.П. Астафьева «Деревья растут для всех» природа предстает перед автобиографическим героем Витей Потылицыным в мифопоэтическом образе мирового древа, которое воспринимает восьмилетний мальчик-сирота с обостренным внутренним зрением (временно потеряв слух во время болезни малярией, ребенок «…смотрел-смотрел, стараясь глазами не только увидеть, но и услышать», и стал замечать разные мелочи в жизни крестьянского двора). Увидев плачущую мухоловку, у которой кошка съела птенцов (гнездо находилось не на дереве, а под листом лопуха), Витя решает: «хорошо бы посадить на «моей земле» дерево. Выросло бы оно большое-пребольшое, и птичка свила бы на нем гнездо» [2,с.26]. Согласно Википедии, «дерево – жизненность, жизнеспособность, ибо черпает силу из всех четырех стихий: корни – из земли и воды, крона – от солнечных лучей и из воздуха; дерево в течение всей своей жизни все глубже врастает в землю, и все выше поднимается к небу» [3]. Ребенок находит за баней «росточек с коричневым стебельком и двумя блестящими листками» [2,с.26] и, решив, что это боярка, сажает его за сараем, ухаживает за ним и мечтает, часами глядя на свой саженец, как он станет большой остроиглой бояркой. На нее будут прилетать разные птицы: «Всем тут хватит места!» [2,с.27]. Но боярка, посаженная Витей, стала расти «не ввысь, а вширь», и оказалась дикой гречкой. Неопытному внуку помогает бабушка Катерина Петровна. Осенью она приносит из леса лиственницу. Почему именно лиственница? Наряду с березой лиственница особенно почиталась у сибирских народов, а действие цикла рассказов В.П. Астафьева как раз происходит в Сибири, на берегу Енисея. Гигантская лиственница считалась деревом мира – модификацией мирового древа – «характерного для мифопоэтического сознания образа, воплощающего универсальную концепцию мира» [1]. В образе лиственницы – дерева, чей срок жизни значительно превышает срок человеческой жизни, наглядно переданы мифологические представления о жизни во всей полноте ее смыслов и ее высшая цель – бессмертие. Лиственница – не вечнозеленое дерево, поэтому в весеннем обновлении, летнем расцвете, осеннем старении и зимнем умирании воплощена идея четырех стадий жизни: рождение – рост – деградация – смерть. Деревья бывают мужскими и женскими. Лиственница – женское дерево, воспринимается как символ материнства. Посадив лиственницу, мальчик опять мечтает о высоком-высоком дереве и пристает к бабушке «… с одними и теми же расспросами: «Баб, а оно большое вырастет?» – «Кто?» – «Да дерево-то мое? (Курсив мой – Д.Ш.)» – «А-а, дерево-то? А как же?! Непременно большое. Лиственницы маленькие не растут» [2,с.28]. Многочисленные мифы повествуют о гигантском дереве — связующем звене между небом и землей (как лестница или радуга), по которому некоторые персонажи поднимаются до уровня богов. Но дальше бабушка расширяет вектор принадлежности деревьев с личной собственности человека до вселенского масштаба: «Только деревья, батюшко, растут для всех, всякая сосна в бору красна, всякая своему бору и шумит» [2,с.28]. Эти слова бабушки отсылают к заголовку рассказа «Деревья растут для всех», а в заголовочно-финальном комплексе наиболее ярко раскрывается авторская позиция. Идея «Деревья растут для всех» переносится на основе приема персонификации на человека: как и дерево, человек должен жить для всех. Эту мысль внушает автобиографическому герою бабушка, то есть наблюдается связь поколений через генеалогическое дерево. Рассказ В.П. Астафьева «Деревья растут для всех» находится в русле традиций толстовской прозы. Идея «жизни для других», а не «для себя» перекликается с диалектикой мыслей Андрея Болконского, возникших в его сознании после посещения Отрадного, когда он вначале увидел засохший дуб без единого зеленого листика и решил, что «… наша жизнь кончена!», а затем чистая, счастливая атмосфера, царившая в семье Ростовых, живая, эмоциональная и непосредственная Наташа, которую князь Андрей почти не видел, но которая своим восхищением красотой звездной ночи передала ему ощущение полноты жизни, ее радости, пробудили героя к жизни, и он, увидев зазеленевший дуб, пришел к выводу: «…надо, чтобы все знали меня, чтобы не для одного меня шла моя жизнь… (курсив Л.Н. Толстого)» [4,с.193-194]. Итак, лиственница (как мифопоэтический образ мирового древа в его модификации древа жизни) и автобиографический герой Витя Потылицын в рассказе В.П. Астафьева «Деревья растут для всех» находятся в неразрывной связи с Природой – матерью и кормилицей. Человек – сын природы: он знает ее характер, ее законы и считается с ними. В итоге явственно звучит одна из главных мыслей автора: между человеком и природой складываются прямые родственные отношения. Люди почитают природу как великую мать-сотворительницу, как некую высшую, почти божественную силу. |
Похожие:
 | Сборник статей по материалам Всероссийской научной конференции с... Жизнь провинции как феномен духовности: Сборник статей по материалам Всероссийской научной конференции с международным участием.... | | Сборник статей по Материалам Всероссийской научной конференции История и философия науки: Сборник статей по материалам Четвертой Всероссийской научной конференции (Ульяновск, 4-5 мая 2012) / Под... |
| Сборник статей по материалам Всероссийской 65-ой итоговой научной... Франц Александер, Шелтон Селесник. Человек и его душа: познание и врачевание от древности до наших дней. М., 1995 | | Современное образование: научные подходы, опыт, проблемы, перспективы сборник научных статей Сборник научных статей по итогам IX всероссийской научно-практической конференции с международным участием «Артемовские чтения» (16-17... |
| Программа и сборник тезисов будут розданы участникам в день начала конференции По материалам конференции будут опубликованы сборники тезисов и статей, в которых возможно размещение рекламы | | Итоги и перспективы энциклопедических исследований сборник статей... История России и Татарстана: итоги и перспективы энциклопедических исследований: сборник статей итоговой научно-практической конференции... |
| Компетентностный подход как концептуальная основа современного образования Сборник научных статей по материалам международной научно-практической конференции (февраль 2010 г.) | | Проблемы компетентностного подхода в системе общего и профессионального образования Сборник научных статей по материалам международной научно-практической конференции 3 декабря 2008 года |
 | Рабочая программа по краеведению Краеведение. 7 класс Гречухин Г. Б. // Сборник методических материалов по историческому краеведению в основной школе. 7-8 кл. – Н. Новгород: нгц, 2006.... | | Сборник научных работ по материалам конференции издается за счёт... Приглашаем Вас принять участие в Международной научно-практической конференции «В. И. Даль и мировая культура», которая состоится... |
| Ч. II обновление содержания образования в условиях регионализации... Р 32 Региональный компонент содержания образования: опыт, проблемы, перспективы: Сборник материалов научной конференции. В 3-х частях.... | | Ниу вшэ нижний Новгород. 603000, г. Н. Новгород, ул. Родионова, д.... Кафедра общей социологии и социальной работы ннгу им. Лобачевского, кафедра общего и стратегического менеджмента ниу вшэ – Нижний... |
| Рекомендовано методической комиссией финансового факультета для студентов... Ч–12 Чалиев А. А., Овчаров А. О. Статистика. Учебно-методическое пособие. Часть – Нижний Новгород: Издательство Нижегородского госуниверситета,... | | 603076, г. Нижний Новгород, 603005 г. Нижний Новгород Рио-де-Жанейро. Прибытие в международный аэропорт Рио-де-Жанейро. Трансфер в отель |
| Всероссийской научно-практической конференции «транспорт россии на рубеже веков» Сборник статей по итогам заседания Совета по образованию и науке при ктс снг, г. Минск, 19 апреля 2012 г. Под общей редакцией доктора... | | Проблемы теории и практики М 75 Молодежь и предпринимательство: проблемы теории и практики: Материалы II научно-практической студенческой конференции (Нижний... |
