Московский университет в судьбе русских писателей и журналистов
Скачать 7.7 Mb.
|
| ГЛАВА 7 Университетские знакомства и поездки на свою сторону1 Теперь следует сказать о моих университетских знакомствах между студентами и другими молодыми людьми. При самом вступлении в университет, по непривычке к людям вообще, по какой-то врожденной застенчивости, я чуждался товарищей, не скоро составил знакомства и первые два года посещения лекций провел уединенно в толпе сверстников и скушно дома. Единственным посетителем моим был Гердер2, у которого я продолжал учиться по-немецки и уже упивался красотами немецкой поэзии: Шиллера, Виланда, Тидге, Фосса, Маттисона и даже «Мессиады» Клопштока3. Но до Гете4, как слишком трудного по своей национальности, мы не касались: с ним познакомился я после. В начале 1816 года пресеклась для меня эта отшельническая жизнь: я сблизился со многими студентами и с двоими даже подружился: с Курбатовым5 и Новиковым6. Не помню, как я сошелся с Александром Дмитриевичем Курбатовым, но помню, что вскоре мы сделались неразлучными друзьями. Отличительная черта его характера в это время была неистощимая и неисчерпаемая веселость, добродушие, живость и острота ума. Где был Курбатов, там не могло быть скушно. Он имел необыкновенную память: изучение языков ему ничего не стоило, и потому он, мало-помалу учась им всю жизнь, выучился, где с помощию учителей, а где и сам собою, многим языкам древним и новым. Он тогда уже знал языки: латинской, французской, италианской, немецкой и английской, впоследствии прибавил к ним: еврейской, эллинской, новогреческой, польской и какой-то азиатской, кажется, грузинской7. Но об лекциях мало заботился и слушал их пополам с шуткой, только для получения аттестата. Когда, бывало, станешь в этом упрекать его, он всегда говорил: «Я и в аттестате большой нужды не вижу; а хотелось бы получить его только для своего спокойствия, чтобы крепче спать. Я уверен, что когда положу его под подушку, то крепче усну». — Он много шалил на лекциях, особенно у Смирнова; но у хороших профессоров слушал, по крайней мере, по наружности, внимательно, и его вообще любили и профессоры, и товарищи. С Петром Александровичем Новиковым познакомился я вот как. В Обществе любителей российской словесности8 по предложению Каченовского забрали меня 26 февраля 1816 года в сотрудники. В то же время был при Новиков. Мы не знали друг друга, но встретились в дверях в университете — и в то же время встретился с нами студент Титов9, который сказал: ну, оба вы сотрудники, так познакомьтесь!» — Мы улыбнулись, подали друг ругу руку, познакомились и с тех пор сделались очень дружны. Вот как легко в молодости делаются связи. Новиков был совершенная противоположность Курбатову: смирен, тих; благонравен, как требуется в нравоучитель-: книжках; так же наклонен к чувствительности10, как тот к смеху; горд и не очень сближался. Товарищи его не любили. Третье знакомство было с Михаилою Аполлоновичем Волковым". Ему : уроки немецкого языка тоже Гердер, как и мне. Часто говорил он мне • нем как об ученом молодом человеке. Когда я спрашивал об его учености: «In welchem Fache?»*, — Гердер отвечал мне: «In ihrem Fache!»** — ----------------------------------------- *«В каком роде?» (нем.). **«В вашем роде!» (нем.). Я недоумевал, потому что в себе не подозревал учености ни в каком роде. Но любопытно мне было узнать этого молодого человека. Гердер сказал, что и желает познакомиться со мною и что он держит в университете асессорской экзамен. <…> Четвертое знакомство было с студентом же Дмитрием Николаевичем Вербеевым13. Этот был всегда благоразумен; хотя и весел, но воздержан в речах; совсем не горд, но чрезвычайно осторожен и разборчив в знакомствах, он скоро дружился, но его приязнь была прочна и надежна. Он особенно прожил дельными лекциями Сандунова и Цветаева, но с пользой слушал и Мерзлякова, и Каченовского. К чести его надобно сказать, что другие приели наши не раз менялись во многом, и к лучшему, и к худшему, а ему было меняться нечего, и до старости он остался тем же основательным и порядочным человеком14. Еще надобно упомянуть о внучатом моем брате15, Михаиле Никитиче Философове16, который с начала моей университетской жизни был еще в пансионе, но потом ходил на лекции и был тоже нашим товарищем. От его общества мы не отказывались; но как-то он не вполне принадлежал к тесному нашему кругу. Он был умен и весельчак; но такая сорвиголова, что мы отчасти пренебрегали им и стыдились тесной с ним дружбы. Он был родной племянник Карамзина; ценил его чрезвычайно как писателя, но часто забывал его как дядю. Сколько раз случалось, что Карамзин поручал мне его отыскивать и приводить к нему, только затем, чтобы хорошенько побранить его. Но ничто не помогало! <…> С Новиковым я сначала был дружнее, чем с другими: меня привлекала его чувствительность, которую я принимал за нежность сердца; меня приближала к нему общая у обоих наклонность к литературе, которую я почитал и у него за истинное его призвание; наконец, меня обманывала его важность, которую я принимал за признак ума! Немножко только не сходился я с ним в его чувствительности, потому что в нем ограничивалась она вздохами к луне17, чтением Руссо и вместе Сенанкура18, а у меня была идеалом любви и дружбы; литературу я любил как наслаждение души, а он как средство показать себя в числе ее любителей; ум я признавал в собственном упреждении мысли, а он с важностию принимал только то, что сказали знаменитости. Поздно узнал я, что мы с ним в сущности люди совсем розные. Но у Курбатова было что на уме, то и на языке, то есть острота, шутки и откровенность: он был славный малый и славный товарищ; его все любили, а я с каждым днем более и более. Где он, там не могло быть скушно; он забавно рассуждал и умно дурачился! Так как я тоже был очень веселого нрава, то в промежутках лекций или по окончании их вокруг нас с ним всегда собирался кружок умнейших студентов. В числе их помню Павла Петровича Шеншина"; Яковлева, который после написал несколько духовных книг20; Федора Ивановича Гильфердинга21 и черноглазого умного италианца — Чеколини, которого с тех пор я совсем потерял из виду22. Мы с Курбатовым составляли какую-то somitee**, какую-то силу, дававшую тон окружающим ----------------------------------------------------- **Точнее: la sommite — общество умнейших; самые выдающиеся люди (фр.). нас, в роде клиентов! За этим ближайшим кругом помещались иногда и другие, не вступавшие в наш разговор, а слушавшие. Что они думали о нас, не знаю; но полагаю, что иные, поумнее, ловили остроты Курбатова, а другие, не понимавшие его шуток и нашего смеха, вероятно, видели в нас пустых людей, занимавшихся только этим, и после на экзаменах дивились нашим ответам: когда-де они успевают учиться! <…> Мы трое, Новиков, Курбатов и я, видались почти ежедневно и кроме лекций, особливо мы с Курбатовым. Новикову надо было всякой раз проситься у отца, который был человек добрый, но холодный, угрюмый, неподвижный; и надобно было всякой раз закладывать дрожки: он пешком не ходил. А мы оба, не зависящие ни от кого и оба безлошадные, ходили пешком и на лекции, и к друг другу. Новикову всегда нужно было быть под чьей-нибудь командой: сперва под командой отца, а потом, когда женился, под командой жены: он не умел быть самим собою, но мастер был отыскивать милостивцев, которые его выдвигали на вид: так, в литературе он пользовался поправками Мерзлякова; а потом по службе выводил его в люди, с помощию жены, князь Сергей Михайлович Голицын. <…> С каким удовольствием вспоминаю я и ныне наши вечерние беседы с Курбатовым за Шиллером и Вилландовым «Обероном»25 и наши летние прогулки, в которых Новиков никогда не участвовал, и по неумению ходить, и потому, что не смел не воротиться домой к отцу, да и потому, что при его важности это ему казалось слишком ничтожно! — А мы, бывало, после вечерних лекций, которые кончались в шесть часов, отправлялись пешком, не спрашивая, далеко ли, близко ли, только бы походить по воле, посмотреть на зелень, на деревья, на воду и дать полный простор своей силе и молодости. Так иногда хаживали мы в сад Корсакова, в котором еще не было публичного гулянья26; на Пресненские пруды27 и просто за город. Однажды, я помню, мы вздумали сходить пешком к Симонову монастырю и на Лизин пруд28. Это верст семь; мы устали до чрезвычайности. Когда по набережной дошли до Кремля, где еще не было саду ни кругом, ни к Москве-реке29, а гора заросла вся кустами, мы, чтобы сократить путь, решились пройти через проломные ворота30 и вскарабкаться по кустам на гору. В то время отстраивались соборы31; мы присели на каменных плитах отдохнуть и в десять часов вечера дошли до моего жилища. Потом пошли к дяде. Никогда не забуду этого вечера! Мы нашли у него Жуковского, Воейкова и других, которые удивились, что мы сходили пешком в Симонов, и долго смеялись нашей юношеской прогулке! Но за то мы много наслушались в этот вечер о литературе и кончили наш отдых самым приятным образом! В это время (не помню, именно в котором году) учредилось в Петербурге Арзамасское ученое общество32. Цель его была осмеивать, в речах и пародиях, державинскую «Беседу» и Академию. Между прочим, положено было в каждом заседании похоронить одного из их членов, то есть сказать ему надгробное слово. Члены имели свои имена, взятые по большей части из баллад Жуковского. Некоторые из них я помню: Жуковской назывался — Светлана; Тургенев — Эолова арфа; Уваров33 — Старушка; Блудов34 — Кассандра; Жихарев — Громобой; Вигель35 — Ивиков журавль; Северин36— Резвый кот; ВЛ. Пушкин — Староста37. Других не помню38. Название Арзамасского дано этому обществу вот почему. Один академик, или воспитанник Академии художеств, по фамилии Ступин39, завел в Арзамасе школу живописи. Молодым людям показалось очень забавным, что в Арзамасе открыта как будто Академия; и поэтому они дали своему забавному обществу имя Арзамасского. В нем всякому заседанию составлялся протокол, и как эти протоколы, так и их забавные сочинения до меня доходили. В этом обществе были не одни те, которые сами смеялись, но случались и такие, над которыми забавлялось общество. К числу их принадлежал добродушный Василий Львович Пушкин. Вот как его принимали в члены, уверив, что этот ритуал употребляется со всеми принимаемыми. Кабинет Уварова, где собиралось общество, отделялся от другой комнаты аркой. Ее задернули занавесом оранжевого огненного цвета, за которым место собрания было освещено, а входная комната оставалась темною, кроме этой огненной преграды. Пушкина ввели сначала в другую комнату, самую переднюю, где водитель объявил ему, что начинаются испытания и что прежде всего, в знак отречения от «Беседы» и для истинного понятия действия «Расхищенных шуб», поэмы Шаховского, надлежит испытать и вытерпеть ему шубное прение. После этого положили его на диван и навалили на него шубы всех членов. Это испытание должно было продолжиться, то есть он должен был преть, пока выслушает какую-то французскую трагедию, которую и заставили перед ним читать самого автора, какого-то полушута, француза40. — За сим ввели его во вторую темную комнату, где перед завесой стояла вешалка, окутанная простыней и с шляпой наверху. Пушкину сказали, что это эмблема дурного вкуса, в образе Шишкова, которого он должен поразить стрелою. Ему подали стрелу и лук. Пушкин натянул тетиву, прицелился и выстрелил, в то время мальчик, сидевший за простыней, выстрелил и в него из пистолета. Чучела повалилась; упал от страха и Пушкин! Его подняли и объяснили, что испытания кончились. Завесу отдернули, и он увидел ярко освещенную комнату и всех членов; их превосходительства, гении «Арзамаса» (такой был их титул) важно сидели вокруг стола. Пушкина поставили на пороге и дали ему в руки мерзлого гуся, эмблему «Арзамаса», которого он должен был держать в руках, пока один из членов говорил ему длинную приветственную речь. После речи взяли у него гуся и поднесли ему лоханку и рукомойник умыться после прения и мерзлого гуся — липецкими водами, в память комедии Шаховского «Липецкие воды». — За сим посадили его как члена на приготовленное ему место. Так забавлялись тогда молодые люди и не первой уже молодости, и главное — люди умнейшие и даровитейшие из литераторов. Шутка не мешала Делу. Многие из них занимали уже тогда важные должности по службе; таковы были: Тургенев, Уваров, Блудов и Жихарев41. Другие были представители таланта и вкуса; и все — первые люди по просвещению. Когда подумаешь о важности нынешних бездарных копунов, славянофилов, собирателей мужицких песен и сказок, кропателей и исследователей всякой старой дряни42, тогда почувствуешь всю свежесть умственной атмосферы, которою так легко было дышать в то время, и всю пустошь и духоту, окружающие настоящие поколения! — Им не душно и не тошно, потому что они не жили и не Дышали прежним живым и питательным воздухом! Надобно и то сказать, что после 1815 года вся Россия ожила новою жизнию! Всем было легко и свободно, и все веселилось. Говорят газетчики, что ныне-то и настала для нас новая жизнь; но что-то жить тяжело и тошно, и не видно ни особенного ума, ни особенного веселья! Вздумали и мы, московские студенты, завести подражание Арзамасскому обществу и учредили «Общество громкого смеха»43. Собирались у меня, в доме дяди. Меня выбрали в председатели; Курбатова — в секретари. Членами были: Новиков, Волков, Философов, бывший пансионер Попов44, сын саратовского губернатора Дмитрий Панчулидзев45, С.Е. Раич46 и другие, которых не помню. Всякое заседание начиналось забавною речью, потом читали шутливые, часто остроумные стихи и пародии: самые забавные и самые остроумные из них принадлежали Курбатову; таковы были «Смотр профессоров»; «Распря профессоров» (пародия Гнедичева отрывка из «Илиады», «Распря вождей»47), кантата «Рождение графа Хвостова» и многие другие. Все эти сочинения Философов переписывал в одну тетрадь, в которой одно из первых мест, по забавному остроумию, занимала его поэма в трех песнях, под названием «Гаврилиада», написанная на профессора Гаврилова. Эта поэма получила такую славу, что в пансионе переписали ее великолепно с виньетками пансионера Бруевича48. Наше общество получило в университете известность: профессоры Мерзляков и Давыдов49 брали нашу тетрадь для прочтения; мы дали, несмотря на то, что тут было и о Мерзлякове. Они посмеялись и рукопись нам возвратили! Что было бы с этим, если бы это безвредное общество и эта тетрадь стихов и прозы существовали в царствование незабвенного Николая Павловича? — Мы были бы все в солдатах! Так мы, слушая лекции, в то же время по-своему пользовались свободой и силой юношеской жизни, не отступая, впрочем, ни малейше от нравственной чистоты поведения: мы не употребляли во зло нашей свободы; мы были чисты, как младенцы. Ручаюсь не только за себя, но за Новикова, Волкова и Свербеева. <…> Это наводит меня вот на какую мысль: нет лучших воспитателей для юношества, как те же юноши. Если кому выпадет на долю счастие попасть в круг добрых и нравственных товарищей, они непременно переделают пылкую или шаткую натуру, если в ней есть хоть сколько-нибудь благородного и наклонного к добру, если это не совсем дерево и камень. Во-первых, между молодыми товарищами нет ничего тайного и скрытного! Где официальному наставнику усмотреть так, как они усмотрят друг за другом! А во-вторых, и советы, и журьба товарищей, не имея в себе характера обязательного, принимаются охотнее. В этом смысле та свобода, которая предоставлялась студентам в наше время, производила самое благодетельное действие. Но надобно и то сказать, что время на время не приходит. Ныне свобода имеет совсем другое направление и присвоила себе другие и более широкие размеры. Она простирается не на одну частную домашнюю волю, а на свободу политическую. Мы не имели этих притязаний и потому умели пользоваться своею свободою в законных ее пределах. Ныне, конечно, мудренее справиться! А кто виноват в этом? Виновато подозрительное и стеснительное время Николая Павловича. При нем давали политическую важность всякой детской шалости; этим приучили молодых людей думать, что их шалости могут и в самом деле иметь важную цель, и приучили их думать о себе, что они и сами люди важные! Одним словом: внушили тот дух, которого боялись, когда его еще и не было! В 1816 году мне минул срок трехгодичного курса, который требовался тогда для аттестата; но мне хотелось еще поучиться, кроме того, жаль было бросить и товарищей, которым приходилось слушать лекции еще два года; и потому я решился остаться в университете еще на год. Наконец в 1817 году, 12 июня, я получил аттестат и вышел из университета. Товарищи завидовали мне, что я наконец на воле; а я хотя рад был чрезвычайно, но жаль было университетской жизни. Печатается по: М. Дмситриев. Главы из воспоминаний моей жизни. М.: Новое литературное обозрение, 1998. ГЛАВА 3. Университетский благородный пансион; Глава 5 .Поездка в Петербург и возвращение в Москву; ГЛАВА 6. Университет и знакомство с некоторыми писателями; ГЛАВА 7. Университетские знакомства и поездки на свою сторону (в сокращении) ДМИТРИЕВ Михаил Александрович (1796-1866) , русский писатель, критик. C 1811 по 1812 г. Дмитриев учился в Благородном пансионе, в 1813 по 1817 – в Московском университета. Курс учения его состоял из предметов, входящих в программу двух факультетов: словесного и этико-политического (юридического), посещал он также лекции по физике. В университетском благородном пансионе много часов отводилось словесности, продолжало действовать «Собрание питомцев благородного пансиона», основателем и первым председателем которого был В.А. Жуковский. Дмитриев регулярнро печатается в московском (реже – петербургской) периодике, в 1816 г. становится членом Общества любителей российской словесности при Московском университете. В журнале «Московский вестник» печатает ряд статей. посвященных религиозно-философским вопросам. Участник литературных дискуссий в 1820 гг. с Грибоедовым, Полевым,;острая полемика с П. Вяземским о романтизма по поводу пушкинской поэмы «Бахчисарайский фонтан» (1824). Журнальные бои вел в 1820—40 годы с «плебейским», по его мнению, направлением Н.А. Полевого и В.Г. Белинского. В поэзии (сборник "Московские элегии", 1858; стихотворные пародии и памфлеты) - сатира на современные нравы и литературу, ностальгия по прошлому. Мемуарная книга "Мелочи из запаса моей памяти" (1853-54). В литературно-критических статьях 1820-х гг. - полемика с П. А. Вяземским, А. С. Грибоедовым, Н. А. Полевым и др. Переводы. Стихотворец, при жизни вошедший в литературный пантеон, сумел сойти с поприща словесности удивительно вовремя. Востребованным оказалось и юридическое образование Дмитриева: в 1828 г. он занимает должность советника в 1 департаменте Московской уголовной палаты, позже – заведующий делами общих собраний московских департаментов Сената. Пансионское обазование носило энциклопедический характер, однако следствием многопредметности была некоторая поверхностьность знаний, на которую жаловались даже лучшие выпускники пансиона. 2.«Беседа любителей русского слова» возникла как дружеский литературный кружок, члены которого поочередно собирались в домех Г.Р. Державина, А.С. Шишкова, А.С. Хвостова. Отзывы Дмитриева о Российской академии и «Беседе» несколько предвзяты. |
Похожие:
 | Конспект открытого бинарного урока (русский язык и литература) 9... Цель урока – проследить общность судеб семей русских классиков во время Отечественной войны 1812 года, рассмотреть освещение темы... |  | Конкурс проводится роо «Союз журналистов рс(Я)» Конкурс проводится роо «Союз журналистов рс(Я)» и являет собой индивидуальное профессиональное соревнование журналистов, членов Союза... |
| Урок в 8 a классе по теме: "Russian writers" Составить и обсудить список имен русских писателей, произведения которых могут дать представление о русских людях партнерам по проекту... | | Концептуализация русских писателей-классиков XIX века Л. Н. Толстого... Концептуализация русских писателей-классиков XIX века Л. Н. Толстого и Ф. М. Достоевского в англоязычной лингвокультуре |
| Воспитание нравственно-этической культуры у подростков на основе... Работа выполнена на кафедре педагогики и яковлевоведения фгбоу впо «Чувашский государственный педагогический университет им. И. Я.... | | Календарно-тематическое планирование по предмету (курсу) литература... Введение. Литература и история. ( Интерес русских писателей к историческому прошлому своего народа. Историзм творчества классиков... |
| Рабочая программа Цель урока – проследить общность судеб семей русских классиков во время Отечественной войны 1812 года, рассмотреть освещение темы... | | Реферат Интересные факты биографии русских писателей Именно в это время русская литература вышла на мировой уровень, и имена наших классиков знает сейчас буквально каждый. Но что, кроме... |
| Конспект учебного занятия по теме «Рукопашный бой» Цель урока – проследить общность судеб семей русских классиков во время Отечественной войны 1812 года, рассмотреть освещение темы... | | Реферат на тему: «Почва и человек» Диссертация В. В. Докучаева была посвящена судьбе русских черноземных степей, охваченных страшной болезнью истощения: падением почвенного... |
| «живите с совестью в ладу» Информационный бюллетень К 60-летию со дня рождения В. Д. Нестеренко, поэта, журналиста, члена Союза писателей рф, члена Союза журналистов, лауреата премии... | | Начальная общеобразовательная школа №992 «излучина» Конспект развивающего... Цель урока – проследить общность судеб семей русских классиков во время Отечественной войны 1812 года, рассмотреть освещение темы... |
| План недели Русского языка и литературы (с 11. 03 – по 17. 03 2014 г.) Конкурс на лучшего чтеца прозаического произведения современных русских писателей среди 5 классов | | Тема урока Кол-во часов ... |
| Календарно-тематическое планирование по литературе в 10 классе Познакомить с основными темами и проблемами русской литературы XIX в., художественными открытиями русских писателей-классиков | | Методические рекомендации по изучению дисциплины б. 14 История русской... Цель урока – проследить общность судеб семей русских классиков во время Отечественной войны 1812 года, рассмотреть освещение темы... |
