Кошелев Александр Иванович
Записки (1812 – 1883 годы.)
<…>
Весною отец и мать поехали в Москву и меня взяли с собою. Обгорелые стены каменных домов; одинокие трубы, стоявшие на местах, где были деревянные строения; пустыри н люди, бродящие по ним, - все это меня так поразило, что доселе сохраняю об этом живое воспоминание. Вскоре мы возвратились в деревню. Тут и мать, и отец занялись моим обучением. Отец учил меня русскому языку и слегка географии и истории; мать учила меня французскому, а дядька-немец - немецкому языку. Я сильно полюбил чтение; так к нему пристрастился, что матушка отнимала у меня книги. Особенно сильное действие произвела на меня вышедшая в свет в 1816 году Карамзина "История Государства Российского". Из сперва вышедших восьми томов я сделал извлечение, которое заслужило одобрение моего отца. 7-го ноября 1818 года я имел несчастие его лишиться. Я очень жалел о нем; но еще более сокрушался о матери, которая была глубоко поражена этим горем и постоянно со слезами о нем вспоминала и говорила.
Лето мы проводили в деревне, а зиму в Москве. Когда мне минуло 14 лет, то матушка моя вместо обыкновенных второстепенных учителей дала мне профессоров. Двое из них имели на мое образование сильное действие: Мерзляков по русской и классической словесности и Шлёцер по политическим наукам. Мерзляков бывал иногда великолепен, но, к сожалению, часто ленился, и нередко любимый им "ерофеич" связывал его язык18 и путал его понятия до того, что он вовсе не мог преподавать. В хорошие дни он прекрасно объяснял свойства русского языка и приохочивал к древним классикам. Это и побудило меня учиться по-гречески сперва у кандидата университета19 В.И. Оболенского, а потом у грека Байло, человека очень образованного, издавшего в Париже на счет братьев московских греков Зосимов нескольких классиков (Плутарха, Исократа и др.). Успехи мои в греческом языке были таковы, что я стал читать греческих классиков почти без лексикона, знал наизусть первую песнь "Илиады", перевел несколько книг Фукидидовой истории Пелопонесской войны и много отрывков из Платоновой республики2, а Ксенофонта читал, как будто он писал по-русски. Латинский язык я знал порядочно; но он остался для меня языком мертвым. Особенно помогло мне в усвоении греческого языка то обстоятельство, что Байло говорил со мною по-новогречески. После двух-трех лет я выражался на новогреческом наречии довольно свободно. Древний греческий язык мне нравился и по собственной его красоте, и потому, что его простой, естественный склад речи казался мне очень схожим с славянским и даже русским слогом. Это и заставило меня много переводить с греческого на русский язык.
Шлёцер, хотя немец, следовательно, человек мало живой и большой теоретик, вводил меня в немецкую науку, и этим он был для меня весьма полезен. Он познакомил меня с Геереном и вообще пристрастил меня к немецкой литературе. Сам Шлёцер был человек очень умный, очень ученый и весьма общительный. Я ожидал с нетерпением его уроки, которые вместо полутора часа продолжались и два и три часа.
В это время, т.е. в 1820-22 годах, познакомился я с некоторыми сверстниками, которых дружба или приязнь благодетельно подействовала на дальнейшую мою жизнь. Первое мое знакомство было с И.В. Киреевским. С ним мы познакомились на уроках у Мерзлякова. Мы жили на одной улице (Большой Мещанской) в первых двух домах на левой руке от Сухаревой башни. Часто мы возвращались вместе домой; вскоре познакомились наши матери21; и наша дружба росла и укреплялась. Меня особенно интересовали знания политические, а Киреевского — изящная словесность и эстетика; но оба мы чувствовали потребность в философии. Локка мы читали вместе; простота и ясность его изложения нас очаровывала. Впрочем, все научное нам было по душе, и все нами узнанное мы друг другу сообщали. Но мы делились и не одним научным - мы передавали один другому всякие чувства и мысли: наша дружба была такова, что мы решительно не имели никакой тайны друг от друга. Мы жили как будто одною жизнью.
Другое мое знакомство, превратившееся в дружбу, было с кн. В.Ф. Одоевским. С ним мы вскоре заговорили о немецкой философии, с которою его познакомили возвратившийся из-за границы профессор М.Г. Павлов и И.И. Давыдов, заведывавший университетским пансионом, в котором воспитывался кн. Одоевский. Кроме того, в это же время я сошелся с В.П. Титовым, С.П. Ше-выревым и Н.А. Мельгуновым. Здесь я упоминаю о них только мимоходом, потому что впоследствии об этих сверстниках я буду иметь случай говорить обстоятельнее.
В сентябре 1822 года я поступил в Московский университет22 по словесному факультету. Тут я слушал лекции Мерзлякова - о словесности, Каче-новского - о русской истории, Гейма — о статистике, Давыдова — о латинской словесности и Двигубского - о физике. Эти лекции оставили во мне мало живых воспоминаний: профессора читали, а мы их слушали только по обязанности. Возбудительного, животворного они нам ничего не сообщали. - Тут познакомился я с М.П. Погодиным; но в это время мы мало близились; ибо он уже выходил из университета, а я туда только поступал; но хорошо помню, что он был отличным студентом и всегда славно отвечал на вопросы профессоров. Ведь тогда профессора хотя читали и говорили, однако вместе с тем и предлагали слушателям вопросы, как то теперь делается в средних и низших учебных заведениях.
В следующем, т.е. 1823 году, Совет университета сделал постановление, в силу которого студенты должны были слушать не менее восьми профессоров. Это нас, студентов, сильно раздражило и даже взбесило, и многие не захотели подчиниться такому распоряжению. Тогда нас, "бунтовщиков", призвали в правление, и ректор А.А. Прокопович-Антонский объявил нам, что если мы вольнодумничаем и не хотим исполнить требование Совета, то должны выйти из университета. Мы доказывали ректору невозможность с пользою, т.е. с надлежащими приготовлениями, слушать восемь курсов; но он твердил свое и выражался так повелительно и даже дерзко, что иные покорились воле начальства, а человек десять (и я в том числе) подали просьбы об увольнении из университета.
Освободившись от университета, где мы мало учились и много времени тратили напрасно, я налег на чтение и возобновил уроки у Мерзлякова, Шлё-цера и других преподавателей, которые мне живо передавали разные знания. В это время особенно полезною была для меня дружба с И.В. Киреевским, с которым мы занимались вместе и друг друга оживляли и поощряли. Всего более занимали нас немецкие философские сочинения. Около этого времени мы познакомились с даровитым, весьма умным и развитым Д.В. Веневитиновым, к прискорбию, рано умершим. Немецкая философия и в особенности творения Шеллинга нас всех так к себе приковывали, что изучение всего остального шло у нас довольно небрежно, и все наше время мы посвящали немецким любомудрам23. В это время бывали у нас вечерние беседы, продолжавшиеся далеко за полночь, и они оказывались для нас много плодотворнее всех уроков, которые мы брали у профессоров. Наш кружок все более и более разростался и сплотнялся. Главными самыми деятельными участниками в нем были: Ив.В. Киреевский, Дм. Веневитинов, Рожалин, кн. В. Одоевский, Титов, Шевырев, Мельгунов и я. Этим беседам мы обязаны весьма многим как в научном, так и в нравственном отношении. Не могу также не упомянуть здесь о благодетельном влиянии, которое имели на меня и Киреевского наши матери, т.е. моя и его, Авдотья Петровна Елагина, друг Жуковского, женщина высокообразованная и одаренная чрезвычайно любящим сердцем. Они руководили нами очень умно, давая нам полную свободу в выборе и предметов для занятий и наших приятелей. Они были между собою дружны и действовали заодно ко благу своих детей.
В 1824 году мы держали с Киреевским экзамен в университет, требовавшийся указом 1809 года для поступления на службу25. Много забавных воспоминаний оставил в нас этот экзамен. В статистике, за кончиною профессора Гейма, экзаменовал нас Мерзляков, который столько же мало ее знал, сколько обстоятельно и весьма педантически ее знал покойный Гейм. Цветаев экзаменовал в политической экономии, едва знавши первые начала этой науки. Председательствовал на экзамене ректор Антонский, недовольный моим "вольнодумным" (так он выражался) выходом из университета. Он всячески ко мне придирался: мне удавалось очень ловко ему отвечать и из этого выходили презабавные сцены. По окончании наших испытаний возник между профессорами важный спор о значении слов "весьма" и "очень". Цветаев, у которого Киреевский брал уроки римского и естественного права и политической экономии, хотя и с небольшим успехом, хотел написать Киреевскому "весьма хорошо", а мне, хорошо знавшему эти науки, но не бравшему уроков у Цветаева и даже во время экзамена неоднократно его одурачивавшему, он думал написать "очень хороню". Тогда Мерзляков вступился за меня, и после долгих споров решено было написать и тому и другому одинаковую аттестацию.
А. И. Кошелев. «Записки».
Впервые «Записки» А.И. Кошелева были изданы в 1884 г. в Берлине. Отрывок из 1 главы публикуется по книге «Записки Александра Ивановича Кошелева» (1812-1883 годы).М., 2002., С. 12-13, сер. «Лит. Памятники».
Александр Иванович Кошелев (1806-1883) принадлежал к дворянской знати: род Кошелевых известен с конца 15 века, дядя Кошелева Р.А.Кошелев был личным другом императора Александра 1, отец, получивший образование в Оксфорде, служил адъютантом у князя Г.А. Потёмкина-Таврического.
К поступлению в Московский университет Кошелева готовили его лучшие професора (А.Ф.Мерзляков, Х.А .Шлёцер и др.). Юноша свободно читал на старогреческом, новогреческом, латинском языках, говорил на английском, немецком, французском, любил переводить. Благодаря дружбе с Иваном Киреевским приобщился к серьёзным философским занятиям, читал Локка, Канта, Фихте, Шеллинга, Спинозу. Являлся членом московского кружка любомудров, философские собрания которого прервало восстание декабристов. Кошелев сочувствовал восставшим, некоторые его родственники и знакомые были арестованы, и он «почти желал быть взятым и тем стяжать и известность и мученический венец», как он писал в своих «Записках».
Сдав экзамен по словесному отделению, Кошелев поступил на службу в Московский архив иностранных дел. В конце 1840-х годов стал членом славянофильского кружка и, будучи очень практичным, деловым, энергичным человеком, принял участие в журнально-издательской деятельности славянофилов: на свои средства издал «Московский сборник » 1852 г., внёс самый большой взнос на выпуск журнала «Русская бседа» (1856-1860) и стал его редактором. Издавал и свой собственный журнал «Сельское благоустройство» (1858-1859), газету «Земство» (1880-1882).
Член Рязанского комитета по крестьянскому делу, председатель Общества сельского хозяйства (1860-1862), бессменный гласный Сапожковского уездного и Рязанского губернского собраний, в течение нескольких лет почётный мировой судья в уездном присутствии по крестьянским делам, член комиссии для устройства земских банков (1859-1860), министр финансов в Царстве Польском (1864-1866), председатель Общества любителей российской словесности (1869-1872), председатель уездного (Сапожковского) училищного совета (1874-1880), член финансовой комиссии Московской думы до последнего дня своей жизни, известный публицист, автор многочисленных статей, напечатанных в «Дне», «Новом времени», «Русской мысли» и других изданиях, а также около двадцати брошюр, напечатанных в России и за границей, - вот далеко не полный перечень того, чем занимался Кошелев в течение 77 лет, отпущенных ему судьбой. В некрологе Кошелеву газета «Новое время» писала: «В его лице Россия потеряла одного из образованнейших и ценных общественных деятелей, а русское печатное слово в частности- талантливого публициста» (Записки Александра Ивановича Кошелева(1812-1833 годы). С семью приложениями. М.,2002. Серия Лит. Памятники).
Примечания
1. В сентябре 1822 года я поступил в Московский университет…- Ошибка памяти: в действительности в 1821 г.
2. …он уже выходил из университета…- М. П. Погодин окончил Московский университет в 1821 г.
3. …возобновил уроки у Мерзлякова, Шлёцера…- Они готовили А. И. Кошелева к поступлению в Московский унивеситет и оказали на его образование «сильное действие» ( Записки Александра Ивановича Кошелева (1812-1883 годы). М., 2002 (серия Лит. памятники ).
4. …полезною для меня была дружба с И. В. Киреевским…-С И. В. Киреевским А.И.Кошелев познакомился ещё до поступления в Московский университет, на уроках у А.Ф.Мерзлякова, их общего учителя по русской и класической словесности.
5. Около этого времени мы познакомились с … Д.В.Веневитиновым…- В 1822-1823 гг. Д.В.Виневитинов вольнослушателем посещал лекции в Московском университете.
6. …наше время мы посвящали немецким любомудрам. – Т.е. Канту, Фихте, Шеллингу, Окену, Гёрресу.
7. … о благодетельном влиянии, которое имели на меня и Киреевского наши матери, т.е. моя и его, Авдотья Петровна Елагина, друг Жуковского… - Мать А.И.Кошелева –Дарья Николаевна Кошелева (умерла в 1835 г.) происходила из семьи французского эмигранта. А.П.Елагина была племянницей В.А.Жуковского.
8. …мы держали с Киреевским экзамен в университет, требовавшийся указом 1809 года для поступления на службу. – Указ от 8 августа 1809 г., запрещавший получение чинов Колежского асессора и статского советника без свидетельства об успешном окончании университета или сдаче специальных экзаменов.
9. Председательствовал … ректор Антонский …-А.А.Антонский (Прокопович).
|
