Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах и улицах «Добрая дорога детства» 2
Скачать 8.02 Mb.
|
| ББК 88 Ф91Перейти 00 – оглавление 002 - параметры в начале книги - издательства kom -Комментарии. kons1 - Конспект lit - Список литературы. page - Данные о страницах pril - Приложение. pril2 - Приложение дополнительное. prim - Примечание PU - Предметный указатель. Slov – Словарь Text - Текст. UI - Указатель имен. za - Данные типографии, в конце книги. zz - Аннотация zzz - Запас ББК 88 Ф91 Перевод канд. филос. наук Э. М. Телятниковой Перевод "Приложения" канд. филос. наук Т. В. Панфиловой Общая редакция перевода д-ра филос. наук, профессора П. С. Гуревича и канд. филос. наук С. Я. Левит Вступительная статья д-ра филос. наук, профессора П. С. Гуревича ==1 Фромм Э. Ф91 Анатомия человеческой деструктивности: Перевод / Авт. вступ. ст. П. С. Гуревич. — М.: Республика, 1994. — 447 с.: ил. — (Мыслители XX века). ISBN 5— 250—02472— 6 Читатели в нашей стране сравнительно недавно получили возможность знакомиться с работами выдающегося немецко-американского философа и гуманиста, психоаналитика Эриха Фромма (1900—1980). В настоящем издании представлено самое крупное и, по мнению специалистов, одно из лучших его произведений, в котором исследуется острейшая про120блема XX века — невиданные по своим масштабам проявления человеческой агрессивности, жестокости. Фромм привлекает данные палеонтологии, истории, физиологии, психологии и социальных наук, чтобы проследить корни и условия проявления агрессивности. Мастерски выведены психологические портреты Гитлера и Сталина. Книга адресована широкому кругу читателей. д, 0301030000—045 079(02)— 94 ISBN 5— 250—02472— 6 ББК 88 + 87.3 * © Издательство "Республика", 1994 ==2 РАЗРУШИТЕЛЬНОЕ В ЧЕЛОВЕКЕ КАК ТАЙНА "Анатомия человеческой деструктивности" — едва ли не самая лучшая работа Эриха Фромма. В ней обобщены многочисленные попытки исследователя дать целостное представление о реформированном психоанализе, о специфике философско-антропологической рефлексии. Книга имеет энциклопедический характер: автор раскрывает широчайшую панораму биологических, психологических, антропологических учений. В ней изложены открытия, которые, как нам кажется, еще не получили должного признания в европейской науке. Разрушительное в человеке философски переосмыслено Фроммом как проблема зла в индивиде, в социуме, в истории, в жизни человеческого рода. Разумеется, Фромм не является первооткрывателем этой темы. В истолковании метафизики зла сильны христианские, философско-антропологические традиции. "Существование зла, — отмечал Н. А. Бердяев, — есть величайшая тайна мировой жизни и величайшее затруднение для официальной теологической доктрины и для всякой монистической философии"1 . Весьма затруднительно рационалистическое решение проблемы зла, указывает русский философ. Остается лишь верить, что, зло не имеет изначально самостоятельного, собственно онтологического бытия и, как таковое, не укоренено в самой реальности, а выступает фрагментом жизни, устремленной в целом к добру. Добро и зло не рождаются безотносительно к человеку. Едва возникает вопрос, в чем истоки зла, мысль неотвратимо обращается к философскому постижению человека: добр ли, зол ли он по самой своей природе. В древнейшей философии мы находим полярные точки зрения на эту проблему. Китайский философ Мэн-цзы полагал, что человек изначально добр. Заставлять человека творить зло — значит принуждать человека совершать нечто противоестественное. "Человечность — это сердце человека"2. Но вот и противоположная точка зрения Сюнь-цзы: "Человек имеет злую природу"3 Многие столетия длится это теоретическое противостояние, и в нем отражена двойственность, открытость человеческой природы. Противостояние это динамично: то одна, то другая точка зрения становится господствующей, отодвигая противоположную, так сказать, в тень. Вот и сегодня следует признать, что Фромм вынужден спорить с той точкой зрения, которая не просто прижилась в западной философии и науке, но стала претендовать на некую монополию. ^1 Бердяев Н. А. О назначении человека. М„ 1993. С. 299. ^2Человек. Мыслители прошлого и настоящего о его жизни, смерти и бессмертии. М., 1991. С. 26. ^3Там же. С. 27. ==3 Определенную сложность для разбора концепции Фромма создает жанр книги. С одной стороны, это критический анализ множества естественно-научных концепций, с другой — все-таки философское исследование. Кое-кто, возможно, сразу возразит: разве мировоззренческое сочинение не должно опираться на эмпирию конкретных фактов? В основе философской работы всегда можно отыскать некие общенаучные открытия. Но прежде чем фиксировать это единство, подчеркнем все же специфику чисто философской работы мысли. Философ, создавая собственную концепцию, прежде всего опирается на общую мировоззренческую традицию, на концентрирующуюся в ней мощь интеллекта. Он вовсе не обязан при этом подкреплять свою позицию естественно-научным материалом. Однако Фромм поступает именно так. Можно ли сказать, что перед нами типично позитивистское сочинение, базирующееся только и исключительно на научном факте? Ничуть не бывало. Главная идея книги Фромма, несмотря на богатство эмпирии, остается все-таки чисто философским допущением. Уже выборочные публикации из работы Фромма вызвали в нашей философской и общей печати весьма различные отзвуки. Многие, как оказалось, восприняли исследование в качестве некой методики психологической экспертизы. Конечно, работа дает основание для такого подхода, однако ее менее всего можно оценивать как обзор новейших биологических учений или как приглашение к тотальной психологической инвентаризации политических деятелей и мыслителей. Рассмотрим конкретный пример. Елена Иваницкая, ознакомившись с фрагментом из представляемой работы Фромма, отказалась от "бессмертного блаженства", которое предложил в своей "философии общего дела" Н. Ф. Федоров. Она даже объявила философа некрофилом^1. Подвергнув его философские тексты своей "экспертизе", она представила их как своеобразную "явку с повинной". Глубокая идея русского мудреца о преодолении человеческой природы обернулась в трактовке нашего "эксперта" кошмарным его саморазоблачением как некрофила. Но можно ли вот так прямолинейно, на основании анализа лишь философских текстов производить психоаналитическую идентификацию личности? Можно ли в этом, с позволения сказать, "пиршестве мысли" непосредственно ссылаться на Э. Фромма? Справедливости ради подчеркнем, что, когда Фромм толкует о А. Швейцере как о биофиле, он опирается при этом на философские идеи последнего. Но вряд ли американский мыслитель рассматривает философский текст как единственное и достаточное основание для такой идентификации. Подход его куда шире и глубже. Для того чтобы, например, дать представление о Гитлере или Сталине, он обращается к биографиям политических лидеров, к истолкованию особенностей их повседневного поведения, черт характера. Однако и на этом обычном для психоаналитика пути также легко обнаружить натяжки... Представим себе, сколь искусительно, вооружившись философскими текстами, раздавать направо и налево нелестные характеристики. Григорий Палама, скажем, размышляет о теле как темнице души. Понятное дело, некрофил. Гегель толкует о том, что в грядущем царстве свободы люди преодолеют собственную телесность. Куда там — мертволюбец... Все представители философской традиции, сопряженной с преображением человеческой природы, окажутся зачисленными по ведомству некрофилов. ^1 Независимая газета. 1993. 31 марта ==4 В современной теоретической литературе оценка тех или иных идей нередко производится без учета их жанра. Философское воззрение обсуждают, скажем, как естественно-научный концепт. Мистическое провозвестие толкуют с позиции здравого смысла. Психологическую методику воспринимают как философское озарение... Философская идея — это вдохновение мысли, дерзновение духа. Она опирается на потенциал интеллекта и на богатейшую традицию рефлексии. В этом смысле философское возвещение самодостаточно. Само собой понятно, что оно может в качестве такового легко разойтись с научной констатацией и тем более с житейским представлением. Скажем, мне, земному жизнелюбивому субъекту, предельно просто откинуть мысль о каком-то преображении человеческой природы, особенно если я доволен собственным организмом... Прочитаем, скажем, у В. С. Соловьева или Н. А. Бердяева про то, что первочеловек обладал мужскими и женскими признаками одновременно. Мистическая, религиозная и философская идея андрогинности предстанет перед нами как неумолимое движение к бесполости. И тогда вспорхнет тревожная мысль: не были ли поименованные философы сексуально озабоченными? Зачем им понадобилась такая эволюция, в ходе которой утратятся наши первичные половые признаки? Тут, кстати, и Фромм подвернется с его сокровенными мыслями о садо-мазохизме. Тема человеческой деструктивности именно как философская идея заявлена уже в первой книге Э. Фромма "Бегство от свободы" (1941). Автор отмечал, что человек обычно подавляет в себе иррациональные страсти — влечение к разрушению, ненависть, зависть и месть. Что же лежит в основе этих пагубных комплексов? Фромм разъясняет: бессилие и изоляция индивидов. Именно в таких условиях человек может избавиться от чувства собственного ничтожества, разрушая окружающий мир. Это последняя, отчаянная попытка конкретного человека не дать миру расправиться с ним. О чем свидетельствовала такая позиция? Прежде всего о серьезном отношении к феномену разрушительности. Безотносительно к взглядам Августина Блаженного или Лейбница, которые строили свои концепции теодицеи, допуская, что Бог пользуется злом для целей добра, американский исследователь стремится создать чисто секулярную концепцию зла. Он сознательно отвлекается от общих метафизических абстракций. Деструктивность — это отклик человека на разрушение нормальных человеческих условий бытия. Традиционно в истории философии генезис зла соотносится вовсе не с социумом, не с подорванностью человеческого бытия. Истоки разрушительности видели в свободе человека, приоткрывающей некие темные стороны его натуры. Вот почему многие мыслители, скажем Я. Бёме, усматривали первоначало деструктивности в противоречиях свободы, в разных ее состояниях и законах. Мы напрасно стали бы искать ответ на вопрос о происхождении зла в его метафизическом смысле, скажем, у Канта. Ответ на этот вопрос, по его мнению, находится за пределами повседневного опыта, и попытки найти его вовлекают нас в область трансцендентного, которая недоступна нашему познанию. Кант обсуждал эти вопросы, ограничиваясь нравственными и психологическими предпосылками. Феномен разрушительности выступает, с одной стороны, как некая тайна, разгадать которую весьма затруднительно. Но с другой стороны, есть все основания говорить о том, что и человек далеко не свят. Да и сам источник нравственного, т. е. созидательного, поведения человека усматривался в разных предпосылках. "Если мы спросим философов ==5 и моралистов: в чем состоит источник нравственных действий, мы получим самые разнообразные ответы: одни будут утверждать, что он заключается в воле Божьей, другие — в нашем собственном интересе, третьи — в нравственном законе, непосредственно лежащем в нашем сознании, и т. п.^! Соотносясь с той философской традицией, которая рассматривала разрушительность как отступление от нравственности, Фромм писал в "Бегстве от свободы" о колоссальном уровне обнаруживаемых повсюду разрушительных тенденций. По большей части они не осознаются как таковые, а рационализируются в различных формах. Деструктивное тогда еще не оценивалось Фроммом как тайна. Он формулировал предельно просто: разрушительность — это результат непрожитой жизни. Человечество в принципе может спастись от самоуничтожения. Однако, возможно, писал ученый, пройдет тысяча лет, прежде чем человек перерастет свою дочеловеческую историю. Эти рассуждения свидетельствуют о том, что в тот период Фромм разделял общие мировоззренческие установки западной философии относительно изначальной порочности человеческой природы. Нужно преодолеть животность человека, заложенные в нем разрушительные природные инстинкты. В "Анатомии человеческой деструктивности" Фромм делает поразительный и парадоксальный вывод: человеку вовсе нет нужды перерастать дочеловеческую историю. Он ни в коей мере не является разрушителем по самой своей природе. Присущая ему деструктивность — это благоприобретенное свойство. Именно история совратила человека, породив в нем погромные и погибельные страсти. Книга Фромма — первый том задуманной им многотомной систематизации психоанализа. Автор пытается подвести итоги более чем сорокалетней работы. Общая тенденция — доказать вменяемость личности, показать, что истоки нравственности, равно как и деструктивности, следует искать в человеческой свободе, как об этом говорили и его предшественники. Однако сама свобода — сложный феномен. Она есть не совращение человека, а мера его ответственности. Люди обыкновенно, чтобы успокоить свою совесть, вину за собственную деструктивность перекладывают на врожденные нейропсихологические механизмы. Фромм не оставляет человеку этого убежища: поведение человека, с его точки зрения, не регулируется некими врожденными, спонтанными и самонаправляющимися стимулами. Свободен ли человек? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно, судя по всему, сделать множество уточнений. О чем идет речь — о политических реалиях или о внутреннем самоощущении? Человек, закованный в кандалы, крайне стеснен в своих правах и поступках. Но его гордый дух, возможно, непреклонен... Варлам Шаламов писал, в частности, что никогда не ощущал себя таким раскованным, как в заключении. Другому индивиду никто не чинит препятствий, он волен распоряжаться собой, однако, вопреки счастливым обстоятельствам, добровольно закабаляет себя. Свобода представляется многим чем-то самоочевидным. Про что тут рассуждать? Каждый человек, задумавшийся над своим предназначением, не сомневается в том, |
Добавить документ в свой блог или на сайт
