A twist Of Lennon я была женой Леннона Глава первая. Дитя войны





НазваниеA twist Of Lennon я была женой Леннона Глава первая. Дитя войны
страница2/12
Дата публикации23.06.2014
Размер2.09 Mb.
ТипДокументы
100-bal.ru > Военное дело > Документы
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   12

Глава вторая. ВЗРОСЛЕЯ ВМЕСТЕ С БИТЛАМИ


После той примечательной вечеринки мы с Джоном старались встречаться как можно чаще. Джон жил тогда с тётушкой Мими в Вултоне, довольно приличном пригороде Ливерпуля. Из-за того, что я раньше говорила о Джоне, вы, наверно, не поверите, но это правда: многие аспекты его жизни восхищали меня всё больше по мере того, как наши отношения крепли. Длинные летние каникулы мы провели вместе, пользуясь любой возможностью погулять, поесть и поспать вместе. Расходы на частые поездки в Ливерпуль легли тяжёлым бременем на кошелёк моей многострадальной матери, и она стала терять терпение со своей отбившейся от рук дочерью.

Примерно в это время Джон очень подружился с сокурсником, которого звали Стюарт. Стюарт был необычайно чувствительным, впечатлительным молодым человеком. Он был прекрасным художником, одним из самых талантливых в то время. Личность Джона Леннона заворожила его так же, как и меня, и очень скоро он попал под его влияние, подобно большинству других приятелей Джонa. B тот день, когда мы с Джоном наконец-то выяснили наши отношения, после пьянки в кабаке мы очутились в квартире Стюарта, точнее в комнате, которая служила одновременно гостиной и спальней. Вопрос о том, будет ли между нами интимная близость, меня совсем не волновал. Всё получилось само собой. В то время ни о чём другом мы не думали. Мы оба жаждали как можно более тесной близости. С того момента мы уже полностью принадлежали друг другу. Но, хотя наши отношения зашли уже очень далеко, ни он, ни я не задумывались о том, куда они могут нас привести. Mы не думали о будущем, а только о настоящем. «Завтра» для нас не существовало. Моё прошлое, настоящее и будущее были сплавлены воедино, абсорбированы в настроении момента, в настроении человека, которого я любила. А Джон был воистину человеком настроения.

Детство у него было сложное. Мать с отцом расстались, когда он был ещё совсем крохой. Его мать, Джулия, была необыкновенной женщиной с удивительным чувством юмора — качество, перешедшее от неё к сыну. Что ещё более важно — она была очень музыкальной. Отец Джона, Фредди, служил на корабле, и его длительные отлучки, конечно же, не могли помочь укреплению вначале такой счастливой молодой семьи. Фредди стал возвращаться домой всё реже и реже и, наконец, пропал совсем, бросив Джулию с малолетним Джоном. Молодая, симпатичная и талантливая, Джулия почувствовала потребность жить своей личной жизнью и отдала сына на воспитание своей бездетной сестре Мими, зная, что Джону будет у неё хорошо.

Мими прекрасно справлялась с обязанностями воспитателя, пока Джон был маленьким. Когда же он вступил в пору отрочества, наpужy всё чаще стал прорываться его буйный, своенравный характер, а абсолютное неуважение к любой власти стало причинять ему массу неприятностей в школе. Он словно был в состоянии войны со всем миром и с теми, кто этот мир населял. Администрация школы потеряла надежду сделать из него послушного ученика. Им казалось, что для него самое большое в жизни удовольствие — помучить слабых, особенно тех, кто наделён хоть какой-то властью. Мими часто приходилось бывать в школе, чтобы уладить очередной скандал, и только благодаря её хлопотам частые угрозы исключить Джона за вызывающее поведение не воплощались в суровую действительность.

Хотя всем было ясно, что Джон никогда не станет Мозгом Британии1, один понимающий учитель распознал в нем природным ум и творческие способности и рекомендовал его в ливерпульский Художественный колледж. Пройдя собеседование, на котором он был в костюме дяди Джорджа, в его рубашке и при галстуке, он был принят в колледж. У тётушки отлегло от сердца.

В отроческие года Джон стал всё чаще видеться с Джулией, и они крепко подружились. Она научила его играть на гитаре. Сама она играла ещё на банджо и недурно пела. Наверное, Джону страшно нравилось, что она для него скорее приятель, чем мать. С ней он мог запросто общаться на любом уровне. Джон рассказывал мне, что отправляясь с ним на прогулку, она цепляла на голову пару панталон, на манер шляпы, и надевала старые очки без линз. По пути она останавливала какого-нибудь прохожего, чтобы спросить дорогу, и при этом принималась чесать себе под глазом через пустую оправу. Причём, лицо её сохраняло при этом совершенно серьёзное выражение.

Их чувство юмора было очень похожим, и Джон в то время, наверное, был на седьмом небе. Но судьба готовила им обоим жестокий удар. Их счастье оборвалось резко и трагически. Однажды, возвращаясь из гостей (она навещала Джона и Мими), Джулия направилась к автобусной остановке .Остановка бала всего в каких-то двухстах ярдах, на другой стороне улицы с оживлённым движением. Но Джулия не успела перейти, её сбил водитель, тут же смывшийся с места происшествия. Она умерла почти сразу. В душе Джона осталась пустота и горечь. Для самозащиты он надел маску сурового, неприступного парня. Он больше не хотел, чтобы ему делали больно. Лучше всего он мог выразить себя в музыке. В музыке и искусстве.

После каникул мы с Джоном были в колледже неразлучны. У Джона в те времена было мало друзей, но это были преданные ему люди, поэтому мне с ними было трудно. Поначалу они, по-моему, не принимали меня всерьёз. Я была «не из той оперы». Они были уверены, что наша дружба не будет долговечной. «Она с того берега. Ей далеко до Брижит. (Бардо была для Джона женщиной его мечты.) Она совсем не шальная. И что он в ней находит? Не может быть, чтобы это было серьёзно...» Вслух ничего такого они не говорили, но по выражению лиц, по их реакциям я догадывалась, что у них на уме. Я, со своей стороны, и не надеялась, что когда-нибудь меня признают своей в этом кругу. Что касается Джона, то он тоже подвергался сильной критике, только уже со стороны круга моих друзей. «Ты с ума сошла, он же чудик. От него будут одни неприятности. Ты что, сама напрашиваешься?» Оппозиция была со всех сторон. Но никто не мог помешать нашей любви, даже если в доводах критиков было много правды. Мы любили друг друга, и это было для нас главным.

Мы с Джоном обедали в кафе за сценой, чтобы быть подальше от посторонних глаз. Там к нам частенько подсаживались два его приятеля из школы рядом с колледжем — Джордж и Пол. Они оба были худыми и школьная форма неловко висела на них.Пола Джон знал уже давно, а Джордж появился сравнительно недавно. Они оба много и с воодушевлением говорили, только не о школе, а о музыке. О гитарах и последних записях Чака Берри, Бо Диддли и Бадди Холли. Пол уже сносно играл на гитаре, а Джордж с остервенением учился этому же. Они являлись, принося с собой пакетики рыбы с сухой картошкой и свой энтузиазм. Оживлённая беседа шла так долго, насколько позволяло время. Сначала я чувствовала себя среди них чужой. Я не знала почти никого, о ком они тараторили, захлебываясь от восторга. Другое дело, если б они говорили о Фрэнке Синатре или даже о Чайковском, но, чёрт возьми, кто такой этот Бо Диддли? Я не имела об этом даже смутного представления. Но очень скоро они прошли со мной ускоренный курс истории рок-н-ролла, и я многое узнала. Мне стало понятно также, как два студента могут прожить на 8 шиллингов в день. Я сама тратила на дорогу 2 шиллинга. А Джон всегда был «на мели». Гитарные струны стоили тогда дорого, а сигареты вообще создавали огромную брешь в студенческом кармане, не говоря уже о вылазках в кабаки. Времена были трудные, но, чёрт возьми, такие весёлые!

Однажды, помню, наша компания пошла «бухнуть» в местный кабачок «Щель» («Ye Cracke») Было это днём, в обеденное время. Мы там пили и веселились, как вдруг с улицы донёсся какой-то шум. Мы выскочили, чтобы посмотреть, в чём дело. У кабачка остановился блестящий спортивный автомобиль-красавец, за рулём которого сидел — мы сразу узнали его — сам Джон Грегсон, звезда эстрады, экрана и «Женевьевы». Я, конечно, растерялась и застыла на месте. Другое дело Джон. Он кинулся куда-то в сторону и пропал. Через какое-то мгновение он появился снова, держа в руках грязный рваный сапог, каковой он и вручил, довольно резво, Джону Грегсону со словами: «Позвольте получить ваш автограф, босс!» Джон был явно в экстазе от своей находки. Просить автограф на клочке бумаги — это так банально, ему это и в голову не пришло бы. А сапог — другое дело, это так оригинально. Джон Грегсон тоже был доволен. Он залился раскатистым смехом, расписался на сапоге и умчался вдаль, растворившись в лучах заката. Забавный маленький эпизод, который сейчас приятно вспомнить.

Когда у нас с Джоном хватало денег, мы шли в кино. Нам нравилось смотреть фильмы, но дополнительная возможность побыть рядом в тепле и тесной близости ещё пару часов казались просто блаженством. Если денег на такую роскошь не хватало, мы шли в местное китайское кафе, где прославились тем, что умели растянуть чашку кофе на целых два часа. Хозяева, наверно, понимали горькую судьбу бедных студентов и не прогоняли нас. Мы с Джоном в те далёкие дни просто сидели друг против друга, взявшись за руки (под столом) и пожирали друг друга безумными глазами. Наверно, если бы всё вокруг рухнуло, мы бы не заметили, потому что совершенно отключались от постороннего мира. В такие моменты Джон много рассказывал мне о себе. А любопытство моё было неистощимо. Мне хотелось узнать, какая муха его укусила, и почему он одевался и вёл себя, как отъявленный тэдди-бой, хотя по происхождению и воспитанию относился к среднему классу.

Джон объяснил: если столкнёшься с бандой хулиганов, у тебя больше шансов выжить, если ты похож на них. Тогда они вряд ли тронут тебя. Другое дело, если ты одет прилично, да ещё в очках. Джон часто называл себя трусом, но если его доводили, он мог драться так же яростно, как и те, кто нападал. Но сначала он использовал все мыслимые уловки, чтобы избежать столкновения. Если вам когда-либо приходилось сталкиваться нос к носу с шайкой ливерпульских уличных хулиганов, вы легко поймёте стратегию Джона. Там выживают самые стойкие.

Я очень рано поняла, что жизнь с Джоном не будет «малиной». Обстоятельства жизни сделали из него сердитого молодого человека, и я поняла, что должна быть готова к необъяснимым вспышкам его ярости. С ним было так: безмятежное счастье и радость в один момент, и кромешный ад — в следующий. Он вдруг обвинял меня в недостатке любви к нему, в неверности, в том, что я слишком долго смотрю или говорю с другим представителем противоположного пола. Ревность Джона, его самодурство бывали иногда невыносимы, и я превращалась в издёрганную, дрожащую развалину — в такой степени, что при мысли о том, что завтра надо идти на занятия, меня охватывал цепенящий озноб. Я не представляла, что меня ждёт впереди. Моя любовь к Джону была какой-то странной. Я была полностью во власти его чар, но ужасно его боялась — 75% времени. Он как будто испытывал пределы моего терпения. Единственное, что поддерживало меня в то время, то это мысль: если я смогу выстоять, к Джону вернётся вера в человека. Если он сможет поверить хотя бы в одного человека, он уже будет на пути к смирению своего беспокойного духа. А мне очень, очень хотелось, чтобы он обрёл душевный покой — ради себя и ради меня.

Хотя у меня было много поводов порвать с Джоном, я просто не могла этого сделать. Я никогда ему не изменяла. Если я была не с ним, то сидела дома и смотрела с мамой телевизор или готовила домашние задания. Развлекалась я только с Джоном и никогда — без него. Когда мы гуляли с ним, он старался задержать меня подольше, до последнего поезда на Хойлэйк, и тогда я залезала в вагон, где было полно пьяных ночных гуляк. В эти поздние часы я часто бывала единственной женщиной в поезде. Другие женщины не были так глупы. Это были кошмарные поездки. Я забивалась куда-нибудь в дальний угол, раскрывала большую газету или книгу и пряталась за ней, стараясь не привлекать к себе внимание.

Другая бы на моём месте не растерялась, обратила бы ситуацию в свою пользу и превратила всё в шутку. А я, из-за своей проклятой застенчивости и робости, была одним комком нервов и умирала от страха. Двадцать минут в поезде казались мне долгими, долгими часами.

Джордж и Пол в те дни часто заходили в колледжскую столовую. Джордж был в совсем нежном возрасте — ему едва минуло 16, Полу было 17, Джону 18, a мне 19. Мы были ещё совсем дети. Пол вовсю старался походить на студента. Чтобы скрыть ненавистную школьную форму, он застёгивал плащ или пальто до самого горла. Он носил длиннее по тем временам волосы — конечно, насколько это позволяли школьные правила. Он водил своими большими задумчивыми глазами по столовой, с завистью глядя на студентов и страстно мечтая о том дне, когда, закончив школу, сможет пойти по своей собственном тропе.

Когда очередной семестр подходил к концу, и назревали экзамены, у нас вдруг появлялась масса свободного времени, потому что резко сокращалось число уроков. Теория была такая: если после двух лет учёбы мы ничему не научились, то уже не научимся никогда. В соответствии с этой теорией нам давали много свободного времени перед грозными промежуточными экзаменами. В такие дни мы с Джоном выходили под ручку из ворот колледжа и шли в кино, или садились на автобус и ехали в Вултон к тётушке Мими. Мы были рады хоть немного побыть вместе. Но нам это редко удавалось. Когда мы бродили, забыв обо всём на свете и витая в облаках, резкий свист или окрик грубо возвращал нас на землю. Это могло значить только одно — Джордж.

«Привет, Джон! Привет, Син!» Догнав нас, он заводил свою обычную песню: «Вы куда? Можно мне с вами?» И ни у меня, ни у Джона не хватало духу сказать этому худенькому, долговязому пареньку в школьной форме: «Слушай, пацан, вали отсюда! Мы хотим побыть одни, разве не видишь?» Бедный Джордж! Он ещё не дорос до серьёзных любовных романов и ни о чём таком не имел понятия. И вот мы проводили такие потерянные часы странной троицей, не зная, что с собой поделать.

В других случаях, когда Пол тоже «случайно» оказывался свободен от занятий в школе, мы садились на автобус, вместе с гитарами и ехали домой к приятелю матери Джона. Джон дал ему непочтительное прозвище Дергунчик. Дергунчик был старшим официантом и имел ненормированный рабочий день. Джон рассчитывал всё так, чтобы дома никого не было. Всё это казалось мне «как-то не так». «А как же мы попадём в квартиру?» — спросила я в первый раз, полная опасений. Ответ Джона совсем не успокаивал: «Э, не волнуйся. Попадём запросто. Он обычно оставляет окно в чулан открытым». Окно действительно оказалось приоткрытым и было достаточно широким, чтобы один из нашей бродячем банды мог в него протиснуться. Потом дверь открывалась изнутри, и, обгоняя друг друга, мы врывались в пустую квартиру. Обосновавшись там — иногда легально, а чаще вот так, нелегально, ребята садились по-турецки на полу, настраивали гитары и начинали тренироваться. Музыка захватывала меня, и все страхи пропадали. Джон, Пол и Джордж, играя свою музыку, забывали обо всём на свете. Обычно они сначала внимательно слушали пластинку, а затем старательно пытались воспроизвести её звучание. Несмотря на то, что играли они тогда не бог весть как, я начинала уже «притарчивать» на их музыке.

«Сейшн» обычно длился часа два. За это время чулан, понятное дело, лишался кое-каких съестных припасов, и мы пили чай, заедая его бутербродами с сыром или что там мы находили. Потом аккуратно всё прибирали за собой и исчезали, оставив всё так, как там было до нас. После одного из таких налётов Джордж поведал Джону свои мысли о пригодности меня как подруги: «Она вообще-то ничего, Джон, во всём, кроме одного». Длинная пауза... «Что же это?» — спрашивал Джон. Заметно робея, Джордж выдавливал из себя: «Ну, это... В общем, у неё зубы как у лошади».

Экзамены нагрянули так неожиданно, что мы не успели о них как следует подумать. Атмосфера в колледже была серьёзной. Беззаботное настроение студентов драматически сменилось лёгкой истерией и паникой. Это был критический момент. Не сдашь — останешься в этом большом, злом мире без руля и без ветрил. Мы сразу как-то здорово повзрослели за эти дни от мыслей о несладких ассоциациях, вызывавших этим жутким словом — провал. Сразу полезли в голову покаянные мысли: Эх, зачем мы убили столько времени в этом проклятом кабаке! Эх, зачем мы проваландались столько времени, вместо того чтобы заниматься! Эх, зачем... Но каяться было уже поздно. Надо было демонстрировать свои знания, какие бы они ни были.

Но вот экзамены прошли, и мы снова были свободны. Груз забот и волнений был сброшен, наше будущее было в руках богов, и мы опять погрузились в жизнь, полную развлечении. Наступили летние каникулы, результаты экзаменов ожидались не ранее конца августа, так что мы могли немного отдохнуть. За время каникул я совершила массу поездок из Хойлэйка в Ливерпуль и обратно, и мы с Джоном часто проводили время вместе со Стюартом Сатклифом. Стюарт жил в квартире в очень большом доме на Гамбиэ-тэрас, очень близко от колледжа и совсем рядом с любезной моему сердцу Начальной художественной школой.

Его большая комната была лишена всяких удобств. В одном углу, под широченным и грязным окном без малейшего намёка хоть на какую-нибудь занавеску, одиноко лежал широкий матрац. Половицы били там и сям заляпаны масляной краской самых разных цветов. Центральное место в комнате занимал мольберт. Повсюду были беспорядочно разбросаны законченные или брошенные в приступе творческого разочарования полотна. Короче говоря, комната Стюарта была архетипом мастерской нищего художника. Когда я появилась там в первый раз, я просто пришла в ужас .Как он мог жить в таких условиях? Черный от сажи камин был забит каким-то хламом. На каминной решётке валялись груды начатых тюбиков из-под краски. Стены были увешаны плакатами и выполненными углём прекрасными эскизами обнажённой фигуры Джун, королевы красоты в нашем колледже. Мне страшно захотелось засучить рукава и взяться за уборку. Я почувствовала сильный материнский инстинкт. Вообще у Стюарта был такой вид, словно он отчаянно нуждается в любви и заботе. Он был весь такой щупленький, мягкий, нежный и впечатлительный. Вся его жизнь была в искусстве. Комфорт и жизненные удобства ничего не значили для него. Место, где можно переночевать, да немного денег на краски и холсты — больше ему ничего не нужно было. Его комната была его крепостью, а независимость и свобода творчествa превосходили любую другую потребность.

Однажды Стюарт сказал, что хочет как-нибудь участвовать в той музыке, которую делают ребята. Джон имел на него сильное влияние, и для Стюарта было важно общаться с ним на всех уровнях. Джон выдвинул предложение, которое устраивало всех. В то время Джордж играл на соло-гитаре, а Пол и Джон на ритм-гитарах, поэтому им был нужен басист. Стюарт со своим энтузиазмом мог бы занять эту вакансию. Но для этого надо было начать с абсолютного нуля и очень быстро подучиться.

Когда Джон высказал эту мысль, Стюарт был вне себя от радости. Основным препятствием было, конечно, отсутствие бас-гитары. Для студента с маленькой стипендией этот инструмент стоил немыслимую кучу денег, но такая ерунда не могла остановить Стюарта. Он наскрёб денег на первый взнос, чтобы приобрести гитару в рассрочку. Конечно, ему пришлось влезть в долги, но для него это было делом привычным. Зато он получил то, что хотел, и был полон решимости овладеть инструментом.

Стюарт больше других нуждался в похвале и поощрении. С помощью Джона он очень быстро освоил основные гитарные аккорды. Каждую свободную минуту он посвящал занятиям, стремясь улучшить технику и увеличить скорость игры. Он очень ждал от Джона похвалы за свои усилия, и получал её, когда действительно заслуживал. Надо сказать, всё это было для Стюарта очень не просто; во-первых, при его субтильных размерах гитара была ему слишком велика, но главная беда — пальцы, несчастные кровоточащие пальцы! Кожа на пальцах и так заживает слишком медленно, а Стюарту нужно было освоить инструмент как можно быстрее. В результате, натянутые струны безжалостно вонзались в ещё не зажившую кожу, причиняя ему страшную боль.

Под конец летних каникул стали известны результаты экзаменов. Они были малоутешительны.

Я-то прошла, но Джон завалил предмет, который больше всего ненавидел — шрифты. Что делать? Это должен был решить директор колледжа с одобрения педсовета. Оставалось только молиться богу и ждать. Слава богу, нам повезло. Джону разрешили пересдать шрифты в будущем году, а пока он должен был специализироваться по дизайну, с тем, чтобы через два года получить диплом дизайнера.

Я говорила, что Стюарт находился под влиянием Джона. Но и Стюарт разнообразно влиял на Джона. Джон восхищался живописными работами Стюарта настолько, что и сам решил заняться живописью, для чего перешёл на отделение живописи. Я же выбрала иллюстрацию — предмет, который любила, а главное, который мне легче давался.

Со временем я стала замечать, что Джон привлекает к себе внимание представительниц противоположного пола. Сам он тоже не был женоненавистником, поэтому я не очень радовалась тому, что мы оказались на разных отделениях. Но наши чувства друг к другу были достаточно сильны, и я не боялась, что кто-нибудь может его у меня отбить.

Учёбу на новом, осеннем семестре мы начали с большим подъёмом. Было страшно интересно изучать новый предмет. Мы поднялись ещё на одну ступеньку по лестнице карьеры и от этого чувствовали себя старше и увереннее смотрели в будущее. В колледже мы уже считались «старичками». Мы с Джоном всё свободное время были вместе. Моменты любви и счастья чередовались со сценами ревности и маленькими ссорами. Непредсказуемые словесные и физические выпады Джона продолжались, особенно когда он был пьян. Его мучили глубоко въевшиеся душевные раны, но неистощимый юмор присутствовал неизменно. Вот типичный пример. Направляясь к Мими, мы обычно садились на второй этаж автобуса, на заднее сидение, потому что Джон не мог обойтись без сигарет. Однажды прямо напротив, спиной к нам, сел лысый человек — какой-нибудь простой работяга, ехавший домой после тяжёлого трудового дня и, наверное, мечтавший об ожидавшем его дома рагу из барашка с овощами. В руках он держал свежий номер «Ливерпульского Эха». Джон, не меняя выражения лица, стал тихонько щекотать ему лысину. Он тут же отдёргивал руку, как только ничего не подозревающий работяга собирался почесать раздражавшее его место. Это продолжалось довольно долго. Лицо его краснело всё больше и, в конце концов, побагровело. Он совсем потерял покой, разнервничался, уронил газету на пол, но всё ещё ни о чём не подозревал. А преступник сохранял полное спокойствие, его лицо не выражало никаких эмоций. Даже когда бедняга обернулся в тщетной попытке обнаружить причину раздражавшего его дискомфортa, Джон просто повернул голову к окошку и стал что-то насвистывать, как будто ничего, кроме открывавшегося из окна вида, его не интересовало. Что касается меня, то я просто сгорала от стыда. Лицо моё покрылось всеми цветами радуги, по нему градом катился пот. Всё мое сочувствие было на стороне невинной жертвы. Когда мы, наконец-то, сошли с автобуса, у меня вырвался вздох облегчения.

Но преждевременно. На улице Джон открыл второе отделение своего концерта, как бы для того, чтобы развлечь всех, кто был в автобусе. С ним произошла гротесковая метаморфоза. Он вдруг превратился в калеку-хроникa, нижняя челюсть его опустилась, а лицо приняло идиотское выражение. У Джона была потребность шокировать людей, вызывая у них отвращение к себе, и в таких случаях он действительно меня шокировал. Конечно, когда рядом были друзья, он был в центре внимания, апеллируя к садистской грани их характеров. И хотя юмор Джона вызывал во мне страшно неловкое чувство, он делал это так тонко, что чаще всего предмет насмешек не догадывался, что над ним издеваются .Так что никто не обижался — ну, а жизнь поэтому никогда не была скучна.

На третьем курсе меня вдруг стали преследовать боли в желудке. Я крепилась, старалась не замечать их, надеясь, что они пройдут caми по себе — таково моё отношение вообще к любым трудностям — но они не проходили. К своему ужасу, я обнаружила, что теперь довольно часто должна день, а то и два оставаться дома, пропуская занятия. И это в очень важный для меня учебный период. Даже когда мне было совсем невмоготу, я редко обращалась к врачу, надеясь на то, что вылечусь сама. Однажды, в один прекрасный солнечный день мы с Джоном вышли из колледжа и отправились к Стюарту. Его не было дома, но соседи впустили нас. Мы были только рады побыть вместе наедине и начали заниматься безумной, страстной любовью. Посреди этих безумных любовных утех меня вдруг так схватило, что я скорчилась в страшнейшей агонии и заорала благим матом. Надо сказать, что момент был самый неподходящий! Джон страшно перепугался. Я никогда не видела его таким обеспокоенным. Из-за чего это меня так вдруг прихватило? Сквозняк (я всегда все свои боли сваливала на сквозняки)? Но этот сквозняк больше походил на ураган и, похоже, не собирался утихать. Боли усиливались, и мною овладела настоящая паника. Моей первой мыcлью было: домой, скорее домой к маме! Джон довёл меня до вокзала и осторожно усадил в вагон. Когда я добралась до дома, мама открыла мне дверь, только взглянула на меня и бросилась к телефону. «Доктор? Умоляю Вас, срочно приезжайте, моей дочери очень плохо». Через полчаса приехал врач, быстро осмотрел меня и вызвал скорую, которая с воем сирен умчала меня в местную больницу. Всё это произошло так быстро, что я не успела даже опомниться. Я только помню, что успела попросить маму связаться с Джоном и сообщить ему, где я и почему. Я беспокоилась о нём больше, чем о себе.

В больнице мне сказали, что у меня явные признаки аппендицита, поэтому придётся полежать там две недели под наблюдением. Господи, подумала я, какая скука! Вся эта мелодрама из-за какого-то аппендикса. Я впервые в жизни оказалась в больнице и, надо признаться, мне там очень понравилось. Целый день валяйся себе в постели — и никаких угрызений совести. Какая роскошь! Я лежала там со своим аппендиксом, с улыбкой на устах, ела виноград и шоколад и мечтала о том, что вот придёт Джон и осыплет меня любовными ласками.

Его первый визит заставил меня поволноваться. Мне было очень грустно, и я днём и ночью думала о нём. Когда наступил день свиданий, я вся превратилась в комок нервов. Я сидела в кровати в своей лучшей ночной сорочке, мои щёки возбуждённо горели, я с нетерпением ожидала великое событие. По всем палатам пронёсся звонок, возвестивший начало дня свиданий. Друзья и родные больных ворвались в нашу палату, сжимая в руках букеты ярких цветов и полиэтиленовые пакеты с продуктами, фруктами и сладостями. На их лицах было выражение нетерпения и надежды. За первыми всплесками дурной радости последовала привычная тишина. Люди перешли на шёпот и разбились на мелкие группки. А я так и осталась сидеть в своей кровати. Краска возбуждения на моём лице сменилась краской неловкого смущения и стыда. Время шло, а Джона всё не было. Я не могла поверить. «Как он мог?! — думала я. — После этого я не стану с ним больше разговаривать». Я уже готова была разреветься, как вдруг в дверях показалась такая знакомая голова со знакомой причёской и таким родным, рассеянно устремленным в пространство взором. Я быстренько нацепила очки и — ура! — он, наконец, узнал меня. Я была вне себя от возбуждения. Мне так много надо ему сказать. Мы целый час будем вместе. Но нет! Угадайте, кто плёлся вслед за ним, когда он, красный как рак, шёл к моей кровати? Ну конечно, Джордж во всём своём юношеском великолепии. У них был такой трогательный вид, что я разрыдалась. Мне никогда не забыть того выражения, которое было на лице у Джорджа. Он пришёл за компанию, по просьбе Джона. Широкая улыбка расползлась по всему его лицу, и ответить на неё я смогла только разревевшись, как девчонка. Наверное, в эту минуту он подумал: нет, ей богу, я никогда не научусь понимать этих девчонок!

Когда Джон понял, как чувствительно я реагирую на эту ситуацию, он поспешно выпроводил смущённого Джорджа из палаты и начал меня успокаивать. Говорят: всё хорошо, что хорошо кончается. Как бы стремясь наверстать упущенное время, мы взялись за руки и стали целоваться так целомудренно, как это было возможно при тех обстоятельствах. Когда прозвенел звонок, возвестивший об окончании свидания, Джон попрощался — за себя и за выставленного Джорджа. Они ушли, чтобы перекусить у моей матери и поездом вернуться в Ливерпуль.

1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   12

Похожие:

A twist Of Lennon я была женой Леннона Глава первая. Дитя войны iconРеферат Битва под Москвой: крах германского плана молниеносной войны...
Разгром фашистских войск под Москвой явился началом коренного поворота в ходе войны. Окончательно был похоронен гитлеровский план...
A twist Of Lennon я была женой Леннона Глава первая. Дитя войны iconПрограмма по формированию навыков безопасного поведения на дорогах...
При работе над пособием использованы тексты и научно-методические материалы: Братченко С. Л. (глава 3), Галактионовой Т. Г. (глава...
A twist Of Lennon я была женой Леннона Глава первая. Дитя войны icon«Какой была самая первая мягкая игрушка?»
Мы занимаемся в Доме детского творчества в объединении «Мягкая игрушка», поэтому нам важно знать, как выглядела первая мягкая игрушка,...
A twist Of Lennon я была женой Леннона Глава первая. Дитя войны iconС. А. Нефедов Февраль 1917 года
Россия должна была стать участником большой войны. Д. Джолл, посвятивший специальное исследование вопросу о возникновении Первой...
A twist Of Lennon я была женой Леннона Глава первая. Дитя войны iconПочему происходили международные конфликты?
Тридцатилетняя война — первая общеевропейская война и последняя из религиозных войн. Ход войны. Состояние вооружения. Военная система....
A twist Of Lennon я была женой Леннона Глава первая. Дитя войны iconВпервые был сорван гитлеровский план «молниеносной войны» Начался...
А какое событие произошло во время Великой Отечественной войны в ходе операции «Уран»?
A twist Of Lennon я была женой Леннона Глава первая. Дитя войны iconРеферат Тема предстоящей дипломной работы сформулирована как «Совершенствование...
Ав, заключения, списка литературы и приложений. Первая глава работы – теоретическая. В ней рассмотрены вырезанооспособность его заемщиков....
A twist Of Lennon я была женой Леннона Глава первая. Дитя войны iconРассказ второго экскурсовода [2], [3], [5], [6], [9], [10] История развития радио До конца XIX
Первая такая линия прошла от Парижа до Ллиля. Самая длинная линия была построена в России от Москвы до Санкт-Петербурга и была длиной...
A twist Of Lennon я была женой Леннона Глава первая. Дитя войны iconВойны в лирике К. Симонова
Тема войны всегда была значимой для писателей и поэтов ХХ века. Особенно она волновала современником, живших и творивших в нелегкие...
A twist Of Lennon я была женой Леннона Глава первая. Дитя войны iconРешение на строительство этой лаборатории он смог получить только...
М. В. Ломоносов в 1752—1753 годах впервые за всю историю науки читал курс физической химии студентам академического университета....
A twist Of Lennon я была женой Леннона Глава первая. Дитя войны iconПрограмма по формированию навыков безопасного поведения на дорогах...
Уроки 18-21. Глава Первая медицинская помощь при поражении сильнодействующими ядовитыми веществами
A twist Of Lennon я была женой Леннона Глава первая. Дитя войны iconРеферат на тему: В. В. Терешкова первая женщина-космонавт
Наша страна всегда была первой в освоении космоса: первый запущенный искусственный спутник Земли, Ю. А. Гагарин – первый человек...
A twist Of Lennon я была женой Леннона Глава первая. Дитя войны iconИммунологии амн ссср, профессоре 1981 г Защитил одну из первых канд...
Вишневского; иммунологии амн ссср, профессоре 1981 г Защитил одну из первых канд дис. "Артериальная система надпочечников" (удостоена...
A twist Of Lennon я была женой Леннона Глава первая. Дитя войны iconПрограмма по формированию навыков безопасного поведения на дорогах...
Сегодня на уроке мы рассмотрим самую актуальную тему на земле – это тема «Мать и дитя». И назовём тему урока «Вечная тема – мать...
A twist Of Lennon я была женой Леннона Глава первая. Дитя войны iconПоложение о региональной научно-практической конференции
России. Выдержала ли она это испытание, готова ли была к этой войне? Какие уроки необходимо извлечь из итогов Первой мировой войны...
A twist Of Lennon я была женой Леннона Глава первая. Дитя войны iconСодержание
В рамках работ была создана первая очередь обработки и хранения метаданных (справочника) по направлению нанобиомедицина (онкология),...


Школьные материалы


При копировании материала укажите ссылку © 2013
контакты
100-bal.ru
Поиск