A twist Of Lennon я была женой Леннона Глава первая. Дитя войны
Скачать 2.09 Mb.
|
Глава шестая. БРАЙЕН ЭПСТАЙН И КОНСОЛИДАЦИЯВот в это самое время, когда популярность Битлз выросла до гигантских масштабов — конечно, пока только в Ливерпуле — Брайан Эпстайн, снедаемый любопытством, зашёл в «Пещеру», чтобы самому поглядеть на этих ребят. Брайан вырос в семье еврейских буржуа и занимался семейным бизнесом — мебельной и пластиночной торговлей. Работа не приносила ему радости, но он делал её честно и добросовестно. Однажды кто-то спросил пластинку «Битлз»«My Bonnie» в его магазине, и этот запрос поставил Брайана в тупик. Это и привело его однажды днём, в обеденное время, в «Пещеру». Он стоял в этом, таком неподходящем для него месте, позади всех, совершенно ошеломлённый тем, что увидел и услышал. Сердце его бешено колотилось. Организм вырабатывал адреналин в мощных дозах. Картины и звуки буквально врезались в него, ошеломляя и оглушая. Он не нашёл в себе сил сопротивляться этому бурному натиску. В его голове с тревожной быстротой стала вызревать идея взять этот динамичный квартет под свою опеку. Он стал буквально одержим этой идеей, и эта одержимость требовала удовлетворения. Когда Брайан, наконец, набрался храбрости и высказал это предложение ребятам, обещая богатство и славу, он почти не встретил сопротивления. «Брайан — это как раз то, что нужно», — решили ребята. Он произвёл на них большое впечатление: великолепно одет, говорит очень грамотно, а главное — из семьи крупных бизнесменов. Хотя у Брайана не было никакого опыта в мире музыки и компаний грамзаписи, яркие огни эстрады всегда манили его. Воспитанник Королевской академии драматического искусства, он не стал актёром, и это очень удручало его, но театр остался в его крови. «Я сделаю себе имя, чего бы это мне ни стоило», — эта мысль не покидала его и, в конце концов, стала реальностью. Прежде чем формально закрепить соглашение с Брайаном, ребятам надо было как-то избавиться от мешавшего им Пита Беста. Он продолжал играть с ними, делал всё что мог, но этого было мало. По чистой случайности как раз в это время ударник «Рори Сторма», Ринго Старр, решил, что Англия ему надоела, и собирался эмигрировать в Америку. Он ушел из своей группы и «зависал» между работой и своей новой жизнью. Он и не подозревал, какой окажется эта новая жизнь. Положение Битлов было очень щекотливым. Им надо было взять Ринго и убрать Пита обязательно до подписания контракта. Пока кипели все эти профессиональные страсти, я тоже пребывала в сильном волнений. У современных девушек есть преимущество: они здорово просвещены во всём, что касается половых вопросов, а тогда секс был абсолютно запретной темой. Противозачаточная пилюля тогда ещё только рождалась в мозгу какого-нибудь блестящего медика. Что касается моего конкретного случая, то он лучше всего подходит под афоризм: незнание есть блаженство. Я была ослеплена любовью и не предвидела последствий. Со мной это не может случиться, думала я, только не сейчас, когда я ещё не определилась ни в какой профессии, только не до замужества. Господи, что скажет мама? «Друг» не приходила, мне было грустно и одиноко. Я была совсем на мели, деньги кончились, и мне пришлось обратиться в собес (ещё одно неприступное заведение в те годы). Когда я пришла туда в самый первый раз, прямо в дверях я столкнулась с тёткой Джона. По моему красному, как у рака, лицу и невнятному бормотанию вместо нормального приветствия, Мими, наверное, всё сразу поняла. Я была похожа на нашкодившую кошку. Как всё это сейчас кажется смешным, но тогда всё было по-другому. Оказаться беременной вне брака считалось большим позором. Утренние недомогания участились, и по совету одной подруги, знакомой со всеми симптомами, я решила обратиться к врачу. Фил пошла со мной для моральной поддержки, и за это я была ей очень благодарна. Больше, чем когда-либо, я оценила её дружбу и преданность. Дрожа от страха, я вошла в кабинет врача (это была женщина). Руки тряслись, голоса почти не было слышно: я его потеряла от страха. Я молила бога, чтобы всё оказалось ерундой, игрой природы, чем угодно, только не страшной правдой. Я надеялась на то, что врач отнесётся ко мне с пониманием и сочувствием. Войдя в кабинет, я присела на краешек стула перед врачом. Помню, это было в ясный, погожий день. Ярко светило солнце, и мир был прекрасен — для всех, кроме меня. Моё мужество и самообладание опять подверглись испытанию. Выслушав мой слёзный рассказ о самочувствии и симптомах, врачиха с ледяным взором и холодным презрением стала меня осматривать. Мои худшие опасения подтвердились. Никакого понимания и сочувствия я не встретила. Вместо этого мне пришлось прослушать высокомерную, бездушную лекцию на тему «Мораль и приличное поведение». В общем, из докторского кабинета я выходила уверенная, что конец света не за горами. Никогда ещё у меня не было так тошно на душе. За несколько недель до того, как я узнала страшную правду, с Дот тоже случилось нечто, перевернувшее её счастливый мир. В тот вечер мы были каждая в своей комнате и занимались своими делами. Дот только что вымыла волосы и была похожа на космического пришельца: в бигуди и (бог знает почему) в маминых панталонах, и в старом рваном свитере. Но рядом никого не было, так что никто не мог видеть это привидение. Всё было прекрасно, и мы хихикали: «Видел бы кто-нибудь нас сейчас!» Вдруг в дверь постучали. Это был «дорогой и любимый» Пол. «Дот никак его не ожидала и от ужаса не могла произнести ни слова. Так и стояла, остолбенев, в этом дурацком наряде. Потом они оба бросились в комнату Дот, и там долго было очень тихо. Я уже начинала сомневаться, живы ли они там, как вдруг дверь комнаты Дот тихо открылась и так же тихо закралась, затем послышались шаги сбегавшего вниз по лестнице человека. Потом хлопнула входная дверь — с таким шумом, что я удивилась, почему весь дом не рухнул от этого. Что там стряслось? — гадала я, и тут в мою комнату вся в слезах вбежала Дот и забилась у меня на руках в истерике. Она рыдала и стонала, как раненый зверь. Лицо её покрылось какими-то страшными тёмными пятнами. Так старательно накрученные бигуди уже наполовину выпали. По всему её сморщенному смазливому личику разметались мокрые от слёз волосы. Она бала всё в тех же маминых панталонах. Бедная маленькая беззащитная Дот, которая не могла обидеть и мухи! Она была так расстроена, что, порываясь что-то мне сказать, тут же срывалась и ревела, дёргаясь в судороге. Впрочем, мне и так было всё ясно. Только одно могло довести её до такого состояния: Пол её бросил. С появлением фанатичных поклонниц у Битлов появился огромный и разнообразный выбор покорных «пташек» и «куколок», готовых НА ВСЁ ради своих новых кумиров. Пол не мог устоять перед таким искушением. И его трудно за это осуждать. Ведь он был пылким юношей, молодым рокером, в жилах которого текла горячая кровь. Перед ним был целый мир, полный ослепительных женщин, которые только и ждали, когда он их заметит. Ему ещё рано было остепеняться. Он хотел свободы действий и свободы фантазий. При таких условиях он ещё довольно мягко расстался с Дот. А бедняжка Дот была уверена, что он бросил её из-за того, что она так неряшливо выглядела в тот роковой вечер. Через пару дней, когда к ней пришло ясное осознание свершившегося, Дот с грустью собралась с мыслями и своими пожитками и вернулась в родительский дом. С тех пор мы с ней почти не виделись. Это было невозможно: со мной были связаны слишком дорогие воспоминания, причинявшие ей теперь такую боль. Так печально окончилась ещё одна моя нежная дружба. Казалось, наступило время больших перемен: разлука с Дот, приход Брайана, окончание колледжа. Экзамены я сдавала в полусне: долгожданное возвращение Джона неудачно совпало с выпускными экзаменами, и накануне ночью мне, было не до них. Я знала, что веду бой, заранее обречённой на неудачу. И всё же были в этой жизни и веселые моменты. Однажды, ещё при Дот, моя хозяйка застала меня с Джоном врасплох. Квартплату она собирала раз в неделю, но в разные дни, так что я никогда точно не знала, когда она нагрянет. Однажды в субботу утром мы лежали с Джоном, уютно обнявшись, как вдруг сквозь полусон услышали знакомый воркующий голос: «Детки, это всего лишь я!» Поняв, что это не сон, мы тут же приняли сидячее положение. «Чёрт возьми, что делать?» — пробормотал Джон. Его одежда неряшливой грудой валялась на полу рядом с огромными сапогами-свиноколами. Полуголые, мы заметались по комнате. Я была в панике и кричала — конечно, так тихо, как только могла, что хозяйка наверняка выгонит меня на улицу, если увидит, что у меня кто-то ночевал. Накинув халат, я бросилась в комнату Дот, оставив Джона одного. Я надеялась, что смогу как-нибудь отвлечь хозяйку. Но я забыла про счётчик, с которого она должна была снять показания. Он висел в моей комнате, так что я ничего не могла поделать. Она пошла наверх. «Ну, теперь всё пропало, — подумала я. — Сейчас она войдёт в мою комнату, и...» Но тут раздался стук в дверь, и хозяйка вошла в комнату Дот, где мы были вдвоём. К моему удивлению, она одарила нас широкой улыбкой, потом как-то лукаво на нас посмотрела, но ничего не сказала, взяла деньги, помахала ручкой и уплыла. Когда дверь за ней захлопнулась, мы с Дот покатились по полу от смеха. Про Джона мы совсем забыли. Когда мы, наконец, вспомнили о нём, нас поразила гробовая тишина, стоявшая в его комнате. Мы вошли туда на цыпочках. Его огромные сапоги всё так же стояли у кровати, но его самого нигде не было видно. Тогда я окликнула его. Мятая груда постельного белья внезапно зашевелилась, а затем взлетела на воздух, разметавшись в разные стороны. Появился растрёпанный, багровый Джон. Учащённо дыша, он издал нечленораздельный крик, за которым последовала серия отборных слов относительно того, что он чуть не задохнулся. «Какого дьявола старуха приходит без предупреждения?» — добавил он. Хозяйка, наверно, здорово повеселилась на наш счёт. Всё это, конечно, смешно, но пора было уже сообщить Джону о результате моего визита к врачу. Это было не легко. Более того, мне было мучительно трудно сказать ему правду при таких обстоятельствах. Даже в этот критический момент я совсем не думала о браке. Просто этот вопрос никогда нами не затрагивался. Нам нужно было быть вместе — и всё. Без всяких связывающих нас контрактов или браков. Только один раз Джон сказал нечто такое, что имело хоть какое-то отношение к браку. Это было в одном из его писем ко мне. Он писал, что Пол купил на континенте обручальные кольца для себя и Дот. Видимо, Джону понравилась эта идея, и он говорил, что пора что-нибудь предпринять в смысле помолвки. Но потом это как-то забылось, и вопрос о помолвке больше не поднимался. Обстоятельства требовали принятия решения. Чувствуя подступающую к горлу тошноту и невероятную слабость во всём теле, я, захлебываясь от слёз, выдавила из себя результаты врачебного обследования. Лицо его лишилось всех своих красок, а в глазах читался панический страх. Он не произносил ни слова. Казалось, прошла целая вечность. Я, не отрываясь, смотрела на него. Моё сердце так бешено колотилось, что я подумала: сейчас «отброшу коньки». Наконец, Джон прервал затянувшееся молчание: «Син, есть только один выход: нам придётся пожениться». На этот счёт у него не было никаких сомнений — ведь он воспитывался в традиционном духе и знал, что такое «хорошо» и что такое «плохо». И хотя я знала, что ни он, ни я не готовы к такому серьёзному шагу, как брак, а тем более к ответственности за ребёнка, я всё равно почувствовала огромное облегчение. В мои годы девушки уже давно думают о женитьбе и о детях, а я всё это время была слишком занята учёбой и сопротивлялась взрослению, особенно с тех пор как умер папа. В моём представлении дети — это было что-то такое беспрестанно вопящее, завёрнутое в грязные тряпки, отнимающее массу времени и энергии и всегда принадлежащее кому-то другому. Я не допускала и мысли, что когда-нибудь сама произведу на свет нечто подобное. Теперь, когда правда всплыла наружу, и мы оба пережили первое потрясение, Джону предстояло рассказать всё Мими. Он был в панике. Мне кажется, ему легче было принять сам этот факт, чем сообщить о нём Мими. Он вышел от меня в тёмную, дождливую ночь с тяжёлым грузом на своих молодых плечах. Наверно, он думал, что скоро проснётся и обнаружит, что всё это было дурным сном. Разговор с Мими был не из приятных. Джон мало и очень уклончиво рассказывал мне об этом, не желая лишний раз расстраивать. Но по его намёкам я поняла: Мими глубоко обижена и возмущена и ни в коем случае не будет присутствовать на церемонии бракосочетания, чтобы не дать повод подумать, будто она одобряет эту «аферу». Никто — ни она сама, ни кто-либо из других родственников не хотят иметь с этим ничего общего. Всё было ясно: первый тайм проигран, остаётся надежда на второй. Было так радостно увидеть маму после долгой разлуки. Она приехала вся увешанная подарками и выглядела такой здоровой и счастливой, что я просто не могла испортить ей настроение своей новостью. Оглядев мою комнату, она тут же отправилась в свой любимый магазин, взяла грузовое такси и подкатила к моему порогу, нагруженная коврами, шторами и всяким прочим добром, которое, как она считала, должно украсить мой быт. Но приехала она ненадолго, и я знала: пора, пора всё ей сказать. Она остановилась в Миолсе, у моего брата и его жены Марджери. Туда-то я и отправилась в последний уик-энд перед её отъездом. Дрожа от страха, я всё ей выложила. Моя бедная мама лишилась дара речи. Я думала, она упадёт в обморок. Но, слава богу, обошлось. Первое потрясение прошло, и мама окатила меня тёплым душем любви и понимания. Её волновало только то, что отъезд уже нельзя было отложить. Между тем Джон не терял времени даром. Он обратился к Брайану за советом и помощью. Брайан посоветовал обратиться за специальным разрешением в бюро регистрации на Хоуп-стрит. Джон так и сделал. Бракосочетание было назначено на другой день после отъезда мамы в Канаду. Когда мама уехала, я впала в страшную депрессию. С тех пор как умер папа, мне никогда не было так плохо. У меня было такое чувство, что я больше никогда не увижу маму. Провожать любимого человека всегда тяжело, даже при самых счастливых обстоятельствах. А в этих обстоятельствах это было просто невыносимо. Я погрузилась в трясину сомнений и неуверенности, чувствуя себя, как маленький ребёнок, потерявший всё, что ему было дорого. Сдерживая слёзы, я выдавила из себя улыбку, провожая на борт маму. Когда всех провожающих попросили сойти на берег, я прижала её к себе, и это прикосновение «открыло шлюзы» — я разревелась. Расцеловав ее на прощание, я бросилась вниз по сходням, чтобы скорее затеряться в толпе машущих, улыбающихся людей. Все сдерживаемые доселе страхи и эмоции вырвались наружу. Тони и Марджери, поддерживая меня с обеих сторон, увели меня в сторону, подальше от толпы. Последние взмахи руки, последние прощания. Я даже не видела, кому махаю — глаза были затуманены слезами. И вот 23 августа 1962 года Джон Винстон Леннон и Синтия Пауэлл сочетались узами законного брака. Это была свадьба как свадьба. Как поётся в одной известной песне, там было «что-то новое и что-то старое, что-то своё и что-то, взятое взаймы, что-то весёлое и что-то грустное». Старого у меня было очень много, грусти тоже хватало, а внутри меня рождалась совершенно новая жизнь! Что касается «взятого взаймы», то Брайан предоставил нам свои автомобиль и привёз на церемонию, так что были соблюдены все условия счастливого бракосочетания. Да, ещё «что-то старое». Так это про одежду. Мой свадебный наряд состоял из поношенного костюма-двойки в черно-лиловую полоску, белой блузки с оборками и с высоким воротом (подарок Астрид), чёрных туфель и сумочки — далеко не самый последний крик моды. Но я очень аккуратно заплела волосы во «французскую косу» и чувствовала себя красивой и счастливой, когда за мной заехал Брайан. День начинался мрачно: свинцовое небо было обложено тучами, предвещавшими проливной дождь. Брайан выглядел очень элегантно в своём новом костюме в полоску. Его вид передал мне мощный заряд бодрости, и я почувствовала себя ещё увереннее. В довершение всего, Брайан предложил нам поселиться в своей квартире, очень уютной, на Фолкнер-стрит, буквально за углом от Художественного колледжа. Сам он редко туда наведывался. Квартира бала прекрасно обставлена и готова к немедленной «оккупации». Я была в восторге. Вот это подарок! Мой всплеск эмоций смутил Брайана. Квартира была прямо как божий дар. Захваченные происходящим, мы с Джоном даже и не подумали о том, где будем жить после свадьбы. На свадьбе были: мой брат Тони с женой, Пол, Джордж, Брайан и... кто же ещё? Да, и сам виновник торжества, Джон. Когда мы с Брайаном прибыли в ЗАГС, нас встретила до нелепости смешная сцена, скорее напоминавшая похороны, чем свадьбу. В невзрачной комнате для гостей, сбившись в тесную кучку, стояли Джон, Джордж и Пол. Они были в чёрных костюмах, белых рубашках и чёрных галстуках. На бледных лицах было выражение страшного напряжения, а руки нервно дёргались, то поправляя галстуки или расстёгивая воротнички, то пробегая через аккуратно зачёсанные волосы — и это почти в унисон! Они нервно перешёптывались. То и дело слышался сдавленный смех, угрожавший нарушить мрачную торжественность в атмосфере заведения. Появились Тони и Марджери. На их лицах читалось полное недоумение. Взволнованно-удивленное лицо Тони явно выдавало его страхи за будущее младшей сестрёнки. Всё, что происходило, определенно не соответствовало его представлению о том, какой должна быть настоящая свадьба. Семья Джона сдержала своё обещание бойкотировать это мероприятие, подтвердив тем самым отсутствие сочувствия и понимания. Отсутствие мамы тоже расстроило меня. После обычных объятий и поцелуев мы, затаив дыхание, стали ждать, когда распахнутся двери отдела регистрации браков. Наконец, появился человек мрачнее туч, нависших в тот день над городом, и пригласил нас в «святилище». Взглянув на нас, он стал ещё мрачнее. По-видимому, этот человек очень серьёзно относился к своей работе. Так серьёзно, что даже разучился улыбаться. Торжественность момента заставила нас всех склонить головы. Гробовая тишина нарушалась только негромкими указаниями и вопросами регистратора. Мои ноги превратились в нечто студнеобразное, в горле пересохло, а боязнь не суметь ответить на его вопросы ещё пуще связывала горло. Шафером был Брайан, а свидетелями — Тони и Марджери. «Служба» началась. Мы с Джоном смотрели прямо перед собой на окно, из которого открывался «вид» на высокие кирпичные стены, заслонявшие пейзаж. А на заднем дворе соседнего здания рабочий в кепке держал в своих грязных мозолистых руках отбойный молоток. Как только началась церемония, он в ту же секунду врубил свой молоток. Ясное дело - мы не слышали ни слова из этой «службы». Мы не могли расслышать даже своих собственных мыслей. Красивые фразы, обращённые к нам, и обет которые мы давали, тонули в какофонии звуков, создаваемой дребезжащими окнами и диким воем работающего молотка, который, казалось, находится где-то тут же в комнате. Было невозможно сосредоточиться на грандиозности предпринимаемого нами шага. Хотелось одного: выбраться отсюда, как можно скорее покончить со всем этим, снять тягостное напряжение от этого дурдома, вызывавшего клаустрофобию. Всё это казалось странно далёким от реальности. Когда мы, наконец, вышли на улицу, пройдя через порталы регистрационного бюро, реальность всё-таки «достала» нас. Несмотря на всё, мы осознали теперь значение тех хаотических моментов для нас и для нашего будущего. Теперь я была миссис Синтия Леннон. Джон заполучил не только головную боль, он заполучил и жену, а также перспективу через какие-то восемь месяцев заполучить и ребёнка — а это значило ещё большую головную боль. Наверное, не спроста, как только мы ступили на ливерпульские улицы, небеса разверзлись и хлынул проливной дождь. Потоки воды, сбегая каскадом по мостовой, попадали в сточные канавы, сливаясь с полноводными реками грязной воды, которые обрушивали свои воды вниз с холма. Это было так романтично! Старые газеты, обёртки, фантики от конфет скакали по резвым волнам, исполняя какую-то весёлую пляску. Но, слава богу, хоть к этому я была готова: у меня был зонтик. Невеста не собиралась промокнуть до нитки! Наше бракосочетание продолжилось в шикарном кафе «Рисиз». Но сначала мы простились с Тони и Марджери, потому что Тони надо было идти на работу. Поцелуи под зонтиком, с которого ручьями сбегает вода, прохожие, бегущие от дождя, расталкивая нас, спешащие к своим обедам и не ведающие, что только что произошло такое важное событие. Голодные, мокрые, но весёлые, мы зашли в «Рисиз» пообедать. В обеденное время там было многолюдно, и тот день не был исключением. Надо было ждать, когда освободится столик. Я уже начинала думать, что боги отвернулись от нас, когда один столик вдруг освободился. Мы бросились к нему шумной ватагой и, довольные удачей, уселись. Меню было обычное: суп, жареный цыплёнок и десерт, но для нас это был настоящий пир. Тост за молодожёнов — всё, как положено. Пили, правда, только минеральную воду, так как спиртного в кафе не было. Вот так прошла наша свадьба во всём её блеске. Я бывала на многих венчаниях в церкви, но все они — ничто по сравнению с нашей скромной свадебкой, запомнившейся на всю жизнь. И обошлась-то она нам всего в каких-то 15 шиллингов. За свадебный обед платил Брайан. Вселение в квартиру Брайана прошло молниеносно: она была прекрасно обставлена, а личных вещей у нас было не так уж и много. Квартира растянулась на весь первый этаж. У нас была даже такая роскошь, как маленький, обнесённый стеной садик. Единственным недостатком было то, что наша спальня находилась у фасада дома, выходившего на Фолкнер-стрит. В остальные части квартиры можно было попасть, лишь пройдя через главный вестибюль и мимо передней двери, которой пользовались все жители дома. Это было крайне неудобно, если ночью возникала нужда воспользоваться ванной. Любой мог зайти с улицы в парадную дверь, если её оставляли открытой. И хотя сам дом был старой добротной постройки и выглядел прекрасно, окружающие места были очень невзрачные. Всё это меня здорово нервировало, особенно когда Джон бывал в отъезде. Однажды, помню, я уже легла, Джон запер дверь и стал раздеваться, и тут зазвонил звонок у парадной двери. Мы его игнорировали, надеясь, что откроет кто-нибудь другой. Звонок гремел всё настойчивее, и нам стало ясно, что придётся идти выяснять, кто там. Мы оба немножко нервничали, потому что было уже около полуночи. Когда Джон открыл дверь, на пороге стояли два типа весьма «крутого» вида. «Здорово, братан!» — пробормотал один с очень сильным ливерпульским акцентом. — Мы тут с моим корешем хотим узнать, дома ли Кэрол». Чувствуя себя неловко в этой ситуации, Джон поспешил ответить: «Извини, друг, ты, наверное, ошибся, здесь нет никого с таким именем». Хотя было очевидно, что ответ их не удовлетворил, они пробормотали «спасибо» и вроде бы собрались уходить. Джон закрыл дверь в вестибюль (наружная дверь оставалась открытой для других жильцов) и вернулся в спальню. Какое-то время всё было тихо, а затем раздался страшный грохот, от которого мы оба выпали из кровати и шлёпнулись на пол. В дверь молотили так, что я удивилась, как она выдерживает. Молотьба сопровождалась страшными угрозами. Мы с Джоном прижались друг к другу, как испуганные дети. «Что, чёрт возьми, происходит?» — закричал Джон, побледнев лицом. Я вцепилась в одеяло и подтянула его к подбородку. «Что им надо, Джон? Они, наверно, не в своём уме. Что делать?» — кричала я, по-настоящему испугавшись. «Мы тут как в ловушке. Если бы можно было проникнуть в другую комнату, я хотя бы взял нож и защищал нас. Бог знает, чего им надо. Проклятые лунатики». Страхи наши росли в той же мере, в какой усиливалась молотьба в дверь и лязг металлических предметов, всовываемых в замок. Этот шум то и дело перекрывался угрозами этих головорезов: «Мы знаем — она там, ты, грязный сводник! Дай только добраться до тебя, мы разорвём тебя на части! Отдай нам её, а не то...» Выносить все это больше не было сил. Я, наконец, вновь обрела голос и, собрав все силы и всё оставшееся мужество, отчаянно заорала на всю улицу: «Эй вы, там! В этой комнате, чёрт вас подери, нет других женщин, кроме меня, и зовут меня не Кэрол, чёрт возьми, а Синтия, и, к вашему сведению, я на третьем месяце беременности!» Произнеся эту пламенную речь, я, обессилев, упала на кровать, дрожа, как осиновый лист. Только тут до меня дошло, что стоит мертвая тишина. Невероятно! Я напрягла слух и уловила еле слышимое бормотание. Потом мы услышали звук удаляющихся шагов. Наконец, с шумом захлопнулась парадная дверь. В ту ночь мы с Джоном долго не могли уснуть. Наконец, Брайан подписал контракт с «Битлз», включая Ринго. Исполненный энтузиазма и решимости, он начал добиваться для них контракта с какой-нибудь звукозаписывающей фирмой. С записями «Битлз» он стал обходить все лондонские фирмы, пытаясь убедить моголов поп-индустрии в том, что у его ребят огромный талант. Ему столько раз отказывали, что он уже начал терять надежду. Но вот Джордж Мартин из И-Эм-Ай послушал плёнки и сказал: «Это мне нравится. Я беру их». И-Эм-Ай подписала с ними контракт и предоставила право выбрать для дебюта одну из их собственных композиций. На ничего не подозревающую публику собирались «напустить» магическую комбинацию «группа + влюблённый в неё менеджер». Все мы были вне себя от радости. Наконец-то всё начинало удачно складываться. Успешные деловые операции в Лондоне требовали от ребят часто ездить в столицу. Я всё чаще оставалась одна. В те короткие промежутки времени, когда я видела Джона, я занималась тем, что стирала и гладила весь его гардероб перед очередной поездкой. В один из таких «домашних» дней Джон представил меня Ринго Старру. Ринго не знал, что мы женаты, и что я вхожу в число «избранных». После нашего знакомства у меня было ясное ощущение, что на меня смотрят с большим подозрением. Действительно, какое-то время в наших отношениях преобладала насторожённость. В то время я думала: может, это из-за того самого «заречного синдрома»? Одиночество охватывало меня все сильнее. Во время одной из трёхдневных поездок Джона в Лондон я натерпелась страху: у меня началось кровотечение. В панике я бросилась вместе с Фил к доктору, в ужасе от одной мысли потерять ребёнка после всего, что у нас было. Диагноз врача был удручающий: «Во время первой беременности всегда есть опасность выкидыша. Немедленно возвращайтесь домой и ложитесь в постель, иначе можете потерять ребёнка». В странном волнении я ехала домой. Автобус, казалось, не пропускал ни одной рытвины, ни одной колдобины, и я думала, что не доеду. До дома я шла очень медленно, Фил поддерживала меня, стараясь утешить и ободрить. Когда я, наконец, забралась в постель, а Фил ушла на работу, меня вдруг пронзила мысль: а ведь я совсем одна! Я позвонила брату, но у него была срочная работа, у Марджери тоже. Обратиться за помощью было не к кому. Мысль о выкидыше в полном одиночестве бросала меня в дрожь. Я провела три скверных одиноких дня в постели. Чайник на столе да ведёрко у кровати — вот все мои удобства в те дни — до ванной мне было не добраться. Я просто лежала и читала или думала, молясь богу и надеясь, что всё будет хорошо. К счастью, к врачу я обратилась как раз вовремя, и моё нерождённое дитя не собиралось так легко отказываться от жизни. Мы выжили оба, и Джон по возвращении очень этому радовался. Вскоре в моём положении произошло заметное улучшение. Однажды в прекрасный солнечный осенний день мы с Джоном решили сходить к кому-нибудь в гости. Но к кому? Я предложила зайти к Мими. Я совершенно не переношу ненужных трений. Хотя мать Джона умерла, а отец уже никак не фигурировал в его жизни, я считала очень важным поддерживать хорошие отношения с его родственниками. Поэтому я уговорила Джона забыть прошлые обиды и помириться с ними. Мими встретила нас с распростёртыми объятиями. Она была страшно рада видеть Джона. В общем, все мы были взволнованы этой встречей. После обеда мы сели в гостиной и долго говорили без умолку. «Синтия, я очень за тебя беспокоюсь, — сказала Мими. — Ты торчишь одна в этой квартире где-то там, в глуши, и некому приглядеть за тобой, пока ты беременна». С этим я не могла не согласиться. Действительно, там мне было одиноко, я чувствовала себя неуверенно, а подчас очень нервозно. Мими затем предложила нам опять поселиться у неё: мы займём первый этаж, а она «переедет» наверх. Это было так заманчиво, и мы согласились. Правда, до рождественских праздников надо было терпеть присутствие других жильцов — студентов, но это ничего. Как раз перед тем, как мы переехали к Мими, фирма «Парлофон», входящая в концерн И-Эм-Ай, выпустила первую пластинку «Битлз» — Love Me Do. Они начали закрепляться в британских таблицах популярности. Брайан был в экстазе. Было организовано турне по Великобритании вместе с Хелен Шапиро. Это были удивительные времена. Прямо дух захватывало. Всё было как во сне: фантастический взлёт от «Джакаранды» к статусу «звёзд», женитьба, ребёнок и такое, многообещающее для всех нас, будущее. «Битлз» становились идолами британской молодежи, и мне деликатно посоветовали стараться как можно больше держаться в тени; всем будет лучше, если женитьба одного из Битлов останется тайной. Должна признаться, что «паблисити» меня не привлекало. Работа меня вполне устраивала. Я даже была согласна ходить без обручального кольца, но скрывать свой трёхмесячный живот от студентов, которое жили у Мими, становилось всё труднее. Надо было всё время прибегать к камуфляжу. Свободные блузки и непомерно большие жакеты стали важной деталью моего гардероба. С волосами тоже была проблема. К приезду Джона я решила стать красивой и отправилась в одну из лучших парикмахерских Ливерпуля. В то время у меня были очень длинные волосы. Я не часто бывала у парикмахеров и забыла, что они теряют над собой контроль, дорвавшись до длинных волос. Вот и на этот раз я не смогла воспротивиться настойчивому совету применить ножницы. В общем, меня так обкорнали, что я вышла оттуда вся в слезах. Волосы были предметом моей особой гордости. К тому же, Джон скорее умер бы, чем согласился появиться в обществе с коротко остриженным человеком. Я ринулась домой, чувствуя себя остриженным ягнёнком. В тот вечер, когда второй сингл «Битлз», Please Please Me, взлетел на вершину британского хит-парада, я пребывала в состоянии, близком к депрессии. Я не могла думать ни о чём, кроме одного: как-то Джон среагирует на мой новым облик? Он пришёл очень поздно, когда я уже лежала вся в бигуди, которые накрутила в отчаянной попытке хоть как-то поправить причёску. За любовным воссоединением на следующий день последовало разоблачение. Джон глядел на меня так, будто я за одну ночь вся позеленела. Он страшно разозлился и кидал на меня такие ненавистные взгляды, что я почувствовала себя самой гнусной преступницей. Звучит невероятно, но это правда: он два дня со мной не разговаривал, даже старался не смотреть в мою сторону. Я уже начинала думать: «всё, это конец», когда он в конце концов сменил гнев на милость, осознав всю абсурдность такого поведения. Please Please Me заняла первое место. Феноменальный успех. «Битлз» были на гребне волны. Они потрясли сами основы музыкальной индустрии. Рекламные агенты и издатели бросились в драку, стараясь отхватить «кусок пирога». Брайан подсчитывал свои барыши. Его вера в ребят и его усилия начали давать плоды. Очень искренний, душевный человек, он безумно любил Битлов. Они были его детьми, его семьёй, в них он видел смысл своей жизни. Что бы он ни делал, это всё было для них. Четверо простых парней из Ливерпуля были для него подарком судьбы, благосклонно предоставившей ему шанс реализовать свои честолюбивые мечты. Врождённое деловое чутьё подсказывало ему, что ребятам надо придать более приличный вид. Потёртые джинсы и кожаные куртки должны уступить место бежевым костюмам без воротников. Единообразие костюмов и причёсок должно придать им опрятный, свежий, невинным вид — «имидж», который понравится публике. «Чёрт возьми, Брайан, неужели нельзя без этого?» — в один голос возопили Битлы. «Я ненавижу костюмы, Брайан. Мы будем похожи в них на пай-мальчиков». «Все подумают, что мы подражаем «Шедоуз». Нет, Брайан, давай без этого!» — и всё в таком духе. Но Брайан был непреклонен. Были сделаны рекламные фотографии, с которых смущённо улыбались четверо свеженьких, невинных юношей. Я представляю, как трудно было Джону выдавить из себя такую улыбку! «Имидж» суровых, хмурых рокеров уступал место образу нормальных, здоровых ребят. Все Битлы были против этого, но что делать: игра называлась профессионализм, и ставки в ней были чрезвычайно высоки. Зима 62-63 годов была необычайно суровой. Обильный снег выпал очень рано, превратившись в предательский лёд толщиной в 3/4 дюйма. Моя беременность протекала нормально, осложнений больше не было. Я была здорова и чувствовала себя нормально. Джон мотался по стране. Успех следовал за успехом. Истерия и битломания достигли чудовищных размеров, но меня защищала анонимность моего положения. Теперь я была на грани безумия, и это мне хорошо подходило. Успех «Битлз» кружил голову. Мечты сбывались. Два раза в неделю я ездила к врачу и в больницу. Каждая поездка требовала нескольких пересадок. Я осторожно семенила в холодном тумане к автобусной остановке, оберегая растущий живот от возможных падений и молясь богу, чтобы меня никто не узнал. Особенно нервничала я на осмотрах в больнице. Беременные мамаши заполняли маленький приёмным покой, откуда нас вызывали, выкрикивая фамилии. Когда выкрикивали мою, я начинала усердно сморкаться или завязывать шнурок на ботинке — что угодно, лишь бы меня не узнала какая-нибудь бдительная фанатичная поклонница «Битлз». Под Рождество Джон с ребятами опять уехали в турне, на сей раз с Крисом Монтезом и Томми Роем. Ещё один грандиозный успех. Ринго великолепно вписался в группу. Теперь это было идеальное сочетание талантов. Джон и Пол сочиняли свои песни с невероятной легкостью и быстротой, к большой радости Дика Джеймса, их удачливого музыкального издателя. Пролетела зима, студенты выехали. Мими переселилась наверх, и вот уже наступило время родов. Мы с Филлис ходили по магазинам на Пенни-лейн, когда у меня вдруг начались схватки. «Господи! — подумала я. — Вот оно! Началось!» Джон, конечно, был в очередном турне, и связаться с ним не было никой возможности. Филлис, моя славная добрая подружка, вызвалась остаться со мной до конца. Ох, и пришлось же ей натерпеться со мной! Среди ночи я издала страшный вопль. Пора. Мы позвонили в скорую — и в ночных сорочках, халатах и шлёпанцах (а Филлис ещё и в бигуди) были с невероятной скоростью и эффективностью доставлены в Сефтонский госпиталь. Я едва успела попрощаться с Филлис, и меня покатили по коридорам госпиталя. Я была в надежных руках, чего нельзя было сказать о бедняжке Филлис. Вы помните, в чём мы были с ней? Так вот, ей бесцеремонно заявили, что домой она должна добираться своим ходом. Всякий раз, когда я вспоминаю тот день, я с ужасом представляю себе, как она бредёт по тёмным ливерпульским улочкам на морозе, в ночной сорочке, с накрученными бигуди, в дурацких шлёпанцах и без гроша в кармане! Когда Фил потом сама рассказывала о своих ночных приключениях, мы хохотали, чуть ли не до истерики. Она ничего не соображала. Пройдя около двух миль, она увидела такси и стала прыгать, размахивая руками и криками призывая его остановиться. Шофёр, наверное, подумал, что она сбежала из сумасшедшего дома. Остановился он, по-видимому, только оттого, что обалдел от этого зрелища. Сбивчивые объяснения Фил ещё больше осложнили дело. Первое, что он ей сказал, было: «Эй, крошка, ходить в таком виде ночью по улицам не очень-то прилично, а?» Но Фил было уже безразлично, что он о ней думает. Важно то, что он согласился подвезти её домой. Когда меня привезли в палату для рожениц, на душе у меня было легко. Слава богу, я не родила своего первенца дома или на пороге в госпиталь. Я никому не причинила неудобств. Здесь, я знала, мне обеспечен хороший уход. Я думала, что всё произойдёт очень быстро. Не тут-то было. Меня поместили в палату, где было полно женщин, треть из которых уже «сделали своё дело». Они сидели в своих койках с сияющими лицами, исполненными гордостью за себя. А мы, то есть остальные простые смертные, довольствовались тем, что пытались выдавить из себя улыбку и в промежутках между родовыми схватками обменивались короткими фразами. Врачи и сестры в белых халатах влетали и вылетали из палаты, словно мухи, размахивая странными инструментами, которые они ежечасно втыкали в наши нежные животы. На соседней койке лежала крупная девушка. Она и так была необычайно крупна, а с дополнительным вздутым животом, возвышавшемся подобно горе, казалась прямо великаншей. Бедная девушка поведала мне, что она не замужем и не рада, что станет матерью. Нас привезли почти в одно время, поэтому мы, словно ястребы, зорко следили друг за другом. Но, как выяснилось, наши отпрыски не торопились с появлением на свет. Поначалу мы вели себя с достоинством знатных дам, но потом спокойствие покинуло нас: шёл уже второй день, а мы не производили на свет ничего, кроме всё более громких стонов и ещё более громких завываний. Когда мы были одни, это ещё ничего. Но в приёмные часы в палату устремлялся поток счастливых мужей с букетами цветов и шоколадками для их ещё более счастливых жён. Мы прилагали неимоверные усилия, чтобы своими воплями не разволновать и так взволнованных бедных мужчин. Моя соседка то и дело отказывалась от борьбы и в панике отчаянно вопила: «Мама! Ой, мама! Я хочу к маме!» К счастью, наш врач тоже понимал, что пора помочь нам, ибо силы наши быстро таяли, и перевёл нас непосредственно в комнату родов. Нас положили на койки, со всех сторон окружённые замысловатыми приборами, показали, как пользоваться некоторыми из них, и снова предоставили самим себе. Вскоре, однако, моя компаньонка решила, что с неё хватит всех этих страданий. Ослабленная наркотиками, я сквозь дрёму слышала, как она зовёт свою мать, причём крики эти становились всё громче и раздавались всё чаще. То, что она произнесла вслед за тем, поразило меня. Она решительно заявила, точнее, возопила: «Не знаю, как ты, а я больше не могу. Я ухожу домой». С этими словами она откинула одеяло, и мимо меня с невероятной скоростью пронеслось её массивное тело с развевающимися позади волосами и полами халата. Она исчезла. Больше я её не видела, потому что шок, который я испытала, произвёл магический эффект, породив цепную реакцию, ускорившую рождение моего ребёнка. У меня начались настоящие родовые схватки. Сначала всё шло хорошо, но я была слишком ослаблена и не могла делать всё, что от меня требовалось. Я уже собиралась отказаться от дальнейших усилий, но акушерка прямо, без обиняков, предупредила, что если я буду лежать на своей заднице, вместо того чтобы «толкать», ребёнок родится мёртвый. Угроза сия страшно меня испугала, но произвела желаемый эффект. Джулиан родился 8 апреля в 7.45 утра, в понедельник. Он был прекрасен. Роды проходили тяжело, потому что пуповина замоталась вокруг его шеи. Он появился на свет весь жёлтый-прежёлтый, но во всём остальном был великолепен, просто великолепен. Через два дня я взяла своё дитя на руки, а спустя неделю увидела мужа. Каждый вечер Джон звонил Мими, справляясь о жене и будущем ребёнке. Узнав, что он стал отцом здорового сына, Джон страшно обрадовался. Его угнетала только невозможность увидеть нас обоих поскорее. Я навела справки, нельзя ли перевестись в отдельную комнату. Я знала: в общей палате нам не будет ни минуты покоя, и наша тайна перестанет быть тайной. И вот, за невероятно низкую сумму — 25 шиллингов в день — я получила персональную комнату. Она была отделена от госпитальных коридоров большими стеклянными перегородками. Прибытие взволнованного Джона, однако, не прошло незамеченным. Он ворвался в комнату, подобно урагану, сметавшему всё на своём пути. Это был замечательный миг. «Ах, Син, я люблю тебя, ну, где же он? Ах, эта маленькая мисс Пауэлл, какая она у нас молодчина! Было больно? На кого он похож?» Я просто не могла вставить слово в эту пулемётную очередь. Счастливый восторг переполнял его. Когда он, наконец, набрался храбрости и взял в руки маленький свёрток, он весь засиял от гордости. «Он чертовски великолепен, Син! Правда, он просто замечательный?.. Мы будем знаменитым маленьким рокером, как наш папа, да?!» Когда происходила эта трогательная сцена, к стеклянной перегородке прильнули ухмыляющиеся физиономии, в коридоре собирались группки медсестёр и пациентов, жаждущих хоть мельком взглянуть на ливерпульскую знаменитость. Стало слишком шумно, «клаустрофобично» и неловко, как золотым рыбкам в аквариуме. Я предчувствовала, что скоро такой станет всё моё существование, и это очень меня нервировало. Джон тоже стал дёргаться и нервничать, чувствуя себя как в западне. Пора было сматываться. Перед уходом он сообщил, что Брайан зовёт его с собой на отдых в Испанию. «Ты не возражаешь?!» Должна признаться, это было для меня полной неожиданностью, так что я сразу даже не поняла, что это он такое говорит, а когда поняла, подавила в себе недовольство и согласилась. Джон заслужил передышку, я это хорошо понимала. Он недавно вернулся из очередного турне и вместе с ребятами работал в студии звукозаписи. Отпуска, как такового, у него не было. Со времени успеха Please Please Me ребята работали очень напряжённо. Зная всё это, я подавила обиду и зависть и дала ему своё благословение. Он был очень рад и ушёл от меня в весёлом расположении духа. А я осталась, держа на руках наше дитя. Как только Джон вернулся из Испании, хорошо отдохнувший и снова рвущийся в бой, мы вместе пошли регистрировать рождение сына. Мы дали ему тройное имя: Джон — в честь отца, Чарльз — в честь моего папы, и Джулиан — в память о матери Джона, Джулии. Довольный тем, что его сын обрел, наконец, официальное имя, и гордый сознанием своего отцовства, Джон снова уехал на гастроли, на этот раз вместе с очень большой знаменитостью — Роем Орбисоном. Им повсюду сопутствовал огромный успех, а диски шли нарасхват, как горячие пирожки. Люди распевали или насвистывали их песни, превозносили их достоинства, восхищались новым звуком, который штурмом взял всю страну. А я в это время сидела дома и отчаянно пыталась справиться с ребёнком, который вопил не умолкая (в этом отношении он был ужасным ребёнком). Зная, что Мими любит тишину и покой, я делала всё, чтобы его успокоить. Хорошенько запеленав его, я катила коляску в дальний конец сада и там давала ему волю досыта наплакаться, надеясь, что он выдохнется, и я смогу хоть немного поспать. Боже, как я издёргалась, как измучилась! У меня начинало уже двоиться в глазах, от усталости я не чуяла под собой ног, руки немели. Право же, Джону очень повезло, что все радости отцовства на том раннем этапе прошли мимо него! Оглядываясь назад, я думаю сейчас, что так было даже лучше, потому что, когда он бывал дома, то выходил из комнаты всякий раз, когда я меняла очередную пелёнку. Джон говорил, что, останься он, его будет тошнить. Я думаю даже, что если бы ему приходилось регулярно терпеть бессонные ночи из-за ребёнка, он бы ушёл из дома. Между тем моя «анонимность» продолжала сохраняться, и широкая публика обо мне не знала. Удивительно, как это до сих пор пресса не пронюхала обо мне. 3ато местные ребята были пошустрее. Я, бывало, иду по улице, беззаботно толкая перед собой коляску с моим сокровищем, как вдруг на плечо мне опускается рука, и какая-нибудь местная «чувиха» спрашивает, не жена ли я Джона Леннона. На что я отвечала: «Джон Леннон? Кто это? Никогда о таком не слыхала. Наверно, ты ошиблась. Моя фамилия Маккензи. Мне ужасно жаль», — после чего я спешила поскорее унести ноги. |
Похожие:
 | Реферат Битва под Москвой: крах германского плана молниеносной войны... Разгром фашистских войск под Москвой явился началом коренного поворота в ходе войны. Окончательно был похоронен гитлеровский план... | | Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... При работе над пособием использованы тексты и научно-методические материалы: Братченко С. Л. (глава 3), Галактионовой Т. Г. (глава... |
| «Какой была самая первая мягкая игрушка?» Мы занимаемся в Доме детского творчества в объединении «Мягкая игрушка», поэтому нам важно знать, как выглядела первая мягкая игрушка,... | | С. А. Нефедов Февраль 1917 года Россия должна была стать участником большой войны. Д. Джолл, посвятивший специальное исследование вопросу о возникновении Первой... |
 | Почему происходили международные кон фликты? Тридцатилетняя война — первая общеевропейская война и последняя из рели гиозных войн. Ход войны. Состояние воору жения. Военная система.... | | Впервые был сорван гитлеровский план «молниеносной войны» Начался... А какое событие произошло во время Великой Отечественной войны в ходе операции «Уран»? |
| Реферат Тема предстоящей дипломной работы сформулирована как «Совершенствование... Ав, заключения, списка литературы и приложений. Первая глава работы – теоретическая. В ней рассмотрены вырезанооспособность его заемщиков.... | | Рассказ второго экскурсовода [2], [3], [5], [6], [9], [10] История развития радио До конца XIX Первая такая линия прошла от Парижа до Ллиля. Самая длинная линия была построена в России от Москвы до Санкт-Петербурга и была длиной... |
| Войны в лирике К. Симонова Тема войны всегда была значимой для писателей и поэтов ХХ века. Особенно она волновала современником, живших и творивших в нелегкие... | | Решение на строительство этой лаборатории он смог получить только... М. В. Ломоносов в 1752—1753 годах впервые за всю историю науки читал курс физической химии студентам академического университета.... |
| Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Уроки 18-21. Глава Первая медицинская помощь при поражении сильнодействующими ядовитыми веществами | | Реферат на тему: В. В. Терешкова первая женщина-космонавт Наша страна всегда была первой в освоении космоса: первый запущенный искусственный спутник Земли, Ю. А. Гагарин – первый человек... |
| Иммунологии амн ссср, профессоре 1981 г Защитил одну из первых канд... Вишневского; иммунологии амн ссср, профессоре 1981 г Защитил одну из первых канд дис. "Артериальная система надпочечников" (удостоена... | | Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Сегодня на уроке мы рассмотрим самую актуальную тему на земле – это тема «Мать и дитя». И назовём тему урока «Вечная тема – мать... |
| Положение о региональной научно-практической конференции России. Выдержала ли она это испытание, готова ли была к этой войне? Какие уроки необходимо извлечь из итогов Первой мировой войны... | | Содержание В рамках работ была создана первая очередь обработки и хранения метаданных (справочника) по направлению нанобиомедицина (онкология),... |
