A twist Of Lennon я была женой Леннона Глава первая. Дитя войны
Скачать 2.09 Mb.
|
Глава четвёртая. ГЕРМАНСКИЙ ОПЫТДжон совсем перестал думать о колледже, и с этой точки зрения его будущее выглядело не определённым. Я, конечно, беспокоилась за нас обоих и видела, что нет никакой надежды на то, что он сдаст экзамены, потому что теперь у него были совсем иные стимулы. Алан подписал с Ларри Парнсом соглашение о «поставке» групп сопровождения для его шоу, и вскоре «Битлз» получили свой первый крупный шанс. Джон с восторгом встретил известие о том, что они будут сопровождать певца Джонни Джентла4 в его турне по Шотландии. Это был последний гвоздь, вбитый в гроб его академической карьеры. Пытаясь «спасти» Джона, я села помогать ему. Частью экзамена была письменная работа, которую надо было сделать дома к определённому сроку. Сидя на ящике из-под апельсинов в комнате Стюарта и вооружившись карандашом, кисточкой и ластиком, я при свете лампочки в 60 ватт пыталась сделать что-нибудь путное на мятом листе бумаги с пятнами краски и огромной кляксой на самой середине. Джон и Стюарт заглядывали мне через плечо и покатывались со смеху. Они знали (как, впрочем, и я сама), что у меня нет ни малейшего шанса спасти его от провала. Когда случилось самое страшное, Джон и бровью не повёл. Да и чего расстраиваться, когда все его мысли были заняты предстоящим турне с Джонни Джентлом. На горизонте виднелись уже славные времена. Они получали по десять фунтов в неделю на брата, и на жизнь, конечно, не хватало. Они впервые в полной мере испытали, что такое жизнь мелкой сошки в поп-мире: «гиги» каждый вечер, чемоданный быт, грязные комнаты, рыба с картошкой здесь, булочка с несвежей сарделькой — там... В общем, все дела. А сверх того, антрепренёры жаловались на их внешний вид, а ударник явно не принадлежал к поклонникам Леннона. Но разве это всё их огорчало? Совсем нет. Наоборот, такая жизнь очень даже им нравилась. Кому, чёрт возьми, нужна работа с 9 до 5, если есть совсем другая жизнь? Энтузиазм их был безграничен: «Ал, что там есть для нас дальше?» «Ал, нам нужны деньги, нам нужно больше гигов, постарайся выбить для нас ещё что-нибудь. Давай, Ал, давай!» Должно быть, они до смерти замучили Алана в этот трудный переходный период. Когда мне вырезали аппендикс, стояла необычная в наших краях жара. Oпeрация была не очень приятным испытанием, но ещё хуже было другое: надо было навёрстывать упущенное во время болезни. За это время я пропустила 6 недель учебного времени и, чтобы получить диплом, надо было приложить дьявольские усилия. Между тем у Алана произошла беда: пропал стил-бэнд, краса в гордость «Джека». После долгих поисков и запросов он, наконец, выяснил, что их переманили немцы. Ему сказали, что стил-бэнд находится в Гамбурге и, слава богу, процветает. Ответ на недоуменный вопрос Алана: «А что, мать-перемать, может предложить этот Гамбург?» стал ясен уже в ближайшие месяцы. Для «Битлз» Гамбург стал подарком судьбы, а для Алана — источником богатого нового и пробным камнем его менеджерского искусства в отношении людей, с которыми ему было очень трудно ладить. Но деловое чутьё подсказало ему, что Гамбургу есть что предложить ему и его талантливым ливерпульским «командам», несмотря на языковой барьер. И вот, упаковав свои чемоданы, он вылетел в Гамбург, чтобы на месте во всём разобраться. Короче говоря, после поездки Алана и последующих сделок с владельцем ряда гамбургских клубов, Бруно Кошмидером, «Битлз» получили приглашение выехать в Гамбург, чтобы каждый вечер играть в клубе «Кайзеркеллер» («Имперский погребок»)5. Надо было срочно найти ударника. К счастью, ударник нашёлся. Это был Пит Бест, с которым ребята познакомились, когда несколько раз играли в баре, принадлежавшим его матери. Этот бар размещался на первом этаже их дома в ливерпульском пригороде Хэйменз-Грин. Пит стучал совсем не плохо и с радостью включался в игру всякий раз, когда там выступали «Битлз». Он отличался какой-то сумрачной, хмурой красотой, говорил очень мало и внешне не выражал эмоций. В то время он напоминал мне юного Джефа Чандлера. Совсем молодые девчонки сидели и часами глазели на него. Но у него не было чувства юмора — важной составной части «имиджа» «Битлз». В этом смысле он уже в самом начале не вписывался в ансамбль. Но он был им нужен, и сам очень хотел к ним присоединиться. Берегитесь, фрицы, мы «идём на вы!» Мне было мучительно тяжело прощаться с Джоном. Co времени нашего знакомства я никогда не была от него дальше, чем на расстоянии 20-минутной поездки на поезде. Мы оба страшно радовались, что подвернулся такой хороший шанс, как поездка в Германию, но расставаться было все равно мучительно больно. Мы поклялись друг другу в верности и обещали писать каждый день. Это было настоящее любовное прощание. Мысль о том, что теперь придётся, бог знает, сколько месяцев торчать дома, без Джона, приводила меня в отчаяние. Единственным спасением было с головой окунуться в заброшенную учёбу и работу. Мама с восторгом встретила возвращение блудной дочери. Она никогда не одобряла мою связь с Джоном и, хотя теперь ничего не сказала, я уверена, что она надеялась на справедливость поговорки: «С глаз долой — из сердца вон». Как я и думала, следующие пять месяцев тянулись невообразимо медленно. Одиночество угнетало меня, и моё существование определялось словами из знаменитой песни «Please Mr Postman»: Господин почтальон! Прошу Вас, поройтесь в своей сумке, Может быть, там есть письмецо для меня?... Я думала о красивых немках-блонданках, и страшные подозрения лишали меня сна, пока, наконец, утром не приходило его очередное письмо. Верный своему слову, он ни разу не подвёл меня. Бог знает, что думал почтальон, разнося его письма. Конверты были исписаны любовными стихами, а от поцелуев адреса было почти не видно. Были и прямые обращения к почтальону с перефразированными словами из классических рок-н-роллов, вроде: «Эй, почтальон, давай быстрей. Я люблю Син. Скорей, скорей!» Из писем Джона я узнала, в каких ужасных условиях они живут. Что «оппортунист» Бруно Кошмидер наживает на них тысячи, а взамен даёт жалкие гроши. Что живут они в трёх грязных комнатках, где, кроме раскладушек и одеял, ничего нет. Что умывальник и туалет в запущенном состоянии. Что их комнаты находятся сразу за киноэкраном, а кинотеатр переделан из старого театра, и ребята живут в бывших артистических уборных. «Индра» до того, как там появились Битлз, была популярным стриптиз-клубом. Полумрак, шикарный интерьер и соблазнительная музыка. Крохотная сцена не давала простора сумасшедшим выходкам ребят. Публика тоже была недовольна: она требовала девочек. Но, хотя в своих письмах Джон часто жаловался, я чувствовала, что ему там очень, очень нравится. Тамошняя жизнь была куда веселее колледжа, и единственное, чего ему не хватало, это меня. Когда он писал об этом, я чувствовала себя счастливой и, в то же время, несчастной. Подтверждения его любви ко мне придавали мне много бодрости и энергии. Я стала делать заметные успехи в учёбе, и преподаватели только радовались, что моего возлюбленного нет рядом. Репербан, где расположена «Индра», — это в сто раз более злачное место, чем даже наше Сохо. Секс, музыка, алкоголь и наркотики — всё вращалось вокруг этих четырёх «китов», и наши «невинные» мальчики оказались в самом центре всего этого. В этих немецких клубах они играли долгие изматывающие часы, но это было очень полезно в смысле оттачивания мастерства и приобретения сценического опыта. Их прогресс превзошёл самые фантастические мечты. Техника игры, выносливость, энтузиазм, который они вкладывали в каждое выступление, звук, который они производили, — всё это намного улучшилось, приобрело особую утончённость. Они уже никого не оставляли равнодушными. Не удивительно поэтому, что ими увлеклись Астрид Кирхгерр и её приятель Клаус Фоорман. Астрид, очень красивая девушка, была фотографом и происходила из старой немецкой аристократической семьи. Как и Битлы, она была напичкана самыми фантастическими идеями. Она сразу была очарована ребятами и теми невероятными звуками, которые они производили, и постаралась побыстрее с ними познакомиться. Конечно, ребята были польщены таким вниманием, и в своих письмах Джон много писал об Астрид и Клаусе, особенно о её манере одеваться, её авангардистском образе жизни и её замечательных фотографических работах. Как я поняла, у Астрид просто «солнце сияло из задницы», и вы, конечно, понимаете, что в то время я не могла быть её поклонницей №1. Если Астрид действительно такая «потрясающая», думала я, то очень скоро получу письмо, начинающееся словами «Дорогая Синтия»6. Воображение моё разыгралось. Но вскоре я узнала правду. Астрид пылко влюбилась, да, только не в Джона, а в Стюарта. Сначала ее пленил его «Джеймс Диновский» имидж. Несмотря на небольшой рост, в нём была какая-то пленительная загадочность и сходство с Джеймсом Дином — не столько во внешности, сколько в характерных позах и манерах. Как и мы с Джоном, он был близорук, но, в отличие от нас, не был настолько тщеславным, чтобы стараться не показываться в очках. Наоборот, он носил очень тёмные линзы в чёрной оправе, что придавало ему очень таинственный вид, хорошо подходящий для члена рок-группы. Тем временем я стала частым посетителем Вулвортского универмага, откуда уходила, оставив там маленькое состояние. Дело всё в том, что у нас с Джоном не было своих фотографий. Каждую неделю я надевала на себя самые соблазнительные шмотки и втискивалась в крохотную фото-кабинку, стараясь выглядеть любящей, тоскующей и соблазнительной. Озорные ребята отдёргивали занавеску и вопили: «Эй, девушка, посмотри на мой роскошный...!» или «Девушка, у вас трусы сползли!» и т.п. В таких условиях, сами понимаете, снимки никогда не получались так, как я хотела. Я приходила в ужас, Когда после проявления они выскакивали из автомата. Кислая улыбка и выражение еле сдерживаемой ярости были бесконечно далеки от того, на что я надеялась. Тем временем Джон делал то же самое в Гамбурге, только вряд ли ему мешали «озорные мальчишки». Его фотографии бесконечно смешили меня. Получая очередное письмо, я надеялась, что в него вложен снимок, который не стыдно будет показать. Но, увы! С фотографий на меня глядели горбуны с безумной ухмылкой, в нелепых и гротескных позах, одна хуже и страшнее другой. Ни на один снимок я не могла смотреть с любовным восхищением, без приступов неудержимого смеха. Даже объектив фотоаппарата был для Джона публикой, которую надо было непрерывно шокировать. Судя по настроению его писем, Джон менялся. Его злой, едкий юмор всё ещё присутствовал, но разрушительная агрессивность явно шла на убыль. Ему некогда было заострять внимание на своих бедах, он жил сиюминутными интересами. Всю свою энергию он тратил на создание звука, которому вскоре предстояло перевернуть мир музыки вверх тормашками. Я уже начала привыкать к одиночеству, когда стало известно, что они возвращаются. После одной бурной ссоры с Кошмидером последний побежал за помощью в полицию, и дело кончилось тем, что Джорджа и Пола заперли в местной кутузке7. Никаких обвинений им не предъявили, а на другой день просто выслали назад в Англию. Выяснилось, что Джордж слишком молод, чтобы иметь разрешение на работу, и по одной этой причине они ужe не могли продолжать работать в Германии. Как рассказал мне Джон, суть дела была в том, что перед самым тем «инцидентом» они нарушили заключённый с Кошмидером договор, играя в конкурентном клубе «Топ тен», тоже на Репербане. Звездой там был Тони Шеридан, который очень понравился ребятам. У него был отличный голос и великолепное умение держаться на сцене. Как только у них выдавалось свободное время (что бывало не часто), они пробирались в «Топ Тен» послушать Тони Шеридана, а то и поиграть с ним. Однажды, когда они играли там, среди зрителей находился шпион Кошмидера, который и донёс всё хозяину. В результате Кошмидер стал искать повод обрушить свой гнев на ребят за их «предательство». И вот повод для мелкой мести нашёлся. Однажды, когда они баловались со свечой в своих комнатах, неожиданно возник пожар: загорелись какие-то старые мешки. Этого было достаточно, чтобы немецкие власти обрушили на них свою немилость, и вот, спустя несколько дней, они прибыли домой почти с такими же тощими кошельками, с какими уехали. Но оставалось самое главное: их музыка неузнаваемо изменилась, став более зрелой и совершенной. Мне лично было всё равно, за дело их выслали из Германии или нет, я радовалась их преждевременному возвращению. А ребята ворчали и очень злились. Вся эта идиотская «афера» оставила на их душах горький осадок. Обидно было уезжать в то самое время, когда они стали любимцами немецкой публики. Они боялись, что теперь им навсегда закрыта дорога в Гамбург. Они влюбились в этот город. Им там нравилось буквально всё: атмосфера, свобода самовыражения, восторженная публика, приходившая в экстаз от их «земной» ревущей музыки и безумных выходок. По сравнению с Гамбургом Ливерпуль казался им теперь мёртвым городом. После Гамбурга всё казалось безликим и скучным. Но ливерпульские «фаны» не забыли «Битлз».Они встретили их так, как могут встречать только ливерпульцы. Новый звук приводил ребятишек в полный экстаз. В клубах и танцзалах они буквально из штанов выпрыгивали. Никогда раньше они не слышали такой гипнотизирующей комбинации мощного напора и великолепия звука, которая оглушала и опустошала, но всё равно манила и заставляла просить ещё и ещё. «Битлз» набирали силу день ото дня. Танцевальные залы ломились от толп их визжащих поклонников обоего пола. Но всё равно они скучали по «фатерлянду». Они полюбили немцев — по крайней мере тех, с кем имели дело в клубах. Они не могли забыть шумные, пьяные, буйные ночи, приправленные гортанными выкриками: «Мак шау!» («Делай шоу!»), ящики пива, прибывавшие на сцену с запиской какого-нибудь очень крутого завсегдатая клуба, в которой им предлагалось выпить всё пиво, а не то... Драки, вспыхивающие из-за пустяка. Драки, которые большинство из нас видит только на киноэкране — когда по воздуху летают столы и стулья под аккомпанемент «Мекки-Мессера»8. Да, они влюбились в Гамбург. Где ещё они могли получить столько возбуждения, да ещё чтобы им за это платили?! Они отчаянно хотели вернуться туда, только на этот раз в «Топ Тэн», владельцем которого был Петер Экхорн, человек весьма достойный, в отличие от Кошмидера. Петер Экхорн очень хотел взять ребят, но факт оставался фактом: домой их выслала полиция, а это было серьёзно. Алан Уильямс опять пришёл на помощь. Он написал в германское консульство, расхвалив музыкальные способности Битлов, их культурный и образовательный уровень, а также их высокие человеческие качества. Он объяснил, как Бруно Кошмидер, этот грубым непрофессионал, эксплуатировал их, и в заключение просил выдать им разрешение на работу, о которой он уже договорился с очень почтенным бизнесменом Петером Экхорном. Письмо достигло цели. Благодаря Алану, они вскоре могли снова ехать в Гамбург — теперь уже в более радужном настроении и с большей верой в себя. Моё настроение тоже было радужным, ибо на этот раз я ехала в Гамбург к ним в гости, и Дот сопровождала меня. Мы адски волновались. Это была наша первая поездка за пределы Британских островов. Дальше Лондона я никуда не уезжала. Мы с трудом сдерживали росшее не по дням, а по часам возбуждение. Встречаясь в кофейных барах, мы с ней болтали часами и без конца курили — правда, не в затяжку: просто нам надо было чем-то занять руки, которые дрожали от возбуждения. Мы жили сладостным предвкушением того счастливого момента, когда ступим на паром, направляющийся к «Голландскому крюку»9. Дот было очень трудно убедить родителей, что всё будет в порядке во время этой поездки, но торжественное обещание хорошо себя вести и беспрерывные «ну, пожалуйста!», в конце концов, смягчили родительские сердца, и они разрешили дочери ехать. Отец Пола, Джим, и моя мама провожали нас на вокзале. Мы ехали ночным поездом. Охваченные страшным возбуждением, мы были, в сущности, ещё зелёными молокососами. Вооруженные термосами с чаем и бутербродами с сыром, мы чувствовали себя отважными путешественниками. Ночной поезд медленно отходил от перрона вокзала на Лайм-стрит, а мы с Дот махали руками, как сумасшедшие, и кричали «до свидания» Джиму и маме. Тусклые вокзальные огни удалялись всё дальше, их мерцание становилось всё слабее. Поезд набирал скорость. Мы были уже в пути! «Гамбург, Дот, мы едем в Гамбург, чёрт тебя подери! Я не могу поверить!» Пока мы ехали, воображение рисовало нам идиллическую картину: наши романтические герои встречают нас с распростёртыми объятьями на платформе чужеземной станции. Всё было прекрасно, кроме одного: у нас не было еды. В гамбургском поезде, на который мы пересели, прибыв на пароме в Голландию, не оказалось вагона-ресторана, и еду можно было купить только на какой-нибудь промежуточной станции. Но сойти с поезда мы боялись: а вдруг он уйдёт, пока мы бегаем за едой? К тому же, ни я, ни Дот не знали ни слова на других языках, кроме английского, и не решались спросить, долго ли будет стоять поезд. Прибытие в Гамбург оказалось очень далёким от той романтической картины, которая рисовалась нам нашим воспалённым воображением. Когда ранним-ранним утром поезд подошёл к перрону, мы с Дот никак не могли открыть дверь, а когда, наконец, она поддалась, мы вывалились прямо на платформу — усталые, голодные, злые и далеко не неотразимые. Нас встретили не галантные герои, а длиннющая платформа, которая испугала бы даже чемпиона по бегу на длинные дистанции. Нам казалось, что наши саквояжи набиты свинцом. Конечно, мы представляли собой довольно жалкое зрелище, но не менее жалкое зрелище являли собой показавшиеся вдалеке две тоже квёлые личности с мешками под глазами, от которых несло спиртным. Как два безумца, они дикими прыжками приближались к нам. Что это была за встреча! Поцелуи, объятия, вопли радости. Платформа была наша, и мы устроили там настоящее шоу. Пол и Джон радовались, что мы добрались благополучно. Они играли до двух часов ночи и были так возбуждены, что решили не ложиться. Алкоголь и таблетки, которое они тут впихивали в себя без остановки, дико обострили их чувства, и они ошеломили нас своим неистовым возбуждением и безостановочной болтовнёй. В таком состоянии мы их ещё не видели. Но очень скоро нам стало ясно, зачем им нужно такое искусственное взбадривание. Двух недель в Гамбурге нам оказалось достаточно, чтобы стать сторонниками кайфа. Я была просто счастлива, что я снова с Джоном, что нахожусь в городе, где никто не знает ни как меня зовут, ни номера моего телефона; что здесь нет никаких ограничений, и никто меня не одёргивает. Это было изумительное чувство — чувство полной свободы в незнакомой стране, которую мне предстояло ещё открыть для себя. Даже чужой язык, непривычный для моих ушей и вторгавшийся в моё сознание, волновал меня. Желание принимать всё, что встретится на пути, переполняло меня. Уже заранее было условлено, что я буду жить у Астрид и её мамы на Аймс Буттелер-штрассе, а Дот с Полом — в плавучем доке, принадлежавшем уборщице клуба «Топ Тэн» Розе, в которой ребята просто души не чаяли. И вот, после обильного завтрака в клубе моряков в гамбургских доках, мы разъехались. С огромным трепетом ждала я первой встречи с Астрид. Я была готова к тому, что не гожусь ей в подмётки во всём — внешности, таланте, человеческих качествах. В общем, я очень робела. Но всё оказалось не так страшно, как только я переступила порог её дома. Астрид была прекрасна — не только в смысле внешности, но во всех отношениях .Одевалась она очень просто: джинсы, свитер типа «водолазки» и чёрная кожаная куртка. Она носила коротко подстриженные и уложенные «слоями» волосы, пользовалась розовой помадой очень бледного оттенка, благодаря чему большой рот казался не таким уж большим. Огромные глаза, наоборот, казались ещё больше благодаря очень профессиональному макияжу. Общее впечатление было сногсшибательным. Внешность её была индивидуальной, как и характер. Я сразу «потеплела» к ней, и языковой барьер даже не ощущался. Мы чувствовали себя так, словно знакомы уже много лет. Как прекрасно, когда вот так начинается отпуск... и дружба. Астрид жила в пригороде Гамбурга в трёхэтажном доме очень прочной постройки, со вкусом обставленном, с античными статуями, персидскими коврами, дорогими люстрами и т.п. Но когда Астрид ввела меня в свою комнату, я как будто шагнула в будущее. Стены комнаты и потолок были покрыты серебристой фольгой, а всё остальное было чёрного цвета: покрывало на кровати — из чёрного бархата, простыни — из чёрного сатина. Скрытые под потолком источники света искусно освещали висевшие на серебристых стенах модернистские полотна и рисунки, которое играли разноцветными бликами в отражённом свете. Луч света выхватывал из темнота прекрасный высохший цветок и обрамление из веток. Их естественные формы и цвета оживляли суровую строгость линии этой комнаты. Я была потрясена. Какой жалкой показалась мне после этого моя комната там, в Англии, с её обыкновенным трюмо и нейлоновым покрывалом с цветочками! Да, Астрид в самом деле опережала время. Две недели, проведённые в Гамбурге, на многое открыли мне глаза. А уж о том, что это были счастливые, беззаботные дни, окрашенные нашей с Джоном любовью, не надо и говорить. Картина нашей встречи на другой день после приезда, после основательного отдыха, была просто идиллической. Сияло солнце, и всё было прекрасно — и виды, и звуки, и запахи. Всё внимание Джона было сосредоточено на мне. Он с восторгом показывал мне свой Гамбург — шумный порт, полный красок и несуетливой возбуждённости, во многом так похожим на Ливерпуль. Немецкий язык оказался почти такой же гнусавый и гортанный, как и классический ливерпульский «скаус». Мне кажется, ливерпульцу легко его освоить. Наверное, именно благодаря сходству Ливерпуля и Гамбурга ребята легко там освоились и «прижились». Как и в Ливерпуле, здесь, в порту, мы видели огромные океанские лайнеры с нависшими над ними портовыми кранами, чаек и лазурное небо. Катера и пароходы тоже, как и у нас на реке Мерси, сновали туда-сюда, не обращая на нас никакого внимания. В отличие от нас, простых смертных, любовавшихся ими, они точно знали, куда направляются. Джон решил, что увидеть величественных «королев открытого моря» ещё недостаточно для моего просвещения и, желая просветить меня ещё кое в чём, привел в центр гамбургского Сохо, на одну особенно узкую «штрассе». Здесь я, в самом деле, «просветилась». То, что я увидела, поразило меня. Дома здесь были почти все четырёхэтажные, на первом этаже каждого дома на узкую, мощеную булыжником улицу выходили широкие окна, и в каждом окне, в разных стадиях раздетости сидели уличные дамочки Гамбурга, предлагавшие свой живой товар так же невозмутимо, как торговец на рынке продаёт с прилавка свои овощи. Проходя мимо, мы слышали их громкие голоса, приглашающие потенциальных клиентов зайти и отведать рекламируемый товар. При этом они поглаживали себя по телу, самым недвусмысленным образом выставляя свои самые чувственные места. Джона забавляло моё замешательство. Как раз на такую реакцию он и рассчитывал. На улочках Хойлэйка, конечно же, ни чего подобного не было. А здесь я как будто смотрела постановку «Что видел дворецкий», только бесплатно и как что-то очень обыденное. Господи, как мне было стыдно и неловко! Если бы мама видела меня в таком антураже! Да ещё среди бела дня! Клуб «Топ Тэн», где ребята играли каждый вечер, был очень большой. В нём не было интимной атмосферы лондонских дискотек. Яркие огни, падая сверху, освещали посетителей всех мыслимых мастей: горластые, грубые парни, потягивавшие пиво, сидели рядом с приличной пожилой публикой. Одетые по последней моде подростки — плечом к плечу с крутыми гангстерами и матросами. Кого там только не было! Репербан притягивает к себе людей, как горящая свеча мотыльков... и многие-таки обжигали себе крылышки. Без драк не обходилось, и германские полицейские, так не похожие на наших британских «бобби», набрасывались на нарушителей порядка со свирепостью штурмовиков. Вой сирен, униформы, похожие на форму печально знаменитых эсэсовцев — зрелище было не из приятных. Мне прямо жутко делалось. Они всегда были с оружием. Зловещие стволы маузеров сверкали в ярких огнях клуба. Любой беспорядок ликвидировался в считанные минуты, не встречая особого сопротивления. Столы и стулья в «Топ Тэне» были вроде тех, что стоят в любой заводской столовой. Заменить их чем-нибудь более роскошным стоило бы, наверное, целое состояние — учитывая масштабы поломок в результате ежедневных побоищ. Вот в такой атмосфере и в таких условиях ребята зарабатывали деньги и набирались бесценного опыта в те ранние, во многом ещё ученические, года. По сравнению с тем «сараем», где пришлось жить в предыдущий приезд, их новое жильё было большим прогрессом, хотя, по обычным стандартам, оно всё равно было ужасным. У них была всего одна комната в 10 кв.м Её стены, помню, были окрашены в какой-то темный и грязный цвет. Единственное окно — и то было малюсенькое, да и выходило не куда-нибудь, а на мрачную лестницу, которая вела в клуб. Спали они в солдатских койках, загромождавших всю комнату. «Дыра» да и только. Зато настроение у них было как никогда распрекрасное. Всё портило только присутствие Пита. Он был явно не к месту. Играл-то он хорошо — во всяком случае, делал то, что от него требовалось, но по характеру и по духу он был чужим для всех остальных. Хороший парень, но замкнутый одиночка, вечно наедине со своими мыслями. В общем, далеко не экстраверт. По сравнению с Битлами, я жила прямо в роскоши. Мне отвели квартиру на верхнем этаже дома Астрид. Там были все удобства, о которых я могла только мечтать. Каждый вечер мы с Астрид, наведя красоту, садились в её маленький автомобиль и ехали в центр города. Мы всегда приезжали к самому началу выступления «Битлз». На огромной сцене не было ничего, кроме ребят, их инструментов и усилителей. Во что они были одеты — это не интересовало никого: ни публику, ни их самих. Требовалось одно — играть музыку и «заводить» посетителей. Вот это они и делали. Составной частью вечера были выпивка и взбадривающие пилюли. Они играли час или два без перерыва, затем следовала, как там говорили, «пауза», то есть 15-минутный перерыв. Без алкоголя и пилюль они бы не выдержали, потому что играть надо было до закрытия клуба, то есть до двух часов ночи. Астрид, Дот и я садились на стол у самой сцены и «тащились», захваченные их игрой и выходками на сцене. Сила их музыки, её напор и громкость подавляли самых горластых пьянчуг, а когда они пикировались с публикой — наполовину на немецком, наполовину на английском, — мы падали от смеха. Это была неподражаемая смесь весёлого юмора и едких насмешек, направленных по адресу некоторых пьяных дураков, которые не понимали ни слова, но всё равно гоготали, не подозревая, что их только что зло высмеяли. Однажды Джон напился до такого состояния, что впал в истерику и катался по сцене в конвульсиях. В его организме уже было столько алкоголя и стимуляторов, что он потерял контроль над собой. Правда, при этом он продолжал ещё что-то играть на своей гитаре — но это он мог делать и во сне. Та ночь кончилась такой картиной: Джон сидит на краю сцены в очень неуверенной позе, с деревянным сиденьем от унитаза вокруг шеи, держа в одной руке гитару, а в другой бутылку пива, совершенно обдолбанный и не помнящий себя. Когда клуб закрывался, мы обычно шли в закусочную на другой стороне улицы. Хотя было уже поздно, и работа изрядно измотала ребят, алкоголь и пилюли ещё делали своё дело, настроение у всех било бодрое и даже дьявольски озорное. Они с визгами и прыжками неслись по улице, как будто их только что выпустили из тюрьмы, дурачились, подшучивали друг над другом. Всё это кончилось тем, что они в изнеможении падали кучей на грязную гамбургскую мостовую и так смеялись, что под конец все были в слезах. В те дни я плакала только от смеха, только от счастья. Мы с Джоном старались почаще быть вместе, хоть это и было не просто. Во время перерывов мы старались улизнуть от остальных и пробирались наверх, в общую комнату. Там мы болтали и занимались любовью. Раз или два, когда Джон не хотел отпускать меня домой к Астрид, я спала с ним на его аскетической солдатской койке, внизу. Над нами лежал Джордж. Он ворочался, стонал и ворчал во сне. Остальные тоже пребывали в объятиях Морфея, сладко посапывая или разговаривая во сне. Мы с трудом сдерживали смех, боясь разбудить этих «спящих красавиц». Там было тесно, душно, пахло потными носками, не было приличного туалета, но я любила Джона, и на всё остальное мне было ровным счётом наплевать. |
Похожие:
 | Реферат Битва под Москвой: крах германского плана молниеносной войны... Разгром фашистских войск под Москвой явился началом коренного поворота в ходе войны. Окончательно был похоронен гитлеровский план... | | Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... При работе над пособием использованы тексты и научно-методические материалы: Братченко С. Л. (глава 3), Галактионовой Т. Г. (глава... |
| «Какой была самая первая мягкая игрушка?» Мы занимаемся в Доме детского творчества в объединении «Мягкая игрушка», поэтому нам важно знать, как выглядела первая мягкая игрушка,... | | С. А. Нефедов Февраль 1917 года Россия должна была стать участником большой войны. Д. Джолл, посвятивший специальное исследование вопросу о возникновении Первой... |
 | Почему происходили международные кон фликты? Тридцатилетняя война — первая общеевропейская война и последняя из рели гиозных войн. Ход войны. Состояние воору жения. Военная система.... | | Впервые был сорван гитлеровский план «молниеносной войны» Начался... А какое событие произошло во время Великой Отечественной войны в ходе операции «Уран»? |
| Реферат Тема предстоящей дипломной работы сформулирована как «Совершенствование... Ав, заключения, списка литературы и приложений. Первая глава работы – теоретическая. В ней рассмотрены вырезанооспособность его заемщиков.... | | Рассказ второго экскурсовода [2], [3], [5], [6], [9], [10] История развития радио До конца XIX Первая такая линия прошла от Парижа до Ллиля. Самая длинная линия была построена в России от Москвы до Санкт-Петербурга и была длиной... |
| Войны в лирике К. Симонова Тема войны всегда была значимой для писателей и поэтов ХХ века. Особенно она волновала современником, живших и творивших в нелегкие... | | Решение на строительство этой лаборатории он смог получить только... М. В. Ломоносов в 1752—1753 годах впервые за всю историю науки читал курс физической химии студентам академического университета.... |
| Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Уроки 18-21. Глава Первая медицинская помощь при поражении сильнодействующими ядовитыми веществами | | Реферат на тему: В. В. Терешкова первая женщина-космонавт Наша страна всегда была первой в освоении космоса: первый запущенный искусственный спутник Земли, Ю. А. Гагарин – первый человек... |
| Иммунологии амн ссср, профессоре 1981 г Защитил одну из первых канд... Вишневского; иммунологии амн ссср, профессоре 1981 г Защитил одну из первых канд дис. "Артериальная система надпочечников" (удостоена... | | Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Сегодня на уроке мы рассмотрим самую актуальную тему на земле – это тема «Мать и дитя». И назовём тему урока «Вечная тема – мать... |
| Положение о региональной научно-практической конференции России. Выдержала ли она это испытание, готова ли была к этой войне? Какие уроки необходимо извлечь из итогов Первой мировой войны... | | Содержание В рамках работ была создана первая очередь обработки и хранения метаданных (справочника) по направлению нанобиомедицина (онкология),... |
