Юнус Сэшил
(Султан Яшуркаев)
Сегодня, 4 января 1995 года, под непрерывным ревом самолетов, бомбящих город, которые вот-вот разнесут в клочья и твой кров, вдруг сел и начал делать эти записи.
...Самолет сбросил бомбу или ракету где-то совсем рядом... и всадил в дом пятнадцать осколков. Может, и больше - сразу не найдешь и не сосчитаешь. Выбило все четыре окна со стороны улицы. Один осколок, надо полагать, самый большой, пробил стену ближе к потолку и вышиб изнутри книжную полку. На ней стояли книги из серии "Жизнь в искусстве". Мировые знаменитости разлетелись по комнате вперемешку с битым стеклом двойных рам. В комнате темно, и не стал особо осматривать место происшествия. Да и пропади оно пропадом...
Еще вчера представлявшиеся сокровищами человечества, духовными опорами здания личности - все эти литературы, философии, истории, искусства - творения рук и разума человека и сам он, становятся жалкими, никчемными, лишними - воочию видишь фальшь, которой они пронизаны. Когда слышится режущий сталью, протыкающий мозг, холодный и горячий рев приближающейся войны, написанное о войнах, победах, вызывавшее восторг со школьного детства, видится по другому, с них, как листья с раненных во дворе деревьев, спадает пустословие восторгов, пелена обмана. Может, вообще, писать о войне художественные произведения кощунство? Война - преступление и составлять о ней следует протоколы - для будущего обвинительного заключения. Художественное творение - рисование множеством красок, игра воображения, а у войны два цвета: черный и красный - кровь и копоть, убийство и огонь, разрушение и горе. Война - оргазм дьявола, он же на ней и главнокомандующий. Это его праздник - торжество сатаны. Поистине, сказал Пророк : война - есть предательство. И, наверное, когда она начинается, каждый человек на земле, где бы не жил, должен возбудить в себе уголовное дело против нее, но еще раньше - против самого себя, ибо нет войны, где бы она не шла, чтоб в возникновении ее не был виноват каждый человек...
Происходит это 5 января... после заявления главного "демократа" страны, что он приказал прекратить бомбардировки Грозного. Слышал гул самолета, но, зная о заявлении Верховного главнокомандующего, предположил, что разведчик. Мы с матерью в это время возились в коровнике. У нас пять голов крупнорогатого скота, два барана, одиннадцать кур, одна кошка и собачка по кличке Барсик. Перепись мышей, крыс и прочего животного мира во дворе не производилась. Взрыв прогремел, когда выходил на улицу. Самолеты летали с утра, мы уже привыкли к ним и к их делам, если к этому можно привыкнуть. Вслед за громом послышались свистящие, режущие воздух шумы над головой, от наружной стены дома стайками вспорхнули воробушки из штукатурки, - не сразу сообразил, что это осколки. Мать находилась внутри и ничего не видела, а только слышала. Объяснил ей, что стекло разбилось от воздушной волны. Она старая, ей восемьдесят один год, и, оказывается, очень боится . Думал, что в таком возрасте не испытывают страха...
В полуподвале дома, где стоит отопительный котел, холодно. Но мать не хочет оттуда переселяться. Ругаю ее, почти насильно затаскиваю с себе, но она, улучив момент, сбегает - там стены покрепче. Вот, после очередного выговора, затащил ее в тепло - боюсь, что там замерзнет и заболеет, а она боится "града", что бьет недалеко. Вот совершила намаз и застыла, статуей. Только старческие губы шевелятся в молитве, обращенной к Богу, а глаза - ко мне - с мольбой, чтоб отпустил в котельную. И не знаешь, что делать - там мерзнет, а здесь может убить. Убить может и в котельной, но она считает, что там это не должно случится. Записал это, будто с кем-то посоветовался, и решил отпустить ее пока в свое убежище. Обрадовалась бедная, будто ей объявили амнистию по смертному приговору. Как ругаю себя, что не отправил ее с другими...
...Конусообразный осколок, похожий на рог молодого бычка, торчит в стене - застряв в деревянной стойке каркаса дома. Каркас этот забит глиной, обтянут металлической сеткой, а по ней накидка из цементного раствора. В общем, дом снаружи не завершен, хотя построен лет десять назад - силы кончились, деньги тоже, после чего пришли к известной мудрости: крыша есть и ладно. Попытался вытащить осколок, но он сидит крепко, будто тут и вырос, оставил.
Сегодня в комнату, в которую влетел осколок, не заходил. Вчера был в ней долго. При свете свечи разглядывал книги, думая: зачем всю жизнь собирал их, читал, радовался очередному приобретению, хвастал перед друзьями? В этой жизни, оказывается, имело смысл приобретать лишь то, что в течение минуты можешь запихнуть в дорожную сумку и унести с собой.
Мы с матерью, не обсуждая, решили: в бега не подаваться. Конечно, остались не богатства беречь, которых - увы! Книги? Кому в наше время нужен этот "флот" из "кораблей мыслей", как напрасно назвал их Бэкон? Если бы китаец не изобрел бумагу - европеец не написал бы множества ненужных книг. Под низко летящим бомбардировщиком, разрывами снарядов, когда через крышу дома, который ты строил, доводя себя до изнурения, бьет установка залпового огня - "град" - самым надежным богатством в этой стране, от которой, видимо, отвернулся Всевышний, может быть только глубокий, толстостенный, из самого крепкого железобетона, подвал, которого у нас нет. Право на жизнь может гарантировать не какой-нибудь комитет ООН, Совета Европы, ОБСЕ или "Хельсинкской группы", а прочность этого сооружения. Дополнительной роскошью могут стать железная печь, дрова, спички, свечи. Не дом надо было строить, а бункер, не книги собирать, а предметы, имеющие сегодня "военно-стратегическое значение"...
...Мать говорит, что у скотины нет человеческой речи и нельзя бросать ее, бежать из родного очага тоже не следует. Тот, кто верит в Него и в Его Предопределение, должен встретить судьбу на месте, не мечась от нее по чужим углам. Говорит так, а сама боится, и убежала бы, наверное, от всего этого на самый край света...
...Когда-то империя штыком, картечью и огнем завоевала малые народы, жившие вокруг нее самобытной жизнью, и превратила их в деревья, вырванные с корнями. Если для нее это было "собиранием земель", для народов - трагедией. У чеченцев, попавших в это "колесо истории", не было царьков, князей, мурз, беков, шамхалов, элдаров... У них была свобода и всеобщее равноправие. Нет, эта была не дикость, ("и дики тех ущелий племена, им Бог свобода, их удел - война" - всего только стихи романтика), не затвердевший в сознании народа первобытный строй, а осознанный выбор, отражающий его социальный и политический опыт. Эта была завоеванная свобода - духовная и физическая необходимость. Народ, который говорил: "пусть не встанет сын князя из колыбели и не выйдет волчий сын из логова", надо полагать, знал в кого тот вырастет, имел уже с ним дело и больше иметь не хотел. Есть и притча об этом. Шел один путешественник с сыном по какой-то стране. Проходили они по некой местности и увидели, женщину что в большом горе плакала над могилой. Остановился путешественник и говорит ей сочувственно: "Ты так горюешь, сестра моя, и по лицу твоему видно, что ты пережила многое". Женщина ответила, что горюет она уже много лет, с тех пор, как от лап свирепого медведя погиб ее отец, потом муж и вот, недавно, сын... "Почему, сестра, не переедете с этого места?" - Спросил удивленный путешественник. "Потому, что здесь нет князя", - Ответила та. - "Знай, - сказал отец сыну, - что князь над тобой хуже сумасшедшего медведя".
...Кинжал был защитником и сторожем личного для каждого и общего для народа состояния. Он был еще и национальным врачом - лечил обиды, а раны лечили травами. Остальное можно было назвать как кому угодно. Но это было существование в своем естестве, укладе, природе, первозданности - своя экология...
В конце концов, белый царь победил и отобрал свободу и велел вместо кинжала носить палку, вместо серебряного пояса - мужицкую веревку. Как цинично заметил тогда некий русский генерал, грек по национальности: "Теперь, разоружив горцев, мы можем потребовать, чтобы их женщины сняли с себя шаровары".
От чувства оскорбленности маленький народ заболел большой обидой. Он был завоеван, но не покорен. Его душа не могла смириться с этим. Два века обид и унижений сидели в нем комом. Непримиримость порождала имамов, которые взывали к священной войне за свободу. Народ откликался на зов и во мраке неволи прорезался луч надежды. Белый царь казнил имамов, гнал на каторги мюридов... И снова обиды, унижения, мрак - солнце переставало светить чеченцам. Так тянулось время, оно ползло скрипучей арбой... Вдруг, униженным и подавленным, показалось, что взошло солнце. Это блеснула молнией революция в России, возвестившая, что все народы освобождаются из "тюрьмы народов".
Пришли большевики. Сладки были их речи, целебны обещания. Они знали, что и у кого болит. "Храбрые чеченцы! - говорили большевики, - вы всегда были свободны, у вас не было баров, но царь закабалил вас, отдал ваши земли казакам, осквернил ваши обычаи, веру, горы! Теперь настал час возмездия за обиды! Отомстите, за себя, за поруганные горы! Бейте белых - царских, верните себе свободу, верьте в своего Бога, соблюдайте свои обычаи, следуйте своим традициям, живите на своей земле - в своем естестве!" Тут возликовали чеченцы - цокнули языками, гикнули, откопали запрятанные шашки и ружья былых времен и помчались бить белых...
А победили... большевики! Победив, окружили Чечню со всех сторон войсками бесчисленными и говорят: "Теперь сдавайте, "чечены", оружие, которым били белых!".
Большевики были материалистами, мыслили диалектически и резонно рассудили: если они вчера так усердно били белых, завтра в их бритые головы может прийти мысль побить нас - красных. Увозили темными ночами самых, самых - отчаянно бивших белых. Закончив с теми, взялись за тех, кто не бил, но мог бы бить. За рост убивали, за статность, грамотность. В ЧК пускали им пули в затылок - кровь по желобам прямо в реку Сунжу. Били-били, но всех добить не успели - свирепый Герман железными полчищами пошел войной на большевиков и стал бить их по страшному. Гнал Герман Сталина, гнал, аж до самого Моздока. Большевики Чечни кинулись к чеченцам, Дагестана - к дагестанцам, Татарии - к татарам... "Эй вы, свободолюбивые чеченцы! Горные орлы! Бесстрашные волки! На вашу землю идет лютый враг. Он насилует женщин и маленьких девочек, он будет мочиться на ваши горы, плевать в ваши горные речки, кастрировать ваших юношей! Идите и остановите его. Не пускайте на свою землю. Теперь вам точно будет свобода!" Известное дело, чеченец забывчив, как младенец, быстр, как голодный волк, доверчив, как ягненок. Тут же, забыв, что горы уже давно и не его, вскочил на коня и - бить Германа.
Перевел дыхание Иосиф - царь большевистский и вспомнил на свежую голову, что чеченцы все, как один, против того, что у них отобрали горы и свободу. Людей, видящих Чечню без чеченцев Швейцарией было много. Да и сам "отец народов" был некогда "лицом кавказской национальности" и знал, на что способны горцы. Вождь на то и вождь, что самый мудрый и вопросы задает мудрые, и спросил он: какая среднеянварская температура в Чечне? Такая-то, доложили верные большевики-метеорологи, испытанные стужей Севера и зноем Юга. Дать им разницу градусов на тридцать ниже нуля, чтобы остудить их горячие головы!
...Будущие целинные земли встретили теплолюбивых и мясолюбивых чеченцев и холодно и голодно. Половина народа сразу полегла костьми, н другая - наперекор вождю, его доносчикам, казахстанской среднеянварской температуре и степной тоске выжила. Чеченцы отметили скорбь всей страны и народов по кончине "отца" раздачей благодарственной милостыни и горячими плясками. Возлюбили они его говорливого приемника - Никиту Сергеевича - помиловал он их, облагодетельствовал, разрешил вернуться в родные края - выжившей половине.
Домой чеченец приехал радостный, будто никто его и не обижал, и не оставил он в холодной чужой земле мать, отца, брата, сестру, сына, дочь, жену... А тут бунт! Бунт против возвращения хозяев на исконную родину! Не надо нам этих "чеченов", не хотим мы их, нам уютно в их домах, нам нравятся их сады, мы тепло обжились на их земле, обратно их, в Казахстан, Сибирь, на Колыму! Как быть-то?! С одной стороны этих разбойников вернул сам Никита Сергеевич, чтоб ему неладно было, а с другой - честной народ не хочет возвращать им их дома и имущество, доставшиеся в 44-м. Решили в город их не "пущать", а пусть, раз уж приехали, расселяются по пустырям республики! Многим так и пришлось, обживать пустыри. Словом, начали чеченцы жизнь с нуля. Примечательно, что этому акту геноцида над народом, в двухтомном издании "Очерки истории Чечено-Ингушской АССР" уделено ровно одно предложение: "В 1944 году в результате некоторых нарушений ленинских норм и принципов национально-государственного строительства и социалистической законности Чечено-Ингушская АССР была ликвидирована, ХХ съезд КПСС устранил эти нарушения". Конечно, каждый чеченец посчитал бы за грех не помнить его наизусть...
... Какими мудрейшими людьми оказались те, кто строил дома с бетонными подвалами - прямо в глаза будущему смотрели! А иронизировавшие над ними: "Что, бомбоубежище строишь?" - плохо разбирались в истории края и страны. И сегодня разводят руками: "Кто мог подумать?" И я в их числе, черт бы меня побрал!
Русскую женщину убило российским снарядом, прямо у себя на кухне, когда наклонилась посмотреть в кастрюлю. Полголовы ей и снесло в эту посуду. Эту картину в отечественной литературной критике назвали бы натурализмом. Реализмом в ней называлось, когда простая русская женщина, взяв в руки красное знамя, шла по улицам Сормово...
Муж убитой женщины, только что ставший вдовцом, ходил с кастрюлей и ее содержимым по двору и задавал всем извечно русский вопрос: что делать? Этих "всех" было несколько застывших в шоке пожилых женщин, пьяный мужик и я, шедший от магазина "Заря", куда ходил в поисках сигарет. Почему-то никто у мужчины кастрюлю не забирал, не вразумлял его, я тоже...
...Белый царь... Совнарком... чекисты... Сталин... "демократы"... разбираются с чеченцами давно. Казалось бы, пора изучить предмет. До нашествия автомат стоил здесь миллион рублей. Когда генералы прибыли в Моздок, цена подскочила до полутора, перешли Терек - до двух! Если бы подумали над этой кривой, многое бы поняли.
...Обжили чеченцы пустыри, на которых им разрешили селиться, землянками, саманными домиками. Разжились немного, кирпичные дома построили. Им работу дай - вкалывать охочи, себя не жалеют, о здоровье не думают. А как разжились? На своей родине работы нет, вот и ездили трудовыми армиями по Нечерноземью, на родину тех, кого в Чечню направили, там же некому было работать. До Норильска, Магадана, Сахалина, до оспариваемых Японией островов добирались за "шабашкой". У них и анекдот сложился по этой географии. Приезжает чеченец в поисках работы на Северный полюс, встречается там с одним и говорит: холодно, однако. Тот: да, "шеловато". По-чеченски "шело" - холод. Понятно, надеюсь, в чем известная приправа...
...В Чечне всегда ходило СЛОВО. У него всегда был хозяин и тот знал ему цену - оно стоило столько, сколько он или он - столько, сколько свое слово. " У мужа должно быть слово. Сказанное должно остаться сказанным", - говорили в горах. Люди держались не высотой гор, не крепостью каменных башен, а твердостью слова, верностью ему.
...Поймали кровники врага и взметнулись кинжалы мести. Тот попросил перед смертью воды, и ему дали. Он держал чашу и не пил. "Почему не пьешь?" - спросил старший из кровников. "Боюсь, что не дадите допить", - ответил, стоявший на пороге смерти. "Тебя не убьют, пока не выпьешь эту воду". Тогда тот выплеснул содержимое чаши на землю... и давший не нарушил слова...
...Сидишь, как колхозный счетовод, мысленно откидывая костяшки на старых деревянных счетах, подсчитывая проблемы страны, - оторопь. До войны ли тут! Идет разложение государства - в Чечне ли начало? Страна смердит трупами, воровство стало образом жизни миллионов. Умирает больше, чем рождается - страна вымирает. Невеста убивающего и убиваемого в Чечне солдата, стала экспортным товаром! Еще не женатые, не родившие на свет ни одного человека, начинают жизнь с убийства невинных людей. Страна становится огромным инкубатором убийц... Потом думаешь: к чему эти обличения, кто этого не знает? Кому это нужно? И сам себе отвечаешь: все знают, но...
| |
