Гибель парохода "Титаник", его история и уроки
Скачать 2.05 Mb.
|
| Глава III Столкновение и посадка в спасательные шлюпки Удачным было то, что выбранная мной двухместная каюта D 56 была рядом с кают-компанией, имея в виду отличную возможность перемещения по судну. А на таком большом корабле как «Титаник» непросто находиться на палубе D, т.е. всего тремя палубами ниже самой верхней, или шлюпочной палубы. Ниже, на палубах E и F, также были каюты, и выход наверх из каюты на палубе F очень затруднял почти всех, кто решался идти через пять лестничных пролетов. Администрации «Титаника» указывали, среди прочего, на оснащение корабля лифтами: говорили, что вместо этой дорогой роскоши могли быть средства для спасения жизни. Излишествами можно считать что угодно, только не лифты: например, пожилые дамы из кают на палубе F за все время плавания едва ли смогли бы подняться без звонка мальчику-лифтеру. Возможно, лучшее представление о размерах корабля имели те, кто с самого верха медленно спускался в лифте, когда на различных этажах пассажиры выходят и входят, словно в большом отеле. Не знаю, где был мальчик-лифтер во время катастрофы. Я был бы рад увидеть его в нашей шлюпке или на «Карпатии» при пересчете спасенных. Он был совсем юным – едва ли больше шестнадцати лет – симпатичный мальчик со светлыми глазами, любящий игры на палубе и вид океана – но все это было недоступно ему. Однажды, выпуская меня из лифта, он через окна вестибюля увидел палубную игру в метание колец и сказал тоскливо: «Вот бы мне туда иногда!» Сочувствуя, я шутливо вызвался заменить его в лифте на час, чтобы он посмотрел игру. Но он с улыбкой покачал головой и бросился отвечать на настойчивый звонок снизу. Едва ли после столкновения он был в лифте, а если и был, то улыбался бы пассажирам все время, пока доставлял их к шлюпкам, готовым покинуть тонущий корабль. Раздевшись, я читал на верхней койке примерно с четверти десятого до самого столкновения, случившегося приблизительно без четверти двенадцать. При этом я заметил, главным образом, усилившуюся вибрацию корабля и предположил, что мы идем самым быстрым ходом после Квинстауна. Сейчас я понимаю, насколько этот момент важен в вопросе ответственности за последствия столкновения. У меня осталось такое четкое впечатление от усилившейся вибрации, что считаю важным ее описать. Этому наблюдению помогли две вещи – во-первых, когда я сидел на диване и раздевался, стоя босиком на полу, сотрясение явно исходило от машин внизу. Во-вторых, когда я сидел на койке и читал, то пружинный матрас подо мной вибрировал чаще, чем обычно. Лежа на койке, я всегда ощущал ее напоминающие колыбель движения, которые в ту ночь заметно усилились. Судя по плану корабля, эта вибрация должна была идти снизу, ведь над машинами была кают-компания, а моя каюта примыкала к ней. Исходя из этого и допуская, что вибрация показывала рост скорости – как мне думается – я уверен, что при ударе об айсберг мы шли быстрее чем раньше, т. е. когда я не спал и здраво оценивал происходящее. Во время чтения беспокоящими были лишь едва слышимые через вентиляционный канал голоса стюардов и звучание их шагов по коридору. Почти все пассажиры были в своих каютах, одни уже спали, другие раздевались, третьи только спустились из курительных комнат и что-то обсуждали. В это время произошло, как мне показалось, всего лишь усиление машинной тяги, так что матрац подо мной затанцевал еще сильнее. Ничего больше – ни ударного звука или чего-то другого. Ни толчка, ни сотрясения, естественных при столкновении двух тяжелых тел. Когда то же самое повторилось примерно с той же силой, я подумал, что скорость еще больше возросла. А все это время айсберг прорывал «Титаник», сквозь борт шла вода, и ничто не говорило о катастрофе. Думая об этом сейчас, я только удивляюсь. Рассмотрим только вопрос крена. Пусть огромный корабль идет на айсберг правым бортом, когда один из пассажиров тихо сидит на постели и читает, не ощущая движения или крена на противоположный, левый борт. А это должно было ощущаться, будь здесь нечто большее, чем просто качание судна – за все плавание ничего такого не было в тихую погоду. Опять же, моя койка крепилась к стене по правому борту, и любой наклон влево сбросил бы меня на пол: уверен, что я сразу заметил бы это. Однако дело объясняется просто: «Титаник» столкнулся с айсбергом с силой больше миллиона футо-тонн. При толщине листов меньше дюйма они должны были прорезаться так, как бумага режется ножом – крениться не было необходимости. Было бы лучше, если бы крен отбросил нас на пол в знак достаточной прочности листов, которые в какой-то степени сопротивлялись бы удару, и все мы до сих пор остались бы невредимы. Итак, не думая о сколько-нибудь серьезном инциденте, я продолжал читать, слыша все те же тихие разговоры стюардов и в соседних каютах. Больше ничего – ни крика в ночи, ни тревоги. Никто не боялся, поскольку не было ничего страшного для самого боязливого человека. Но скоро я ощутил, что машины стали замедляться и остановились. Донимавшие нас четыре дня танцевальное движение и вибрация внезапно кончились, явившись первым намеком на то, что случилось нечто исключительное. Все мы «слышали», как в тихой комнате вдруг останавливаются громко тикающие часы, чтобы потом обнаружить звук, до того воспринимавшийся бессознательно. Аналогично был осознан тот факт, что машины, перемещавшие судно по морю, совершенно остановились. Коль скоро причину остановки надлежало искать самостоятельно, меня будто озарило: «потеряна лопасть ходового винта, а поскольку в этом случае машины бесконтрольно разгоняются, объяснено их дополнительное усилие». Сейчас это заключение видится непоследовательным, ведь машинная тяга сохранялась все время, прежде чем мы остановились. Но тогда это была удовлетворительная гипотеза, поэтому я выскочил из постели, накинул поверх пижамы халат, обулся и вышел из каюты в холл около кают-компании. На лестнице был стюард, возможно ждавший отхода ко сну посетителей курительной комнаты, чтобы выключить там свет. Я спросил: «Зачем мы остановились.» «Не знаю, сэр,» ответил он, «но я не думаю, что это что-то важное.» «Хорошо,» сказал я, «схожу на палубу и посмотрю,» и направился к лестнице. Он снисходительно улыбнулся, когда я проходил мимо, и сказал: «Хорошо, сэр, но наверху ужасно холодно». Уверен, что в его глазах было довольно глупо подниматься ради пустяка и, должен признаться, я сам чувствовал бессмысленность этого. Но я впервые пересекал океан, наслаждался каждой минутой и стремился фиксировать любой новый опыт. Безусловно, остановка среди моря с поврежденным винтом казалась достаточным оправданием выхода на палубу. И все же стюард с его добродушной улыбкой, а также факт, что никто больше не намеревался совершать осмотр, заставили меня ощутить вину за попытку нарушить судовой режим – а возможно я, как англичанин, боялся показаться «странным». Я поднялся на три лестничных пролета, открыл ведущую к верхней палубе дверь, и меня, как я был одет, словно ножом пронизал холодный воздух. У правого борта далеко внизу виделось море, тихое и черное. Впереди, вплоть до кают первого класса и капитанского мостика, растянулась пустынная палуба. Позади были отделения 3-го класса и кормовой мостик. Ничего больше – никакого айсберга слева, справа и за кормой, насколько позволяла видеть темнота. На палубе были 2-3 человека, и с одним – шотландским инженером, певшим гимны в кают-компании – мы обменялись мнениями о происшедшем. Он только начинал раздеваться, когда машины остановились, и тотчас пришел сюда, хорошо одевшись. Поскольку здесь мы ничего не увидели, я и шотландец спустились на другую палубу. Заметив через окна курительной комнаты игроков в карты и нескольких зрителей, мы зашли туда выяснить, не известно ли им чего-нибудь еще. Оказалось, порывистое движение они ощутили лучше, но, насколько я помню, никто не выходил на палубу, даже когда один из них увидел в окно движущийся айсберг, вознесшийся над палубами. Он обратил на это внимание всех, но, едва айсберг исчез из виду, они возобновили игру. Отвечая на наш вопрос о высоте айсберга, одни назвали сто футов, другие шестьдесят. Среди зрителей был инженер-моторист, плывший в Америку с моделью карбюратора (в полдень он возле меня заполнял бланк заявки и спрашивал у библиотечного стюарда о правилах ее подачи), который сказал, «На мой искушенный взгляд, высота была между 80 и 90 футами». Согласившись с ним, мы высказали предположения о том, что случилось с «Титаником». По общему впечатлению, мы всего лишь оцарапали айсберг скользящим ударом по правому борту и остановились только для тщательного осмотра судна. «Похоже, айсберг чуть-чуть нарушил свежую окраску,» сказал один, «и капитан не желает идти, прежде чем корабль заново выкрасят». Нас рассмешила его оценка заботы капитана о судне. Бедный капитан Смит! – в то время он уже слишком хорошо осознал, что случилось. Какой-то игрок, указав на стоящий возле его локтя стакан с виски, повернулся к одному из зрителей со словами: «Сбегаем и глянем, не упал ли на палубу лед – мне его нужно сюда немного». Раздался дружный смех над предметом его воображения (увы, слишком реалистичным, ибо, когда он это произносил, передняя часть палубы была покрыта упавшим льдом). Не ожидая других сведений, я ушел из курительной комнаты в свою каюту, где снова некоторое время сидел и читал. Очень жаль, что никого из этих людей я больше не видел. Почти все они – молодые люди, жившие надеждами на будущее в Новом Свете. Большей частью они были неженатые благоразумные люди, решительные, готовые стать добропорядочными гражданами. Слыша хождение по коридорам, я выглянул, и увидел в холле группу людей, говоривших со стюардом – в основном дамы в халатах. Другие поднимались по лестнице, и я решил снова выйти на палубу. А так как в халате я замерз бы, то одел тужурку с поясом, брюки, и пошел наверх, где уже заметно больше людей смотрели за борт и прогуливались, вопрошая друг друга о надобности остановки и не получая определенной информации. Несколько минут я оставался на палубе, согреваясь быстрой ходьбой, и время от времени смотря на море, словно там что-то могло указать на причину задержки. Между тем корабль снова поплыл, хотя очень медленно, судя по небольшим полоскам белой пены с обеих сторон. Думаю, всех это обрадовало, коль скоро движение лучше неподвижности. Вскоре я решил опять спуститься и, переходя от правого борта к левому в сторону двери вестибюля, увидел, как офицер залез на последнюю шлюпку по правому борту – №16 – и начал ее расчехлять. Не помню, чтобы кто-то обратил на него внимание. Конечно, никому и в голову не приходило, что шлюпки готовятся к посадке. Пассажиры не думали о какой-либо опасности, все были далеки от паники или истерии. Впрочем, это было бы странно за неимением ясных признаков опасности. Подошедши к выходу на лестницу, я снова глянул вперед и, к своему удивлению, нашел заметное снижение носа относительно кормы. Покатость была очень незначительной, чтобы ее кто-то обнаружил, – во всяком случае, не было замечаний на этот счет. Когда я шел по лестнице, какое-то неестественное состояние ступеней подтверждало этот наклон, и у меня возникло странное чувство утраты равновесия и помехи тому, чтобы нога опустилась ровно. Естественно, ступени наклонялись вперед под некоторым углом, вынуждая падать в ту же сторону. Я не мог увидеть сколько-ни6удь заметного наклона лестницы – о нем тогда сообщало лишь чувство равновесия. На палубе D были три женщины – думаю, они были спасены, и после стольких описаний погибших я рад по крайней мере возможности описывать встречу с теми, кто спасся, – стоявшие в проходе возле каюты. «Ах, зачем мы остановились?» спросили они. «Мы останавливались,» ответил я, «но сейчас снова идем». «Ах, нет,» ответила одна, «я не ощущаю, как обычно, машин, и не слышу их. Послушайте!» Мы прислушались, но ощутимых пульсаций не было. Отметив, что вибрация машин всего заметнее лежащему в ванне благодаря передаче сотрясений через металлический пол – особенно если прислонить голову к ванне – я увел их коридором в ванную комнату, где положенные на ванну руки ощутили сотрясение машин внизу, а значит мы продолжали идти. Я расстался с ними, и по пути к своей каюте миновал нескольких стюардов, безразлично стоявших у стены кают-компании. Один из них, библиотекарь, нагнувшись к столу, писал. Не будет преувеличением сказать, что они не знали о случившемся, и что их спокойное отношение к остановке и все еще убавленной скорости говорило об абсолютной уверенности в корабле и офицерах. Свернув в проход, где моя кабина была первой, я увидел в другом его конце мужчину, завязывавшего галстук. «Есть новости?» спросил он. «Немного,» ответил я, «мы медленно идем вперед с небольшим носовым креном, и вряд ли это серьезно». «Зайдите, и взгляните на него», сказал он со смехом; «он отказывается вставать», Там я увидел мужчину, лежавшего на верхней койке спиной ко мне, укутанного одеялами так, что виднелась лишь макушка его головы. «Почему он не встает? Спит?» спросил я. «Нет,» со смехом сказал одевавшийся мужчина, «он говорит…» Его фразу оборвало ворчание сверху: «Не заставляйте меня в полночь из теплой постели выходить на холодную палубу. Есть место получше». Мы вдвоем со смехом объяснили, зачем ему было бы лучше встать, но он был уверен в своей безопасности здесь, и в никчемности одеяний. Я оставил их и снова вернулся в свою каюту. Надев нижнее белье, я читал минут десять сидя на диване, когда услышал через открытую дверь, наверху, шум от хождения людей вверх и вниз, и громкий крик сверху: «Все пассажиры на палубу в спасательных поясах!» Положив в боковые карманы своей тужурки две книги, я взял спасательный пояс (забавно, я достал его из гардероба еще при первом выходе из каюты) и халат, и пошел наверх, завязывая пояс на ходу. Выйдя из каюты, я заметил помощника начальника интендантской службы, готового подняться по лестнице, его свист стюарду и многозначительный кивок головой. Тогда я не обратил на это внимание, но уверен, что он сообщал о происшествии в носовой части судна и давал указание созвать всех пассажиров. Когда я шел по лестнице с другими пассажирами, – никто не бежал или казался встревоженным – нам встретились две пассажирки, спешившие вниз. Одна из них схватила меня за руку и сказала: «Ах, у меня нет спасательного пояса. Вы не спуститесь к моей каюте, чтобы помочь найти его?» Мы возвратились на палубу F, и заговорившая со мной дама скорее в шутку все время держала меня за руку хваткой искушенной женщины. В проходе нам встретился стюард, отыскавший их спасательные пояса. Снова поднимаясь по лестнице, я заметил свет в интендантском окне на палубе F и услышал лязгающий металлический звук двери сейфа. Следом прозвучали торопливые шаги по коридору в сторону отделения первого класса. Я почти уверен, что это был начальник интендантской службы, взявший из сейфа все ценности для передачи их интенданту из отделения первого класса, надеясь сохранить их в одном месте. Именно поэтому, как я сказал выше, конверт с моими деньгами мог находиться на морском дне не в сейфе, а в числе многих других утопленных пачек банкнот. Достигнув верхней палубы, мы увидели большое скопление людей. Некоторые были вполне одеты, включая пальто и на всякий случай одеяла. Те, кого застиг врасплох призыв надевать спасательные пояса, спешно укутались одеялами и едва ли были готовы к холодной ночи. К счастью, этого было достаточно при безветрии, к тому же с полной остановкой машин исчез ветерок, поднятый движущимся судном, и «Титаник» мирно лежал на морской поверхности – недвижный, спокойный, даже едва-едва не качающийся в колышущемся море. Как мы убедились, море было спокойным, словно внутреннее озеро, исключая легкую зыбь, которой невозможно было сообщить движение кораблю размером с «Титаник». Стоя на палубе высоко над водой, тихо плещущейся у бортов, и видя больше того, что скрывала темнота, немудрено было представлять себя в полной безопасности: чувство устойчивости было сродни ощущению человека на большой скале среди океана. Однако множились и признаки катастрофы, имея в виду прежде всего пар, с ревом и шипением выпускавшийся из бойлеров через большую трубу, тянувшуюся по одному из дымоходов. Этот пронзительный вой оглушал и, несомненно, усугублял беспокойство людей – если вообразить двадцать локомотивов, выпускающих гудящий пар, можно представить звук, встретивший нас на верхней палубе. И все же, данный феномен едва ли был неожиданным: если выпускается пар из останавливающихся машин, то почему это не должно быть с котлами при остановке судна? Мне не известно, чтобы кто-нибудь соотнес этот шум с опасностью взрыва котла высокого давления при затоплении корабля, чем, бесспорно, объяснялась эта предосторожность. Но мало кто об этом догадывался, коль скоро с момента выхода на палубу до отваливания шлюпки №13 пассажиры почти не вступали в общение между собой. Без малейшего преувеличения можно утверждать, что никем не владело сколько-нибудь явное беспокойство; ни малейшего признака паники или истерии, ни метаний в надежде узнать обстановку, причину сбора на палубе со спасательными поясами и необходимость каких-то действий. Мы стояли очень спокойно и наблюдали подготовку шлюпки, не смея вмешаться или предложить свои услуги экипажу. Пользы от нас, бесспорно, не было; мужчины и женщины тихо стояли на палубе или медленно прохаживались в ожидании команды офицеров. Прежде чем рассматривать дальнейшие события и настроение пассажиров, а также мотивы поведения каждого человека в различных обстоятельствах, важно учесть нашу информированность. Каждый действует согласно своему пониманию окружающей обстановки. Чтобы понять иной раз совершенно непонятные вещи, имевшие там место, лучше всего представить себя стоящим в это время на палубе. Иным кажется странным то, что некоторые женщины отказывались покидать корабль, что некоторые люди ушли в свои каюты и т.д. Однако такие решения, в любом случае, были объяснимыми. Так что, если бы читатель оказался в толпе на палубе, ему следовало бы во-первых расстаться с мыслью о том, что «Титаник» утонул – бесспорная необходимость для всех, кто потрясен скандальными фактами величайшей морской трагедии. А насколько исключено предвосхищение катастрофы, настолько же ненадежны суждения о человеческих поступках. Во-вторых, нужно отказаться от любой мысленной картины – рисуемой ли своим воображением или внесенной кем-то извне, зрительной или словесной, – по мотивам «информационных источников». Некоторые из них (чаще словесные образы) крайне ошибочны, причем ошибки соответствуют драматичности ситуаций. Совсем напрасно давать здесь волю фантазии, ибо обстоятельства и в своей безыскусности были вполне драматическими. При таком образе мыслей читатель сольется с толпой людей, оказавшихся в следующих условиях: полное безветрие; прекрасная звездная ночь без луны, то есть слабая освещенность. Корабль остановился тихо и без каких-либо признаков катастрофы – нет айсберга, нет пробоины в борту с текущей через нее водой, ничто не сломано или отброшено, нет тревожного сигнала, нет паники, никто не движется кроме каких-то гуляющих. Отсутствовало понимание случившегося в том, что касалось величины ущерба, угрозы затопления корабля в течение двух часов, количества шлюпок, плотов и других имевшихся средств спасения, их вместимости, что другие корабли были рядом или шли на помощь – фактически, почти совсем отсутствовала уверенность в чем бы то ни было. Мне кажется, этому умышленно содействовала часть офицеров, и возможно правомерно. В частности, нужно помнить, что на корабле длиной в 1/6 мили пассажиры занимали три палубы с видом на море по обе их стороны. Этим объясняется трудность контролирования офицерами такого большого пространства, а также невозможность узнать что-нибудь у людей, посторонних твоему ближайшему окружению. Может быть, лучшей иллюстрацией этому будет то, что после удаления в шлюпках от «Титаника» мы не удивились слуху о спасении всех пассажиров, и тем большим прозрением стали для нас крики людей, тонувших после затопления судна. Я отдаю себе отчет, что многие из спасенных людей разнились опытом с погибшими: кто-то имел более точные сведения, другие были искушенными путешественниками и моряками, и поэтому действовали скорее. И все же, считаю, что вышесказанное достаточно верно объясняет умонастроение большинства людей на палубе. Тем временем люди прибывали по лестницам и вливались в толпу. Помнится, я тогда подумал о возвращении в свою каюту за деньгами и теплой одеждой, коль скоро нас ждала погрузка в шлюпки. Однако, глянув в окна вестибюля, и увидев все еще поднимавшихся людей, я счел, что это только затруднит движение по лестнице, и остался на палубе. Около 12-20 ночи я был на шлюпочной палубе у правого борта. Мы наблюдали за приготовлением спасательных шлюпок №9, 11, 13 и 15. Одними членами экипажа устанавливались весла, другими на палубе сворачивались тросы – которые идут через шкивы и опускаются в море, – коленчатые рычаги приставлялись к поворотным стрелам шлюпбалок. На наших глазах повернули коленчатые рычаги, и шлюпбалки стали клониться наружу, покуда шлюпки не сравнялись с краем палубы. Сразу после этого с палубы первого класса пришел какой-то офицер и крикнул, заглушая шумящий пар: «Всем женщинам и детям сойти на палубу ниже, а всем мужчинам стоять позади шлюпок». Судя по легкости его одежды (не считая белого шарфа вокруг шеи) он не дежурил при столкновении корабля. Мужчины отпрянули, а женщины спустились на другую палубу к шлюпкам. Две женщины сперва отказались покинуть своих мужей но, отчасти убеждением, отчасти силой их разлучили и увели на другую палубу. Думается, что работа с шлюпками и разделение мужчин и женщин постепенно вызвали у нас чувство опасности, однако это не изменило поведения толпы – шедшие на палубу люди готовились исполнять все до одной команды. Я не считаю такое поведение вполне осознанным, ведь люди составляли обычную германскую [Teutonic] толпу с ее врожденным уважением к закону, приказам и традициям, сохранявшимся из поколения в поколение. Мотивы их действий были безличными, инстинктивными и унаследованными. Однако, случись кому-нибудь осознать, что корабль в опасности, все иные сомнения отразились бы на нас крайне драматически. Внезапно вспышка света и шипящий рев на носовой палубе отвлекли от наблюдения шлюпок, и к мерцающим искрящимся в высоте звездам взлетела ракета. Она взлетала над массой обращенных к ней лиц, затем тишину ночи разорвал взрыв и дождем выпали постепенно угасавшие звезды. И подавленный стон: «Ракеты!» сорвался с уст толпы. Любому известно, что означают ракеты в море. И вот другая, третья ракета. Бесспорна душевная напряженность этой сцены: отделите ее, если сможете, от всего ужаса дальнейших событий и вообразите тихую ночь, внезапно освещенные палубы, заполненные более или менее одетыми людьми на фоне огромных труб и сужающихся мачт, озаренных ракетами. В то же время, ракетами освещались лица и мысли послушной толпы, первые обычным физическим светом, вторые внезапным откровением смысла. Без лишних слов каждый знал – мы призывали на помощь всех, кто был достаточно близко, чтобы видеть это. В шлюпках уже были экипажи, стоявшие у шкивов матросы рывками тянули тросы через крепительные утки, и шлюпки опускались до уровня палубы B. Женщины и дети перебирались через ограждение в шлюпки, заполняли их, и те спускались одна за другой, начиная с №9, которая была первой на палубе второго класса, и кончая №15. Все это мы могли видеть у края шлюпочной палубы, совершенно открывшейся морю после того, как четыре служившие барьером шлюпки спустились. Гуляя тогда по палубе, я увидел двух женщин, шедших от левого борта к ограждению между отделениями второго и первого класса. Там стоял офицер, заграждавший проход. «Можно нам пройти к шлюпкам?» спросили они. «Нет, мадам, ваши шлюпки находятся ниже, на вашей палубе» вежливо ответил он, указав на висевшие шлюпки. Повернувшись, дамы устремились к лестнице и, поскольку у них было достаточно времени, наверняка разместились в шлюпках. Я связываю это воспоминание с принятием некоторых мер – обязательных или нет – к разделению классов при посадке в шлюпки. Можно только предполагать, насколько это удалось. Однако, коль скоро дамы второго класса не принимались в шлюпки первого класса, а пассажиры третьего класса проникали на палубу второго класса, это должно было отразиться низкой процентной долей спасенных мужчин второго класса. Почти немедленно среди мужчин с правой стороны верхней палубы распространился слух: их допустили на посадку с левого борта. Я совершенно затрудняюсь назвать источник этого слуха, могу только предположить, что ввиду задержки спуска шлюпок №10 и 16 относительно шлюпок с правого борта (что видели люди на палубе) это могло быть воспринято знаком того, что женщин отправляли с одного борта, а мужчин с другого. Но этот ничем не подтвержденный слух увлек почти всех мужчин, столпившихся у правого борта и наблюдавших за подготовкой шлюпок. У опустевшего борта остались двое или трое, поступивших так едва ли осмысленно; лично я не думаю, что мысль о воздержании от перехода на другую сторону была решающей. Скорее, спасительным для меня было осознание необходимости спокойно ждать того, чтобы возможность избежать опасности сама представилась мне. Вскоре после ухода мужчин к другому борту я увидел музыканта – виолончелиста, огибавшего угол вестибюля на выходе с лестницы и замедлившегося у безлюдного правого борта. За ним, скользя шипом по настилу, следовала его виолончель. Это случилось, должно быть, около 12.40 ночи. Думаю, оркестр начал играть вскоре после этого, и еще продолжал после 2 часов ночи. В те часы совершилось много смелых поступков, но никто не сравнится с группой смельчаков, игравших без перерыва, в то время как корабль погружался все глубже, а море все ближе подступало к их сцене. Да будет исполненная ими музыка их личным бессмертным реквиемом, и они вправе быть увековеченными в мемориале славы. Впереди и под нами виделись несколько уже плывших шлюпок, которые одна за другой медленно удалялись от борта, без всякой сумятицы или шума и неприметно уходили в темноту, поглощавшую их когда гребцы сгибались к веслам. Широким шагом на палубу вышел офицер в длинном мундире – я думаю, первый помощник Мэрдок. Хотя его лицо и манеры выражали чрезвычайное возбуждение, его действия были твердыми и решительными. Он выглянул за борт и крикнул в сторону опускавшихся шлюпок: «Спустить шлюпку, на плаву грести кругом к сходням и ждать команды». «Слушаюсь, сэр,» раздался ответ, и офицер мимо нас прошел к левому борту. Почти сразу же я услышал крик снизу : «Еще есть женщины?» и, выглянув за край палубы, увидел шлюпку №13, висевшую на уровне ограждения палубы B. Там были экипаж, несколько кочегаров и пассажиров-мужчин, остальные женщины – последние составляли половину общего числа. Почти полная шлюпка готовилась начать спуск. Приглашение женщинам повторили еще дважды, и уже как будто некого было ждать. Тогда кто-то из экипажа глянул наверх и увидел меня, наблюдавшего эту сцену. «Есть женщины на вашей палубе?» спросил он. «Нет», ответил я. «Тогда вы прыгайте». Присев на край палубы и свесив ноги, я кинул в шлюпку занимавший мою руку халат и бросился сам на ее корму. Когда я поднялся, раздался крик: «обождите, тут еще две женщины». Их спешно опрокинули через борт и сбросили в шлюпку, одну в середину, другую на корму возле меня. Они позже рассказали, что вместе с другими женщинами собрались на одной из нижних палуб, и направились к палубе не по обычной внутренней лестнице, а по одной из вертикальных железных лестниц, соединяющих между собой палубы для перемещений матросов по судну. Другие женщины ушли раньше и поднялись быстро, а этих надолго задержало то, что одна из них – та, которую первой опрокинули в середину шлюпки №13 – едва двигалась, и почти не могла взбираться по вертикальной лестнице. С таким же трудом, несколько часов спустя, она на наших глазах взбиралась по веревочной лестнице на борт «Карпатии». Когда женщины заняли места, экипаж крикнул, «Спустить шлюпку». Но, прежде чем команда была исполнена, к борту спешно подошли мужчина с женой и ребенком. Ребенка передали в руки даме, бывшей на корме, женщина расположилась в середине, а отец запрыгнул в самый последний момент, когда спасательная шлюпка уже начала двигаться к далеко расстилавшемуся морю. |
Похожие:
 | Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Представьте себе, что Вы капитан парохода. Ранним августовским утром вы отправляетесь в рейс по маршруту Астрахань-Москва. В трюме... | | Гибель леса На Межведомственной комиссии Совета безопасности РФ по экологии обсуждался вопрос об угрозе, которую несет людям гибель леса |
| Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Проведение нестандартных уроков: уроки-игры, уроки-дискуссии, уроки-соревнования, уроки с групповыми формами работы, уроки взаимообучения... | | 14. Уроки химии 8-9 классы. Кирилл и Мефодий Химия в школе. Углерод и его соединения. Углеводороды. Электронные уроки и и тесты. Новый диск |
| Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Уроки чтения – это уроки постижения литературно-художественного произведения, уроки развития речи, уроки формирования читательских... | | История научного поиска и его результаты второе издание История науки – свидетельство хода познания человеком окружающего его мира. Она выявляет сложности в реализации его интеллектуальных... |
| Уроки всемирной истории. Новейшее время Уроки всемирной истории. Новая история Русский язык. Справочник школьника фраза. Обучающая программа-тренажер по русскому языку |  | «Употребление иноязычной лексики в современном русском языке» Многие пытаются представить современное состояние русского языка как катастрофу, гибель и даже как сознательное его «унижение» и... |
| Уроки геометрии в 9-м классе по теме " Решение треугольников" Определите вид треугольника, не вычисляя его углов, если известны его стороны (Презентация, слайд 1) | | Урок английского языка в 9 классе по теме «Путешествие способ познания мира» Оборудование: презентация к уроку, аудиозапись песни «Титаник», презентация учащихся |
| С. П. Капица, С. П. Курдюмов, Г. Г. Малинецкий Синергетика и прогнозы будущего Киплинга есть зловещая притча о сушеной обезьяньей лапке. Этот талисман выполняет любые желания. Так, как он их понял. Его обладатель... | | Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Уроки Гражданственности, Уроки Мира, Уроки Государственности и иные тематические занятия |
| Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Для выполнения учебного плана в течение 8 недель после окончания учебных занятий проводятся занятия в нетрадиционной форме (экскурсии,... | | Урока, урок 1 Тема урока : «Уроки французского» В. Распутина. Главный... Конспект урока в младших классах (на примере рассказа В. Распутина «Уроки французского») |
| Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... В первом классе ребенок привык делать уроки под присмотром взрослых. Но чем старше он становится, тем больше самостоятельности нужно... | | Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Мойке, 12, в Петербурге, в старом доме, люди застывают в скорбном молчании. В последней квартире Пушкина идет скорбная панихида.... |
