Гибель парохода "Титаник", его история и уроки
Скачать 2.05 Mb.
|
| Глава IV Затопление «Титаника», наблюдаемое с шлюпки. Оглядываясь теперь на спуск нашей шлюпки, меня удивляет то, как мало тогда это занимало пассажиров. А ведь это было, конечно, грандиозное приключение: чего стоит щекотание чувств при отрывистом опускании шлюпки, фут за футом, когда тянувшиеся сверху тросы со скрежетом шли по блокам и шкивам. Новые тросы и шестерни скрипели от тяжести шлюпки, и экипаж сигналил матросам сверху в случае легкого крена туда или сюда: «Опустить нос!» «Опустить корму!» или «Разом вниз!», когда положение выравнивалось, – но едва ли нас тревожил вопрос безопасности спуска. Потрясающе, конечно, выглядел черный корпус судна, с одной стороны, и моря, в семидесяти футах от нас, с другой стороны; изумляло также зрелище ярко освещенных кают и салонов. Мы не знали что-либо о сомнениях отдельных офицеров насчет того, выдержат ли шлюпки и механизм спуска нагрузку от веса шестидесяти человек. Тросы, однако, были новыми и прочными, и шлюпка не разломилась пополам, как случалось со старыми моделями. Правильно или нет было то, что шлюпки спускались на воду полными людей – мне кажется, что это скорее было неправильно – по-моему, высшей похвалы заслуживают офицеры и матросы у шлюпбалок, смогшие благополучно спустить на воду все шлюпки. Читателям это занятие кажется легким, но, в действительности, любому моряку известно, что дело обстоит иначе. Один знающий офицер рассказал мне, как он наблюдал учебный спуск с палубы шлюпки опытным экипажем, без пассажиров. Умелые матросы травили тросы днем, в тихую погоду, когда корабль стоял в доке – и на его глазах шлюпка перевернулась, люди попадали в море вниз головами. Сравните это с нашим результатом в 12-45 ночи, и оценка экипажа (какими бы ни были его выучка и тренированность) будет высшей, с точки зрения способности выполнять свои обязанности. Я чрезвычайно благодарен двум матросам, стоявшим наверху у тросов и спускавших нас на море: полагаю, они не были спасены. Возможно, одним из объяснений равнодушия к столь необычному способу расставания с «Титаником» является то, что он завершал серию чрезвычайных происшествий. Иначе говоря, грандиозная сцена преобладала над событиями, которые в обычных условиях казались бы слишком рискованными. Легко можно представить – четыре дня пути спокойное море и полная безмятежность на судне; предположение, мысленно почти осуществленное, что через 48 часов мы должны причалить и завершить великолепное плавание. И вот остановка машин, собрание едва одетых людей на палубе, привязывание спасательного пояса, взывающие о помощи ракеты, размещение в шлюпках. После всего этого вид тонущего судна не мог стать неожиданностью. Таково было естественное следствие предшествующих событий, и за короткое время мы научились воспринимать это как неизбежность. В то же время, если кому захочется иметь подобное впечатление, легко можно взглянуть на землю с высоты 75 футов из окон высокого здания или многоквартирного дома и представить себя среди 60 человек, скучившихся в шлюпке так тесно, что невозможно было сесть или обернуться. Затем представьте шлюпку, снижавшуюся толчками, по мере того, как наверху матросы травили тросы через крепительные утки. И на этом сенсации далеко не кончались! Как радовали нас тихое море и «Титаник», стоявший устойчиво и спокойно, пока мы спускались вдоль его борта. Мы были избавлены от ударов и трения о борт, от которых часто страдают опускающиеся шлюпки. Я не помню даже того, чтобы нам приходилось оберегать шлюпку от ударов, когда мы ее отвязывали. При спуске кто-то из экипажа крикнул, «Мы над выпуском испарителя, там нельзя оставаться долго или нас затопит. Нащупайте на дне штырь, который освобождает тросы, и как только опустимся, вытащите его». Я часто выглядывал за борт и заметил идущий из борта «Титаника» поток воды, сразу над ватерлинией. Этот поток оказался таким сильным, что, когда мы проплывали рядом и столкнулись с волнами от него, то в воздух полетели россыпи брызг. Мы ощупали днище вдоль бортов, насколько позволяла теснота, не имея понятия о местоположении этого штыря, – экипаж также ведал лишь то, что он где-то есть, – и не нашли. Море приближалось, а струя ревела все громче, и наконец мы поплыли, все еще удерживаемые за трос сверху. Струя смывала нас прочь, а волна прижимала к борту – который, впрочем, мало влиял на наше движение. Обдумывая происшедшее, я полагаю, что мы коснулись моря, когда струя била нам в нос, а не в середину, как мне сначала казалось. Во всяком случае, под действием этих трех сил нас несло вдоль корабля туда же, куда со шлюпбалки направлялась шлюпка №15. Взглянув наверх, мы увидели ее быстро спускавшейся с палубы B: как видно, ее загружали сразу после нашей шлюпки. Мы закричали: «Остановите спуск 14-й», (в газетном отчете от 19 апреля я описал эту шлюпку под №14, не зная, что они нумеровались попеременно) и люди из той шлюпки, слыша наш крик и видя нас под собой, закричали то же самое матросам на шлюпочной палубе. Но те, очевидно, не слышали, ибо она все снижалась, – двадцать футов, пятнадцать, десять… Тогда я и кочегар встали на носу и уперлись в днище шлюпки, висевшей над нашими головами, пытаясь оттолкнуться из-под нее. Уже казалось, что ничто не помешает ей упасть на нас, но тут другой кочегар бросился с ножом ко все еще державшим нас тросам, и с криком: «Раз! Два!» отрезал их. В следующее мгновение мы выскочили из-под шлюпки №15, и она упала туда, где только что были мы. Я не знаю, как мы освободились от кормовых тросов, но скорее всего их также срезали, ибо струя тотчас отнесла шлюпку от «Титаника», и мы отплыли, заработав веслами. Думаю, что любой из нас пережил самый волнующий момент в своей жизни, судя по вздоху облегчения после того, как мы вышли из-под нависшей над нами шлюпки. За все время этого инцидента я не услышал ни одного крика, ни один повысившийся голос не выдал женский страх или панику. Полагаю, в ту ночь мы хорошо узнали призрак по имени «страх», начиная с того, что смотреть на него гораздо легче, чем ожидать встречи с ним. Экипаж, я думаю, составлялся поварами и стюардами, большей частью последними; они гребли одним веслом на двоих в белых куртках, заметных в темноте. Они едва ли имели навык гребли, поскольку их весла все время пересекались и сталкивались. Дело кончилось бы плохо, если бы наша безопасность зависела от скорости или маневренности. В шлюпке непрерывно переговаривались о том, что мы должны делать, куда нужно было идти, и никто не знал наверняка. Наконец мы спросили: «Кто командует шлюпкой?» Ответа не последовало. Мы согласились, чтобы дать капитанские обязанности кочегару, стоявшему на корме, и с этого времени он держал курс, сообщаясь с другими шлюпками и оставаясь вблизи них. Кроме этого нам нечего было делать и некуда было идти. У шлюпок был простой план действий: держаться вместе на большом удалении, ожидая помощи других лайнеров. Экипаж, бесспорно, узнал о передаче радиограмм еще на борту «Титаника», но я не слышал о контакте с каким-либо кораблем, кроме «Олимпика»: на помощь нам шел всегда «Олимпик». Известным было как будто даже расстояние, и с помощью вычислений мы пришли к выводу, что нас подберут к двум часам дня. Но мы надеялись не только на это, и постоянно разглядывали в темноте пароходные огни, считая возможным сближение с другими судами настолько, чтобы они увидели огни в наших шлюпках. Не было сомнений в том, что нас подберут на следующий день. Мы знали, что радиограммы передают от корабля к кораблю, и один из кочегаров сказал: «Завтра днем море покроется кораблями – они примчатся отовсюду, чтобы найти нас». Иные даже считали, что быстроходные суда могут опередить «Олимпик» – в любом случае, «Олимпик» был дальше всех, тогда как восемь других были от нас в трехстах милях. Радовало, что многие корабли приняли наше сообщение и спешили помочь «Титанику». Пожалуй, самым удивительным сообщением было то, что корабли находились достаточно близко, чтобы уже в течение нескольких часов спасти нас. Едва оставив «Титаник», мы увидели и согласились с тем, что у горизонта слева от «Титаника» светились два огня – один над другим, – и явно не в наших шлюпках. Мы даже гребли некоторое время в этом направлении, но огни удалялись и исчезли за горизонтом. Этого следовало ожидать нам, лишенным какого бы ни было опыта. Видимым был лишь корабль, покинутый нами. Когда гребцы дали малый ход, мы все обернулись и долго глядели на мощный корабль, высоко взметнувшийся над нашей маленькой посудиной. Это самое необыкновенное зрелище из всех, которые я могу вспомнить. Поэтому и обнаружилась совершенная недостаточность языка для объяснения увиденного нами тем людям, кто не испытал ничего подобного. И все же, эту задачу нужно решить: пусть драматичность всей картины не позволяет воспроизвести на бумаге реальный образ корабля в тот момент, но некоторый набросок сцены возможен. Прежде всего, уникальными были погодные условия. Ночь была на редкость прекрасна: в безоблачном небе необычайно сияли звезды, собранные в таких плотных скоплениях, что, казалось, было больше ослепительных световых точек в черном небе, нежели самой небесной основы. В ясной атмосфере каждая звезда виделась совершенно четко, отчего их яркость и блеск усиливались вдесятеро, и ввиду этой блистательной россыпи небу оставалась роль вместилища чудесного явления. Звезды казались такими близкими, а их свет настолько сильным, что думалось о том, что они видели прекрасный корабль в его ужасном бедствии и изо всех ил обменивались вспышками, освещавшими всю небесную бездну – сообщая и предупреждая о бедах в земном мире. Позднее, когда «Титаник» утонул, а мы неподвижно ждали рассвета или появления корабля, я под этим удивительным небом понял, зачем Шекспир вложил в уста Лоренцо эти прекрасные слова: Сядь, Джессика. Взгляни, как небосвод Весь выложен кружками золотыми; И самый малый, если посмотреть, Поет в своем движенье, точно ангел, И вторит юнооким херувимам. Гармония подобная живет В бессмертных душах; но пока она Земною, грязной оболочкой праха Прикрыта грубо, мы ее не слышим. (У. Шекспир. Венецианский купец V, 1. Перевод Т. Щепкиной-Куперник.) Но нам казалось, что мы могли услышать: звезды смотрелись действительно живыми и говорящими. Абсолютная четкость звезд была феноменальной и прежде не виданной мною: линия соединения земли с небом была такой же ясной и отчетливой, как кромка ножа. Благодаря этому, вода и воздух не проникали друг в друга, а смешивались в мягкой округлости горизонта, но каждый элемент оставался сам по себе, и даже когда звезда снижалась по небу до водной каемки, она нисколько не теряла своего блеска. Когда, вследствие обращения земли, возвышающийся край воды отчасти закрывал звезду, она только разрезалась надвое, и верхняя часть долго сияла, посылая к нам через море длинный луч света. Перед Сенатским Комитетом Соединенных Штатов капитан одного из бывших поблизости кораблей сказал, что у горизонта звезды были настолько яркими, что он обманулся, приняв их за судовые огни. Он тоже впервые видел такую ночь. И все люди в шлюпках согласны с этим заключением: мы часто обманывались, принимая их за судовые огни. И потом какой холодный воздух! Это также было нечто новое для нас: ни малейшего дуновения ветра, от сильных порывов которого стоящие в шлюпках люди могли бы мерзнуть. Был только холод – нестерпимый, обжигающий, леденящий, бездвижный, ни откуда не идущий, и тем не менее вездесущий. Эта его неподвижность – насколько может быть неподвижным «холод» – казалась нам новым и необыкновенным явлением. Небо и звезды были над нами, а под нами море – тоже нечто особенное. Поверхность моря как у масляного озера, от легкого колыхания которого наша шлюпка качалась как во сне. Излишне было держать ее нос против течения, и часто она направлялась к волне бортом – что в подвижной воде для столь нагруженной шлюпки было бы невозможно при любых волнах. Море свободно проскальзывало под шлюпкой, и по-моему мы ни разу не услышали всплесков у бортов, настолько оно было маслянистым. Поэтому, когда один из кочегаров сказал, что за двадцать шесть лет мореплаваний он не видел такой тихой ночи, мы молча с ним согласились. Другой кочегар энергично заметил – «Это чертовски напоминает мне пикник!» Совершенно верно, пикник на озере или тихой, удаленной от моря реке вроде Кэм, или в заводи Темзы. При таких особенностях неба, воздуха и моря мы смотрели на развернутый во всю длину «Титаник». Он был совершенно неподвижен – в самом деле, по виду казалось, что удар айсберга отнял у него всю его смелость. Он как будто ушел на отдых и утих без попытки спастись, без малейшей жалобы на такой коварный удар. Море не могло его раскачивать, не было ветра для завываний в межпалубном пространстве и гудения тросов. Первое, что тут бросалось в глаза всем наблюдателям, был покой вокруг «Титаника» и его неощутимо медленное погружение в море – ниже и ниже, словно это было раненое животное. На взгляд со стороны моря уже один корпус корабля представлял собой грандиозное зрелище. Вообразите корабль длиной в одну шестую мили, высотой 75 футов до верхней палубы, с огромными четырьмя трубами над палубами, и мачтами еще большей высоты. К этому прибавьте сотни его иллюминаторов, все его салоны и другие залитые светом комнаты, а вокруг него маленькие шлюпки, заполненные людьми, которые за несколько часов до этого разгуливали по палубам, читали в библиотеках и слушали исполнявшуюся оркестром радостную музыку. Сейчас они удивленно глядели на вознесшуюся над ними гигантскую массу и спешили грести прочь от тонувшего корабля. Мне часто хотелось видеть корабль издали, и лишь несколько часов назад, в разговоре за ланчем, я заключил пари, что в Нью Йорке получится хороший снимок его контуров и размеров. (Узкий проход в порт Саутгемптона не позволял стать на удалении и сделать снимок прекрасных пропорций корабля.) Едва ли я допускал, что возможность представится так быстро, и так драматически. Задний план отличался от задуманного: черный эскиз профиля корабля окаймлялся бесчисленными звездами, и так же выглядели все трубы и мачты. Корпус виделся там, где звездные точки были смазанными. Обнаружилась еще одна неожиданность, едва мы увидели вот что: прекрасная ночь, красивые очертания корабля и его огней – все это само по себе исключительно красиво, и тут же страшный угол между уровнем моря и рядами светлых точек иллюминаторов вдоль корабельного борта, ряд за рядом. Уровень моря и ряды огней должны быть параллельными – их пересечение невозможно – а теперь они пересекались в точке, расположенной внутри черного корпуса корабля. Не было других свидетельств повреждения, кроме явного нарушения элементарного геометрического правила – параллельные линии «не пересекаются, даже если их продлевать до бесконечности». И это значило, что «Титаник» погружался носом, если одни иллюминаторы спускаются в море, а другие чересчур возвышаются. Мы уплывали от него в ночной тишине, молясь и уповая всем сердцем на то, чтобы он не тонул больше, чтобы до рассвета в этом положении и остался. Экипажу, однако, думалось иное. Между тем, часто говорилось, что офицеры и экипаж заверяли, что корабль сохранит плавучесть, невзирая на очевидную безнадежность положения. Некоторые так делали – и возможно, при всей своей осведомленности в конструкции судна, имели на то не больше основания, нежели утверждавшие неизбежность затопления – как, по крайней мере, здравомыслящие кочегары в нашей шлюпке. Один из них (по-моему, тот, что резал шлюпочные тросы) рассказал о происшедшим с ним в кочегарке, когда за четверть часа до конца работы, – удостоверяя тем самым время столкновения в 11.45, – он согревал на ближайшей машине миску супа. И вдруг через прогнувшуюся стену водонепроницаемого отделения хлынула вода и сбила его с ног. Поднявшись, он бросился к дверям отделения и едва миновал проход, когда за ним опустилась водонепроницаемая заслонка – «словно лезвие ножа» по его словам, «управляемое с мостика». На палубе ему приказали немедленно возвращаться, чтобы вместе с другими погасить огни в котлах, что они исполнили и смогли вернуться наверх. Похоже, кочегары этой группы должны были одинаково знать степень повреждения. Он с сожалением добавил: «Сейчас бы мне пригодился этот горячий суп». Ему он безусловно пригодился бы, коль скоро в момент столкновения он, по его словам, был одет в майку и брюки, очень тонкие из-за жары в кочегарке. И хотя позднее он надел короткую куртку, его зубы стучали от холода. Он разместился под румпелем на некотором возвышении, где стоял наш капитан, лежа там всю ночь под пальто, наброшенным на него другим кочегаром. Мне казалось, он был без сознания. Одетая в несколько теплых нарядов дама настойчиво пыталась укрыть его чем-то с меховой отделкой, но тот наотрез отказался, поскольку отдельным женщинам недоставало одежды. В итоге, пальто отдали рыжеволосой ирландской девочке, стоявшей рядом, опершись на «внештатную койку» в виде планшира, и тем более уязвимой в холодном воздухе. Та же дама раздала пассажирам другие свои покровы – одному плед, другому меховую горжетку. Она со смехом рассказала, что при подъеме на борт «Карпатии» люди, занявшие у нее эти вещи, хотели вернуть их обратно. Однако, будучи как и все обремененной спасательным поясом, ей пришлось ответить, что она заберет их после подъема на борт. Своего брошенного в шлюпку халата я не видел, но спустя некоторое время ночью один пассажир из третьего класса нашел его на дне и одел на себя. Сейчас нелегко припоминать, кто именно был в шлюпке, поскольку ночью видимость была не далее нескольких футов, а утром мы смотрели только на спасательные суда и айсберги. Однако, насколько я помню, список был следующим: ни одного пассажира из первого класса; три женщины, один ребенок и два мужчины из второго класса; прочие были из третьего класса – почти все женщины; всего около 35 пассажиров. Остальными, а это 25 или больше человек, были члены экипажа и кочегары. Рядом со мной все время находилась группа из трех девушек-шведок, тепло одетых и берегших тепло скучившись, очень молчаливых; вообще, немного было каких бы то ни было разговоров. Один имевший место разговор, думаю, стоит повторить в доказательство того, что мир тесен. Женщина рядом со мной – которая делилась своими покрывалами и одеждами – держала девочку десяти месяцев от роду, взятую в последний момент. Ее мать в середине шлюпки была слишком стесненной, чтобы протиснуться к дочери, которая почти час мирно спала на руках незнакомки. Когда девочка заплакала, ее временная няня сказала: «посмотрите, не выглядывают ли ножки ребенка из одеяла! Я мало понимаю в детях, но уверена, что их ноги должны быть в тепле». Изогнувшись насколько было можно к ребенку, я увидел открытые пальцы ног и закутал их. Утихший сразу же плач подтвердил догадку. Голос женщины – лица в темноте были смутными – принадлежал моей собеседнице за столом интенданта, и я спросил: «Это Вы, мисс…?» «Да», ответила она, а вы, должно быть, г-н Бизли. Удивительно, что мы в одной шлюпке!» Вспомнив, что она плывет от Квинстауна, я спросил, «Знаете ли Вы Клонмел? Один мой большой друг живет там по адресу***, его письмо взято на борт в Квинстауне». «Да, я там живу, и я обедала по тому же адресу перед отъездом». Похоже, она знала и моего друга, и мы согласились, что во всем мире для узнавания общих знакомых самым неожиданным местом была многолюдная шлюпка, которая в 2 часа ночи посреди океана находилась в 1200 милях от места назначения. А все время, пока мы наблюдали «Титаник», его носовая часть тонула, угол наклона все увеличивался. Судя по возвышению кормовых иллюминаторов относительно носовых, кораблю не долго оставалось быть на плаву. Наш капитан-кочегар сказал гребцам, чтобы они гребли изо всех сил. Это толковое решение, видимо, мотивировалось следующим. Во-первых, тонущий корабль обещал волнение, способное накрыть даже шлюпки, спасшиеся от засасывания в водоворот в месте крушения. Мы понимали тщетность сопротивления волнам в полной шлюпке с неумелыми гребцами. Во-вторых, могли взорваться затопленные котлы, чьи обломки упали бы далеко в море. Однако, как окажется, ничего из этого не случилось. Около 2.15 утра мы, по моей оценке, удалились на расстояние от одной до двух миль. Сухопутному человеку трудно определять дистанции в море, а мы плыли уже полтора часа в тяжело нагруженной шлюпке с плохими гребцами. О точности нашего курса можно было судить по направлению то к одному источнику света, то к другому. Иной раз ориентиром служила звезда или огонь в шлюпке, спущенной с левого борта, которая удалилась от «Титаника» в другую сторону и виделась на горизонте. В итоге, мы не могли уйти очень далеко. А вода уже подступила к бортовым огням и капитанскому мостику; по-видимому, оставались минуты до затопления корабля. Гребцы налегли на весла, и все замерли, наблюдая его в абсолютной тишине – исключая нескольких, кто не глядел, потупив головы. Огни светились по-прежнему ярко, но из-за нахождения многих из них под водой число их уменьшилось. После этого я не раз задумывался, оставалось ли светло в каютах с ушедшими под воду иллюминаторами; вероятно, да. Покуда мы благоговейно взирали на корабль, он медленно приподнялся, развернувшись вокруг центра тяжести в кормовой части миделя, стал почти вертикально – и в этом положении замер! При развороте огни, светившие беспрерывно всю ночь, вдруг исчезли, затем еще одна вспышка, и все погасло. Сразу после этого раздался шум, названный многими взрывом – в заблуждении, я полагаю. Мне всегда казалось, случилось не что иное, как отрыв машин и механизмов от их креплений, с последующим падением сквозь отсеки и разрушением всего на их пути. Отчасти это был грохот, отчасти гул, отчасти треск, и отчасти стук от удара. Это не был внезапный грохот, как при взрыве: он продолжался некоторое время, возможно 15-20 секунд, сопровождая падение тяжелых машин на корабельное дно (теперь – нос). Полагаю, они вылетели совсем и затонули прежде корабля. Такого шума никто из нас раньше не слышал, и никто не захочет больше услышать: издалека он ошеломлял и изумлял нас. Это было так, словно с лестницы высокого дома были сброшены все мыслимые тяжести, которые вдребезги разбивали друг друга, ступени и все на их пути. Появились объяснения этому, кажущиеся истинными, с рассказами о взрывах – в том числе о разрыве тонущего корабля на две части. Однако я уверен, что такие объяснения не выдерживают критики. Во-первых, топки были заблаговременно погашены, пар выпущен, и взрыв по этой причине кажется маловероятным. Кроме того, как уже сказано, шум не был внезапным и четким, а длительным – скорее как раскат грома. Упавшие машины, согласно схеме «Титаника», находились в отсеках №3, 4 и 5, из которые они почти неизбежно выпали в соседние отсеки. Не случилось ничего похожего на публикации американских и английских газет – что корабль переломился надвое, и два обломка выступили из моря. Увидев на «Карпатии» подготовку этих изображений, я сказал тогда, что они совсем не напоминают случившееся на самом деле. Когда шум прекратился, «Титаник» стоял как колонна: виднелись только корма и около 150 футов корпуса, обрамленные звездным небом и неясно очерченные в темноте. По-моему, в таком положении он оставался пять минут или меньше. Затем, нырнув кормой немного назад, он медленно скользнул по воде вперед, и наклоненным нырнул в глубину. Море сомкнулось, и мы увидели кончину прекрасного корабля, на который мы ступили четыре дня назад в Саутгемптоне. На месте судна, где долго были сосредоточены все наши интересы, и на который мы смотрели почти все время, так как он был единственным устойчивым предметом в море – на месте «Титаника» теперь расстилалось бескрайнее море, которое по своему обыкновению легко покачивалось, без малейшего напоминания о волнах, только что сомкнувшихся над самым удивительным кораблем из всех созданных человеком. Те же самые звезды освещали нас, и воздух был так же холоден. Казалось, без «Титаника», мы ощутили себя крайне одинокими в море на маленькой шлюпке. Не потому, что было неудобно (исключая чувство холода) или опасно – мы ни о чем не могли думать кроме того, что «Титаник» перестал существовать Мы ждали волну, однако эта, судя по убеждению экипажа, огромной силы волна не появилась. Впрочем, хотя утонувший «Титаник» не напомнил о себе этой волной, он оставил нам то, что мы хотели бы совсем забыть. То, что не умещается в сознании – крики нескольких сотен пассажиров, боровшихся за жизнь в ледяной воде. Я бы с радостью избежал дальнейших напоминаний об этом обстоятельстве катастрофы, но это невозможно по двум причинам. Во-первых, нужно оставить свидетельство для истории, во-вторых, крики не только призывали на помощь в ужасных для тонувших людей условиях – зов, на который нельзя было ответить – это был также призыв ко всему миру исключить навсегда повторение условий, когда люди в такой опасности и так беспомощны. В упреке силам небесным за их несправедливость слышался призыв низвергнуть сами небеса. Нас крайне изумили крики, раздавшиеся, едва воды сомкнулись над «Титаником»: тишина стояла с тех пор, как мы покинули корабль. Кроме того, как я заметил выше, мы не знали, сколько было на борту спасательных шлюпок и плотов. Члены экипажа могли знать или нет, но они не говорили об этом с пассажирами. И если бы все уцелели благодаря какому-нибудь спасательному средству, мы не удивились бы этому. Не будучи готовыми к такому обороту дела, мы оцепенели от криков людей, тонувших посреди спокойного моря. Нам очень хотелось вернуться и спасти хотя бы нескольких утопавших, но мы понимали, что это невозможно. В шлюпке от тесноты приходилось стоять, и поскольку возвращение сулило всем нам судьбу утопленников, капитан-кочегар велел экипажу грести прочь от кричавших. Мы попытались петь, чтобы сообща удержаться от мыслей о тех людях, но у нас тогда не было песенного настроения. Крики, бывшие сначала многочисленными, угасали один за другим. Ночь была ясной, морозной и тихой, вода была гладкой, и на ровной поверхности звуки должны были свободно распространяться очень далеко – гораздо дальше, чем мы удалились от корабля. Я думаю, последние крики слышались через сорок минут после затопления «Титаника». Спасательные пояса часами могли держать выживших людей на плаву, но холодная вода останавливала крики. Убежден, что все люди в шлюпках, рассеянных вокруг тонувших людей на разные расстояния, одинаково думали о необходимости сделать все для предотвращения таких криков в будущем – сколько бы времени и иных ресурсов это не стоило. Такой призыв звучал в этих криках для нас так же, как и для всех остальных, кто узнал о них. Едва ли те же условия когда-нибудь повторятся, однако долг всех и каждого сделать так, чтобы это стало невозможно. Подумайте об этом! Еще бы несколько шлюпок и чуть больше сколоченных вместе дешевых досок, чтобы все эти мужчины и женщины, которых мир так трагически лишился, до сих пор оставались бы с нами; и не было бы скорби в обезлюдевших домах, и не надо было бы писать эти слова. Глава V Спасение Согласно всем известиям, «Титаник» утонул около 02.20 ночи, один из наблюдателей в нашей шлюпке указал близкое время – 02.30. Позже мы общались с тремя шлюпками: №5 по правому борту; другие, как мне всегда казалось, были №9 и 11. Мы не подходили близко друг к другу, только иногда перекликались в темноте, видя то приближавшиеся, то удалявшиеся очертания; мы спрашивали, есть ли у них на борту какой-нибудь офицер, но никого не находилось. В отсутствии плана действий мы медленно гребли вперед – то есть вперед лишь потому, что туда раньше обращался нос «Титаника». Мне стало ясно, что мы направлялись на северо-запад, коль скоро северное сияние виделось справа. Опять же, когда с юга подошла «Карпатия», мы ее увидели сзади на юго-востоке и ради встречи с ней развернули свою шлюпку. Мне представляется, что шлюпки «Титаника» должны были разойтись по океану веером: спущенные с носовой части правого и левого борта оказались далеко впереди корабля, а спущенные с кормы – вдоль бортов. Поэтому левосторонние шлюпки достигли «Карпатию» самое позднее к 8.30 утра, тогда как некоторые шлюпки с правого борта уже в 4.10. Отдельные шлюпки с левого борта на пути у «Карпатии» должны были пересечь место кораблекрушения, преодолевая заграждения из кресел и всяческие другие обломки «Титаника». Ни одна из трех ближайших к нам шлюпок не была освещена, и в темноте мы совсем потеряли друг друга из виду. У нас не было возможности сигналить кораблям, могшим на полном ходу идти к «Титанику» с любой стороны. Однако, выбившись из сил, нам едва ли казалась возможной эта новая опасность. Мы возобновили поиски фонаря вдоль бортов под своими ногами, и я достиг ящика возле руля. Убрав переднюю планку и открыв его, я нашел только оцинкованный воздушный контейнер, сообщавший шлюпке плавучесть. Не думаю, что на борту был какой-нибудь источник света. Мы также безуспешно искали пищу и воду, заключив в итоге об их отсутствии. Но мы ошиблись. Я получил письмо от второго помощника Лайтоллера, уверявшего меня, что они с четвертым помощником Питманом позже обследовали на «Карпатии» все шлюпки с «Титаника», и в каждой нашлись печенье и вода. Но наши мысли тогда занимались не этим, а счетом времени до полудня, когда «Олимпик» должен был найти нас. В 3-м часу утра появилось бледное небесное сияние впереди по правому борту – первые лучи, как мы думали, начинавшегося утра. Не зная точного времени, мы желали любого источника света, чтобы радоваться возможности смотреть на лица друг друга и видеть тех, кому выпал счастливый жребий. К тому же, свет устранил бы опасность пересечения во тьме пути какого-нибудь корабля. Но нам предстояло разочарование: мягкий свет на мгновение усилился, немного померк, и вот опять свечение, устойчивое в течение нескольких минут! «Северное сияние»! Едва я это понял, открылось зрелище света, изливавшегося веером по северному небу, и устремлявшегося бледными лентами к Полярной звезде. Несколько лет назад, будучи в Англии, я видел почти такой же интенсивности сияние, и теперь увидел снова. Когда мы поняли, что день еще не начинался, в шлюпке раздался вздох разочарования. Но если бы и начинался, для нас готовилось нечто более успокоительное, нежели дневной свет. Всю ночь мы пристально искали на горизонте пароходные огни. От капитана-кочегара мы узнали, что сперва должен появиться мачтовый огонь, за которым ниже почти сразу идет второй, палубный. Если эти огни остаются по вертикали, а по расстояние между ними увеличивается, значит близится пароход. Но что была за ночь ожидания огня на горизонте! Мы видели его многократно по мере вращения земли – на чистый горизонт одни звезды восходили, другие заходили, и по всем направлениям были «огни». С отдельными из них мы сближались, и лишь многократно обманувшись поумнели. Некоторые огни были в лодках, где удалось найти фонари, но они обычно скоро распознавались, опускаясь и поднимаясь вблизи нас. Оживляя надежду, они снова ее уничтожали. Вблизи кажущейся линии горизонта нам со всех сторон виделись пары близко расположенных огней и думалось, что это те самые двойные огни. Но при наблюдении их издали огни медленно расходились, будучи двумя шлюпочными фонарями на различных расстояниях от нас. Возможно, это были передние шлюпки с левого борта, которым на следующее утро пришлось долго возвращаться через некрополь «Титаника». Однако, несмотря на эти надежды и разочарования, отсутствие огней, пищи и воды (как мы считали), а также пронзительный холод, мы не были несчастны в эти ранние утренние часы. Плотно окутавший нас холод был единственным действительным неудобством, но в своем безвыходном положении мы не слишком страдали, легко топая по днищу (от сильного был чрезмерный шум) и усердно растираясь. Я не слышал, чтобы в шлюпке B кто-нибудь пострадал от холода – даже едва одетый кочегар остался невредимым. Вопреки всему, мы ощущали сильную радость – настолько сильную, что казались ничтожными временные неудобства от холода, стесненности в шлюпке, темноты и множества вещей, обычно являющиеся неудобствами. Тихое море, прекрасная ночь (разительно отличающаяся от двух ночей на борту «Карпатии», где сон многих людей прерывался вспышками молний и раскатами грома), и больше всего факт нахождения хотя бы в шлюпке, когда столько пассажиров и членов экипажа – чьи крики уже не доносились до нас – онемели в море. Нас наполняло чувство благодарности, но оно должно было еще стократно усилиться. Около 03-30 утра, насколько точно я могу судить, кто-то впереди шлюпки привлек наше внимание к слабому отдаленному сиянию на юго-востоке. Все быстро посмотрели туда, и увидели как будто удаленный свет прожектора военного корабля, выходящий из-под горизонта. Затем был угасающий звук словно бы ружейного выстрела, и свет опять исчез. Кочегар, лежавший всю ночь под рулем, внезапно сел точно спросонья в накинутом на его плечи пальто. Я все еще вижу его, всматривающегося в море, откуда пришел звук, и слышу его крик: «Это залп орудия!». Он ошибся, это была ракета с «Карпатии», как узнаем позже. Но мы уже осмелели, зная, что вблизи кто-то спешил нам на помощь, подбадривая сигналами. Обострив все свои чувства – глазами нацеливаясь на горизонт, а слухом воспринимая малейшие звуки, – мы ждали в абсолютной ночной тишине. И вот, явившись с того края моря, где была вспышка, мы увидели один огонь, и тотчас же второй ниже его. За несколько минут они поднялись над горизонтом, оставаясь на одной линии! Но уже обманувшиеся люди ждали, чтобы быть уверенными в своем спасении. Огни двигались быстро, так быстро, что только несколько минут (впрочем, может и больше) истекло от их явления над горизонтом до очевидного сближения с нами. Мы не знали, какой именно идет корабль, но, видя его быстроту, стали искать бумагу, тряпки – все, что могло гореть (в крайнем случае, мы зажгли бы свою одежду). Из найденных в кармане писем был наспех свернут бумажный факел, поднятый кочегаром, стоящим на кормовом возвышении. Этот огонек осветил мерцающим светом лица обитателей шлюпки, побежал ломаными линиями несколько ярдов по черному маслянистому морю (где я впервые увидел то, что вызвало эту ужасную катастрофу – небольшие мирно качающиеся куски льда размером с кулак) и брызнул в темноту, когда кочегар кинул за борт тлеющие огарки. Мы не могли знать, что опасность быть потопленными уже миновала, ведь с «Карпатии» увидели шлюпку, которая всю ночь освещалась зеленым светом, найдя первый указатель нашего расположения. Но действительная причина отмечена в вахтенном журнале «Карпатии»: «Шли полным ходом всю ночь; остановлены в 4 часа утра айсбергом прямо по курсу». Это был весомая причина. Когда наш факел сгорел, в темноте мы увидели остановку топовых огней, и поняли, что спасательное судно стоит. Раздался вздох облегчения при мысли о том, что не потребуется спешно давать дорогу кораблю, что мы не разминемся, и что его винты не окатят нас водой. Мы ждали, и наконец появился большой пароход, светившийся всеми своими иллюминаторами. Думается, что неспешное движение этих огней останется для нас самым удивительным зрелищем. Мы были поражены, ведь это было поистине спасением. Мы рассчитывали спастись днем, а были взяты на борт затемно и всего через несколько часов после гибели «Титаника». Это казалось невероятным, и я думаю, что в глазах всех мужчин и женщин были слезы, когда мы снова увидели ряды приветливо светящих огней. В шлюпке раздалось исходившее из самого сердца шептание: «Слава Богу!». Шлюпка развернулась, чтобы гребцы начали движение к пароходу, а капитан призвал петь, затянув: «К берегу, парни». Экипаж и пассажиры присоединились к нему своими дрожащими голосами, но мне кажется, что спет был всего один куплет. Время было раннее, и мы слишком переполнялись чувством благодарности, чтобы пение было ритмичным. Закончив нестройное пение, мы стали шумно подбадривать друг друга. Так легче было дать волю нашим чувствам, ведь ободряющим возгласам не нужны размеренность и мелодичность. Вся наша благодарность за спасение устремлялась на Маркони, чье имя упоминалось с чрезвычайной признательностью. Хотел бы я, чтобы он был там и слышал благодарственный хор во славу его удивительного изобретения, избавившего голодных людей от многих часов и даже дней пребывания в холодном штормящем море. Полагаю, наша благодарность была достаточно интенсивной и выразительной, чтобы эфир донес ему в ту ночь хотя бы часть ее. Повсюду мы видели шлюпки, идущие к «Карпатии», слышали крики и подбадривания. Наши матросы гребли, усердствуя в дружеском соревновании за первенство, но в итоге мы оказались восьмыми или девятыми. Нас оправдывали большая загрузка и необходимость огибать по пути огромный айсберг. Следом, словно для полного счастья, рассвело. Началось с красивого, мягкого освещения восточной дали, затем из-за небесного края показалось легкое золотое сияние, незаметно распространившееся над морем – так мягко, словно для того, чтобы мы поверили, что оно незаметно для нас было здесь всегда. Потом начало розоветь небо, и становились все более розовыми легкие тончайшие облака, вытянувшиеся тонкими лентами до горизонта. Звезды медленно угасли, кроме одной, надолго задержавшейся у самого горизонта вместе с тончайшей и крайне бледной луной, обращенной серпом к северу и касавшейся горизонта своим нижним рогом. С рассветом появился легкий западный ветер, впервые задувший после остановки машин «Титаника». В течение нескольких часов, – с рассвета до 8 утра, когда подошли все шлюпки, – этот бриз усилился до свежего ветра, бичевавшего море так, что в волнах последняя шлюпка с людьми с трудом достигла «Карпатии». Какой-то офицер заметил, что одна из шлюпок не удержалась бы на плаву, продолжись ветер еще час. Возгласы капитана звучали в такт усилиям наших гребцов – двое тянущих весло, и один напротив них толкающий – старались успеть за другими шлюпками. «Новолуние! Ставьте свои деньги! То есть, если они у вас есть!» Нас очень рассмешил этот несвоевременный предрассудок, но другой предрассудок стал опровержением первого, когда он добавил: «Я уже больше не скажу, что число 13 не счастливое. Тринадцатая шлюпка – лучше всех». Если бы среди нас были – а это почти неизбежно ввиду заразительности предрассудка – те, кого страшили события, связанные с числом 13, они должны были согласиться с ним, и уже не следовать столь глупому убеждению. Для его опровержения достаточно вспомнить, со сколькими людьми отошла от тонущего «Титаника» шлюпка №13, как она всю ночь удерживала их на плаву совершенно сухими, и безопасно причалила к «Карпатии», где они без малейших осложнений поднялись на борт. После этого можно только желать 13-го места в списке или поселения в доме №13, не опасаясь карканий насчет искушения так называемой «судьбы». Глядя на «Карпатию» в полумраке, у горизонта рядом с ней нам привиделись два больших парусных судна. Мы решили, что это были рыболовные суда с побережья Ньюфаундленда, увидевшие остановку «Карпатии» и ждавшие, не понадобится ли какая-нибудь помощь. Но через несколько минут их осветило солнце, и обнаружились два огромных айсберга, сравнимые по высоте с кораблем. Когда солнце поднялось выше, они сделались розовыми и зловещими, подобно выросшим из моря белым каменным утесам, незабываемо прекрасные и ужасные ввиду катастрофы, вызванной одним из них. Позднее, когда солнце еще поднялось, они заискрились и засияли в его лучах. Их мертвенную бледность придавал скорее замерзший снегом, нежели прозрачный лед. С рассветом нашелся еще айсберг почти на линии между нашей шлюпкой и «Карпатией», и вскоре еще один справа, и еще на южном и западном небосклонах, видимые насколько позволяло зрение. Все они различались формой, величиной и цветовыми оттенками, в зависимости от прямого или косого направления шедших сквозь них солнечных лучей. Вблизи спасательного судна различались полосы на ее трубах – согласно нашему экипажу, это был пароход компании «Кунард». Несколько шлюпок уже находились у борта, и пассажиры взбирались по лестницам. Пришлось отступить на юг во избежание затопленного айсберга, но это делалось не потому, что маленькой шлюпке угрожал ледяной выступ, а из неприятия рискованной поспешности за считанные минуты до спасения. Оставив позади айсберг, мы смогли прочитать – C A R P A T H I A – имя, ставшее незабываемым. Мы будем видеть ее иногда, быть может в списках кораблей – как я уже видел ее на обратном пути из Генуи. Будут вдруг представляться ее огни в темноте над горизонтом, ее покачивание с освещенными иллюминаторами, а также момент, когда мы прочитали на борту ее имя. Мы будем переживать сцену спасения, наполняясь все тем же чувством благодарности за все, что она тогда совершила. На веслах мы достигли ее около 4.30 утра и нашли защиту от волнения у правого борта, удерживаясь носовым и кормовым тросами. Сперва на борт поднялись женщины, которые взбирались по веревочным лестницам охваченными петлей вокруг плеч для облегчения подъема; следующими взбирались пассажиры мужского пола, и наконец экипаж. Завязанным в мешке поднимался ребенок, не испытавший этой холодной ночью никакого зла. Мы ступили на палубу с невыразимой сердечной благодарностью за долгожданное ощущение прочного судна. |
Похожие:
 | Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Представьте себе, что Вы капитан парохода. Ранним августовским утром вы отправляетесь в рейс по маршруту Астрахань-Москва. В трюме... | | Гибель леса На Межведомственной комиссии Совета безопасности РФ по экологии обсуждался вопрос об угрозе, которую несет людям гибель леса |
| Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Проведение нестандартных уроков: уроки-игры, уроки-дискуссии, уроки-соревнования, уроки с групповыми формами работы, уроки взаимообучения... | | 14. Уроки химии 8-9 классы. Кирилл и Мефодий Химия в школе. Углерод и его соединения. Углеводороды. Электронные уроки и и тесты. Новый диск |
| Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Уроки чтения – это уроки постижения литературно-художественного произведения, уроки развития речи, уроки формирования читательских... | | История научного поиска и его результаты второе издание История науки – свидетельство хода познания человеком окружающего его мира. Она выявляет сложности в реализации его интеллектуальных... |
| Уроки всемирной истории. Новейшее время Уроки всемирной истории. Новая история Русский язык. Справочник школьника фраза. Обучающая программа-тренажер по русскому языку |  | «Употребление иноязычной лексики в современном русском языке» Многие пытаются представить современное состояние русского языка как катастрофу, гибель и даже как сознательное его «унижение» и... |
| Уроки геометрии в 9-м классе по теме " Решение треугольников" Определите вид треугольника, не вычисляя его углов, если известны его стороны (Презентация, слайд 1) | | Урок английского языка в 9 классе по теме «Путешествие способ познания мира» Оборудование: презентация к уроку, аудиозапись песни «Титаник», презентация учащихся |
| С. П. Капица, С. П. Курдюмов, Г. Г. Малинецкий Синергетика и прогнозы будущего Киплинга есть зловещая притча о сушеной обезьяньей лапке. Этот талисман выполняет любые желания. Так, как он их понял. Его обладатель... | | Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Уроки Гражданственности, Уроки Мира, Уроки Государственности и иные тематические занятия |
| Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Для выполнения учебного плана в течение 8 недель после окончания учебных занятий проводятся занятия в нетрадиционной форме (экскурсии,... | | Урока, урок 1 Тема урока : «Уроки французского» В. Распутина. Главный... Конспект урока в младших классах (на примере рассказа В. Распутина «Уроки французского») |
| Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... В первом классе ребенок привык делать уроки под присмотром взрослых. Но чем старше он становится, тем больше самостоятельности нужно... | | Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Мойке, 12, в Петербурге, в старом доме, люди застывают в скорбном молчании. В последней квартире Пушкина идет скорбная панихида.... |
