Глава 2. ПРЕДПОСЫЛКИ ЛЫСЕНКОВЩИНЫ И ФОРМИРОВАНИЯ СОВЕТСКОЙ СИСТЕМЫ УПРАВЛЕНИЯ НАУКОЙ.
«Организационная творческая дружная работа должна сжать буржуазных специалистов так, чтобы они шли в шеренгах пролетариата, как бы они не сопротивлялись и не боролись на каждом шагу»
Владимир Ленин
Истоки создания концепции «классовой (пролетарской) науки».
Анализ проблемы, очевидно, целесообразно начать марксистских взглядов на факторы развития и ее место среди других социальных институтов. В логическом плане центральным пунктом марксисткой гносеологии оказывается цикл взаимных трансформации материального мира и его идеального отражения в человеческом сознании, причем в отличие от Гегеля акцент делается на материи как первоисточнике этой трансформаций [374,Маркс К., Энгельс Ф.]. Если первая ветвь этого цикла (от материи к сознанию) соответствует начальному звену процесса познания, то замыкающая цикл вторая ветвь (от сознания к материи) представляет процесс актуализации теоретических представлений об окружающем мире для его преобразования в соответствии с жизненными потребностями человека, т.е. практику [375]. Последовательный ряд оборотов этого цикла приводит к постепенному приближению человечества в историческом плане ко все более полному познанию окружающего мира и к его преобразованию в соответствии с собственными интересами. Итак, практика, в философском значении этого термина (деятельность людей по преобразованию существующей вне их материи), позволяет производить проверку их теоретических концепций, моделирующих окружающий мир.
Отсюда сразу же напрашивается несколько следствий. Прежде всего, любая научная теория лишь тогда может считаться обоснованной, когда ее положения были реализованы в социальной и производственной деятельности человечества. Судя по некоторым высказываниям К.Маркса (в частности, знаменитом 11-м тезисе о Фейербахе: «Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его» [370]), этому положению он придавал совершенно глобальное гносеологическое значение, распространяя его на создание любой научной, философской или идеологической концепции.
Здесь необходимо сделать оговорку. Принцип единства теории и практики оперировал с философским пониманием этих терминов, чго позволяло избежать логической ловушки, связанной с исторической ограниченностью любой научной теории или гипотезы, которая, даже будучи широко используемой в различных областях жизни, впоследствии могла быть заменена другой, позволяющей объяснить более широкий круг явлений. Эта коллизия разрешалась марксизмом путем различения объективной и абсолютной истин. В каждой, проверенной практикой теории скрыты объективные элементы абсолютной истины, число которых постепенно увеличивается, хотя в целом абсолютная истина так и остается недостижимым идеалом. Любая наука оказывается продуктом исторического развития и содержит в себе потенциальную возможность дальнейшего преобразования своих теоретических основ [372]. Представление, что изучая историю любого явления, в том числе, науки, становится возможным получить некий ориентир в дальнейших поисках объективной истины пронизывает творчество обоих основоположников диалектического и исторического материализма [371]. Так или иначе, развитие естествознания коррелирует с развитием материи.
Другой стороной этого утверждения («практика – критерий истины» – афоризм, ставший расхожим штампом у советских последователей марксизма) стало признание социально-экономической обусловленности научного знания. В конечном итоге технико-экономические практические потребности привели к возникновению и дальнейшему прогрессу науки, в целом, и ее отдельных дисциплин. Техническая потребность, писал Ф. Энгельс, способствует научному прогрессу больше чем десяток университетов [376]. Этот постулат имеет, так сказать, двухуровневый характер: интеллектуальные процессы любого социума детерминируются структурой социально-экономических отношений [373], но и сама постановка конкретных научных проблем, и способы их разрешения вытекают из технологических потребностей [378]. В сущности, это утверждение не являются специфическим для марксизма (вероятно, оно было унаследовано от французских энциклопедистов), хотя вполне логично укладывается в его концептуальную структуру.
К тому же, К. Маркс разделял мнение, согласно которому расширение социальных масштабов производства ведет лишь к соответствующему количественному росту научных не к качественному преобразованию концептуального фундамента науки (научной революции) [381]. Развитие науки носит относительно самостоятельный характер, а замыкание цикла взаимодействия «теория-практика» позволяет рассматривать науку и как активный фактор, влияющий на экономику и социум, в целом.
Вовлечение науки в производство ведет к тому, что научно-исследовательская деятельность включается в общую структуру социально-экономических взаимосвязей (производственных отношений), научная работа становится разновидностью «всеобщего труда» [380]. Марксизму оказалась присуща тенденция рассматривать производство и науку как две стороны одного явления – создания материальных продуктов и интеллектуальных ценностей (материальное и духовное производство). В соответствии с общей гегелевской схемой отделение собственно научной деятельности от производственного труда, которое, как считал К. Маркса произошло в результате эксплуатации науки капиталом, является необходимым этапом развития и реализации потенциальных возможностей научного знания [382], но в соответствии с той же схемой эта стадия должна смениться новым синтезом науки и производства. С возникновением индустриального общества наука непосредственно вовлекается в технологию, начинает оказывать определявшее воздействие на нее, как писал К. Маркс, становится «непосредственной производительной силой» [379].
Если следовать Марксу, то можно увидеть, что тот проводил четкую градацию производительного и непроизводительного труда. Причем к последней он относил категории сферу услуг, образование, медицину, систему коммуникаций и саму науку. Между тем, в мире - время не Маркса, время начинающийся НТР. Тем более в условиях соревнования двух систем, наука и другие сферы деятельности начинают играть роль главного фактора роста производительности и благосостояния страны. Н.Д. Кондратьев в работе, «Предварительный эскиз», фактически впервые преодолевает прежнее противопоставление производственной и непроизводственной сфер приложения труда. Он отмечает, что ошибка рассматривать хозяйственную деятельность как деятельность, направленную только на удовлетворение материальных потребностей. Хозяйственная деятельность в действительности составляет столь же неотъемлемую характеристику в организации нематериального производства, как и материального. Развитие сферы услуг на современном этапе сделало ее привлекательной для вложения капитала. В экономически развитых странах, таких как Германия и Италия, в непроизводственной сфере занято более 40% рабочей силы, в США — более 50%. Кроме того, услуги большей частью являются трудоемкими и низко материалоемкостью. Развитие непроизводственной сферы выгодно, поскольку оно требует относительно небольших капитальных вложений в расчете на каждое рабочее место. Все эти тенденции подчеркивают экономическую важность нематериального производства, о которой говорил Кондратьев.
Функция естествознания по «обслуживанию» производства была также средством решения социальных коллизий. В качестве примера – прогресс агрономии, как полагал Ф. Энгельс, должен предотвратить негативные оциальные последствия перенаселения (Мальтус) [369]. Разумеется, должна существовать определенная структура, усваивающая с этой целью научные достижения – социалистическая формация.
Таков был тот теоретический фундамент, который был унаследован следующим поколением марксистов, в том числе – российских.
В.И. Ленин в своих, написанных до 1917 г., работах достаточно близко придерживался гносеологической концепции, созданной его идейными учителями, призывая рассматривать философские проблемы с точки зрения практики, «которая неизбежно приводит к материализму» [328,Ленин В.И.]. Историческая ограниченность практики (не позволяющая в любой данный момент ни окончательно подтвердить, ни полностью опровергнуть, какой-либо конкретной научной теории), была ему также достаточно ясна: «Этот критерий тоже настолько «неопределенен», чтобы не позволять знаниям человека превратиться в «абсолют», в то же время настолько определенен, чтобы вести беспощадную борьбу со всеми разновидностями агностицизма и идеализма» [328].
Цитата взята из книги «Материализм и эмпириокритицизм» (1909), бывшей для советских философов Библией – моделью, в соответствии с которой следовало решать те или иные проблемы. Вслед за этим, однако, следовал пассаж, позволявший взглянуть на соотношение теории и практики несколько с другой стороны: «Единственный вывод из того, разделяемого марксистами мнения, что теория Маркса есть объективная истина, состоит в следующем: идя по пути марксовой теории мы будем приближаться к объективной истине все больше и больше (никогда не исчерпывая ее), идя же по всякому другому пути, мы не можем прийти ни к чему иному, кроме путаницы и лжи». Итак, научный прогресс, т.е. познание объективной истины, связывался теперь с единственной философской концепцией, могущей, таким образом, служить критерием адекватного отражения окружающего мира наряду с практикой.
В мировоззрении В.И.Ленина значительное место занял постулат о социально-классовой обусловленности научных концепций, принявший жесткую форму так называемого «принципа партийности». Его излюбленным афоризмом было утверждение, что, если бы математические аксиомы задевали интересы людей (классовые, по его мнению, в первую очередь), то они, безусловно, оспаривались» [331]. История «пролетарской науки» дала тому блестящие подтверждения. Поскольку развитие науки социально обусловлено, то научные теории должны носить на себе следы экономических интересов того или иного класса. Ожидать научной объективности в «обществе наемного рабства» по мнению В.И.Ленина – «глупенькая наивность» [330]. К «партийным» наукам относятся, прежде всего, социальные и гуманитарные дисциплины – философия, политэкономия. Но и естественнонаучные теории могут использоваться для зашиты социальных интересов господствующих классов и теологических спекуляций. Поэтому «пролетарская наука» должна, усвоив конкретно-научные данные и концепции отсечь их от философской надстройки и дать собственную диалектико-материалистическую интерпретацию [329]. Принцип партийности вносил определенную трансформации в марксистское понимание практики – возникла проблема актуализации теоретических концепций в рамках капиталистического социума (зародыш последующей дивергенции «пролетарской» и «буржуазной» науки). Уже в послереволюционных программных работах В.И. Ленин среди признаков «буржуазной» науки, преодолеваемых государственной системой организации науки в условиях диктатуры пролетариата назвал «полный разрыв книги [теории] с практикой жизни» [340] – прямое следствие «партийности» науки в условиях классового антагонизма. Отметим, что идеи и предложения В. И. Ленина относящиеся к конкретным проблемам послужили впоследствии алгоритмом решения других, отнюдь не гомологичных задач, как в политической, так и научно-мировоззренческой областях. В результате «наука – марксистская идеология»: принцип партийности был постепенно, но последовательно распространен на все конкретно-научные теории. Влияние этой закономерности оказалось тем более велико, что смысл понятия «практика» в его послереволюционных работах ввиду многочисленных экономических и организационных проблем резко изменился. В подавляющем большинстве случаев имелось в виду уже решение чисто прикладных задач[341]. Между тем эти работы послужили методологическим фундаментом, на котором строилась система государственного контроля и управления научно-исследовательской деятельностью.
|
