Реформа высшей школы.
После оформления структурного ядра новой системы процесс охватил и нижестоящие звенья. Первой из серии реформ была реформа высшей школы.
Ее начало можно датировать 1921-1922 г. г., когда был разработан и начал действовать новый Устав высшей школы, которая в результате теряла свою структурную и функциональную автономию, переходя под непосредственный партийно-государственный контроль. Реформа первоначально вызвала «саботаж» со строны профессорско-преподавательского состава, особенно резко проявившегося в МВТУ, вследствие чего в феврале 1922 В.И.Ленин в письме рекомендовал уволить 20-40 профессоров этого вуза.
В целом, эта реформа реализовала политическую тенденцию, проявившуюся с первых послереволюционных дней. Еще в 1918 г., например, А. В. Луначарский писал, что Советское государство, вступая в контакт с Академией наук, преследует цель втянуть науку в социалистическое строительство и при этом «оставляет за собой право контроля характера и направления производимых работ» [228,Известия. 13 сентября 1918 г.].
Столкнулись две концепции автономии науки (в широком смысле слова – свободы научного творчества): разделяемого большинством интеллигенции представления о ней, как организационной и политической независимости, и марксисткой – свобода как осознанная необходимость социалистического и коммунистического переустройства общества через диктатуру пролетариата. В конечном итоге в последней трактовке это означало свободу в пределах поиска путей решения задач, поставленных государственной властью. Достаточно четко эту мысль развил А. В. Луначарский в «Проекте директив Центрального комитета всем членам партии, работающим в Наркомпросе» (21 марта «1921 г.). По словам А. Е Луначарского, свобода научного творчества в условиях диктатуры пролетариата подразумевает для исследователей возможность «в области их специальности работать свободно и применять свои силы и познания» при том, однако, условии, что партийно-государственный аппарат оставляет за собой право «властно приспособлять работу высших учебных заведений к потребностям республики»[345, Литературное наследство, 1970].
В реконструкции системы высшего образования оказались завязанными в узел две политические установки – идеологизация и «сближения науки и практики». По словам члена научно-политической секции Государственного ученого совета А. К. Тимирязева политика этого органа в идеологической области заключалась в переводе преподавания на диалектико-материалистическую основу путем создания условий неблагоприятных для возникновения и развития антиматериалистических «уклонов». Если расшифровать этот тезис, то выяснится, что в представлении А. К. Тимирязев
а он сводится к «смычке теории и практики. [... ] Именно живая человеческая практика является лучшей проверкой наших теоретических выводов; поэтому мы все теоретические дисциплины связывали с теми практическими задачами, которые ставит себе та или
иная техническая школа, а в тех случаях, где теория преподавалась как нечто самодовлеющее, например, на физико-математическом факультете, мы перестроили преподавание так, что ввели так называемые практические уклоны и в эти теоретические дисциплины» [570,Тимирязев, 1925]. Чистая теоретическая наука «приближалась к практике» при условии использования ее результатов науками экспериментальными, а последние могли участвовать в производстве через «посредничество ряда промежуточных дисциплин» [570]. Чистая теоретическая наука «приближалась к практике» при условии использования ее результатов науками экспериментальными, а последние могли участвовать в производстве через «посредничество ряда промежуточных дисциплин» [570].
Вузовскому образованию был придан узкопрофессиональный (а точнее – чисто прикладной) характер. В 1924-1925 г. г. биологические факультеты и отделения готовили специалистов в области пищевой промышленности, практической энтомологии (борьба с сельскохозяйственными вредителями), товароведению и т.п. [68,Валескалн П,1925].
В 1923-1924 году впервые проводилась производственная практика студентов, которая, как планировалось, должна была постепенно превратиться в «постоянную, проводимую в течение всего курса [обучения] работу студента в предприятии или учреждении». С этой целью вузы прикреплялись к одному или нескольким предприятиям на длительный срок.
В соответствии с циркуляром Государственного ученого совета и Главпрофобра N 29 от 6 февраля 1925 г. высшая школа должна была включиться в экономическую и культурную жизнь страны. Это означало, что вузы были обязаны в административном порядке оказывать близлежащим учреждениям и предприятиям повседневное содействие в усовершенствовании условий и методов труда и производственных процессов, организации производства в целом, проведении необходимых исследований, консультации и т.п. Реализация этого распоряжения, предполагала, в сущности, получение высшими учебными заведениями заданий от расположенных поблизости учреждений, предприятий и профсоюзов [615,Циркуляр № 29 ГУС и Главпрофобра «О связи вузов с производством и населением»].
Одновременно проводилось структурное разделение учебной и исследовательской функций, ранее бывших атрибутами университетских кафедр. Исследовательская работа переносилась во вновь создаваемую сеть институтов и лабораторий, организуемых, в частности, и при университетах. Впоследствии эта мера расценивалась как осуществление дореволюционных проектов, выдвинутых крупнейшими отечественными учеными. Ни в одном из них, однако, не предусматривалось вынесение исследовательской работы за пределы высшей школы. Речь шла лишь о создании новой подсистемы организации науки в стране, т.е. вело к усилению «параллелизма» в деятельности отдельных структурных элементов этого социального института.
В середине 20х годов одним из весомых аргументов в пользу разделения функций считалась, прежде всего, необходимость «массового производства специалистов» для реконструировавшейся на новых принципах экономики. Моделью для организации и подготовки новых специалистов, и проведения научных исследований» явно служило промышленное конвейерное производство. Это обнаруживалось даже в использовавшейся терминологии: задача послереволюционных вузов, как писал Н. С. Державин (филолог по образованию), состояла в том, чтобы «не просто создавать научно-образованных людей, но научно-образованную рабочую силу, которая по окончании университета немедленно берется на учет и используется соответствующими органами для тех или иных производственных целей» [169,Державин Н.С., 1925]. При этом доказывалась неизбежность, и даже желательность сужения области «чистой», теоретической науки, вытесняемой «практическими производственными уклонами».
Вообще же, по мнению адептов этой доктрины, фундаментальные исследования в результате включения науки непосредственно в производство должны постепенно (но весьма быстро в историческом масштабе времени) прекратить свое существование, слившись с прикладными разработками (очевидное упрощение и приближение к представлениям массового сознания марксисткой идеи о превращении науки в непосредственную производительную силу).
Опорой для разделения функций служили также ссылки на закономерности развития науки на Западе, где «наука уходит из университетов». Такая интерпретация была совершенно неверна, что, кстати, легко обнаруживалось при знакомстве с используемыми для ее обоснования материалами. Так, например, Н. С. Державин ссылался на впечатления, полученные П. П. Лазаревым во время зарубежной командировки в начале 1920-х годов [168,Державин Н.С., 1925]. На самом же деле П. П. Лазарев утверждал нечто другое: американские Университеты превращаются в сложную ассоциацию учебных заведений и научно-исследовательских учреждений, существующих на средства различных фондов и частных лиц [322,Лазарев Н.П., 1925].
Спустя всего 2-3 года тенденция к. превращению вузов в профессионально-производственные училища продемонстрировала явный спад. В резолюции 11 Всероссийского съезда научных Работников (8-13 февраля 1927 г.) как достижение отмечается «отход от точки зрения узкого практицизма», но под расширением теоретической подготовки советских специалистов теперь понималось усиление идеологического компонента («обществоведческой базы») преподавания. Эти изменения прослеживаются и по содержанию некоторых публикаций того времени, где теперь в ряде случаев обращалось внимание на опасность сведения наука лишь к решению текущих производственных проблем и даже выдвигался тезис о самостоятельной социальной ценности «чистой» науки [541,Солосин И.И., 1925].
И все же, подчинение фундаментальной науки прикладной и превращение ее в «служанку» производства оставалось доминирующей установкой партийно-государственной политики первых послереволюционных десятилетий. Уже на XV партийном съезде звучит непреложное требование о «решительном приближении академической научной работы к промышленности и сельскому хозяйству» [502,Пятнадцатый съезд ВКП(б), 1927].
|
