«Все, что вы написали, пишете или когда-нибудь напишете, уже напечатала Ольга Шапир в киевской синодальной типографии»,- заметил Илья Ильф в своих записных
Скачать 2.32 Mb.
|
Нет пророка в своем отечестве О Евгении Максимовиче Примакове в последние годы написано много. И о его карьере, и о деятельности, и о его человеческом облике. И все-таки я не могу обойти его фигуру. Повторяться не хотел бы, но кое-чем, быть может, портрет дополню. Сделать это хочу по двум причинам: во-первых, знаю его, видел и общался с ним в самых разных обстоятельствах на протяжении очень многих лет. И потому, наверное, могу добавить к известному кое-что малоизвестное, а то и вовсе неизвестное. А во-вторых — и это главное, — по масштабу личности, по своим деловым качествам он, по крайней мере, не уступает многим из тех, о ком на этих страницах идет речь. Возвращаясь мысленно в те дни, когда мы познакомились, могу сказать, что ничего такого, что говорило бы о его будущем крупного государственного деятеля, в нем не было. Парень как парень. Дружелюбный, коммуникабельный, иногда серьезный, но чаще веселый, он внешне ничем не выделялся среди молодых людей, начинавших тогда свою журналистскую карьеру на Всесоюзном радио. И, тем не менее, начал он ее стремительно, быстро пройдя путь от рядового корреспондента до главного редактора радиовещания на страны Ближнего Востока. Деловая хватка, способность сплотить вокруг себя команду единомышленников обнаружились, пожалуй, уже тогда. Но не только качества лидера, но и его незаурядное журналистское дарование обратили на себя внимание. Об этом периоде карьеры Примакова сказано, на мой взгляд, незаслуженно мало, а он, еще работая на радио, обнаружил свой дар в полной мере. Писал он легко, быстро и, что станет с течением времени одним из его важнейших качеств, обязательно с доподлинным знанием предмета, о котором берется рассуждать. У меня вызывало некоторую, как принято говорить, белую зависть то, что, получив на обще редакционной летучке задание написать комментарий, я только еще приступал к делу, нанизывая слова, а Евгений, уже все закончив, с ехидцей вопрошал: «Долго ты еще возиться будешь?» Студентам факультетов журналистики и, быть может, не только им сегодня следовало бы перелистать подшивки главной тогда в стране газеты «Правда» за 1965—1970 годы, когда Евгений Примаков был корреспондентом этой газеты на Ближнем Востоке. Я недавно перечитал его репортажи и корреспонденции того времени и смею утверждать, что это была блестящая работа журналиста высокого класса — оперативная, высокопрофессиональная, отличавшаяся не только литературным мастерством, но и смелостью первоклассного репортера. Тогда, как, впрочем, и сегодня, Ближний Восток был одной из самых горячих точек планеты, но Примаков не признавал слово «опасно». Помимо того, что он свободно владеет английским и арабским языками, он еще хорошо знает и язык русский, чем, к сожалению, не всегда могут похвастать наши нынешние молодые коллеги. Всего за несколько лет Евгений Примаков стал одним из самых сильных и авторитетных журналистов-профессионалов в стране. А о том, как Евгений Максимович оказался в «Правде», хочу рассказать особо. К числу качеств, уже тогда его отличавших, относилось не всем нравившееся упорство в отстаивании того, что он считал правильным. При внешней мягкости он бывал тверд, а иногда даже и просто упрям. По тем временам — качество, не способствовавшее карьере. Оно-то и положило конец деятельности Евгения Максимовича на Всесоюзном радио. Он не был готов беспрекословно выполнять все указания, поступавшие «сверху». Это не нравилось партийным боссам Отдела пропаганды и агитации ЦК КПСС, и Евгения Максимовича без объяснения причин уволили с Радио. Он оказался без работы. В то время заместителем главного редактора «Правды» был мой друг еще со школьных времен, впоследствии знаменитый академик Николай Николаевич Иноземцев. Я позвонил ему и порекомендовал взять в газету молодого и талантливого журналиста. — Познакомь меня с ним, — сказал Иноземцев. — Приезжайте сегодня ко мне в редакцию, только попозже, когда я подпишу полосы. Мы явились в редакцию около двенадцати часов ночи. Разговор был долгий, и Примаков понравился Николаю Николаевичу. — Я тебя возьму. Только сразу сделать это не смогу, поскольку «Правда» — орган ЦК КПСС, а тебя убрали с Радио именно по указанию оттуда. Сделаем так: поскольку ты кандидат наук — а Примаков к тому времени защитил кандидатскую диссертацию, — ты пойдешь работать в Институт мировой экономики и международных отношений Академии наук. За это время твое личное дело перейдет из агитпропа в отдел науки, и я заберу тебя в газету. Хитромудрости тех лет. Иноземцев тут же позвонил тогдашнему директору института — академику Арзуманяну, у которого до «Правды» был заместителем, и обо всем договорился. Так Примаков впервые попал в институт, которому было суждено сыграть в будущем большую роль в его судьбе. А Иноземцев сделал, как договаривались, и через некоторое время Примаков стал сотрудником международного отдела газеты. Проявил он себя быстро и вскоре уехал в Каир ее собственным корреспондентом, продолжив успешную журналистскую карьеру. И не только журналистскую. Отличительной особенностью журналистов-международников того времени было стремление глубоко изучать предмет своей деятельности. Журналистику многие совмещали с научной работой, защищали кандидатские, а затем и докторские диссертации. Не случайно многие наиболее заметные фигуры в общественных науках шестидесятых-семидесятых годов пришли в науку из журналистики. Сам Иноземцев начинал свою деятельность в толстом журнале. Георгий Арбатов — будущий академик и создатель Института США и Канады — в журнале «Новое время», директор Института Европы академик Виталий Журкин так же, как мы с Примаковым, начинал на Радио, получив журналистскую известность как талантливый и до безрассудности смелый фронтовой корреспондент, в дни американской агрессии во Вьетнаме. Список этот нетрудно продолжить. Работая в Каире, Е.М. Примаков написал, а затем и успешно защитил докторскую диссертацию. Поэтому его переход на научную стезю был не разрывом с прошлым, а плавным, закономерным продолжением предыдущей работы. К моменту возвращения Примакова из командировки на Ближний Восток Иноземцев сменил кабинет в «Правде» на пост директора Института мировой экономики и международных отношений. Оценив незаурядные качества и способности Примакова, он предложил ему пост заместителя директора в своем институте. Перст судьбы привел Евгения Максимовича в этот институт уже всерьез и надолго. Что это — цепь счастливых случаев и совпадений, обстоятельства личные, дружеские связи? Отнюдь не так — проявление вполне определенных закономерностей и обстоятельств объективных, хотя дружба и дружеские связи тоже сыграли в судьбе Е.М. Примакова немалую роль. К числу его талантов относится редкий дар дружбы. Он никогда и ни с кем не дружил «из интереса», из соображений выгоды или карьеры. Верный в дружбе, он обладает с самых юных лет удивительной способностью выбирать себе друзей, талантом «сепарировать», отбирать людей, с кем-то сотрудничая, с кем-то поддерживая добрые отношения, но скупо впуская в не слишком широкий — он и не бывает широким — круг друзей по преимуществу личности исключительные по таланту, по человеческим качествам, по соответствию своему духовному миру. Удивительно не то, что в круг его близких товарищей в период, когда он сам стал видной личностью, вошли люди заметные и известные. Удивительно то, что еще среди мальчишек, товарищей юности, школьных и студенческих лет, голоштанцев и башибузуков, неведомо как и почему отбирались именно те, чьи имена годы спустя становились известными всей стране. Из школяра Вовки Бурака вырос всемирно известный гениальный врач, академик Владимир Иванович Бураковский, из однокашника Левки — замечательный кинорежиссер Лев Кулиджанов, из бесшабашного добряка и непревзойденного тамады на скромных мальчишьих застольях — крупный политический и общественный деятель, публицист Лев Оников. С молодых лет в кругу его близких друзей — мировой известности правовед Григорий Морозов — личность выдающаяся, с трудной, подчас драматической и яркой судьбой, будущий академик, один из авторитетнейших в мире политологов Виталий Журкин, видные журналисты Вениамин Попов и Томас Колесниченко. Каким чутьем, каким десятым чувством из сонма оказавшихся рядом знакомых выделялись и отбирались, принимались и в жизнь и в душу те, кто потом, годы спустя, обретал известность и общественное признание, — Бог ведает. Но факт, что талант человековедения присущ ему с самых юных лет, неоспорим, как и то, что он всю жизнь остается эталоном верности друзьям и дружбе. Хотя надо сказать, что в дружбе он нелегок, поскольку по жизни отнюдь не ангел во плоти. Есть и импульсивная обидчивость, и порой излишняя категоричность, иногда нетерпимость, а порой и наоборот, склонность закрывать глаза на недостатки и проступки окружающих людей. Недаром говорится, что наши недостатки — суть продолжение наших достоинств. Убежденность в правоте у него иногда переходит в ненужное упрямство, и спорить с ним непросто: исчерпав аргументы, он может завершить дискуссию безапелляционным «ты горшок». Возражать на это трудно. «Горную вершину еще никому не удалось взять в одиночку, — любил говорить Николай Иноземцев. — Надо идти в связке». Примаков идет по жизни в связке друзей. Не собутыльников, хотя и за бутылочкой сижено немало, не деловых партнеров, не «выгодных» или влиятельных персон, но друзей-единомышленников, которые отбираются строго по меркам «высшей пробы», не «сдаются» в угоду конъюнктуре, карьерным соображениям или политической выгоде. Примеров этому, к великой печали, во времена циничных политических комбинаций, проламывания к власти любой ценой и стремления держаться за нее зубами, включая ставшее чуть ли не нормой предательство сподвижников, в том числе и тех, кто к этой власти привел, — в наше время не так уж мало. Верность дружбе — существенная составляющая человеческого облика Евгения Примакова. Важнейшим обстоятельством при этом является единомыслие. Евгений Максимович Примаков и его друзья в большинстве своем относятся к тем, кого в политической истории нашей страны принято называть «шестидесятниками». Слово это прочно вошло в политический словарь времени и для нынешнего поколения нашей страны в расшифровке не нуждается. Попытки умельцев по части политических сальто-мортале иронизировать на сей счет, а тои вовсе отрицать то, что крах авторитарной системы был подготовлен, более того — заложен деятельностью шестидесятников, — результат в лучшем случае исторического невежества, а чаще политической недобросовестности. Попытки иных нынешних политиков и публицистов, всяческих раскорякиных играть роль этаких валдайских девственниц, взявшихся невесть откуда, начавших свою деятельность на ниве демократии с чистого листа и на пустом месте и не несущих на себе ответственности за прошлое, могут восприниматься всерьез лишь публикой, состоящей из грудных младенцев. Только нечистая совесть и нежелание покаяться — а сказано, что «не покающиеся да не спасутся», — движут теми, кто натужно иронизирует над политическим поколением шестидесятников, а то и вовсе чернит их языкоблудием. Свободным от груза прошлого, от его предрассудков и узколобого взгляда на мир, да и то не сразу и не полностью, будет поколение политиков, которое сейчас пока еще постигает в школе таблицу умножения. Но лишенные нынешних пристрастий, они захотят и узнают правду о тех, кто делал первые шаги, стремясь вырваться из оков сталинизма, кто начал расшатывать чудовищный механизм тоталитарной системы, созданный большевиками. Пытливые и добросовестные исследователи этого поколения среди других имен, определивших облик шестидесятников, непременно назовут и имя Евгения Примакова, его друзей и единомышленников. Жизнь у них тогда была нелегкой. На них давил могущественный партийный аппарат, отвергавший саму идею сколько-нибудь серьезного обновления общества. Они не ограничивались пересмотром, казалось бы устоявшихся постулатов. Немало усилий прилагалось к тому, чтобы новые идеи не стали достоянием только немногих. Использовались все возможности для того, чтобы доводить эти идеи до возможно более широкого круга людей. Статьи в журналах, выступления в газетах, нередко вызывавшие не только раздражение власть имущих, но и пресловутые «оргвыводы», подготовили общественное сознание к тому, что впоследствии стало известным как «новое мышление». Свою роль сыграла в этом и телевизионная передача «9-я студия», которую я вел на протяжении шестнадцати лет с середины семидесятых годов. Это была первая и единственная в те годы телевизионная передача, в которой ведущими специалистами, учеными, политическими и общественными деятелями, публицистами с максимально допустимой в те времена свободой обсуждались важнейшие проблемы мировой политики. При этом нередко в дискуссионной форме. Форму эту поначалу непривыкшая к такому аудитория восприняла не сразу. Вот письмо, которое я получил после одной из первых передач«9-й студии» от читателя из Калуги: «Как вам нестыдно халтурить и приходить в студию не подготовленными. Выступавший у Вас Александр Бовин высказал одну точку зрения на события в Иране, а академик Примаков — другую. Вы же, товарищ Зорин, не сказали, кто из них прав. Что же я после этого как агитатор должен говорить в кружке, который веду?» Смешно? Не очень. Люди, приученные годами получать истину в последней инстанции, с трудом и не сразу привыкали к свободному обмену мнениями. Для той поры это было характерно, и подобных писем в начале существования «9-й студии» я получал немало. Кстати, за передачу, о которой написал телезритель, был получен нагоняй «сверху». В ответ на реплику об иранской революции Е.М. Примаков тогда сказал: «Я не могу называть революцией события, отбрасывающие страну в мрачное Средневековье». Это не соответствовало господствовавшей тогда официальной точке зрения, и результатом был выговор. Таких неприятностей было немало. В одной из передач, участниками которой были наш видный медик академик Е.И. Чазов и американский ученый, дважды лауреат Нобелевской премии Бернард Лаун, был отвергнут официальный тезис, гласивший, что ядерная война похоронит капитализм, а социализм, несмотря ни на что, выживет. Евгений Иванович Чазов, поддержанный Лауном, бросил ставшую крылатой фразу о том, что «радиоактивный пепел социализма ничем не будет отличаться от радиоактивного пепла капитализма». Высочайший гнев вылился тогда в приказ главного партийного идеолога М.А. Суслова закрыть «9-ю студию». Ее не было в эфире несколько месяцев, и лишь с большим трудом передачу удалось возобновить. В ней советские телезрители впервые получили возможность узнавать «другую точку зрения» не в тассовском пересказе, а непосредственно из уст «идеологических противников». В «9-йстудии» в те годы побывали премьер-министр Японии Накасоне, сенатор Эдвард Кеннеди, канцлер ФРГ Вилли Брандт, генеральный секретарь НАТО Манфред Вернер, Генри Киссинджер, генеральный секретарь ООН Перес де Куэльяр и многие другие. Такое было впервые в практике советских средств массовой пропаганды. Наши участники бесед вели с ними дискуссии и, надо сказать, достаточно успешно. Во всяком случае, самая массовая в стране аудитория — а центральное телевидение тогда было одно на всю страну — получала возможность узнавать о проблемах, что называется, из первых рук. Но главными в этой передаче были наши участники. Теперь уже могу признаться в том, что я сознательно подходил к их отбору, к тому, кого приглашал в передачу. В ней постоянно участвовали академики Николай Иноземцев, Евгений Примаков, Георгий Арбатов, Виталий Журкин, Евгений Велихов, Степан Ситорян, публицисты Александр Бовин, Андрей Грачев, Виталий Кобыш, Егор Яковлев и многие другие. Но при этом все или, во всяком случае, подавляющее большинство тех, кому предоставлялась самая массовая в те годы трибуна, принадлежали к числу выступавших против обветшалых истин, стремились к обновлению общества. Передача была бастионом шестидесятников. Много лет спустя, осенью 1999 года, редактор «Независимой газеты» написал, что «Евгений Примаков обязан своей известностью систематическим выступлениям в «9-й студии». Полагаю, что в этом есть немалая доля преувеличения. Но то, что Евгений Максимович на протяжении ряда лет целеустремленно и настойчиво стремился довести до самой широкой аудитории взгляды, которые он отстаивал в своей общественной и научной деятельности, безусловно, способствовало успеху и популярности передачи. Крупицы истины, добывавшиеся упорной работой ученого, становились предметом общественного обсуждения. Это были идей, выношенные в повседневной работе Института мировой экономики и международных отношений, которым он руководил. Одним из новшеств, автором которых был Примаков, стали введенные им в институте так называемые «ситуационные анализы». В небольшом зале собирались специалисты по той или иной проблеме и вели свободный от привычных догм и вышестоящих указаний разговор на предложенную тему. Происходило то, что позже стало называться «мозговой атакой». Евгений Максимович привлекал к обсуждению людей творческих, талантливых, незашоренных. Каждый мог высказать свою точку зрения, не оглядываясь на дверь. Великий физик Нильс Бор, когда к нему приходил кто-то из его учеников с идеей, нередко отправлял его обратно со словами: «Ваша мысль недостаточно абсурдна, чтобы ее стоило обсуждать». На своих «ситанализах» Примаков в какой-то степени следовал этому неприемлемому, быть может, в жизни, но необходимому в любой науке принципу. Ценились идеи нетривиальные, не повторявшие азбучных истин марксизма, а предлагавшие новый подход, подчас неожиданные оценки. Результатом становились записки «наверх», которые чаще всего там восторга не вызывали. И неудивительно — еще в семидесятых годах Примаков и его коллеги приводили данные, свидетельствовавшие, что техническая революция во многом идет мимо нас, что с каждым годом увеличивается экономическое и техническое отставание Советского Союза от передовых стран. Нужно было обладать не только высокой профессиональной квалификацией, но и незаурядным мужеством, чтобы в условиях того времени фактически опровергать господствовавшую идею «развитого социализма» и говорить то, что рассматривалось руководством страны как «опасная ересь». Иноземцев, Примаков, их друзья и коллеги таким мужеством обладали. Ни в коей мере не преуменьшая роли тех, кого называли диссидентами, полагаю, что заслуга представителей общественной науки, которые не боялись идти против течения, участвовали в борьбе против загнивавшего на корню общественного строя, по крайней мере не меньше. Лукавят те и у нас и за рубежом, кто пытается сегодня говорить о Евгении Примакове как о представителе старой бюрократической партийной машины. Свою борьбу за обновление страны вместе с единомышленниками он начал еще до перестройки, а его активное участие в политике в перестроечные и в последующие годы — лишь логическое продолжение многолетней деятельности. Немногие знают, каких усилий, упорства да и просто гражданского и человеческого мужества это потребовало. И еще на одном фронте, чисто научном, велась борьба. Помню заседание ученого совета Института мировой экономики и международных отношений, когда Евгений Максимович был уже его директором. Речь шла о политологии — науке, тогда, наряду с кибернетикой и генетикой, находившейся в ряду «буржуазных лженаук». — Какая еще политология? — воскликнул один из участников заседания. — У нас есть марксизм-ленинизм, и незачем его подменять всякими новомодными штуками. Надо было видеть негодование, с которым воспринял это заявление Примаков. Обычно на заседаниях совета спокойный, уравновешенный, готовый выслушать любую точку зрения, на сей раз он вскипел и, не особенно выбирая выражения, отчитал выступившего, не заботясь о том, как будут восприняты его слова ортодоксами «наверху». Не случайно, когда жизнь и здравый смысл взяли свое, избранный к тому времени действительным членом Академии наук Евгений Максимович стал первым руководителем нового отделения Академии, занимавшегося запретной до того политологией. Ценность боксера на ринге определяет не только сила его удара, но и умение «держать удар» противника. В этом смысле Примаков боец. Ошибется тот, кто посчитает, что жизнь была по отношению к нему ласкова. Ударов на его долю пришлось более чем достаточно. И не только в карьере. Трагическая смерть сына Александра — блестящего молодого ученого, умершего неожиданно и скоропостижно от паралича сердца, в какой-то момент, как показалось друзьям, лишила его жизненного стимула. В течение нескольких лет каждый день он начинал с поездки на кладбище. Посидев у могилы сына, Евгений Максимович ехал на работу. Друзья пытались отвлечь его от этого мрачного ритуала, но безуспешно. Через некоторое время также скоропостижно умерла его жена Лаура — женщина щедро одаренная, веселая по натуре, полная жизни. Удары судьбы оставили в душе не зажившие и по сей день раны. Устоять Евгению Максимовичу удалось, опираясь на верность долгу так, как он его понимает, круг преданных друзей и близких. Полет над Атлантическим океаном продолжался уже несколько часов. Специальный самолет с главой российского правительства на борту23 марта 1999 г. направлялся в Соединенные Штаты Америки, где ему предстояла важная встреча с вице-президентом США Альбертом Гором. Вместе с премьер-министром летели высокопоставленные дипломаты, советники и несколько журналистов. Но обычно окружающей Евгения Максимовича в неофициальной обстановке атмосферы непринужденности, шуток, веселых подначек не было. События в югославской провинции Косово вызывали в мире тревогу и напряженность. Москва делала все для того, чтобы предотвратить американское вооруженное вмешательство в конфликт. Не последнюю роль в решении Примакова, отложив другие дела, направиться в Вашингтон, сыграло стремление предотвратить опасный поворот событий. Но, как оказалось, было уже поздно. На борт самолета, поддерживавшего прямую связь с Вашингтоном и Москвой, стали поступать сообщения о том, что американские бомбардировщики готовы вот-вот вылететь со своих баз для того, чтобы нанести воздушные удары по Югославии. Примаков связался по прямому проводу с вице-президентом Гором, заявив, что его визит может состояться только в том случае, если американские бомбардировщики не подымутся в воздух. Альберт Гор такие гарантии дать отказался, подчеркнув при этом, что российского премьера с нетерпением ожидают в Вашингтоне. Для принятия решения оставались считанные минуты — самолет приближался к именуемой авиаторами «точке возврата» — моменту, после которого горючего хватило бы только для того, чтобы долететь до пункта назначения. В салонах самолета повисла тяжелая тишина. А затем все находившиеся на его борту увидели, что огромный воздушный корабль, наклонив крыло, делает глубокий вираж и берет обратный курс. Примаков принял решение отказаться от визита и вернуться домой. Когда самолет еще находился в воздухе, поступили сообщения о первых бомбардировках американской авиацией городов Югославии. Такого в истории дипломатии новейшего времени еще не бывало. Эфир заполнили сообщения-молнии о невиданном шаге главы российского правительства. В американских комментариях без труда просматривалась растерянность и неподготовленность к такому повороту событий. За минувшие годы вашингтонские руководители привыкли к совершенно иному поведению своих российских партнеров. Евгений Максимович, выйдя в отсек самолета, где находились члены делегации, выглядел серьезным, но совершенно спокойным. Только что ему пришлось, обнаружив быструю реакцию и полное хладнокровие, принять трудное решение. Но решение это не было импульсивным, хотя принимать его пришлось, что называется, сходу. «Поворот над Атлантикой» — так это названо в мировой печати — был результатом продуманной и точно просчитанной политики. Он как бы символически обозначил тот крутой поворот, который Е.М. Примаков осуществил в российском внешнеполитическом курсе. Когда он возглавил российское дипломатическое ведомство, ему досталось трудное наследство. На протяжении нескольких лет Россия теряла на международной арене завоеванные ею после войны позиции. Экономические и политические трудности, с которыми она столкнулась, а также неумеренная эйфория части российского политического истэблишмента, пришедшая на смену настроениям времен «холодной войны», стремление принимать желаемое за действительное и переоценка доброй воли Запада привели к политике, основанной на иллюзиях, желанию во чтобы то ни стало поладить с западными партнера-ми. В самом начале девяностых годов мне довелось присутствовать в Вашингтоне при разговоре тогдашнего государственного секретаря США Джеймса Бейкера с группой журналистов. Бейкер — высокий, импозантный, щеголевато одетый, больше напоминавший английского лорда, нежели привычного представителя американских верхов, явно красовался перед пишущей братией, излучая уверенность и самодовольство. Он не скупился на комплименты московскому руководству, сравнивая его поведение с тем, как действовали его предшественники. Особенно много похвал пришлось на долю тогдашнего министра иностранных дел Советского Союза Эдуарда Шеварднадзе. Признаюсь, меня покоробил тот снисходительно покровительственный тон, в котором говорил тогда американский государственный секретарь о своем советском коллеге. Позже, когда Бейкер, уже покинувший свой кабинет на седьмом этаже здания Госдепартамента, принялся за обычное для отставных политиков дело — мемуары — в своей книге «Политика дипломатии» он написал, что «Москва, к его удивлению, складывала подарки у наших ног — уступка за уступкой». Некорректно иронизируя по этому поводу, бывший госсекретарь объяснял это не доброй волей, а, как он пишет, «результатом давления Вашингтона на Москву». Не считая нужным отдать дань стремлению партнеров внести конструктивный вклад в отношения между двумя странами, Бейкер, обнаруживая не только отсутствие понимания и благодарности, но и поверхностность своего мышления, объясняет такую политику Москвы нечем иным, как «желанием поразить, продемонстрировать русскую щедрость без, как он пишет, мелочного обсуждения и явного торга». С нескрываемым самодовольством Джеймс Бейкер рассказывает на страницах книги, что он не предпринимал ответные шаги и, по его словам, «продолжал жестокий торг, направленный на максимальное увеличение американских преимуществ». Андрей Козырев, став министром иностранных дел, не только не проявил желания исправить грубые промахи внешнеполитического дилетанта Шеварднадзе, но и продолжил линию на предоставление необоснованных «подарков» Вашингтону. Результатом такой политики стало серьезное ослабление позиций России. Все это — тема исследований специалистов, которые, несомненно, по достоинству оценят этот, мягко говоря, не самый успешный период в истории советской и российской дипломатии. А мы вернемся к нашей теме. Разумеется, долго так продолжаться не могло. Раньше или позже исправлять положение пришлось бы. И эта трудная, но необходимая задача выпала на долю Е.М. Примакова. Он ничего не изобретал, не брал с потолка, не подгонял под себя идеи нового внешнеполитического курса. Крупный ученый, профессионал, он, быть может, просто раньше других ощутил веление времени и, придя на пост министра иностранных дел, упорно, твердо и методично начал осуществлять серьезный поворот во внешней политике государства. Поворот, который соответствовал национальным интересам России и отражал реалии сегодняшнего мира. Несмотря на беды и трудности, обрушившиеся на страну, Россия остается великой державой со своей историей, экономическим, политическим и человеческим потенциалом. И она нуждается в соответствующей этому внешней политике. Для того чтобы наметить новый внешне политический курс, требовались не только высокий профессионализм и трезвая оценка имеющего местоположения вещей, но и твердый характер и немалое политическое мужество. «Поворот над Атлантикой», и не только и не столько над ней, начатый и осуществленный Е.М. Примаковым, — не дань конъюнктуре или личным взглядам. Это обстоятельство объективное и долгосрочное. Пришли и будут приходить в небоскреб на Смоленской другие руководители. Но курс, проложенный в 1996-1998 годах, останется точкой отсчета, вектором на многие годы вперед. Даже если бы Е.М.Примаков не совершил в своей политической жизни ничего другого, осуществленное им войдет заметной страницей в историю дипломатии государства Российского, делает его фигурой незаурядной и исторически значимой. Быть может, пока еще не все отдают себе в этом отчет — современники обычно запаздывают в своих оценках, и вообще, как сказано, «нет пророка в своем отечестве». Но время все расставит по своим местам. Мне на моем веку довелось повстречать, общаться близко и не очень со многими людьми незаурядными и известными. И все-таки до сих пор мне трудно соединить в моем представлении воедино человека, казалось бы, знакомого близко и давно, с образом того крупного деятеля, рассказ о котором по праву занимает место на страницах этой книги. Но так уж случилось. |
Похожие:
 | Илья Ильф записные книжки (1925—1937) «Илья Ильф и Евгений Петров. Собрание сочинений в 5 томах. Том 5»: Художественная литература; Москва; 1961 | | Оглавление часть первая Раковый корпус носил и номер тринадцать. Павел Николаевич Русанов никогда не был и не мог быть суеверен, но что-то опустилось в нём,... |
| Проект «Фразеологизмы или попади в цель» Вводный урок «В гостях у слова» Задумывались ли вы когда-нибудь над тем, почему всё вокруг называется так, а не иначе? Как рождаются слова, когда и кем создаются?... |  | Когда происходят драки Попросят машинку даст". Муж смотрел на это, смотрел, а потом начал его учить: "Если у тебя что-нибудь отбирают, ты не церемонься.... |
| Школа выживания, или 56 способов защитить ребенка от преступления. Ольга Богачева, Юрий Дубягин Ну, что нового?… Задав вопрос, мы тут же о нем забываем и уже не слышим, что нам говорит ребенок. А он, пусть даже еще маленький,... | | Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Когда я входил в сообщество методологов и игротехников, мой интерес был прежде всего связан с образовательной проблематикой. Сейчас... |
| О каком же временном периоде нашей литературы мы говорим уже четвертый месяц? К серебряному веку относится все, что было написано в те 20 с небольшим лет? Если бы мы с вами тогда жили и написали бы пару-тройку... | | Уильям Тейлор. Радикально лучше: Как преобразовать компанию, совершить... ... |
| Что значит быть патриотом? Патриот – человек, одушевлённый патриотизмом, или человек, преданный интересам какого-нибудь дела, горячо любящий что-нибудь” | | Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Княгиня Ольга (890-969) была незаурядной правительницей. Она с успехом управляла Киевской Русью после кончины в 945 году князя Игоря... |
| Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Тие это весьма символическое. Я не раз уже шутил по поводу «даров волхвов» в своих текстах, в том смысле, что жду их с нетерпением.... | | Степа с детьми играл неплохо, но нам с мужем не нравилось, что он... Попросят машинку даст". Муж смотрел на это, смотрел, а потом начал его учить: "Если у тебя что-нибудь отбирают, ты не церемонься.... |
| Занимайтесь физкультурой, будете здоровы! Юрист Гай определял, что личный иск бывает тогда, когда ответчик должен передать или сделать или предоставить что-либо. Вещный иск... | | По дисциплине «Теория и организация афк» Юрист Гай определял, что личный иск бывает тогда, когда ответчик должен передать или сделать или предоставить что-либо. Вещный иск... |
| Дальневосточный государственный университет одобрено методической «утверждаю» Юрист Гай определял, что личный иск бывает тогда, когда ответчик должен передать или сделать или предоставить что-либо. Вещный иск... | | Учебные, учебно-методические и библиотечно-информационные ресурсы Юрист Гай определял, что личный иск бывает тогда, когда ответчик должен передать или сделать или предоставить что-либо. Вещный иск... |
