3 юродивые и кликуши
Скачать 2.59 Mb.
|
| Вот проходит мимо Данилушка и берет у кого-нибудь калач и тот купец, у которого был взят калач, считается счастливым, и покупатели рекомендуют его друг другу, говоря, что «нельзя не взять калача, сам Данилушка взял - стало быть, калачи хороши, да и продает их человек благочестивый, потому что к неблагочестивому Данилушка не пойдет». Так, ходя по городу, из дома в дом, из улицы в улицу, и потакая всяческим вожделениям жителей, Дани-набирает множество денег, с целью, как говорят, построения церквей. Умер в Москве юродивый Семен Митрич, и Данилушка был на его похоронах и плясал в церкви. МАКАРЬЕВНА |Она из иногородних мещанок, жила прежде в Зарядье, а потом на Солодовке, и теперь также пребывает где-то в За-москворечьи, где так много пустосвятов и ханжей. Это ба-ба сорока пяти, толстая, хорошо сложенная, лицо ее так и светится покоем и беззаботностью. Называет она себя вдовицей, странницей, рассказывает, что обошла все пус-тыни и монастыри и всю Палестину, и о том, какие ей бы-ли видения. Ходит в черном суконном шушуне с широ-кими рукавами, подпоясана ременным поясом; на голове у ней черная бархатная шапочка, но случается, что она рас-пустит по плечам косу, так и ходит. В руках у ней огром-ная палка, которую она называет жезлом иерусалимским, или пучок свечей, а на шее у ней надеты четки с большим крестом. Говорит иносказательно, благословляет и дает це-ловать свои руки. Ее очень часто можно встретить в рядах, где молодые приказчики, от нечего делать, обыкновенно перекидываются бранью и остротами с чиновниками, офи-церами и разными ханжами, собирающими подаяние, в том числе и с матерью Ольгой. Очень не любит она, если кто-Нибудь ей скажет: «Шла бы ты, Ольга Макарьевна, в сиделки в больницу, или на фабрику, в артель в кухарки: труды-то бог любит». На эти слова она непременно ответит такой бранью, что зажимай уши. А сама себя она называет птицей небесной, голубицей оливаной, и пользуется великим уважением между купчихами Таганки и Замоскво-речья. Она — необходимая принадлежность похорон, по-минок, именин, свадьб, отпуска невест под венец и т. п. На похоронах и на поминках она играет роль Утешитель-ницы, надевает на плачущих четки и крест с себя, говорит разные подходящие тексты из св. писания; за столом са-дится всегда на первом месте, между духовенством, о рае и аде толкует, и так положительно, как будто она там была. Часто замоскворецкая купчиха, перед свадьбой своей доче- 30 31 ри, призывает Ольгу Макарьевну и дает ей десять рублей, I прося ее помолиться: «У меня, Ольга Макарьевна, дело идет с женихом: завтра Дунюшку будет жених смотреть,— помолися, матушка!» — «Помолюсь,— отвечает мать Ольга,— помолюсь; всю ночь буду на молитве стоять. Коли хороший человек — так будет дело, а коли не хороший — так не будет». На девишниках она благословляет сундуки, куда будут класть приданое, и кладет туда кусочек хлеба с солью или крендельки, в каждый угол по одному, а также серебряные пятачки. При отпуске невесты она собственноручно подвязывает ей известный карман с разным снадобьем, собираемым по различным рецептам. Один из главных рецептов — так называемый мячкинской, по имени знаменитой лекарки Мячкинской, собиравшей его в свое время. По этому рецепту кладут в карман: четверговую соль, бого-явленскую свечку, свечку от Гурия, Самона и Авивы, корень Петрова креста, деревянную палочку с двенадцатью зарубками, маковую головку, кусочек хлеба, булавку, иголку, розовую шелковинку и какое-то писаное заклинание от I порчи. Многие до того в нее веруют, что считают ее способной исцелять болезни. Приезжает одна купчиха навестить другую, которая долго была больна, говорит ей: «Брось ты, матушка, лечиться у лекарей-то, съезди-ка ты с матушкой Ольгой Макарьевной в баню помыться; она тебя потрет, да почитает над тобой, так, смотри-ка, и будешь на другой день встрепанная. Вот Афимью Ивановну лечили-лечили, а толку ничего не было, а как съездила с матушкой, да потерла она ее руками, так смотри, как оздорове-ла». Особенно вдовы и молодые жены, вдовицы и молодые | мужья очень любят посещать ее квартиру, и говорят, что очень приятно слушать ее поучение, что столько у ней образов и столько у ней бывает разных странников и странниц!.. Круг действий матери Ольги не ограничивается одной Москвой — она посещает и Нижегородскую ярмарку, и Ростовскую, и Полтавскую. Живет она подчас весело; вечеркой любит кататься на извозчике-лихаче и выбирает для этого который помоложе и подюжее. Несколько лет тому назад она держала при себе девушку. Одним она выдавала ее за дочь, а другим — за воспитанницу, т. е. тем за дочь, которые знали ее за вдовицу, а тем за воспитанницу, которые считали ее голубицей. Девушку эту она выдала замуж в Петербург и дала за ней тысяч на шесть серебром. И теперь, когда мать Ольга отъезжает в Петербург, она шапочку меняет на чепчик, шушун на салоп; живет в Петербурге припеваючи, и когда порастрясет свои капитальцы, возвращается в Москву, снова облекается в шушун и шапочку и отправляется на подвиг спасения замоскворецких купчих. МАНДРЫГА Уже несколько лет живет в Москве какой-то испанец, человек неизвестно какой религии; называется он Мандри, или, как его обыкновенно зовут, Мандрыга. Он занимается предсказаниями, угадыванием воров, говорит назидательные поучения и успел уже нажить себе хорошенький домик. За Донским монастырем стоит в поле этот странный, одинокий домик, где живет Мандрыга. У ворот стоят экипажи, а в комнатах сидят дамы и дожидаются, когда выйдет гадатель. Комната украшена образами, пред которыми на столике лежит священная книга, чуть ли не евангелие, и здесь в известные дни происходит молебствие. Николай Иванович Мандрыга служит и читает, как священник; все допускаемые к этому, обыкновенно исключительные личности, очень близкие к хозяину, умиленно слушают чтения и молятся. Комната сияет в образах, горят свечи, как в церкви, Николай Иванович кадит... Он на вид сухощав, не великого роста, с бледным лицом, черноглазый, черноволосый, какими бывают очень часто итальянские фокусники. Многие барыни совершенно им очарованы, они жертвы его, и он делает из них, что хочет 9. НИКОЛАША-ДУРАЧОК Мало известна нам история этого несчастного. Отец его, мужичок, был отдан под красную шапку. Он имел жену, которая, без сомнения, слыла солдаткой, и вот родился у них сын. Сидя двое, отец и мать, думали, как бы им назвать сына, и решились назвать его Николашей. И отец, услыхавший первый крик своего ребенка, и эта мать, которая кормила его своею грудью, знали ли они, что их Николашу сделают дурачком, что он будет потехой честному люду? Иль, может быть, на Николаше отозвалась горькая участь беременной им матери, когда его отца отдавали в рекруты, а мать, как безумная, билась на улице... Но какие бы обстоятельства ни сделали солдатского сына дураком — это были злые обстоятельства, они сделали свое дело: с нас этого довольно. Дурачка Николашу приютила некая богадельня, слывущая под именем Екатерининской и Матросской, известная в истории соседством Ивана Яковлевича, жившего тут же возле, в так называемом «безумном доме», хотя самый дом, сколько нам известно, совсем не безумный, а только битком набит безумными. Но Матросская богадельня, совершенно напротив, набита очень умными людьми, которые не только приютили Николашу, но еще дают ему все средства бегать по улицам и юродствовать, сколько ему угодно. Поистине богоугодное заведение! По милости его Николаша служит потехой всей этой обширной стороны, которая известна под именем Пре- 32 33 ображенского 10 и Покровского. И, подумаешь, как это не! стыдно живущему там купечеству взвалить все свои наслаждения, удовольствия и потехи на одного только Николашу! I Известно, что в этой дальней, глухой и темной, хотя и очень; промышленной, стороне нет ни театров, ни балаганов, ни разных других удовольствий, которыми, по выражению одной книги, дьявол пробавляет людей в центре города, и на всю эту сторону, теперь, после Ивана Яковлевича только и остается одно удовольствие — один Николаша юродивый!.. Да туда б надо согнать с целого мира тысячи юродивых, чтоб они на всех распутиях, рынках и площадях вереницами б и толпами, словно черти перед заутреней, плясали б, скакали, выли и стонали, а благодетельное купечество, глядя на них, надрывало б свои животики... Но Николаша один, и его просто заездили. На рынках знают его все — от мала до велика, все — от последнего замаранного и забитого мальчишки с, фабрики до любого его степенства на паре жирных рысаков. Полунагой мальчик, посланный по делу, как ни дрожит от* холоду, а непременно остановится и подразнит Николашу; и ] в то же время его степенство, воротившись от ранней и рас- \ пивая чаек с супружницей, непременно расскажет, как нын- >' че в церкви его разутешил Николаша. Но кто лучше всех, \ так это торговцы на Преображенском рынке. Они выучили ] Николашу петь отвратительные песни и, нарядив его в шу-| товской костюм, например, лакеем, заставляют его петь, хо-.| хочут над ним, дразнят его, словно собаку. А то заставят его) чихнуть раз пятьдесят, зевнуть раз сто,— он зевает и чихает] до пота, до изнеможения, а они-то, несчастные, хохочут, хо- \ хочут, а после подадут ему копеечку. Таким образом Нико-1 лаша знаменит не столько по своему юродству, сколько по] юродству окружающих его существ, тоже называемых людь-'.! ми. Сам он лично — очень простое, доброе и слабое существо, великий охотник до репы и, к несчастию или, может| быть, к счастию, до вина, питью которого научили его те же рыночные благодетели. МАТЮША Матюша тоже из крестьян, да еще из господских. И, странное дело, наши барыни так любят и почитают юродивых и дурачков, а между тем ни одного из них нет, который вышел бы из господ,— все-то из мужичков, как будто ] они для этого только родятся... Он лет сорока, невысок ростом, русый, с небольшой бородкой. С тех пор как он вы-; шел на общественную деятельность, на общественное служение, он был нищим в городских рядах и для удовольствия именитого купечества кувыркался и дурачился за копе-> ечку серебром. Иль уж ему наскучила эта наука, и захоте-, 34 лось отдохнуть, или же просто вышел случаи, только он поступил в монастырь, но его оттуда скоро удалили за хитростное пронесение в монастырь водки. Снова он явился в Москве, но уж в ином виде, преображенный,— в послуш-ническом платье, и снова стал ходить по купцам и поздравлять, кого с праздником, кого с ангелом, да сбирать на скиты и монастыри и все собранное проживать в переулках на Самотеке. Особенно он сделался известен со времени своего участия в знаменитом киевском походе, совершенном три года назад матушкой Матреной Макарьевной. Собравшись в Киев, Матрена Макарьевна набрала с собой для пущего подвижничества целую толпу различных юродивых, странников и странниц, богаделенок и приживалок, человек до ста, и с этой ватагой начала свое шествие. Увлекая за собой по дороге все сподручное, Матрена Макарьевна привела в Киев уж человек с триста. Зрелище шествия этой оравы было необыкновенно, это была какая-то оживотворенная картина из «Тысячи одной ночи». Должно заметить, что все это сонмище продовольствовалось на счет Матрены Макарьевны, но, кроме того, всякий имел собственные у себя деньги, да еще по дороге собирали подаяния, а потому, можете представить, какая всем была раздольная жизнь. Растянувшись по дороге длинной вереницей самых разнообразных личностей, шедших попарно и кучками, под вечер вся эта орда стягивалась где-нибудь у леса и раскладывала стан, чисто цыганский. Чего только тут не было! И брань, и драка, и слезы, и лобзания, и песни разгульные, стихи умильные — словом, тут все было п. Чем свет орда уж подымалась с ночлега и продолжала свое шествие. Когда же это страшное и дикое сонмище, вооруженное клюками и палками, вступало в города, то власти спешили выслать к нему стражу, кроткую и вежливую, только бы подобру-поздорову спровадить сонмище из городских пределов. Здесь был и Матюша. Будь он не из крестьян, будь не простой юродивый, а пройдоха, он пошел бы далеко; но ему не удалось еще окончательно изуродовать свою душу, окончательно оподлеть, и теперь, не пользуясь никакой особенной известностью, он снова нищенствует, и единственное наслаждение его — осушить, при случае, часика в два, большой, что называется купеческий самовар, чашек в шестьдесят. ЕВДОКИЯ ТАМБОВСКАЯ Женщина лет пятидесяти, в черном коленкоровом платье, повязанная черным платком, сухая, бледная и вечно босая. Ее всегда вы можете видеть в Рогожской, в Таганке, в Покровском — в этих парниках, где произрастает 35 всякое юродство и ханжество, в этой яме, где скопляются всякий сор и нечистота. Она останавливает на улице всякого проходящего и просит у него: «Миленький братец (или миленькая сестрица), благословит на копеечку!» И если дадут ей желанную копеечку, то она начнет крестить миленького братца или миленькую сестрицу, а если не дали, то она стращает их адом и геенскими муками, а вы знаете, как этих вещей боятся в Замоскворечье,— вот все и дают, дают... Когда пригласят ее в дом, она войдет и сядет на пол и начнет разводить россказни о разных явлениях и видениях, еще бывающих на свете, а потом попросит и водочки. И если при этом спросят ее: «Да разве тебе, матушка, можно пить водку-то?», то она отвечает: «Водку-то? А водку можно, поелику мы люди такие, что водку просим, а воду пьем, воды просим — водку пьем!» Позабавясь таким образом долгое время над матушкой Москвой, матушка Евдокия отправилась недавно в другие города и веси, чтоб и там прославить свое имя и спасти род людской от дьявольских искушений. КСЕНОФОНТ ПЕХОРСКИЙ Ксенофонт Пехорский — это один из свежих плодов юродственной пропаганды славного Ивана Степаныча Пехорского (с реки Пахры). Он был крестьянин, жил работником на постоялом дворе и, соблазненный примером Ивана Степаныча, променял труды, хотя тяжелые и неприбыльные, но честные, на легкое и выгодное, но подлое добывание денег юродством. Сметливый мужик, он понял, как и чем можно действовать на людей. Здоровый человек лет тридцати, он вдруг представился болящим, постящимся, стал ходить босиком, с большой палкой в руках, с непокрытою головой, и начал говорить темные речи, вполне уверенный, что на его век станет дураков, которых бы он руководствовал на пути к спасению. Из деревни он пришел в Москву, а тогда было холерное время, в которое чернь особенно падка на таких юродивых. И начал он юродствовать. Водки не пил, по ночам читал книги и в речи свои вставлял тексты из писания; чаю пил мало, да и то не иначе, как с деревянным маслицем от лампадки; смотрел вниз, вздыхал и с горничными не заигрывал, как обычно делают это все юродивые,— одним словом, выдержал себя, как следует быть смиренному человеку. Раза три в год он ходил на богомолье, собрав предварительно деньги на вспоможение скитам и монастырям; но так как у него, по случаю, карманы были очень длинны, то и неудивительно, что набранные деньги и оставались там навсегда... Промыкав такую жизни года с три и видя, что холера про- 36 шла и доходов становится все меньше и меньше, отче Ксенофонт решился раз пересчитать свою казну, нашел в ней тысченку-другую и, подумав маленько, в одно прекрасное утро скинул с себя послушническое платье и оделся опять мужиком. Теперь он — прасол, женился и поживает припеваючи, рассказывая, под веселую руку, о своих похождениях между московскими купчихами и барынями, величая каждую по имени, отчеству и прозванию. ФЕОДОСИЙ Он из крестьян Дмитровского уезда Московской губернии; проживал прежде на Девичьем поле, на фабрике купцов Ганешиных, а потом, найдя, что юродство очень выгодно, принялся юродствовать и теперь пребывает в Хамовниках. Хамовники в последнее время сделались приютом для всевозможных ханжей, зане там живет некий купец, главный их покровитель. Феодосии ходит босиком, носит железные вериги и пророчествует. Это — здоровый мужик лет сорока, с окладистой бородой, плешивый. На родине у него есть семейство, и дочь его, молодая девушка, время от времени приходит к нему и отбирает у него деньги, собираемые ей на приданое. ПЕТР УСТЮЖСКИЙ Человек небольшого роста, лет тридцать пяти, с русой бородкой, по плечам длинные волосы. Он — в послушниче-ском полукафтанье, подпоясан ремнем. Его можно встретить на московских улицах, по которым он всегда ходит вприпрыжку, отчего среди ханжей он и известен под именем бегунка. Проживает он у известного купца, любителя всяких пророков и пророчиц. Петруша особенно любит хорошие соты, сдобные, сладкие пироги, цветочный чай, моченые яблоки, варенье всех сортов, зернистую икру, блины, яичницу и молодых горничных, которых называет вербочками, малиновками, пеночками, канареечками, лапушками. В доме, куда ходит Петруша, если есть горничная, то она носит одно из помянутых названий, и верующие ставят ему это в юродство. Одна из особенностей его — та, что он может зараз съесть целый арбуз, как бы он ни был велик. При виде подобного арбуза он начинает кричать: «Искушение, искушение! Великое искушение!» И затем берет арбуз в коленки, а ножик в руки, и работает до тех пор, пока от арбуза останутся одни корочки. То же бывает и при виде бурака с зернистой икрой. «Искушение,— кричит он,— искушение! Душа требует, душа желает!» — и берет бурак в коленки и ест икру до тех пор, пока ее не останется ни зернышка. |
Похожие:
 | Священная болезнь Достоевского Священную болезнь иногда связывают также с особыми духовными качествами человека, со святостью. Есть, в частности, мнение, что некоторые... |
