 | Поиск |
Скачать 3.64 Mb.
|
| В П О И С К А Х У Т Р А Ч Е Н Н О Г О М Ы Ш Л Е Н И Я “И З Г Л У Б И Н Ы” (Опыт реального богопознания) “Из глубины взываю к Тебе, Господи” (Пс. 129, 1). 1. Что такое вопрос? Это вопрос. Почему человеку нужен Бог? Обычно человек обращается к Богу тогда, когда ему плохо. Значит, человек ожидает от Бога улучшения своего положения, иначе бы он к Нему не обращался. Плохо ли мне? Если я обращаюсь к Богу, значит, мне плохо. Вообще, Бог – это последняя инстанция. Что же такое Бог? Бог – это дух, мышление. Значит, человек как к своей последней инстанции, могущей ему помочь, обращается к духу, к своему мышлению? Несомненно. Но чем же оно может ему помочь? Наверное, может, иначе, если бы оно не могло ему ничем помочь, он бы к нему как к своей последней инстанции не обращался, не взывал. Чем же мне может помочь мое мышление и почему мне плохо? Мне плохо потому, что меня воротит от жизни, потому что я не хочу жить и могу жить лишь тогда, когда я думаю, когда размышляю, мыслю. Поэтому я обращаюсь к своему мышлению затем, чтобы мочь жить. Мышление помогает мне жить, продлевать мое земное существование. Без мышления, без мысли мне плохо. Мысль мне многое объясняет, рассказывает и я начинаю благодаря ей кое-что в этой жизни и в самом себе понимать и именно поэтому она мне нужна, поэтому я к ней взываю, обращаюсь, вопрошаю. Мышление, Бог - та последняя инстанция, которая помогает мне понять жизнь и понимая ее, я ее преодолеваю, продлеваю. Если бы этого не было, я бы убил себя. Я думаю, что многие самоубийства совершаются людьми из-за их неспособности понять, то есть разрешить ситуацию. Это приводит их в бешенство, в отчаяние и они не хотят дальше жить как бездуховные существа. Но все ли они сделали, чтобы понять, да и что мышление может нам объяснить, чем помочь? Все, что угодно и ничего. Не обманываю ли я себя? Это другой вопрос, ибо если я спрашиваю, я снова обращаюсь к мышлению же. Значит, в любом случае искать ответа вне мышления бессмысленно и безответственно. Вопрос предполагает ответ, иначе я бы не спрашивал, не сомневался. Сомнение позитивно. Другое дело, как его понимать. Люди, которые отчаиваются понимать, погибают. Чем же мне может помочь мышление? Бог? Тем, что я верю, надеюсь, что получу ответ. Мышление возникает из-за невоможности и нежелания дальше жить, потому что жизнь – это бесконечная цепь физических и душевных мучений и страданий, боли, от которой хочется во что бы то ни стало избавиться, когда хочется плакать, а слез нет, когда хочется умереть, чтобы эти страдания прекратить, а смерти нет. Чем же в таком случае помогает мне дух, чем исцеляет? Почему «вытирает слезы»? Если я к нему обращаюсь, значит, он мне помогает. Отвлекает? Может быть, но ведь я его спрашиваю именно о том, что меня мучает, значит, наоборот, я концентрируюсь на том, что меня мучает. Может быть то, что я озвучиваю свою проблему, облегчает ее? Наверное, это так. Ведь если человек расскажет кому-нибудь о свей боли, ему становится легче. Так и здесь. Я рассказываю мышлению о своей боли и мне становится легче. Тогда рассказывать об этом можно и столу или стулу, собаке или дереву? Можно. Тогда почему именно обращаюсь я к мышлению, к Богу, а не к собаке или дереву, столу или стулу, ведь мне все равно станет легче? Раньше язычники так и делали и обращались то в животным, то к деревьям, ища в них ответа и считая их за богов,но позже люди стали непосредственно обращаться по таким вопросам уже к самому духу, к мышлению, к Богу как таковому. Значит, на из вопросы они уже перестали получать ответы от животных и деревьев, от истуканов и идолов. Почему? Наверное, потому, что вопросы эти уже были другие. Сначали это были вопросы магические, например, как повлиять или воздействовать на погоду, на других людей, стать бессмертными, но затем эти вопросы стали метафизические, потому что люди поняли, что своими заклинаниями хотя и можно отменить засуху или дождь, но смерть отменить все равно не удастся, а ведь именно смерть больше всего огорчает жизнь, делает ее мучительно бессмысленной. Именно ситуация бессмыленности, безысходности подвигала их к тому, что они все больше и больше начинали думать, мыслить, пытаясь разрешить неразрешимое, вопрошя о нем. Дерево или животное спрашивать об этом было бы уже весьма глупо и человек стал спрашивать сам себя, то есть стал размышлять и потому стал обращаться к той инстанции внутри себя, которая ему отвечала, то есть он стал обращаться к самому мышлению, к духу, к Богу. Дерево или животное на эти вопросы ему уже не может ответить, ибо человек стал понимать, что сам он уже не животное и не дерево, а существо мыслящее, богоподобное. Именно это отличие его от животного или дерева давало ему надежду, веру в то, что еще не все потеряно, что есть нечто или некто, кто или что выше животного или дерева и это некто или нечто был дух, мышление, Бог. Человек понимал, что он знает в отличие от животного или дерева нечто, чего они не знают и знать не могут, что он обладает мышлением, то есть той способностью мыслить и размышлять, которой нет ни у животных, ни у деревьев. Но разве может мышление отменить или понять смерть, например? Не может, но оно может изменить наше животное отношение к ней. Чем же? Тем, что вовлечет нас в то, что больше нас самих, вовлечет нас в целое, в котором смерть не будет некоторой досадной случайностью, но звеном в цепи закономерности, которой подвержено все живое, в том числе и дерево, и животное, и человек. Почему же эта закономерность утешает человека? Потому что он начинает понимать, что она есть проявление верховного порядка, согласно которому устроено все мироздание, весь мир, что мир, мироздание – это не скопище нелепых случайностей, не хаос, но некое гармоничное и целесообразно организованное целое и смерть в нем такой же необходимый элемент, как и рождение, и сама жизнь. Что боль, например, неотделима от радости и радость от боли, что больше – это еще не так плохо, если ее понять в более широком контексте и даже более того, что она необходима, чтобы человек вообще стал нечто понимать и осознавать, ибо именно боль, страдания заставляют его чаще всего задуматься, обращаться к Богу, к духу, к мышлению, но не радость. В радости мы эгоисты. Только горем мы, как правило, делимся с другими. Дух, мышление, Бог смягчают боль понимаем ее неизбежности и необходимости и душевные и телесные страдания озаряются иным светом, вписываются в больший круг страданий и смертей и человеку становится не так больно и страшно, потому что он понимает, что так надо, что страдать и мучаться – это «естественно», что пытаться бежать от смерти невозможно, но возможно пересмотреть к ней свое животное отношение. Этот пересмотр делает смерть не такой страшной потому, что человек начинает понимать то, что понять нельзя. Почему? Потому что смерть не вырывается из широкого контекста бытия, а вписывается в него как необходимый элемент, имеющий определенный смысл. Точно так и страдания, наша душевная и физическая боль должны рассматриваться нами не как трагедия и ужас, а должны если не благословляться, то по крайней мере пониматься как неизбежное зло, к которому мы и должны так же относиться. Значит, Бог, вразумляя меня, тем самым меня утешает, исцеляет? Да, так оно и есть. Почему? Потому что у меня возникает ко всему не животное, а духовное, понимающее отношение. Даже к Чикатило? Да, даже к Чикатило. Если человек начинает понимать жизнь не как абсолютную ценность, не как единственную драгоценность, если он начинает понимать, что есть ценности и поважнее, чем жизнь, то смерть себя или других, преступления или подвиги не будут ему больше казаться абсолютными и самоценными. Что же это за ценности? То, что выше жизни и смерти: Мышление и бытие. Почему? Потому, что они больше меня, Чикатило, его жертв, моего понимания и непонимания, прощения и непрощения. Вообще, в мышлении есть нечто самоубийственное, некая, как говорил Кьеркегор, «болезнь к смерти», движение к ней. И это правильно, ибо нельзя что-то понять, не умерев для него. Если я начинаяю понимать, я умираю, и если я умираю, я начинаю нечто понимать. Процесс понимания и смерти взаимосвязан. Значит, для меня понять важнее, чем жить. Почему? Потому что жить и не понимать, не понимать, зачем живешь - это мучительно и нелепо. Поэтому люди или живут, не стремясь понимать, или понимают, стремясь умереть. Чтобы понять жизнь, надо стать над ней. Чтобы понять смерть, надо стать над ней. Где же тогда мне стоять? На точке зрения бытия, того абсолюта, который обнимает и включает в себя и жизнь, и смерть, и Чикатило и святого. Только бытие дает мне такую точку зрения для понимания и размышления, охвата всех взаимоисключающих друг друга противоположностей, точку зрения для мышления как такового, которое тоже становится абсолютным, как и то, что дает ему это место, то есть бытие. Мышление, Бог возносит меня на такую высоту абсолютного и вечного бытия, которая позволяет мне не только переносить тяготы жизни и смерти, но преодолевать их внутренне, преображать духовно. Если факт имеет место быть, то важнее его понять, чем эмоционально на него реагировать. Если Чикатило убивает детей, то это естественно рождает во мне возмущение, отторжение и жажду мести, возмездия. Но пойму ли я после смерти Чикатило им содеянное. Нет, наоборот, юридическое наказание будет тем «ответом», который позволит мне успокоиться и не думать о феномене Чикатило. Так и со смертью. Мысль о ней вытесняется моими чувствами, моим нежеланием думать о ней и жить словно ее нет. Разве не думать может быть выходом для мыслящего существа, коим является человек? Человеку на роду написано думать, размышлять, мыслить. Человек по природу своей создан мыслителем. Другое дело, что он далек от своей истинной природы и по дурной привычке продолжает жить, как животное, стараясь не думать о плохом, но только о хорошем. Это неверный и губительный подход, который как раз и порождает плохое в нем и вокруг него, именно благодаря такому бездумному подходу существют чикатилы и не только вне человека, но и внутри его, потому что внешине чикатилы есть порождения наших внутренних чикатил, которые мы вытесянем, но не изживаем, ибо не понимаем себя в более широком, бесстрастном контексте бытия, позволяющим нам освободиться от своих страстей и привычек. Наша слепота есть порождение нашей односторонности, нашей узости и страха смерти, нашей повышенной чувствительностью к боли и страданию. Мы должны не вытеснять боль и страх смерти, Чикатило в себе, а преобразовывать их, извлекать из них то положительное, что в них есть. Что же положительного в боли, в страданиях, в смерти, в Чикатиле? То, что они заставляют нас глубже посмотреть на вещи, заставляют нас иначе вглянуть на привычное, заставляют нас понять, что мы до сих пор по-существу ничего не понимали. Глубже понять означает увидеть то, что лежит внутри вещей, а не на их поверхности, означает понять их суть, сущность, означает видеть духовно. Разве можно понять смерть, Чикатило, боль? Не только можно, но и нужно. Смерть, страдания, Чикатило непонятны для нас телесных, животных, односторонних, но если посмотреть шире, духовно, то и смерть, и страдания, и Чикатило – это всего лишь звенья в одной цепи. В чем смысл убийства детей? Сразу возникают картины одна другой страшнее и ответ, естественная реакция неприятия, возмущения и мести. Это животная, живая реакция живого существа. Но если взглянуть на это глубже, если постараться понять, что сам Чикатило свалился не с Луны, а есть порождение всего уклада нашей жизни, жизни вообще, жизни животной, в которой царит насилие и страх, то этот феномен не будет выглядеть, как инопланетянин среди землян, или преступник среди святош. Именно наше нежелание думать и поскорее разделаться с преступником, наша поверхностность порождает преступление, потому что преступник сидит внутри нас и его надо не вытеснять, не изгонять палкой, а внутренне же, духовно преобразовывать, тогда и только тогда его можно действительно изжить, когда мы его превратим в святого, когда используем его отрицательную энергию, истощим ее, сублимируем на дело положительное. И так со всем, в том числе и со страданиями нашими и со смертью и с жизнью. И в этом нам первый помощник наш дух, мышлениее, Бог в нас. Именно он преобразовывает плохое в хорошее. Каким образом? Обыкновенным. Изменением нашего отношения к нему. Конечно, я отношусь к Чикатило отрицательно, но мое отрицание ни есть желание его смерти, точнее, не столько желание го смерти, сколько желание понять, почему стало возможным существование такой особи, понять ее саму, посмотреть ей в кровожадное нутро. Если в нем я увижу только зверя, то считай, что я ничего не понял, ибо это понятно и так, без всякого взгляда внутрь. Значит, у меня отношение бездуховное. Духовное отношение означает беспристрастие и бесстрастие. Это все равно, что видеть в смерти только могилу, трупы, гроб и так далее, то есть ее внешнюю сторону. Где же здесь понимание внутреннего смысла смерти? Оно отсутствует, ибо так ее видит и соседка. Так вот Чикатило со всеми его внешними ужасами – это только внешняя сторона «медали». Какова же его внутренняя сторона? Именно об этом надо подумать, чтобы его понять. Может быть смысл существования такой особи заключается в том, чтобы мы заглянули,посмотрели в свое собственное нутро, ибо наше возмущение Чикатило как раз свидетельствует против нас, уличая нас самих в неизжитых, но только временно вытесненных, комплексах? Ведь любой испуг, страх или боязнь – это только первая, животная реакция организма, запрограмированного на биологическое выживание и такие феномены как размышления о смеерти, о Чикатило, о боли и так далее мешают нам жить. Животно, да, но не духовно, ибо именно размышление делает нашу животную жизнь переносимой, преображает ее, изменяет ее изнутри, потому что изменяет наше отношение к привычным «страшилкам» вроде Чикатило и морга, то есть делает наше отношение внутренним, духовным и бесстрашным, а не видит только внешнюю сторону вещей, ведя к животной бездуховности. Убивая Чикатило, мы не убиваем его в самих себе, но, наоборот,только временно вытесняем его, ложно успокаивая нашу совесть. Дело не в том, чтобы его миловать, а в том, что убийством его мы ничего не изменим, потому что все равно, даже если устрашающий эффект от смертной казни будет оправдан, все равно она не убьет Чикатило внутри нас, но еще глубже загонит его в нас, что выразится в увеличении неврозов. Чикатило можно и нужно изжить только внутренне, как, впрочем, и саму смерть, страдания, боль. Нужно попытаться понять их внутреннюю природу, смысл и назначение их существования, увидеть его в общем целом. В миллиардах живых существ нет смысла именно потому, что они его в себе не разглядели, но как только они егео в себе увидят, смысл их существования возвратится к ним. В чем же смысл существования чикатил? Быть зеркалом нашей больной совести, нашего больного мышления. Чикатило – это только надводная часть айсберга, внешнее проявление бесконечной цепи насилий людей друг над другом и над самими собой, угнетение и насилие плоти над духом, животного над человеком, и человека над Богом. И оно взрывается и прорывается сквозь внешние слои и запреты, как вулканическая магма, сжигая и мстя тому, от чего оно страдало само и что заставляло его страдать, прорывается, как гнойник, на «теле» общества. Так возникают войны. И смешно пытаться остановить лаву судом, как смешно рукой закрыться от пули, потому что насилие как принцип силы есть принцип внешнего решения проблемы, вытеснения ее, насилия над ней, и этот принцип сидит внутри нас. Если бы люди действительно духовно решали проблемы, то эти проблемы решались бы сами собой, потому что если человек действительно духовно относится к чему-либо, он нее стремится его изменить по своему образу и подобию, но стремится его понять и тем изменить изнутри, ибо то, что он будет понимать, само будет на его глазах изменяться изнутри, ибо его понимание чего-то будет изменять его самого и таким образом, проблема будет разрешаться сама собой. Понимание – вот принцип действия, а не сила. Понимание, проникновение в суть, духовное овладение предметом – вот путь к духовному изменению и самого себя. Ведь проблема, конфликт – это всегда моя внутренняя проблема, мой внутренний конфликт. Если я не понимаю чего-то, то конфликт этот внутри меня становится глубже и неразрешимей. И часть, когда люди настроены друг против друга, они и понимать друг друга не хотят, а, значит, и внутренне изменяться. Неверие в возможности понимания, в возможности мышления, духа, Бога приводят к обращению человека к силе, как к последнему аргументу, так сказать, Ultima ratio, «последний довод королей» – война. Война – это выражение полного бесилия и неспособности человечества решить проблему мирным, духовным путем, нежелание его понять другую сторону и самому внутренне измениться. Война есть выражение духовного бессилия человечества, его внутреннего и окончательного банкротства. Ставка на силу – это временное разрешение, точнее, вечное неразрешение проблемы и до тех пор, пока это будет так, проблема останется неразрешна, а просто вытеснена. То же самое, но в еще большей степни относится к нашим сугубо внутренним, духовным проблемам. До тех пор пока они не будут внутренне же, духовно разрешены, они остануться неразрешенными и здесь никакие внешние изменения в жизни не помогут делу, а только помешают ему, ибо менять нужно не внешнее и не внешним, а внутреннее и внутренним. Так что то, что Чикатило являет нам внешне, теем являемся мы внутренне. Мы –сугубо внутренние чикатилы, которые пытаются внешним насилием решить внутренние проблемы. То, чем Чикатило являет себя внешне, тем мы являемся внутренне. Что же делать? Взывать к Господу, к духу, к мышлению. Дух никогда не насилует плоть, но овладевает ею через понимание ее внутренней природы, ибо если насилует, то то не понимает, а если не понимает, то это не дух, не мывшление, не Бог. Духовная власть сильнее физической, потому что она овладевает не внешне, но внутренне. Человека не надо заставлять, он сам сделает то, что нужно, потому что поймет, что от него хотят и сделает это гораздо лучше, чем если бы его заставляли. Вот почему война идеологий велась не менее, если не более ожесточенно, чем война как таковая. Но война идеологий – это опять война, насилие одних идей над другими, а где есть насилие, там нет духа,нет понимания. Дух же овладевает предметов только через внутреннее его понимание, понимание его природы и использование в нужном направлении.Как говорили древние китайцы, не надо тащить быка за хвост, достаточно его вести под уздцы, потому что внутренняя природа быка такова и еее нужно только понять. Но чтобы нам помог Бог, наше мышление, дух, нам надо его осознать, признать его верховенство, его власть над нами, словом нам надо его познать, надо сделать так, чтобы он овладел внутренне нами самими. Тогда и только тогда мы можем рассчитывать на то, что Бог услышит нас и поможет нам, для чего мы должны в большей степени обратиться внутрь самих себя, то есть к Богу. Внутрь мы должны обратить свое зрение, слух, внимание. Наше зрение, слух, внимание должны быть направлены на наше мышление, на то, благодаря чему мы вообще видим, слышим, говорим и понимаем. Поэтому наше зрение, слух и понимание, наша, обращенная к Богу речь, должны быть тоже внутренними, духовными. Внешний мир должен перестать быть для нас самоценным и верховенствующим, но, наоборот, должен подчиниться миру воистину верховному, небесному, то есть Богу, мышлению, которое его сотворило. Мы должны внутри себя восстановить первоначальную, естественную иерархию ценностей, ту структуру, на которой стоит и держится весь мир. Бог наказывает, но Он не насилует, не изменяет, не исправляет ничего насильно, наоборот, Он ждет от нас добровольного подчинения, так же, как и мы должны не насиловать свою плоть духом, но подчиниться ему, что возможно лишь тогда, когда мы поймем внутреннюю природу нашей плоти, самих себя,которая заключается в том, что плоть должна и может быть ведома только духом, как человек должен быть ведом только Богом. Другое дело, каким. Если духом (Богом) истинным, здоровым, то это одно, если духом, мышлением больным, то это совсем другое, потому что дух, мышление начинает страдать, болеть тогда, когда он сам становится ведомым плотью, ее страстями и чувственными влечениями и потому, когда такой больной дух «ведет» плоть, можно с полным правом сказать, что это он в большей степени ведом ею, от чего страдает и сама плоть, становясь от своего лидерства больной. И, наоборот, если дух истинный лидер, он становится здоровым, а если здоровый дух ведет плоть, она сама становится здоровее и внутренне сильнее. Плоть не надо усмирять, бить палкой, ее надо использовать на дело духа, на дело мышления, как используют, например, мотор для работы, для чего этот мотор держат в рабочем состоянии. Так и плоть наша, наше тело, нужно держать в чистоте и рабочем состоянии, то есть здоровым. Самодостаточность духа и бытия, самоограничение плоти – вот что нам нужно. Итак, чтобы увидеть, услышать и понять Бога, с Ним говорить, глаз телесный должен увидеть сам себя изнутри, слух услышать самого себя изнутри, понимание понять самое себя изнутри, а язык говорить сам с собой внутренне. На первый взгляд, это представляется невозможным, но если присмотреться, прислушаться к себе, то станет очевидным, что мы так и поступаем,только неосознанно и направленно совсм не туда, куда нужно, то есть смотря, слушая, понимая и говоря не то, что было бы нужно. Например, смотрим на внешние предметы, слушаем внешние звуки, понимаем и познаем внешний мир, разговариваем друг с другом, но мы должны понять, что прежде, чем все это делать во внешнем плане, мы уже его совершили во внутреннем, то есть произвели все эти действия сначала внутри себя, а уж затем вне. Например, я смотрю на дерево. Если я понимаю, что смотрю на дерево, значит, я его вижу. Ееесли не понимаю, то даже если я его вижу, я на него не смотрю. И так далее. То есть здесь первенствует во всем понимание, а уж потом естественныее реакции органов чувств на раздражитель. Это свидетльствует о том, что сознание человека - это не пассивный экран, а активный свет, который высвечивает предметы внешнего мира. Так, собственно, устроено сознание всего органического и неорганического мира. Это доказывает нам, что в нас есть та активная инстанция, благодаря мы видим, слышим, понимаем и говорим, точнее, понимаем то, что видим, слышим, что говорим. И эта инстанция есть дух, мышление, Бог. Она требует от нас адекватного к себе отношение, то есть признания верховенства внутреннего над внешним, духовного над телсным, божеского над человеческим и человеческого над животным, что в свою очередь будет осознанным и возможным в полной мере лишь тогда, когда мы обратимся внутрь самих себя, то есть к той инстанции, благодаря которой мы видим или слышим вообще. Это же в полной мере будет лишь тогда, когда мы перестанем ее использовать, пусть даже бессознательно, для наших нужд, думая, что это мы ее ведем, а не она нас. Конечно, мы ее «ведем» в том смысле, в каком больная плоть ведет наше больное мышление, подчинившееся нашим страстям, и потому ведем не туда, потому что мы не туда идем. Идем не извне внутрь, а изнутри во вне. Мы используем мышление в науке, например, вместо того, чтобы быть используемым им. Мы заставляем его служить нам, вместо того, чтобы служить ему. Мы насилуем дух, эксплуатируем его, вместо того, чтобы он овладел нами и эксплуатировал бы нас, благодаря чему мы бы лучше поняли самих себя. Итак, ситуация нелепа до абсурда. Никакое больное воображение не может придумать более нелепой ситуации, чем она есть на самом деле. Представьте себе бегущую впереди лошади телегу и вы получите наглядную картину положения дел с нами и нашим мышлением. Вместо того, чтобы тащить телегу, лошадь толкает ее сзади и телеге кажется, что это она благодаря самой себе “едет”. Едет, да не туда и не так, как надо. “Куда иголка, туда и нитка”- это золотое правило, да вот “иголка” не та и потому не туда она тянет за собой “нитку”. Поменяйте все местами и вы получите совсем другую картину. Так вот люди не хотят ничего менять местами, не хотят меняться и изменяться. Они хотят по-прежнему барствовать за счет угнетения духа и других таких же, как они, мыслящих существ, как и всего живого и неживого. Они ставят себя в центр, вместо того, чтобы этот центр искать в самих себе и чувствовать себя находящимися в этом центре. Периферийность и провинциализм, вульгарность и примитивизм мышления и образа жизни людей, их религий и культуры, убожество представлений и желаний налицо и являются выражением такого противоестественного отношения их к своему мышлению. Лучшие из них начинают осознавать абсурдность и нелепость положения, в которое они по собственной и чужой вину попали и стараются выбраться из него, ищут пути “назад к Богу”, но очень трудно снимать коросту , гораздо легче ее наращивать . Этими некоторыми были мыслители и пророки, которых затем убогое человечество переименовало в богов и “основателей религий” именно с той единственной целью, чтобы все оставалось по-прежнему, чтобы была только видимость изменения, потому что внутри не происходило того процесса богопознания, к которому призывали их “Учителя”. “Вера” таких адептов была настолько сильна, что из-за нее начинались войны с другими “неверными”, чтобы затем насадить ее насильно и изменить этих иноверцев, превратив их в “православных”. Ведь легче изменить других, весь мир, чем самих себя. Это общеизвестно, но почему-то даже при переполненных монастырях, Бог как был для людей “за семью печатями”, так для них и остался и странно, чем фанатичней они в Него верили, тем дальше Он от них был, ибо нет ничего более враждебного Богу, чем слепота и нежелание Его видеть и понимать. Но видеть и понимать Его – это ведь очень трудно, гораздо легче в Него “верить” и потому много верующих, и совсем мало Его видящих и понимающих, беседующих с Ним, “много званных, да мало избранных”. По пальцам перечесть. Но трудно совсем не значит невозможно. 2. Итак, первый этап мы прошли – мы увидели мышление, Бога, познали Его внутренне созерцательно, духовно-зрительно, признали Его, опеределили, что Он – наш дух, мышление. Теперь нужно сделать второй шаг – услышать Его, вступить с Ним в духовную связь, в общение, чтобы затем понять Его, то есть то, что Он нам скажет, ответит, чтобы затем вступить с Ним во внутренний, духовный разговор, беседу. Процесс мышления – это процесс вопросов и ответов, а процесс истинного мышления, мышления духовного, а не прикладного – это не просто процесс обмена вопросов и ответов по поводу «познания мира», это процесс взаимного общения человека с Богом, с мышлением как таковым, то есть фактического богопознания, разворачивающийся как богообщение. Мы должны узнать «секреты» и тайны Бога, Его Премудрость, премудрость духа в нас, Бога, мышления, которое априрно все знает и все нам скажет, если мы сумеем его хорошенько об этом спросить и попросить., то есть вступим с ним в общение не по поводу чего-то, а именно по поводу него самого, мы как бы станем вспоминать то, что забыли и вопросы будут напоминать нам, точнее, помогать нам все вспомнить, ибо процесс мышления осуществляется как диалог наш с нашим же мышлением как череда нашим вопросов к нему по поводу него самого и его ответов нам. Мы должны научиться вспоминать то, что знаем, да «забыли», научиться мыслить и не о научных, тахнических или бытовых проблемах, что было бы ошибкой, которую делают все, ставя на службу своих корыстных интересов и превращая его орудие –познания внешнего мира. Нет,нам самим надо служить мышлению, духу, Богау в нас тогда духовно Бог поможет нам, но для этого нам самим надо научиться мыслить духовно и о духовном,то есть ставитьи разрешать духовные проблемы и вопросы - главные вопросы нашей жизни и смерти, бытия, те вопросы, которые ставили перед собой и своим мышлением пророки и мыслители, начиная с Кришны, Моисея, Иова, Давида, Соломона, Исайи, Иеремии, и кончая Лао-Цзы, Буддой, Сократом или Иисусом. Они получали ответы непосредственно из рук духа, Господа и эти ответы были истины, о которых они поведали нам, чтобы и мы, делая внутреннее усилие, получали такие же ответы-истины непосредственно из рук Бога-духа в нас так, как это делали они. Именно это мы должны делать, чтобы быть достойными своих Учителей и Бога-духа в нас, достоными своего богоподобия, ибо должны самостоятельным путем добывать те истины, которые нам все объяснят и духовно, реально, конкретно помогут нам практически разрешить все наши духовные проблемы, от разрешения которых зависит разрешение всех остальных, потому что тогда они будут разрешаться сами собой. Итак, размышляя, мысля о Боге и с Богом, со-мысля с Ним, ставя передним себя и свои духовные вопросы, мы входим с ним в контакт, в духовное, внутреннее общение, в диалог, то есть мы начинаем мыслить, то есть реально-практически познать Бога и Его Премудрость, которой он будет делиться с нами, то есть мы начинаем не только Бога, но и самих себя. Другими словами, начинаем познавать через себя Бога (Бога в самих себе) и через Бога, через дух, понавать себя (себя в духе, в Боге, познавать духовно). Мы должны научиться видеть, слышать и понимать наше мышление, говорить с ним и о нем, получать из его рук ответы и истины, то есть должны по-настоящему научиться в него верить, в его безграничные возможности, ибо для духа, а через него и для Бога все возможно и потому мы должны, учась верить в дух, научиться тем самым верить в Бога, ибо дух – этои есть Бог, Бог в нас через Него мы связываемся с Богом-Творцом и только тогда станем верить в самих себя, точнее, в дух в нас, в Бога-Творца, Который единственно и может нас спасти, исцелить и одухотворить так, как Он спасал, исцелял, одухотворял мыслителей и пророков. Мы должны научиться жить в духе, в Боге, чтобы Бог, дух ожил в нас, пробудился и пробудил нас от духовной спячки. Мы должны и можем научиться духовно бодрствовать и трезветь и только тогда мы научимся не столько жить, сколько быть, то есть жить духовно, а не животно, то есть жить так, как живет, существует Бог и бесмертное, вечное бытие, Вечная Жизнь. И только тогда мы научимся видеть духовными, внутренними глазами, внутренним, духовным зрением мир и других людей, понимать их изнутри, предсказывать будущее с высоты духа и вечности, станем духовидцами и провидцами, пророками и прорицателями, мыслителями и визионерами духа, чему научить может нас только Бог, дух в нас – наш главный Учитель. Богомыслить – это значит не просто думать о Боге, как думают о каком-нибудь предмете, а думать, мыслить с Богом и в Боге |
| Поиск |