В. Н. Сагатовский пояснения к заглавию
Скачать 1.92 Mb.
|
Петербургский период (1993 – 2009) Мысль о возможном отъезде из Крыма подспудно зрела во мне уже давно. Ещё до активизации общественной деятельности человеческая обстановка не удовлетворяла меня. Я мечтал о скорейшем уходе на пенсию или о смене места работы и жительства. Во время пребывания в Томске осенью 1990 года у меня возникло желание вернуться туда, но жена не дала добро – ей нравилось в Крыму. В 1991 году М.С. Каган, приехавший на одну из наших конференций, завел разговор о моем возвращении в Ленинград. Я даже послал документы на философский факультет, но сделал это поздно по отношению к возможному сроку подачи на конкурс. В сентябре мы с женой летали в Санкт-Петербург (Ленинграду только что вернули это имя), чтобы посмотреть квартиру в Сертолово (северный пригород Санкт-Петербурга), владельцы которой хотели поменять её на Симферополь. Мне все понравилось, но, в конечном счете, супруга снова затормозила ход дела. А, поскольку окончательное решение у меня ещё не созрело, я особо и не возражал. Разочарование в политике снова усилило мой интерес к петербургскому варианту. В мае 1992 года, будучи на конференции в Петербурге, я заодно попал и на банкет после защиты одной из сотрудниц Симферопольского университета, бывшей моей студентки. Ко мне подсел незнакомый коллега, который оказался Геннадием Павловичем Выжлецовым, профессором, заместителем директора петербургского Института повышения квалификации преподавателей общественных наук и заведующим кафедрой философии и культурологии в этом институте. Он знал мои работы по системному подходу, рассказал, как использовал в преподавании «Вселенную философа». Он рекомендовал её студентам-физикам в ответ на их вопрос: «А есть ли у современных советских философов какие-нибудь оригинальные работы?». Но, главное, мы сошлись на одинаковом видении русского вопроса. И как-то сразу подружились. Тут-то он и завел речь о возможности моего возвращения в Петербург. Для начала договорились о стажировке в ИПК на осень. Так в сентябре 1992 года я приехал в Петербург. Прочел несколько пробных лекций для слушателей в присутствии преподавателей кафедры философии и культурологии. Теперь возможность моего перехода на эту кафедру стала вполне реальной. И однажды на Невском встретил хозяина квартиры из Сертолово. Оказалось, что он так и не поменял её на Симферополь. «А я теперь созрел для этого» - сказал я ему. Тут же позвонил жене, рассказал о приглашении на работу и о встрече с хозяином квартиры. Она согласилась, и я тут же начал процедуру обмена. 24 марта я выехал из Симферополя с машиной, нагруженной нашими домашними вещами, и 27 марта прибыл в Сертолово. В Украине уже сажали картошку, в Белоруссии тоже было тепло, даже в Псковской области не было снега. Однако Ленинградская область ещё была под снежным покровом, а Сертолово встретило нас метелью. Но возвращение в страну детства вдохновляло меня: «А я наконец-то в России / Я все же вернулся домой» (1993). До переезда жены, которой надо было закончить учебный год, я поселился в общежитии, находившимся в одном здании с Институтом. И все выходные дни проводил в своих любимых загородных местах: в Кавголово, в Зеленогорске, на Щучьем озере в Комарово… А в будни готовился к лекциям, бродил по с детства знакомым улицам и начал писать вторую книгу своей трилогии «Философия развивающейся гармонии» - «Онтологию». Мне предоставили читать базовый курс по философии, и я излагал его в авторском варианте, т.е. в соответствии с уже написанной (но ещё не изданной) первой частью «Философия и жизнь» и замыслом двух последующих частей – «Онтологии» и «Антропологии». В то время аудитория повышавших квалификацию ещё была полной – 80-90 человек, преподаватели философии изо всех петербургских вузов, включая философский факультет, и из других городов. Воспринимали неоднозначно, каждый раз, по выражению одного профессора, я шел в аудиторию как на бой. Кто-то проявлял снобизм по отношению к неизвестному им провинциалу, особенно этим отличались работники философского факультета. Постмодернисты демонстрировали открытое неприятие. Но в целом я был доволен: вопросов и возражений хватало, и все это заставляло меня видеть новые грани проблем и искать новые аргументы. В начале октября 1993 года я прервал работу над «Онтологией». В ночь с 3-го на 4-е октября бегал от радио к телевизору и обратно, болел за тех, кто восстал в Москве против ельцинского режима. Конечно, у меня не было иллюзий относительно Руцкого и Хасбулатова, но с надеждой на радикальные изменения расставался тяжело. Под впечатлением этих событий я понял, что должен написать книгу, изложить свой взгляд на Россию. Эта книга – «Русская идея: продолжим ли прерванный путь?» - писалась на одном дыхании. В ней я ответил на вопрос, что представляет собой «русская идея», относительно которой хор плакальщиков стонет до сих пор: «Мы не знаем, что это такое». Интересна реакция историка философии с философского факультета на то, что директор ИПК профессор В.Т. Пуляев упомянул обо мне в качестве примера современного философа: «Сагатовский не философ, а публицист от «русской идеи». Типичный пример снобизма: судил, видимо, по себе и таким как он, которых можно отождествлять с их докторской диссертацией; о диапазоне моих интересов он, понятно, не знал, других моих книг не читал. Эта книга действительно была написана в публицистическом стиле, как, к примеру, и «Вселенная философа». Но за строгость её содержания (что, разумеется, не означает бесспорности) я ручаюсь. Прежде всего я выявил роль идей в культуре. Гуманитарная идея, не есть характеристика цели, она не отвечает на вопрос, что надо сделать в данной ситуации. Она дает ответ на другой вопрос: во имя чего делается то-то и то-то в данной культуре. Это не обозначение технической задачи, а выявление смысла, ради которого задачи решаются. Не удивлюсь, что, даже прочитав эти строки (что вряд ли случится), политики, публицисты и тем более философствующие болтуны отмахнутся от них как от «неинтересной» схоластики. Непонимание того, что такое идея культуры, в том числе национальная идея, процветает до сих пор. Так, президент Путин в свое время сказал, что сейчас наша национальная идея это быть конкурентоспособными. Спросите об этом, скажем, у публициста и писателя Проханова и он ответит, что наша идея это быть Империей. А какие-нибудь национал-карьеристы завопят о том, что, почему, мол, говорят о русской идее, а не об украинской или грузинской (хотя, разумеется, не смогут расшифровать, что сиё значит). Конкурентоспособность и, возможно, имперскость – важные задачи. Но во имя чего их надо решать? В духе американской культуры, чтобы быть первыми, самыми богатыми и властными, или в духе культуры русской? Образно говоря, что чему служит: идея «Москва – третий Рим» или идея «Святой Руси»? Для прагматиков «Святая Русь» и т.п. это лишь идеологическая обслуга политической и экономической мощи. А для русской культуры эта самая мощь только средство для защиты высших духовных ценностей, для «сопротивления злу силой». И кто это понимает? Русская идея – это не, пусть и очень важная, техническая задача, а те базовые ценности, которые задают жизненный смысл именно русской культуры, это идея того вклада, который данная культура призвана внести в развитие человечества. Анализ специфики нашей культуры позволяет выявить эти ценности и представить их в системе. Что я и сделал. Вот эта цепочка, я изложу её по оглавлению книги: соборность: воля любви против воли к власти → всеединство и всечеловечность: нам внятно все… → софийность: мудрая цельность → Общее дело: внехрамовая литургия → антропокосмизм: путь к ноосфере → правда отношений → поступок как со-бытие. Казалось бы, для знакомых с литературой вопроса все должно быть более или менее ясно. Увы! Я все эти понятия определил достаточно четко. Но многозначность терминов, как всегда в философии, да и в гуманитарии в целом, играет злые шутки. Бездну взаимонепонимания проиллюстрирую тремя примерами. 1. «Коллективизм, общинность, соборность» - таков распространенный стандарт. И, хоть кол на голове теши, объяснить, что соборность – не синоним двух других слов, а нечто гораздо более сложное, оказывается нелегко. Хотя из разъяснения после двоеточия (см. выше) суть дела должна бы быть ясна. 2. «Вы – спрашивает меня один кандидат философских наук (человек в общем-то неглупый и преданный русской культуре) – разделяете идею Общего дела Федорова (воскрешение всех умерших и расселение их в Космосе)?». Между тем я черным по белому разъяснял, что беру в Общем деле Федорова общий смысл - соборное служение, а не бизнес – но наделяю его современным содержанием: созидание ноосферы, как альтернатива глобальной катастрофе. 3. Ноосфера – это, конечно, новая культурная энергетическая оболочка нашей планеты, как это понимал Вернадский? – Нет, речь идет не об энергетическом способе существования, а о содержании этой идеи, о понимании ноосферы как новой целостности, в которой природа, общество и личность не противостоят, но дополняют друг друга (скажем, в духе книг И.Ефремова). Ну и т. д. Не привыкли философы внимательно читать друг друга и нести ответственность за точный смысл употребляемых ими терминов. После такой немыслимой претензии я уже, конечно, не «публицист», а «логическая машина»… Одним словом, русская идея для меня – это такое единство ценностей, следование которому позволило бы уйти от крайностей тоталитаризма и либерализма и послужить духовной основой решения глобальных проблем современности, предотвращения глобальной катастрофы, к которой нас ведут хитро…опые дельцы-прагматики. Трагедия же России в том, что на практике она не может служить примером воплощения основной духовной идеи её культуры. В 1994 году в Санкт-Петербурге была организована Академия Гуманитарных Наук, филиалы которой охватили всю страну. Её президентом стал В.Т. Пуляев, его заместителем – М.С. Каган, а руководителями философского отделения первоначально намечались Г.П. Выжлецов и я. Первое время Академия имела государственное финансирование, в результате чего было опубликовано немало работ. Я благодарен В.Т. Пуляеву, что он, несмотря на вполне понятные сомнения, в 1994 году опубликовал мою «Русскую идею». Выход этой книги ознаменовал начало принципиально нового этапа моей философской эволюции. Я заговорил в полный голос, не имея уже нужды скрывать то, что думаю. И вполне определенно сделал заявку на продолжение тенденций классической русской философии. В Интернете до сих пор имеют место частые ссылки на эту работу. Но философский, в частности историко-философский, бомонд в целом не удостоил своим вниманием мою «публицистику». Хотя, и тут я благодарен Петру Васильевичу Алексееву, отрывок из моей «Русской идеи» он поместил в «Хрестоматии по философии» (М., 1997) и процитировал её в статье обо мне в «Философах России Х1Х-ХХ столетий» (М., 2002). Организовать второе издание так и не удалось. Однажды ко мне на лекцию пришел Чубайс-старший (философ) и попросил меня быть оппонентом по его докторской. Я ознакомился с его очень бледно написанной книгой о русской идее и отказался. «Это из-за брата?» - жалобно спросил он. «Нет, из-за отсутствия серьезных идей в вашей работе». Мой отказ не помешал ему защититься на философском факультете СПбГУ, а его книга к тому времени была переиздана 5 раз, в том числе за рубежом. А я в это время бегал по магазинам, предлагая свою книгу по «договорной цене». Я надеялся, что, по крайней мере, эта книга будет воспринята теми, кто называет себя русскими патриотами. Вышел на контакт с «Гуманистической партией» и связанным с ней «Русским освободительным движением (РОД)». Притащил связку книг председателю этой партии, в очередной раз отправлявшемуся в пропагандистскую поездку по России. Он вернул мне пачку нетронутой: «Не берут». Я пару раз участвовал в довольно пышно проводимых этими людьми конференциях, но своим среди них не стал. Как я понял, их «вождям» не нужны были конкуренты, а влезать в дебри философских рассуждений они и не могли и не хотели. Во главе РОД стоял некий С., врач по профессии. С важностью необыкновенной выступал он с проповедями перед своими последователями. Очевидности преподносились как откровения, а «русскость» проявлялась в употреблении словечек типа «ан», «бо» и т.п. Позднее также настороженно отнеслись ко мне и те, кто считал, что истина лежит в православии и нечего тут мудрить. «Мы молимся за Россию» - сказал мне один из них. «Это, конечно, хорошо, - возразил я, но и действовать не мешало бы». А другой, опоздав на мой доклад о соборности в аудитории Собора православной интеллигенции, подозрительно глядя на меня, спросил: «Надеюсь, ваша трактовка не противоречит церковной?». И снова не нашел я должного понимания ни у философов, ни у политиков. Патриоты разочаровали меня так же как и демократы. Я довольно активно участвовал в различных конференциях, публиковал много статей в «братских могилах» (такое название в научном фольклоре получили коллективные сборники) и работал над «Онтологией». Первая часть «Философии развивающейся гармонии» - Философия и жизнь» вышла в свет в издательстве СПбГУ в 1997. «Онтология» и третья часть «Антропология» - в 1999 году. Причем «Антропология» даже раньше «Онтологии», поскольку я издал её за свой счет в издательстве «Петрополис». Тираж «Русской идеи» ещё был 3000 экз., «Онтологии» - уже 300 (!) – не ходовой товар, «Антропологии» - 1000. Последующие книги в «Петрополисе» я издавал за счет распространения предыдущей монографии, и так удалось опубликовать ещё две книги («Есть ли выход у человечества?», 2000 г. и «Бытие идеального», 2003 г.). В «Онтологии» проблема систематизации всеобщих категорий соотносится с современной научной картиной мира, в которой бытие предстает как самоорганизующаяся целостность, не замкнутая, но открытая для творческого развития. Онтологические категории в своей взаимосвязи отображают всеобщий каркас такого мира и любого предмета. В описании этого каркаса конкретизируется представление о трех уровнях бытия – объективной, субъективной и трансцендентной реальности. Я дал набросок системы категорий, относящихся не только к объективной реальности, материи (как в «Основах систематизации всеобщих категорий»), но к бытию в целом и детально рассмотрел соотношение материального и идеального – в их взаимодействии и одновременно нередуцируемости друг к другу. Специальный раздел посвящен понятию Абсолюта, где я выступил против любых форм антропологизации трансцендентной реальности. Человек с его способами освоения мира (наука и техника для объективной реальности, искусство и нравственность для субъективной реальности, религиозное чувство для трансцендентной реальности) укоренен именно в таком мире, полнота которого задается взаимодополнением трех названных уровней реальности. Взаимодополнительность характеризует не только виды бытия, но и противоположные друг другу парные категории, отражающие атрибуты бытия. Меня удивляет безответственность современных философов, пытающихся противопоставлять друг другу парные категории и рисовать картину мира, в которой преобладает одна из сторон неразрывной диады. Исторически, конечно, объяснимо, почему Платон делал акцент на вечности общих сущностей, а, скажем, Ницше и Хайдеггер – на событийности индивидуального существования, экзистенции. Но не пора ли за культурным контекстом, в котором разные аспекты бытия приобретают разную значимость, увидеть неустранимость противоположных всеобщих категорий, их взаимодействие, а не взаимоисключение? Мир есть единство системности и событийности. Такое рассмотрение категорий проходит через всю книгу. Отрывок из этой монографии П.В. Алексеев поместил в «Хрестоматии по философии» (М., 2005) под названием «Картина мира и мир. – «Вызов и Ответ» современной культуры». Тем не менее, похоже, что книгу эту, в которой, честное слово, немало стоящих мыслей, почти никто не читал (впрочем, как и «Философию и жизнь»). Содержащиеся в ней идеи я потом развил в «Бытии идеального» (2003), «Философии антропокосмизма в кратком изложении» (2004) и «Триаде бытия» (2006), но, думаю, что и эти книги мало кем были прочитаны, тем более внимательно. Хотя Интернет до сих пор наполнен упоминаниями о них. Во всяком случае, в современную онтологию мой вклад пока не принят. В «Антропологии» онтологическое представление о структуре бытия интерпретировано на жизнь общества, которое я представил как социально-антропологическую целостность (САЦ). Это означает, что понять социальное бытие можно только, рассматривая его в единстве общество-группа-личность. Далее, эта триада и каждый из её компонентов живет на пересечении ещё двух триад: единства уровней бытия (объективной, субъективной и трансцендентной реальности) и единства функциональных уровней (природного, социального и психологического). САЦ на уровне объективной реальности живет как естественноисторический процесс (понимание этого – основное достижение марксизма), результат которого предстает как общественно-историческая формация (обобщение марксистского понятия общественно-экономической формации; учитывается, что в разных исторических ситуациях доминировать может не только экономика, но в целом имеет место взаимодействие экономики, политики, религии и т.д., т.е. не существует абсолютно фиксированных «базиса» и «надстройки»). На уровне субъективной реальности САЦ проявляет себя как деятельность, результатом которой выступает культура. Субъективная реальность соотносится с трансцендентной реальностью посредством глубинного общения, что резюмируется в духовной атмосфере. Целостной характеристикой САЦ, как взаимодополняющего единства общественно-экономической формации, культуры и духовной атмосферы, является образ жизни. В понятии функционального уровня отражается тот факт, что любое проявление жизнедеятельности САЦ в разных отношениях выступает и как природное, и как социальное и как психологическое, в зависимости от того, какая функция выполняется (соответственно, адаптация к среде, преобразование среды и самого себя, самоценность духовно-душевных процессов). Психологическое, стало быть, существует не просто как обеспечение программ природной и социальной деятельности, но и как самоценные творчество, мечта, медитация и т.д. Такой подход позволяет перейти от монокаузалистских конструкций к пониманию жизнедеятельности САЦ как системного и целостного взаимодействия. Но разве не в этом задача так называемого цивилизационного подхода? Однако, поскольку я не употребляю данный термин, никто этого не заметил! Господа философы, пожалуйста, оцените мою концепцию именно как вариант искомого цивилизационного подхода… Разнесите её в пух и прах, но не делайте вид, что «этого не может быть, ибо не может быть никогда». Я изложил общую схему, естественно, не касаясь целого ряда конкретизирующих её идей. Но на одну из них все же хотелось бы обратить внимание. Я предложил типологию сущностных видов человеческой деятельности, различая их по тем базовым ценностям, на которые они ориентируются и которые тем самым являются их системообразующими началами. Иными словами, мной предложена достаточно полная классификация ценностей, несводимая к классическим добро-истина-красота, хотя, разумеется, и включающая их. И снова никакой серьезной реакции. Итогом трилогии явилось помещенное в конце третьей части «Заключение: Мировоззрение для ХХ1 столетия», в котором я попытался применить полученные философские результаты к анализу актуальных проблем современности, обрисовав основные противоречия и перспективы их разрешения на пути движения к ноосфере как взаимодополняющему единству САЦ и природы – единственной альтернативе реальной глобализации, ведущей к глобальной катастрофе. Только на таком пути можно реализовать идеал развивающейся гармонии – становления, в котором возрастает единство единства и многообразия. Рецензий на «Философию развивающейся гармонии не было. Сам я их не организовывал. В процессе работы подал заявку на грант, но мне в нем было отказано. В.И. Шубин по собственной инициативе предложил своим знакомым философам отрецензировать мою работу. Однако, они возвратили мне все три части, пояснив, что к написанию такой рецензии не готовы. Только в 2008 году был дан анализ этой работы в статье: Капитон В.П., Шубин В.И. Философская система В.Н.Сагатовского / Фiлософiя. Культура. Життя. Днепропетровськ. 2008. Я благодарен украинским коллегам. Может создаться впечатление, что я слишком уж акцентирую на своей непонятости и непризнанности (тоже мне, гений нашелся). Но я всего лишь излагаю факты. И не скрываю своего мнения, что сделанное мной все же заслуживает внимания. Можно, конечно, не верить, но к славе и, тем более, карьере и «успешному» функционированию я равнодушен. Но «параноидально» (как сказал бы «просвещенный» обыватель) ориентирован на служение Общему делу. Знаю, что не у меня одного в торгашеском обществе такая судьба. И потому не за себя одного болею, мне и кроме философии есть чем с удовольствием заняться. И даже не просто несправедливость, а скорее неразумность такого устройства жизни общества и цеха философов огорчает меня. Но советы по «обустройству» спросом, увы, не пользуются. Несмотря на продолжающееся неприятие моей философии, мне повезло с обстановкой на кафедре. Никаких склок, подсиживания, да я и сам решил никому больше ничего не навязывать, и 15 лет работы на кафедре философии и культурологии Гуманитарного института (так стал называться ИПК) прошли в хорошей дружеской обстановке. Но иначе сложилось отношения с философским факультетом. Я и там держался предельно скромно, не желая вступать ни в какие баталии. Однако меня откровенно невзлюбил декан факультета проф. С., и ряд других деятелей. С. человек очень честолюбивый и стремящийся быть оригинальным без серьезных на это оснований. Я не искал конфликтов, но и, наверное, нужного подхода тоже не искал – не в моем это духе. Но, так или иначе, началось столь привычное для меня блокирование. Пуляев, сначала относившийся ко мне хорошо, пошел на поводу факультетского снобизма. Кандидатуры Выжлецова и автора этих строк на руководство философским отделением Академии гуманитарных наук вдруг были отставлены, и место это занял С.. На своем 60-летнем юбилее Пуляев с благодарностью перечислил имена ряда факультетских философов, но меня не упомянул. Когда позднее ряд факультетов, включая философский, начал компанию по закрытию Гуманитарного института, желая получить в свои руки повышение квалификации и соответствующие ставки (о рыночные отношения!), отношения С. и Пуляева испортились. Против инициируемой отставки Пуляева выступили на Ученом совете института только проф. Михаил Васильевич Попов и я. Уже зная ему цену, отставку эту я все же считал несправедливой. Меня перестали приглашать на различные мероприятия и вообще дали понять, что я persona non grata. Однажды я не выдержал и вступил в прямую конфронтацию с С.. На одной представительной конференции он в своем стремлении к оригинальничанию заявил «Я не знаю, что такое философия». Более чем странное и совершенно безответственное заявление для декана философского факультета – неужели эта моя оценка нуждается в доказательстве?! «А я знаю, что такое философия, - парировал я в своем выступлении, естественно, раскрыв это знание, - а то, что вы этого не знаете, it’s your problem». После этого столкновения я уже окончательно отошел в сторону. Помню, в каком внешне непрезентабельном виде прозябал факультет в былые годы. Но творческая жизнь на нем была достаточно активной. При С. факультет получил блестящее внешнее оформление – паркет и люстры, полное техническое обеспечение и т.п. Но эта форма не остановила деградацию содержания. На ключевых постах, да и в «массах» уже не было фигур, сопоставимых хотя бы с 60-ми годами. Зато декан стал сенатором–единороссом от одной из сибирских областей… Серьезные проблемы реальной жизни многие факультетские философы в упор не видят, от таких проблем «идеологией» попахивает, а «свободные личности», понятно, выше этого. Но как им нравится гипнотизировать себя и других многозначительной игрой слов. А копни – содержание-то нулевое. Вспоминаю одну конференцию, посвященную проблеме моды. Я выступил с резкой критикой этого феномена, подчеркнув особую неприемлемость его в философии. Неинтересно! Но вот слово берет любимец публик, мастер интерпретации текстов, и в течение 15 минут аудитория, особенно дамы, буквально млеет и впадает в медитативное состояние. Что же он сказал? Да просто внушал, что мода непреоборима: в наше время на дуэль в однобортных пиджаках не ходят (ключевой образ его выступления). И это философия?! Конкурировать тут может разве «Метафизика пива» (тема одного из семинаров). Или «доказательство», что любое новое в науке – это воровство (обычно говорят скромнее, но и адекватнее: наши достижения объясняются тем, что мы стоим на плечах гигантов); и это оригинальничание заняло целый подвал газеты. Таких примеров – хоть пруд пруди. Как и всегда, моя творческая активность не уменьшилась от всех этих передряг. Вслед за «Философией развивающейся гармонии» я издал следующую работу уже публицистического характера – «Есть ли выход у человечества? (критика образа жизни)». Но, как и в других моих работах, публицистических по форме, точность содержания, я надеюсь, не пострадала. Я проанализировал характер глобальных проблем современности в контексте «вечных противоречий» человеческого бытия, выделив среди современных проблем три главные: экологическую, военную и культурно-антропологическую (деградацию человеческих качеств в условиях потребительства и информационного манипулирования). Проявления основного противоречия человеческого бытия – искусственного и естественного – конкретизировал в материальной сфере, в науке, искусстве, религии, философии и мировоззрении, обыденном сознании, в информационном обществе в целом, в человеческих отношениях и формировании человека. Показал негодность или недостаточность для нахождения выхода из кризисной ситуации современных мифов и утопий. Проанализировал возможности организации человеческих отношений и тупики в этой организации на различных уровнях (начиная с межрегионального). И, наконец, сформулировал итоговый вопрос: «Выход в принципе есть. Но возможен ли он реально?». Принципиальный выход, как я полагаю, состоит, прежде всего, в радикальной переоценке ценностей: от идеологии максимума (прибыли, власти, потребления) к идеологии оптимума, от рыночной демократии к ноосфере. Без этой «революции духа» сами по себе экономические, политические и научно-технические мероприятия не принесут желаемого эффекта. Нынешний мировой кризис, кстати, хорошо иллюстрирует сложившееся положение вещей. Реальная же возможность выхода упирается в трудно осуществимую возможность объединения сил, понимающих современную ситуацию и способных четко и всесторонне сформулировать принципы и пути иного, чем сейчас, решения глобальных проблем. Чтобы не говорили либералы и апологеты «конца истории», их путь – это путь к глобальной катастрофе. И что же? А ничего. Нулевая реакция. Ну не умею я заниматься саморекламой. Но дело не только в этом. Боюсь, что «образованцы» просто не нуждаются в анализе и решении проблем, зачем это Homo ludens? Их можно ещё заинтересовать жареными фактами, обилием цифр (не поймут, но поразятся). «Абстрактные» же рассуждения давно им и не интересны и не по зубам. А политтехнологи знают, как манипулировать электоратом. И потому мне выпадает только одна роль: как говорили, бывало, в околонаучном фольклоре, роль «выпивающего в пустыне». Впрочем, в Интернете я наткнулся на один отзыв из какого-то блога. Молодой человек делится впечатлением: «Читаю книгу некоего Сагатовского, она нетолстая… Оказывается он доктор наук…». Люди, ну зачем вам Интернет?! Сказать нечего, а язык чешется. И в философии то же самое, только словечки мудреные. Затем я опять вернулся к чистой теории, написал и издал «Бытие идеального» (2003). В этой небольшой книжечке, но очень плотно написанной, развиваются представления о природе идеального, изложенные в «Философии развивающейся гармонии» и анализируются следствия, вытекающие из этой концепции идеального для теории познания. Идеальное, как атрибут бытия, трактуется как единство информации и лежащего в её основе доинформационного незнакового переживания. Информация, как философская категория, есть цепочка соответствий от структуры денотата до структуры образа, интерпретируемого посредством содержащихся в памяти приемника информации образов-эталонов. Но эта цепочка не уходит в бесконечность. В субъективной реальности приемника информации имеет место субстанциаьная основа, переживания самоидентификации субъекта, задающие неповторимость интерпретации информации. Таким образом, в идеальном есть его внешняя сторона – информация, поддающаяся объективации, и внутреннее основание («сокровенное внутреннее вещей» по Т. де Шардену), воспроизводимое в других субъектах лишь как «размножение состояний» (В.А. Лефевр). Выясняются качественные отличия идеального на человеческом уровне и анализируются способы и результаты задания соответствия идеального осваиваемым уровням реальности: истина, правда, откровение, правильность. В целом делается попытка иначе поставить и осуществить продвижение в решении извечной психофизической проблемы. Именно в таком контексте вырисовывается вполне определенная концепция сознания, познания, понимания (в герменевтическом смысле) и глубинного общения. Очень хотелось бы получить конструктивную критику, вступить в творческий диалог. Но чего нет, того нет. По-прежнему наши модники тупо (ибо бездоказательно) твердят о том, что отражение лишь метафора, что истины не существует и т.п. Правда, ознакомление с этой книгой томского философа Н.Н. Карпицкого, достаточно далекого от меня по своим взглядам, привело к тому, что он написал статью «Философское значение идей В.Н.Сагатовского», в которой уловил очень важный момент: в отличие от западной философии я проблематизировал саму человеческую субъективность. Похоже, что с «Философией развивающейся гармонии» он знаком не был, но даже по небольшой книжке, конкретизирующей мою концепцию, эту концепцию отразил в целом адекватно. И я благодарен ему за этот первый прорыв блокады замалчивания. В 2004 году выходит в свет «Философия антропокосмизма в кратком изложении». По замыслу – это более краткое, упорядоченное и популяризированное изложение идей «Философии развивающейся гармонии». В ней четко изложен системообразующий онтоантропологический принцип: человек укоренен в бытии мира, ибо основа атрибутивных характеристик человека заложена во всеобщих атрибутах бытия. И, таким образом, онтология – это корни и фундамент, а учение о человеке (социально-антропологической целостности) и сущностных отношениях человека к миру представляют собой системное восхождение от абстрактного к конкретному. Философия приобретает стройное единство. А иные студенты философского факультета СПбГУ (если бы только студенты…) вслед за деканом и, наверное, авторами типа Делеза твердят, что нельзя определить, что такое философия. Так чем же они занимаются? Ах, «общим развитием»… Чтобы вернее издать эту книгу я представил её как курс лекций. Один из членов конкурсного жюри предложил мне представить её на университетский конкурс. До этого таких предложений не поступало и я согласился. Но в правилах конкурса было оговорено, что учебники туда не представляются. Потом он молча вернул мне книгу. И я не стал спрашивать, не прошла ли она по содержанию или из-за формализма. Рецензий, естественно, тоже не последовало. Вот наивняк: рецензии на себя надо организовывать самому. А зачем мне эта показуха, если по сути дела мой труд не интересен, не востребован? В ответ на это «нормальному человеку» остается только покрутить пальцем у виска в мой адрес. А я убежден, что ненормальна подобная ситуация, возникшая в результате «восстания масс» в культуре, философии в том числе. Впрочем, что понимать под нормой. Я не мало сил потратил, чтобы доказать, что норма есть удовлетворительное функционирование системы, а не средне статистический показатель. И что для человека, как существа природно-социально-психологического (духовно-душевного) норма не может сводиться к адаптации к наличной среде. Но и это пролетело мимо. В рамках развиваемых мной философии и мировоззрения стоит выделить несколько тем, которые разрабатывались не только в монографиях, но и в ряде статей. Я хотел бы остановиться на специфике гуманитарного познания, анализе глобальной ситуации с позиций ноосферного мировоззрения и аксиологической типологии личностей. Сциентизм не учитывает различия в методологии математического естествознания, которая рассматривается как эталон, и гуманитарии (я пытаюсь внедрить этот термин как аналог английского humanity). Специфика методологии задается предметом исследования. В первом случае это объективная реальность с её регулярными закономерностями. Во втором превалирует субъективная реальность, которая включает в себя объективируемую и принципиально необъективируемую (в силу исходной неповторимости) части. Исходя из этого, нельзя согласиться с Г.Риккертом, делающим акцент только на неповторимости. Гуманитарная практика, к примеру, искусство осваивает субъективность с помощью символов и метафор. Но гуманитарные науки, к числу которых принадлежит и философия, во-первых, должны понятийно освоить ту часть своих предметных областей, которые поддаются объективации, найти в них повторяющиеся закономерности. И, во-вторых, опять-таки понятийно осознать место и роль неповторимой субъективности. Но для этого гуманитарию требуется, прежде чем осмыслить свой предмет рационально, вчувствоваться в его внерациональную составляющую. Сравните в этом плане труды историков советского периода и, скажем, «Закат Европы» О. Шпенглера. Сам я, как мне кажется, продемонстрировал гуманитарный подход, к примеру, в осмыслении проблемы ценностей, в рассмотрении проблемы идеального, соотношения социальной личности и человеческой индивидуальности. По данной проблематике упомяну следующие мои статьи: Соотношение повторяющегося и неповторимого – основная проблема гуманитарной методологии / Методология гуманитарного знания в перспективе ХХ1 века. СПб, 2001; Что такое гуманитарное развитие общества? / Социально-гуманитарные знания. 2002. № 3;Философские основания социально-гуманитарного знания / Слово и дело в междисциплинарном пространстве образования и культуры. СПб. 2005; Философская поэзия как символическое выражение природы искусства / Метафизика искусства. СПб. 2004; О чем говорит безмолвие? / Парадигма. Выпуск 2. СПб. 2006. Мои статьи, посвященные проблемам антропокосмизма, ноосферы, глобализации часто упоминаются в Интернете. Одна из них («Основа подлинной глобализации») даже без моего ведома была перепечатана в газете «Дуэль». Назову некоторые другие публикации: Антропокосмизм – мировоззрение ХХ1 века / Космизм и новое мышление на Западе и Востоке. СПб. 1999; Движение к ноосфере – Общее дело планеты / Вестник Нов ГУ.1999, № 12. Великий Новгород; Аксиологические проблемы глобализации / Западная глобализация – западный сценарий. СПб. 2001; Неизбежна ли глобальная катастрофа? / Социальный кризис и социальная катастрофа. СПб. 2002; Антропокосмизм – системообразующий принцип ноосферного мировоззрения / Вернадскианская революция. СПб. 2003; Антропокосмизм / Культурология. Энциклопедия. Т. 1. М., 2007. Маленькое «лирическое отступление». Сколько работ в наш век перепроизводства информации обречены на невостребованность! Легче написать заново, чем разбирать завалы уже написанного. А ведь это ведет к девальвации духовного труда. Если не найти адекватный принцип отбора, человечество, возможно, перестанет писать и читать… Между тем, если и читают, то порой просто поражаешься непониманию и искажению текстов. В 2005 году я обнаружил в Интернете заявление в прокуратуру, написанное некоей «общественной деятельницей» вкупе с двумя юристами. Разоблачая «ноосферитов» (а в таковые они зачислили всех употребляющих слово «ноосфера») они требовали привлечь к уголовной ответственности меня и проф. А.И. Субетто, так как в наших работах они обнаружили понятие ноосферной революции и истолковали это как призыв к свержению конституционного строя! Я не стал тратить время, ибо уровень культуры и интеллекта таких господ не нуждается в комментариях. А Субетто написал целую брошюру, в которой дал им достойную отповедь. Недавно опять-таки в Интернете я обнаружил, что, будто бы, «вслед за Лавлоком» являюсь автором «самого мрачного прогноза» и призываю людей уходить под землю от угрозы глобальной катастрофы. Упоминается, якобы, моя статья «Социальный кризис и глобальная катастрофа» и цитируется текст, явно мне не принадлежащий. На самом деле, это название сборника, где была опубликована моя статья «Неизбежна ли глобальная катастрофа?», в которой ничего подобного не содержится. Не знаю, что и думать: супербезответственность или провокация, чтобы опять обвинить меня в какой-нибудь несусветной ереси? Вариант аксиологической типологии личностей был изложен мной в «Антропологии» (ч.3 «Развивающейся гармонии»), в «Есть ли выход у человечества?» и в статье: Функционально-аксиологическая типология человека и её интерпретация в постсоветском пространстве / Человек в постсоветском пространстве. СПб. 2005. Эта типология представляет развитие моей юношеской интуиции о разделении людей на творцов, дельцов и массу. Суть идеи в следующем. Сущностная характеристика человека определяется не просто результатами его деятельности, но гораздо более глубоко – мотивами, теми ценностями, ради реализации которых, во имя которых он что-то делает. И потому деление людей в соответствии с исповедуемыми ими базовыми ценностями глубже, чем их разделение на классы, нации, конфессии и т.д. За базовыми ценностями, являющимися системообразующими началами сущностных видов человеческой деятельности, стоят метаценности. В зависимости от доминирования ориентации на одну из них люди делятся на созидателей (ориентация на ответственный созидательный поступок как событие в бытии) деструкторов (ориентация на пре-ступление, разумеется, не в узко юридическом смысле, но в том, который имел в виду Ницше: эгоцентрическая способность пойти на все ради самоутверждения) и конформистов (ориентация на мимесис: быть «как все», «не хуже других»). Приходится оговаривать, что конкретный человек редко может быть уложен в прокрустово ложе этой схемы. Все мы в той или иной мере, в разных сферах жизни способны проявлять себя и как созидатели, и как деструкторы, и как конформисты. Но в любом случае можно и нужно установить доминирующее отношение: убежденный вор и преступник может быть очаровашкой, любить домашних животных, обладать умом и смелостью – и все же он, прежде всего, деструктор. К сожалению, этого часто не понимают деятели искусства, склонные романтизировать тех, от кого надо избавляться. То же самое можно сказать о деструктивно настроенных художниках, политиках, философах… Пресечение аксиологической типологии с функциональной позволяют дать общую картину человеческих типов (точнее, её верхний уровень, который можно было бы конкретизировать по методу «дерева целей»). Истоки функциональной классификации восходят к Платону: философы, воины, ремесленники. Предлагаемый мной вариант выглядит так: генераторы идей, организаторы, реализаторы. Все три типа могут служить названным выше метаценностям. Практически самый опасный тип это организаторы (посредники), являющиеся деструкторами и конформистами (правящее меньшинство по А.Тойнби). Именно этот тип «успешно» организовывал все несуразности истории и сейчас ведет человечество в пропасть глобальной катастрофы. Без таких людей генераторы самых деструктивных идей были бы практически бессильными. В определенном смысле человеческая история представляет собой арену борьбы созидателей и деструкторов за души конформистов. Сейчас перед человечеством открыты два альтернативных пути: тот, по которому идет реальная глобализация, и созидание ноосферы. Реально осуществляемая глобализация не решает, но усугубляет глобальные проблемы современности, ибо она совершается в угоду «избранным» по критерию размера капитала и ориентации на максимум прибыли, власти и безудержного потребления. Планета уже не выдерживает человечество, ведомое такими «пастырями». И само человечество обладает возможностью самоуничтожения вследствие дисбаланса между мощными техническими средствами и ничтожеством деструктивных идей. Только ориентация на оптимум и развивающуюся гармонию между обществом, личностью и природой (а это и есть содержательная характеристика ноосферы) способна предотвратить глобальную экологическую и военную катастрофу. Созидатели на всех функциональных уровнях (творцы положительных идей, организаторы, способные служить Общему делу, народ, а не толпа) должны объединяться. И мне все равно, какой национальности и какой конфессии олигарх или политикан – важно разобраться в их глубинных ценностных ориентациях. Судя по Интернету, идеи, связанные с критикой глобализации и ноосферой, начали идти в ход. Правда, не у философов – те предпочитают заниматься интертрепацией, спрятав голову в песок. А типология личностей, наверное, все ещё представляется «слишком абстрактной». Время же, увы, не ждет. Хотя выделение среди людей породы хищников, постоянно рвущихся к власти, я обнаружил в работах Б.А. Диденко. По его мнению, это потомки каннибалов и вообще биологически иной тип, чем те, кто извечно был ими пожираем и угнетаем. Однако такая биологизация проблемы представляется мне бездоказательной. Природные предпосылки у различных человеческих типов, конечно, есть, но суть, на мой взгляд, здесь не просто в биологии и, тем более, социологии, но именно в аксиологии. Критика хищников мне понравилась, но на контакт Диденко не пошел, несмотря на то, что мы обменялись книгами. Недавно я ознакомился с книгами Ю.Д. Петухова, который справедливо противопоставляет людей трудолюбивых, добрых и творческих жестоким и бездушным хищникам – паразитам и эксплуататорам. Первые, как он полагает, потомки подлинных кроманьонцев, а вторые – результат смеси с неандерталоидами. Первые создали цивилизацию наших предков – русов, вторые – бесчеловечные цивилизации Запада и потомков козопасов с Аравийского полуострова. Даже, если бы корни уходили в так представляемое историческое прошлое, сегодня мне куда ближе созидатель из любой нации и расы, чем деструктор с безупречно кроманьонским происхождением. В душах людей, прежде всего, лежат различные ценностные ориентации, а природные и социальные факторы играют, как я думаю, вспомогательную роль (усиливающую или ослабляющую). Во всяком случае, охотно бы подискутировал на эту тему. Но выходить на контакт с Петуховым не стал: в нем меня, ещё больше чем у Диденко, насторожила жесткая категоричность и безапелляционность суждений. Перечитывая написанное, я начинаю опасаться, что читателю покажется, будто бы я рисую современных философов сплошной черной краской. Модников – да, ибо конформизм наиболее отвратителен в интеллектуальной сфере. Но, как и раньше, так и в Петербургский период, я встречал среди философов немало интересных людей и идей. Общая моя оценка, наверное, создает впечатление неудовлетворенности потому, что «интересный» и «целостный» - это все же вещи разные. Я сознаю, что через совокупность моих «ума холодных наблюдений и сердца горестных замет» лейтмотивом проходит переживание: «Я предлагаю идеи, которые хорошо могли бы быть применены в теории и на практике, но наталкиваюсь на стену безразличия и замалчивания». И сейчас мне хотелось бы несколько сместить акценты: меня не понимают не только потому, что кто-то несерьезно относится к философии, что для кого-то она – игра, средство престижа, бизнес; дефицит взаимопонимания есть также одно из следствий того, что люди, которых я в целом воспринимаю положительно, различны по своим установкам, интересам, предпочтениям. Это неизбежно, это один из залогов развития, и, в то же время, это чревато драматизмом и даже трагизмом, ибо делает развитие плохо управляемым. Стоит показать это на примере моего общения с некоторыми из философов, вызывающими у меня положительное человеческое отношение, и одновременно сложную реакцию на противоречивость (нецелостность?) их взглядов. Начну с нашей кафедры, обстановка которой, как я уже отметил, была очень благоприятной. Вот два профессора – уже упомянутый мной Михаил Васильевич Попов и известный историк философии Игорь Иванович Евлампиев. Оба умные и интересные люди, с которыми, как мне кажется, у меня сложились хорошие отношения. Михаил Васильевич – всегда деловитый и боевитый, убежденный марксист и коммунист, помогает профсоюзам в их борьбе с несправедливостью предпринимателей, отстаивает право на существование своей газеты в борьбе с бюрократией, ответственный научный руководитель для своих аспирантов. И он же – знаток Гегеля, много читает (в том числе и мои работы), остро воспринимает новое. Мы сходимся с ним в критике нашей действительности, в неприятии модных выкрутасов в философии, в стремлении к определенности и серьезной ориентации гуманитарных исследований на практику, на улучшение жизни в целом. Но в его отношении к жизни и философии меня настораживает, как и в марксизме в целом, явный примат рационального и общего над экзистенциальным и индивидуальным: активность, дело, знание общих закономерностей – прежде всего. И частичные закономерности порой воспринимаются как схема, имеющая абсолютную применимость. Поясню это на примере одной из наших дискуссий. Мы были согласны, что в России в начале 90-х годов пришла к власти крупная буржуазия. «А способен ли рабочий класс на новую социальную революцию? – задал я провокационный вопрос. - «Пока он к этому не готов». – «А при каких условиях может быть готов?». На такой вопрос я уже внятного ответа не получил, ибо для этого пришлось бы пересмотреть схему классовой борьбы, явно недостаточную для понимания современных реалий. Я бы провел аналогию с отношением Ленина к «Вехам». Понимая его желание делать революцию (дело!) здесь и сейчас и его раздражение против высоколобых профессоров, которые, как ему кажется, это дело тормозят, не могу принять его ограниченность, когда он видит в авторах «Вех» только то, что они «льют воду на мельницу кадетов». Все же для меня политика – средство, а духовность – самоценность и основание, задающее смысл политике, экономике и т.д. Для марксистов же духовность это «надстройка», её роль вроде бы не отрицается, но главное – разруливание наличной политической и экономической ситуации. И я знаю по опыту, что спорить с убежденными марксистами на эту тему бесполезно: они искренне не понимают, чего этому избалованному интеллигенту ещё не хватает… Игоря Ивановича, пришедшего в философию из физики, интересует гуманитария как таковая. Диапазон его исследовательской тематики очень широк: от гностицизма и неклассической метафизики до Достоевского и современного киноискусства. Он тонок, хотя и не всегда точен в своем анализе. Объективная реальность и истина, как её адекватное отражение, выносится им за скобки, если использовать известное положение феноменологии. Мы с Михаилом Васильевичем, естественно, этого не принимаем. Но я стараюсь понять, как можно не видеть с моей точки зрения очевидного (хотя в своих работах я эту «очевидность» подробно анализирую и обосновываю, не ограничиваясь марксистской ссылкой на «практику»). Дело в том, как мне думается, что Игорь Иванович возлагает надежды на интерсубъективность, которая как-нибудь и когда-нибудь вырастет из диалога субъективностей, а главное для него, основной предмет философии – внутренний мир человека. Мне интересно и полезно обсуждать с ним тонкости различных философских построений (гностиков, Бергсона, Франка и др.), мы во многом сходимся в оценке постмодернизма и некоторых других тенденций современной философии. Но, как только заходит речь о реальной роли философии в жизни и ответственной оценке этой самой жизни здесь и сейчас, разница наших установок проявляется весомо и зримо. Однажды в полушутливой форме я высказался в том смысле, что мы зря порой ворчим на жизнь: «Ну, чем мы недовольны: на партсобраниях сидеть не надо, от «общественной работы» свободны, говорим и пишем все, что нам хочется…». «Наконец-то я слышу от В. Н. – поддержал меня И.И. -, то, с чем я вполне согласен». Но если говорить серьезно, то в голове у меня не укладывается как мыслящий и чувствующий человек может утверждать, что он уважает Ельцина, давшего нам, якобы, свободу и в упор не видит ничего положительного в советском периоде. Конечно, здорово, что я могу излагать на лекциях и в публикациях заветные мысли, а тот, кто имеет контакты и деньги, свободно ездить на зарубежные конференции, но кто меня слушает?! Да и кроме свободы моего самовыражения мне не безразлично состояние нравов в том обществе, где я вынужден жить, и судьба моей страны. А что разве раньше было лучше? Да, то, что произошло сейчас, подготавливалось уже в 70-е годы, и всякой дряни хватало, как внизу, так и наверху. Но провозглашаемые идеалы и отрицательное отношение к торгашеской «демократии» совпадали с моими убеждениями, а это уже как-то грело. По сути же дела и я в те времена и люди типа Игоря Ивановича занимались философией, для которой они рождены, утешая себя иллюзиями: когда-нибудь то положительное, что мы в меру своих сил строим на идеальном уровне, так или иначе реализуется. Разница, однако, в следующем. Я стремился построить целостную концепцию и надеялся, что она реализуется в объективной реальности (примерно, в духе И.Ефремова), а он к такой целостности особо не стремится и полагает, что процесс становления подходящей интерсубъективности как-то потихоньку будет осуществляться сам собой. Но тем самым теория отрывается от практики, и для меня это не «марксистская фраза». И боль моя в несовпадении моей мечты о целостности и реальных возможностей для её воплощения. Мне хотелось бы соединить ленинскую деловитую ориентацию на разумную переделку жизни и глубокие духовные основания для того, чтобы такая переделка не была скоропалительной, неподготовленной и дающей совсем другие результаты, чем те, о которых мечтали идеологи различных революций. Но займут ли когда-нибудь деятели типа авторов «Вех» активную жизненную позицию и поймут ли когда-нибудь деятели ленинского типа необходимость её целостного духовного и теоретического обоснования? Впрочем, понять-то на словах, может быть, и поймут, а вот справятся ли со своим нетерпением? Контактов за пределами кафедры стало меньше, так как перестали оплачивать командировки. Но о некоторых из них стоит рассказать. Очень хорошо вспоминаю рано ушедшего из жизни Ивана Ивановича Макарова убежденного коммуниста и большого энтузиаста. На свои средства он начал издавать философский журнал «Вопросы марксизма». С помощью сыновей организовал запись на диски огромного количества философских работ в помощь студентам и преподавателям. Много мы с ним спорили, оставаясь в основном на своих позициях. Но его верой в возможность изменить положение вещей и безотказной готовностью браться за любую общественно полезную деятельность не могу не восхищаться. Более противоречивое впечатление об уже упомянутом Александре Ивановиче Субетто. Иду я весной 1994 года к Дому ученых Политехнического института на конференцию. Впереди меня бодро шагает человек небольшого роста, коренастый и целеустремленный. Встретились на конференции. Потом он признавался, что я ему не понравился. Тем не менее, попросил меня выступить оппонентом на защите его докторской диссертации. Я согласился, и защита состоялась в мае 1995 года в Нижнем Новгороде. В жизни не встречал таких «писучих» людей, пред ним даже Зеленов бледнеет. Он готов писать обо всем: о качестве образования, о современной ситуации в мире и в России, открывать новые философские законы, развивать учение ноосферизма, делать критические обзоры текущей литературы и, наконец, записывать чуть ли не каждый день свои мысли и впечатления, издавая затем тома «Непрошенных мыслей». Кандидатскую он писал по прикладной математике, будучи военным специалистом, защитил докторскую по экономике, а затем и по философии. Эрудиция колоссальная, работоспособность невообразимая, причем не только в писании, но и в многочисленных выступлениях. Не берусь судить об его творчестве целиком, выскажусь лишь относительно философии. В социальной философии он в основе своей марксист, по убеждениям член КПРФ. Главной его заслугой я считаю попытку соединения социалистических идей с учением о ноосфере. Очень удачен его термин «ноосферный социализм». Боюсь, правда, что термин «ноосфера» мы понимаем по-разному. Он – прямо по Вернадскому, акцентируя на том, что общество будущего – это образовательное общество, где жизнь невозможна без непрерывного изменения информационной базы. Я же делаю акцент на содержательно-функциональном понимании ноосферы как взаимодополняющем единстве общества, личности и природы. Из моих работ он, кажется, знаком только с «Русской идеей», к которой в целом отнесся положительно. Помимо общей марксистской неэкзистенциальности меня раздражала в нем неуемность философского фантазирования в представлениях о мире. Готовность генерировать оригинальные мысли и новые законы, обозначаемые невообразимыми аббревиатурами, не заменяет собой общей философской культуры и систематически применяемой методологии. И во многом получается, так сказать, самодеятельная философия. Множество цитат из самых различных авторов, бесконечные повторы и наряду с общим во многом приемлемым для меня пафосом неустранимый привкус эклектики, отсутствие строгого категориального анализа. К примеру, он так и не понял разницы между соборностью и коллективизмом, а Бердяев (и, видимо, и я, поскольку он критикует нас за одно и то же – неверное понимание свободы; хотя Бердяева он здесь просто не понял, а мое понимание свободы ему как следует неизвестно) – «буржуазный индивидуалист». Возможно, что я ему, в свою очередь, кажусь излишне «схоластичным» и явно - недостаточно последовательным с марксистской точки зрения. В чем-то мы интересны друг другу, но сотрудничества не получилось: какая-то тень пробегает между нами, имеющая, наверное, в том числе и психологическую природу. Вот что написано на обложке одной из его последних работ об её авторе: «Глава научных школ по синтетической квалиметрии и квалитологии, теории общественного интеллекта, по ноосферизму, системогенетике, теории циклов и социогенетике, неклассической социологии, философии истории». Он себя так позиционирует, а я себя - как аутсайдера. Будущее покажет, что получилось в «сухом остатке». В постсоветской философии произошло размежевание и по вопросу отношения к религии. Старые кадры, как правило, остались на атеистических позициях, а среди более молодых проявилась тенденция полного принятия православия, порой вообще без всякой «ереси», присущей былым религиозным философам. Я со своим стремлением к синтезу оказался чужд и тем и другим. В 2008 году было опубликовано второе издание «Вселенной философа», основательно дополненное и исправленное. Так вот Федор Андреевич Селиванов не принял мои дополнения – о душе и духе, экзистенции и трансценденции и т.п. В свое время Моисей Самойлович Каган, критикуя то же самое, заметил, что для наших с ним отношений (имелись в виду отношения мировоззренческо-философские) стала характерна «развивающаяся дисгармония». А Илья Павлович Элентух превратился в догматически мыслящего православного. Когда-то он неплохо усвоил разработанные мной основы системного и деятельностного подходов и активно их пропагандировал (см.: Элентух И.П. Категориальное системно-деятельностное направление методологических исследований в Томске / Методологические концепции и школы в СССР (1951-1991).Новосибирск. 1992), но дальнейшую мою эволюцию уже не воспринял. Меня буквально поразили его вопросы и возражения по поводу моего «Бытия идеального». Ведь у нас была общая статья о соотношении материального и идеального, а теперь он выводит идеальное из идеала, абсолютным воплощением которого является Бог. Ну, при чем тут философия? В учебном пособии «Религиоведение» (СПб, 2003) мной написана глава «Культура и религия». Некоторые моменты в ней показались моему бывшему ученику «смешными». Основную идею – сопоставление двух аспектов религиозного отношения к миру, соответственно ориентированных на святое и сверхъестественное – он, видимо, не уловил, но зато стал объяснять мне, что означает выражение «С нами Бог» (речь шла об использовании его для оправдания отнюдь не христианских дел) на иврите. Нет, представители классической русской философии никогда не были догматиками… Гораздо больший интерес вызвали у меня поиски в области религиозной философии у более молодых философов. Тюменский философ А.Л. Анисин написал ряд книг по проблеме соборности, фундаментально исследовав религиозные корни этой идеи. Для меня было полезным осознать, что соборному настрою можно придти, по крайней мере, двумя путями: от монотеистической религии и от эстетического восприятия мира. Я явно шел вторым путем. Отсюда и религиозное чувство, хотя оно и глубже эстетического отношения к действительности, у меня напрямую вытекало из того, что я ещё в ранней юности назвал «чувством безбрежности». И, если стоять на официальных религиозных позициях, то, наверное, обвинение меня в пантеизме будет в чем-то правомерным. Во всяком случае, здесь можно вести конструктивную дискуссию. То же самое можно сказать и о работах Елецкого философа А.В. Усачева, показавшего различие между рациональной философией религии и экзистенциальной религиозной философией, каковой была классическая русская философия. В принципе я согласен с ним, но, опять-таки, обязательно ли иметь в виду официальную религию и строго определенную конфессию? Я бы предпочел говорить о религиозном чувстве или философской вере по Ясперсу (отношение экзистенции к трансценденции). В Петербурге я продолжал работать с аспирантами и докторантами. Расскажу о двух из них: Галине Александровне Кондратовой и Петре Михайловиче Колычеве. Галина Александровна приехала из Архангельска осенью 1993 года повышать квалификацию. Внимательно слушала мои лекции и поступила затем в аспирантуру. Успешно защитившись, через несколько лет приехала уже в докторантуру. Она очень хотела понять мои взгляды, но внутренние установки на тип философствования были у нас слишком различными. Переваривая самую разнообразную (не только по авторам, но и по областям знания) информацию, Г.А. смело создавала свои натурфилософские построения. Иногда очень оригинальные, но с точки зрения строгих требований к работе с всеобщими категориями я не мог их принять как готовый продукт. Вдохновляясь идеями Платона и русской религиозной философии, она строила сложные схемы исторического развития общества и человека как последовательного воплощения целостного духовного основания. Для меня же Дух присутствует, но, будучи непредикативным, не участвует в реальном развитии, как порождающее начало. Но такая тонкость, видимо, очень трудна для восприятия. Диссертацию Г.А. успешно защитила и полна новых творческих планов. А для меня урок: где-то и толерантность уместна, не все то, что ты не принимаешь, заслуживает быть отброшенным с порога. Иногда лучше помолчать и дать время для того, чтобы спор, зашедший в тупик, как говорится, рассудила История. Петр Михайлович Колычев приехал из Саратова и стал моим докторантом. Человек неуемной энергии, замечательных организаторских способностей, к тому же готовый заинтересоваться самой различной тематикой. Философской культуры ему тоже не хватало, и сейчас он участвует в различных семинарах, чтобы лучше освоить историю и современное состояние философии. Увы, эрудиция не компенсирует отсутствие системообразующих идей. Различных хороших мыслей у него не мало. Есть и «несовременная», но, тем не менее, правильная тенденция к единству онтологии и логики. Есть и идея, которая могла бы стать магистральной: положить в основу онтологии понятие отношения. Он помог мне четко осознать различие между отношением в смысле |
Похожие:
 | Пояснения к презентации: «Основные точки и линии небесной сферы» «Общая астрономия» в виде 6 компьютерных презентаций. Данный материал характерен доступностью и наглядностью, рассчитанный на школьников... | | Оглавление Во избежание неверного результата поиска следует предпочесть поиск по ключевым словам из заглавия поиску по заглавию |
 | Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Развитие умений предполагать, предвосхищать содержание текста по заглавию, иллюстрации | | Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Воспроизводить алфавит. Восстанавливать алфавитный порядок слов. Совершенствовать навыки чтения, умения работать с текстом (прогнозировать... |
| Методические пояснения к занятиям по программе «Разговор о правильном... | | Рабочая программа Календарно-тематическое планирование Пояснения к реализации образовательных программ, адаптированных к особенностям детей с ограниченными возможностями здоровья |
| Методологические пояснения Показатели внутриглазного давления новорождённого ребёнка, обусловленные морфологическими особенностями дренажной системы глаза в... | | Парадигма философско-культурологический альманах В. Голик; д-р филос наук П. М. Колычев; д-р филос наук Б. В. Марков; д-р филос наук В. Н. Сагатовский; д-р филос наук Е. Г. Соколов;... |
| Парадигма философско-культурологический альманах В. Голик; д-р филос наук П. М. Колычев; д-р филос наук Б. В. Марков; д-р филос наук В. Н. Сагатовский; д-р филос наук Е. Г. Соколов;... | | Только один раз. В задании есть одно лишнее утверждение Общие пояснения к предлагаемым вариантам экзаменационной работы и инструкция по их выполнению изложены в предыдущей статье |
| Методологические пояснения Транспорт Транспорт как вид хозяйственной деятельности подразделяется на транспорт общего и необщего пользования | | Урок физики 7 класс Обобщение и систематизация знаний по теме «Механическая работа и мощность» Во время пояснения учащимися хода решения задач продолжать формировать устную монологическую речь |
| Объяснение В виду труднопостижимости рассматриваемых предметов, настоящая статья начнется с пояснения некоторых пунктов, которые остались неясными... | | Реферат Отчет 175 стр., 4 приложений, 6 табл., 65 источников правила... Правил, пояснения к ответам гу «гги» на замечания и предложения гу «вниигми-мцд» |
| Инструкция по выполнению работы На выполнение экзаменационной работы... Демонстрационный вариант Пояснения к демонстрационному варианту экзаменационной работы | | Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... На уроке присутствовал священнослужитель, закрепленный за общеобразовательным учреждением. Протоиерей Игорь дал некоторые пояснения... |
