Материалы второй межрегиональной научно-практической конференции

Затем следует обращение в прошлое, «время мира и свободы»:

Далее – вновь возврат к современности:
Ныне люди только знают

Посмеяться старине,

Звезды на небе считают,

Царство видят на луне.
Завершается духовный стих обращением к вечности:
Вечно мир земной летает

И вертится день и ночь,

Тех прелестник обретает,

Кто благих дел весьма тощ.
В духовном стихе отсутствует взгляд в будущее земной жизни, нет надежды на то, что мир станет лучше, люди отвратятся от греха. Время словно завершается настоящим. Будущее, в привычном понимании, отсутствует и заменяется переходом души в высший мир, где время останавливает свой ход: «оно – принадлежность этого мира. В ином царстве, на том свете времени нет» (5, 381). «...Время – ценность, которая упорядочивает жизнь» (5, 381), оно позволяет разделять жизнь на законченные отрезки, кроме того, в представлении старообрядцев, само время имеет начало и конец. Вечность же характеризуется бесконечностью. «Стих о последнем времени» выражает оппозиции «прошлое – настоящее», «настоящее – вечность». «Словарь русского языка» С.И. Ожегова определяет значение слова «настоящий», как «теперешний, происходящий в данное время» (4, 316). Вечность существует всегда, а настоящее измеряется одним мигом. Настоящее – это то, что происходит сейчас, а «сейчас» - это одно мгновение. И это мгновение сразу становится прошедшим. Границу между тем, что совершается сейчас, и тем, что уходит в прошлое, невозможно зафиксировать. Однако в духовных стихах эта граница видна. Она выявляется с помощью характеристик прошлого и настоящего. Переход от одного времени к другому происходит тогда, когда добродетель предков сменяется грехом современников.

Несмотря на то, что вечность не имеет временных характеристик, она приобретает в духовных стихах явные черты будущего. Во-первых, переход в вечность следует за настоящим, пусть даже это настоящее мыслится, как конец времен. Во-вторых, вечность представляется идеалом бытия, что связано со свойственной человеку верой в лучшее:
Подай нам благий конец,

Получить златой венец,

Господи, помилуй!

В безконечных временах

Нам радость в небесах.

Господи, помилуй! (1, 43-44)
В отличие от мирских представлений о неизвестности будущего, в старообрядческом понимании переход человеческой души в вечность детерминирован настоящим. В зависимости от того, какую жизнь вел человек на земле, такая участь ожидает его душу:

Обусловленность пребывания в вечности временем жизни на земле указывает на тесную связь этих понятий. При этом разница в значениях заключается в том, что время вбирает в себя смысловые оттенки движения, изменения, конечности, а вечность характеризуется постоянством, инертностью, бесконечностью. Течение времени обес­печивается непрерывной сменой множества отдельных мгновений, часов, дней. Значимость каждой из этих временных единиц подчеркивается в духовном стихе «Жил юный отшельник...». Идейной основой стиха становится мысль о том, что тысячу лет можно сравнить с одним днем. Юный отшельник прочел в священной книге, «что тысяща лет, как день, перед Богом пройдет и мелькнет». В сравнении с вечностью один миг оказывается столь же значимым, как триста лет или целое тысячелетие. Истина древней книги открылась отшельнику только после того, как из юноши он превратился в старца и «пред ним триста лет миновали, как час». В погоне за птичкой, которая оказалась недостижимым идеалом, он не заметил, как прошла жизнь. Так духовный стих, прибегая к гиперболе, объясняет, что если человеку триста лет могут показаться часом, то перед Богом тысячелетия проходят, как мгновения. Однако от этого один миг не теряет своей значимости. Он становится символом человеческой жизни и вступает в оппозицию с вечностью, которая, с одной стороны, складывается из бесконечного множества таких мгновений, а с другой стороны, характеризуется вневременностью.
Источники

1. 
   Архив кафедры древней литературы и фольклора КГУ. Духовные стихи старообрядцев г. Кургана. Сборник 1.
   
2. 
   Архив кафедры древней литературы и фольклора КГУ. Духовные стихи старообрядцев г. Кургана. Сборник 3.
   
3. 
   Вопросы мироздания в верованиях старообрядцев Южного Зауралья / История Курганской области (церковь Южного Зауралья в досоветский период). Т. 4. Гл. 3. С. 368-388.
   
4. 
   Ожегов С.И. Словарь русского языка. – М.: Русский язык, 1998.
   
5. 
   Федорова В.П. Свадьба в системе календарных и семейных обычаев старообрядцев Южного Зауралья. – Курган: Издательство Курганского госуниверситета, 1997.
   

Е.Г. Позднякова

(г. Курган)
Фольклоризм песен писателей-сентименталистов
К концу ХVШ столетия интерес к народному творчеству становится все более осознанным. Первые теоретические исследования в области фольклора уже издаются в ХVШ веке. Фольклор широко проникает не только в быт дворян, но и в искусство, и, в первую очередь, в литературу, что в значительной мере способствовало ее демократизации. Русские поэты и писатели все чаще и чаще обращаются к фольклору.

Но не только фольклор влиял на литературу. Наблюдалось взаимопроникновение литературы и фольклора. Так, воздействие книжной поэзии ХУШ века на народные песни было естественным следствием их параллельного развития в исторических условиях России того времени.

Именно песня стала «объединяющим» фольклор и литературу жанром: литературная песня заимствует у народной тематику, сюжеты, мотивы, легкость стиха, напевность и прочее. В свою очередь народная песня также обогащается за счет поэзии ХУШ века.

Песня – лирическое стихотворение, написанное на уже существующую музыку или предназначенное для исполнения в музыкальном сопровождении – была одним из наиболее популярных жанров русской литературы ХVШ века начиная с Петровской эпохи. Создателем литературной песни в ХVШ веке считается В.К.Тредиаковский. Однако лишь А.П.Сумароков в «Эпистоле о стихотворстве» узаконил позицию песни в жанровой системе русской лирики. По его мнению, жанр песни предназначен для выражения непосредственного частного чувства: «Слог песен должен быть приятен, прост и ясен, витийств не надобно; он сам собой прекрасен…» (2, 56).

К концу ХVШ века литературная песня стала особенно популярным жанром в поэзии. Сентименталисты пробовали использовать фольклор в разных литературных жанрах, отдавая предпочтение этому жанру. Писателей привлекало многообразие песен, а главное – способность средствами песенных жанров полнее раскрыть внутренний мир героев, передать их чувства.

Уже в песнях Ю.А. Нелединского-Мелецкого заметно стремление использовать мотивы и формы народной песни. Среди песен Нелединского особенно фольклорными можно назвать те, в которых автор изображает чувства и переживания лирической героини. Примером такой песни может служить песня «Выйду я на реченьку». Она овеяна фольклорными мотивами грусти, тоски. Поэт, видимо, использует только первые слова народной песни, а далее пишет уже совершенно самостоятельно:
Выду я на реченьку, Нет, унесть с собой не можешь

Погляжу на быструю - Лютой горести моей;

Унеси ты мое горе, Разве грусть мою умножишь,

Быстра реченька, с собой! Разве пищу дашь ты ей. (6, 364)
Постепенно стиль Ю.А.Нелединского все больше отдаляется от народной речи и становится ближе к слогу сентиментального романса («томный дух», «мучительная страсть», «ад души» и т.д.). Наиболее удачным получился самый первый куплет, где очень органично слились строки народной песни со строками, сочиненными поэтом. Обращение к «быстрой реченьке» - прием, вполне соответствующий духу народной поэзии, и потому прямое заимствование первых строчек из фольклорного источника вполне оправдано. Впрочем, не исключена и другая возможность: песня, сочиненная Нелединским, могла получить фольклорную обработку.

В песне «Ох! тошно мне» Ю.А. Нелединский очень точно следует народной песне, повторяя полностью некоторые куплеты. Правда, текст поэта значительно короче – шесть строф вместо четырнадцати. Песня Ю.А. Нелединского снова быстро вошла в репертуар исполнителей и романсов и народных песен, причем была известна в разных вариантах:
Ох! тошно мне

На чужой стороне;

Все постыло,

Все уныло:

Друга милого нет. (6, 364).
Песни И.Дмитриева опираются и на народную, и на литературную традицию. В них прослеживается прямая связь сентиментальных мотивов с народными.

Самой народной из песен И.И.Дмитриева считается песня «Стонет сизый голубочек…». В ней автор сохраняет фольклорный мотив разлуки, тоски:
Стонет сизый голубочек, Он уж боле не воркует

Стонет он и день и ночь, И пшенички не клюет,

Миленький его дружочек Все тоскует, все тоскует

Отлетел надолго прочь. И тихонько слезы льет. (6, 365).
Развитие мотива грусти и самый образ голубка у И.И.Дмитриева имеют тесную связь с фольклорным источником. И в народной песне, и в песне И.Дмитриева передана грусть неподдельная, глубокая – чувство, вызванное разлукой с любимой, а затем – гибелью голубка. Автор умело, в духе лучших завоеваний сентиментализма, создает настроение, отбирая эмоциональные средства, среди которых главные – лексические: «плачет», «сохнет», «слезы льет», «тоскует», «страдает» (активно используются глаголы, создающие движение картин уныния и грусти). По стилю песня И.И.Дмитриева выдержана в сентиментальном тоне. Впервые в сентиментальной поэзии любовные переживания были изложены от лица «сизого голубочка», образ которого был закреплен в литературе сентиментализма И.Дмитриевым. В песне встречается довольно много слов с уменьшительно-ласкательными суффиксами (фольклорная традиция): «нежная ветка», «пшеничка», «носик», «дружочек», «солнышко», «дороженька» и проч. А фольклорный «голубчик» превращается у И.Дмитриева в «голубочка», и изменение суффикса придает определенную стилистическую окраску. Глубину чувств «голубка» определяли не его излияния (сентиментальная традиция), а действия и поступки, что очень близко поэтике народных песен.

В другой песне И.И. Дмитриева сохраняется и мотив грусти, и народная лексика, и народные обычаи, и прием психологического параллелизма. Недаром исследователи отмечали, что песня «Ах! когда б я прежде знала…» является точным подражанием старинной простонародной песне:

Особенно, по замечаниям исследователей, интересна песня И.И. Дми­триева «Пой, скачи, кружись, Параша» (1795). Здесь сделана одна из первых попыток передать особенности народного танца – тема, волновавшая Г.Р. Державина, а затем и писателей ХIХ в., вплоть до Н.В. Гоголя, который считал, что «разнообразие танцев» обусловлено «характером народа, его жизни и образа занятий» (6, 367). И.И. Дмитриев стремился уловить отдельные характерные черты танца и даже специально обращал на них внимание читателя, указывая в примечании, что использует «известный припев одной из цыганских песен» («Ай, ай, ай, жги!»):
Пой, скачи, кружись, Параша!

Руки в боки подпирай!

Мчись в веселии, жизнь наша!

Ай, ай, ай, жги! припевай. (6, 368).
Вся эта строфа в свою очередь служит припевом в песне И.И.Дмитриева, повторяясь после каждого куплета. Здесь, так же как и в предыдущей песне, припев значительно проще, чем остальные строфы. Например, следующий куплет звучит более манерно, в нем сильнее чувствуется условность сентиментального стиля:
Мил, любезен василечек –

Рви, доколе он цветет,

Солнце зайдет, и цветочек…

Ах! Увянет, опадет! (6, 368).
Таким образом, очевидно, что, работая над сочинением песни, И.И.Дмитриев особое внимание уделял припеву, шире используя здесь опыт народной поэзии и народной речи.

Многие другие литературные песни, сочиненные сентименталиста­ми, распространялись в народной среде, подвергались некоторой пере­делке. Например, стихотворение В.В.Капниста «Богатство убогого», ставшее песней, встречается в одном из рукописных сборников 1800-х годов в измененном виде:
Текст В.В.Капниста: Текст из сборника:
Хоть хижина убога, Мне хижина убога

С тобой она мне храм; С тобою будет храм,

Я в ней прошу от бога А в ней прошу от бога

Спокойства только нам. Здоровья только нам.

Но века чтоб прибавить Не жизни алчу вечной,

О том я не молюсь: Бессмертьем я не льщусь,

Тебя, мой друг, оставить Тебя, мой друг сердечной,

И пережить боюсь. Я пережить боюсь. (6, 370).
Включена в этот же сборник и песня Н.М.Карамзина. Она тоже отличается от печатного текста, представляя собой вариант, написанный от женского лица:
Текст Н.М.Карамзина: Текст из сборника:
Доволен я судьбою Довольна я судьбою,

И милою богат. Не надобно отрад,

О Лиза! кто с тобою Мой милый, кто с тобою

И в бедности не рад? И бедности не рад? (6, 371).
Самый факт переработки, осуществленный каким-то безвестным автором или авторами, позволяет говорить не только о популярности, но и об активном восприятии литературных песен в широкой читательской среде.

Песни Н.М.Карамзина, как и у В.В.Капниста, мало связаны с фольклором. Однако они легко запоминались на слух, заучивались наизусть и пелись. Н.М.Карамзину удалось передать в песнях сложность и многогранность человеческой души, поэтому они и пелись в народе, стали популярными. Иногда песни, входившие в текст повестей Н.М. Карамзина, приобретали полную самостоятельность и распространялись независимо от остального текста («Законы осуждают», «Жил-был в свете добрый царь»).

Песни поэтов-сентименталистов, таким образом, сочетают в себе как фольклорную, так и литературную традицию, оставаясь при этом удачной стилизацией под фольклор. Их песни были популярны не только в дворянской, но и народной среде. Произведения поэтов бытовали в народе, т.е. «прижились», стали «своими». Они были важны и нужны еще и тем, что явились образцом обращения к народно-национальным основам поэтического творчества для последующих поэтов, так как указывали на ценность жанра «русской песни».