Материалы второй межрегиональной научно-практической конференции
Скачать 2.55 Mb.
|
Примечания 1. См. об этом: Елистратова А. Эпистолярная проза романтиков // Европейский романтизм. М., 1973. С.314, 331, 338. 2. К моменту появления «Последнего Колонны» уже существовали богатая европейская, а также русская традиции эпистолярного романа (см. об этом: Черняева Т.Г. Традиции эпистолярного романа в русской повести XIX века // Проблемы литературных жанров. Томск, 1990. – С. 83-84; Синельникова Г.П. Жанр письма в русской литературе и журналистике XVIII века // Там же. – С.29-30; Лазарчук Р.М. От бытового письма к литературному // Там же. – С. 25-26; Малахова А.М. Поэтика эпистолярного жанра // В творческой лаборатории Чехова. М., 1974. – С. 313-316; Лукина М.М. Эпистолярная публицистика: современное состояние и теория жанра // Вестник Моск. ун-та. Сер.10. Журналистика. 1986. №4. С.9-15; Киреев Р. Реквием по жанру: Об эпистолярном жанре // Литературная учеба. 1985. № 6. – С.156-162; Елина Е.Г. К теории эпистолярия // Поэтика и стилистика. Саратов, 1980. – С. 26-34. и др.), на которые В.К. Кюхельбекер, несомненно, мог опираться. 3. Фридлендер Г.М. Реализм Достоевского. – М.; Л., 1964. – С.62. 4. Там же. 5. Первая выписка из полицейской газеты является хроникой, информирующей о пожаре в доме г-жи Пронской и смерти «ее сына ‹…› и молодой ее невестки ‹…›, которые в этот самый день только что сочетались браком», и о «собственном признании» Колонны «в том, что он был злоумышленным виновником этого страшного преступления». Вторая – некролог, сообщающий о смерти самой г-жи Пронск. М.Л. Скобелева (г. Екатеринбург) От «маски» к «роли»: диалектика позиции лирического субъекта в ранних эпиграммах М.Ю. Лермонтова Эпиграмма принадлежит к числу тех комических жанров в лирике, в которых ведущим принципом созидания образа миропереживания является игра. (1) Специфика эпиграммы определяется стратегией носителя переживания, «завлекающего» адресата (образ адресата) в ловушку словесной игры и внезапно выставляющего на всеобщее обозрение и осмеяние его недостатки или пороки. В игровом мире эпиграммы, где все не то, чем кажется на первый взгляд, уместно использование лирическим субъектом такой формы миметической игры (М. Эпштейн), как облечение в маску. Воспроизведение «чужой» поведенческой и речевой стратегии создает эффект «совмещения и расслоения индивидуальностей, как бы вибрирующих своими контурами». Неожиданный же отказ от маски есть тот семантический поворот, «слом», благодаря которому раскрывается истинное отношение лирического субъекта к «захватываемому врасплох» адресату. «Маскировка» становится, таким образом, приемом комического развенчания «оппонента». Миметические игровые стратегии востребованы в ранних эпиграммах Лермонтова, отличающихся подчеркнутой субъективностью миропереживания, выдвижением на первый план индивидуального духовного опыта. Предельно малая дистанция между лирическим субъектом и адресатом (отношения типа «Я→Ты», а не «Я→Он»), своего рода «энергетика» непосредственного столкновения с «противником» делают комическое «копирование», точнее, игровое использование чужих поведенческих стратегий удобным способом ослабления внимания адресата и его внезапного разоблачения. Так, соль эпиграммы «Глупой красавице» (1830) - в резком контрасте «основной» ее части, созданной во вкусе «легкой поэзии», и грубоватого пуанта. Название миниатюры задает насмешливо-сатирический тон произведения. Однако блеск и изысканная образность двух строф завораживают, околдовывают адресата (и читателя), и настороженность быстро тает. Неторопливая («однажды…») речь носителя переживания, выдержанная в возвышенно-книжном стиле, настраивает на галантную светскую беседу, учтивый салонный разговор: Амур спросил меня однажды, Хочу ль испить его вина, - Я не имел в то время жажды, Но выпил кубок весь до дна. Теперь желал бы я напрасно Смочить горящие уста… (I, 170). «Завлечению» адресата служит и композиция эпиграммы, в основе которой лежит принцип парадокса-антитезы. Неожиданными, парадоксальными поворотами мысли («не имел жажды» - «выпил… до дна», «желал бы» –- «напрасно»), не содержащими и намека на последующий «удар» и даже в некоторой степени лестными для адресата («Амур спросил меня однажды…»), лирический субъект усыпляет «бдительность» той, против кого направлен сардонический выпад. И только в последний момент (в пуанте эпиграммы) он сбрасывает маску любезного джентльмена и раскрывает свой замысел, концентрируя весь яд презрительной насмешки на последнем слове, выделенном синтаксически и интонационно: «Затем что чаша влаги страстной, / Как голова твоя, – пуста» (I, 170). Комический эффект эпиграммы, таким образом, основан на двух смысловых поворотах (в начале и в конце стихотворения), которые обнажают усиливающий сатирическое звучание стихотворения контраст игровой «позы» лирического субъекта и его позиции по отношению к осмеиваемому лицу. Миметические игровые стратегии особенно актуальны в цикле «<Новогодних мадригалов и эпиграмм>» (1831), написанном по случаю маскарада в Благородном собрании и составившем важную часть готовившегося к празднику розыгрыша. Атмосфера вольности, игровой свободы, сопутствующая маскараду, выводит за границы светских правил и условностей и дает право раскрыть истинное лицо каждого. Наиболее приемлемым способом комического развенчания становится имитация «линии поведения» адресата, ее ироническое «остранение» и пародирование. Пожалуй, в полной мере семантические возможности миметической игры использованы в стихотворении «Мартыновой», входящем в названый цикл. Восьмистишие выдержано в дидактическом тоне и напоминает некий философско-нравоучительный пассаж. Это выражается и в использовании глагола в повелительном наклонении (резкое «не спорьте»). Той же цели служит и витиеватый синтаксис (все стихотворение – одна сложная синтаксическая конструкция), призванный оформлять целую цепочку мыслей в их взаимосвязи и создающий «раздумчивую», медитативную интонацию. В свою очередь, и охватная рифмовка как бы тормозит стих, «оттягивая» следующее ожидаемое созвучие: Когда поспорить вам придется, Не спорьте никогда о том, Что невозможно быть с умом Тому, кто в этом признается; Кто с вами раз поговорил, Тот с вами вечно спорить будет, Что ум ваш вечно не забудет И что другое все забыл! (I, 258). Может быть, нравоучительный тон субъекта переживания иронически воспроизводит характер речи любящей «поспорить» «Мартыновой»? Любезно преподносимый комплимент, облеченный в замысловатую форму, содержит иронию по отношению к адресату. Именно она, «Мартынова», чей «ум» «вечно не забудет» любой, кто хоть «раз» «поговорил» с ней, волей-неволей признает себя умной и, следовательно, подпадает под сформулированный ей же самой закон: «Невозможно быть с умом / Тому, кто в этом признается». Не лучше ли, следуя совету лирического субъекта, впредь «не спорить» по этому поводу? Очевидно, что образ юноши, расточающего комплименты, не подлинный облик лирического «Я». Однако, думается, в данном случае образ восторженного поклонника скорее «роль» лирического субъекта, нежели «маска». Как известно, маска «всегда находится в семантическом контрасте с лирическим героем, тот всегда – антипод маски». Напротив, когда носитель переживания «входит в роль, то он стремится слиться с тем, кого изображает, освоить его органику и существовать по логике его характера». Если, облекаясь в маску, лирический субъект может в любой момент от нее избавиться, обнаружив таким образом свой истинный взгляд на вещи, то роль словно бы становится его «вторым "Я"» и сохраняет значимость даже в тот момент, когда субъект сознания говорит «от своего имени». Отсюда сложность позиции лирического субъекта по отношению к адресату, определяемая множественностью «точек зрения» на него, не взаимоисключающих, а дополняющих друг друга. Учтивый молодой человек, рассыпающейся в похвалах по адресу «Мартыновой», - это именно роль, а не маска лирического субъекта, образ, не совершенно чуждый его сознанию, но отчасти близкий ему. Ироничное и несколько обидное наставление лирического «Я» - это все же комплимент той, к кому обращен мадригал-эпиграмма. Осмеивая мудрствующую красавицу, он не может не сохранять расположение к последней. Более того, преклоняясь перед «умом» адресата, носитель сознания, кажется, даже не в силах найти слов, чтобы передать свой восторг и восхищение (тавтология: «…Тот с вами вечно спорить будет, / Что ум ваш вечно не забудет / И что другое все забыл!»). Следовательно, «разыгрывание роли» лирическим субъектом, в отличие от использования «маски», вводит нас в область двойных прочтений, намеков и недоговоренностей, усложняя тяготеющий к однотональности эпиграмматический образ миропереживания. Итак, миметические стратегии не принадлежат к числу наиболее востребованных в эпиграмматистике Лермонтова и актуальны только в первый период творчества поэта. Вместе с тем именно смена используемых игровых приемов показывает направление жанровых поисков поэта. Если облечение в «маску» и внезапное «самообнаружение» представляет собой каноническую для жанра эпиграммы стратегию, то «ролевое поведение» субъекта сознания служит способом выражения сложного, неоднозначного отношения к адресату, не укладывающегося в тесные пределы эпиграмматического жанра. Диалектика стратегий лирического «Я» раскрывает, таким образом, стремление автора к расширению выразительных возможностей жанра, преодолению «консервации» формы, то есть обнаруживает одну из существенных тенденций ранней эпиграмматистики Лермонтова. Примечания 1. В своей работе мы опираемся на толкование понятия «игра», предложенное М. Эпштейном: «Слово "игра" применяется к таким процессам, где постоянно чередуются противоположные состояния, плюс меняется на минус, где постоянна только сама перемена» (Эпштейн М. Парадоксы новизны: О литературном развитии XIX – XX веков. М., 1988. С. 299). 2. Там же. С. 300. 3. См.: Ермоленко С.И. Эпиграмма в поэтическом наследии М.Ю. Лермонтова // Проблемы стиля и жанра в русской литературе XIX века. Екатеринбург, 1997. С. 24-25; Лермонтовская энциклопедия. М., 1999. С. 113. 4. См.: Лермонтовская энциклопедия. С. 113. 5. См.: Пахомов Н. Живописное наследство Лермонтова // Литературное наследство. Т.45-46. М.Ю. Лермонтов. II. – М., 1948. С. 127; М.Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников. – М., 1989. С. 39. 6. «Всякая игра есть прежде всего… свободная деятельность» (Хейзинга Й. Homo Ludens. Человек играющий. М., 2001. С. 20). Идея игры как пространства свободы, связанного с выходом из-под гнета ложных, противоестественных моральных догм разрабатывалась М.М. Бахтиным. (См.: Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. М., 1965). Маскарад, одна из форм игрового поведения, может трактоваться в этой связи как «образ светской конвенциональности, санкционированный этикетом выход из колеи правил (проявление неожиданной откровенности, неожиданное обнаружение скрытого, в том числе искреннего, подлинного)» (Лермонтовская энциклопедия. С. 306) См. об этом: Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре: Быт и традиции русского дворянства XVIII – начала XIX века. СПб., 1994. – С. 100-102. 7. См.: Лейдерман Н.Л. Русская литературная классика XX века: Монографические очерки. Екатеринбург, 1996. – С. 42. Е.В. Рычкова, (г. Курган) Мифологическая символика дороги в «Повести дивной» В. Трегубова Один из устойчивых образов, активно репрезентуемых в произведениях фольклора и литературы, – образ пути (дороги). Символическая семантика этого образа-архетипа имеет глубокие мифологические корни. В представлении древних, дорога – «ритуально и сакрально значимый локус, имеющий многозначную символику и функции. Дорога соотносится с жизненным путем, она – место, где определяется судьба, доля, удача человека, разновидность границы между своим и чужим пространством» (1). Семантические грани феномена дороги в русской традиционной культуре подробно проанализировала Т.Б. Щепанская. Исследовательница пришла к выводу, что дорога противопоставлена дому как «иной» мир, не связанный с такими понятиями, как оседлый быт, материнство, хозяйство и т.д. Синонимами дороги, определяющими ее статус в русской культуре, по мнению ученого, являются «чистое поле» (из фольклорных текстов), «воля» как выражение русской мечты и как внешнее пространство, находящееся за пределами освоенного, «своего» пространства. Дорога – «гиблая зона», символ смерти, болезни, бесплодия, пространственная модель небытия противопоставлена дому как символу жизни. С другой стороны, «дорога метафорически представляет жизнь человека, ее определенные кризисные моменты, его искания на грани «своего» и «чужого» миров, воплощает движение, указывает на его предел и символизирует возможность выбора» (2). Сложная семантика дороги в мифоритуальной традиции нашла отражение в фольклоре и литературе. Написанная в XIX веке «Повесть дивная» Владимира Трегубова сохраняет мифологическое звучание мотива дороги. «Повесть дивная» – автобиография зауральского казака-старообрядца, раскрытая на широком фоне старообрядческой борьбы. Обстоятельства, легшие в основу произведения, следующие. Шестеро казаков Оренбургского казачьего войска, вступив на путь открытого неподчинения действующим властям, выступили с протестом. Они заявили, что служить намерены одному Царю Небесному, а «земному не будут и знать не хотят». После столь дерзких речей Владимир Трегубов и его товарищи, гонимые властями, вынуждены отправиться в дорогу. Экзекуция, дорога на каторгу, побег, еще один этап, снова побег, а затем многочисленные столбовые дороги и тайные тропы, пройденные пешком в поисках смысла жизни, – таковы составляющие жизненного пути Владимира Трегубова, о которых и поведал автор. Вместе с ним и героями Повести читатель побывал в Оренбурге, Шадринске, Тобольске, Ирбите, Иркутске, Томске, на Алтае. Пространство Повести выстраивается оппозицией «своей» и «чужой» стороны. «Чужим» пространством для героев Повести является царство Антихриста, поправшего «истинную» веру, погрязшее в грехах и неправедности. Противоположный полюс в дуалистической пространственной картине мира в «Повести дивной» - долго отыскиваемая и обретенная в конце произведения «своя» сторона – Беловодье. Актуализация этих оппозиций достигается пространственными передвижениями героя. Отличительная особенность В. Трегубова – его медиативная функция. Он пересекает семиотически значимые границы пространства «Повести дивной». Его передвижения определяют качественные изменения в судьбе и нравственном облике. Дороги героя в Повести различны и многообразны. Это большие и малые дороги и, наконец, дороги собственные и те, в которые отправляются окружающие его люди. Разнонаправленная и состоящая из множества малых отрезков дорога в «Повести дивной» метафорически оформляется в огромный путь страдания старообрядцев и укрепления веры, а также путь поисков смысла жизни. Одним из наиболее значимых отрезков жизненного пути героя становится экзекуция. Дорога «сквозь строй», «огненный путь» страстотерпцев на языке мифопоэтической символики прочитываются как погружение героев в мир смерти. Двое казаков погибают при экзекуции. Символической смертью является дорога «сквозь строй» для выживших. Одна из деталей страшного наказания – телеги, приготовленные властями для прошедших «огненную улицу» казаков. Эти телеги – элемент дороги и символ ее, временное прибежище для находящихся в «пограничном» состоянии страстотерпцев. «И тако блаженнии лежаша в телегах и кровию обагрены, и мразом померзаеми» (3). Знаменательно, что в Древней Руси наказывали на санях. В «Молении Даниила Заточника» читаем: «Дай мудрому вина, и он премудрее явится; а безумного еще и кнутьем побьешь, развязав на санех, не отнимеши безумие его» (4). Следует полагать, что само помещение на сани символизировало именно приобщение к потустороннему миру, т.е. как бы временную смерть. Действительно, сани выступали как принадлежность похоронного обряда, само помещение на сани означало временную смерть, близость смерти. Обычай бить преступника на опрокинутых санях дошел до XIX века. «Анти-поведение исключительно характерно для ритуала наказаний, и оно имеет здесь именно символические функции постольку, поскольку наказания были направлены на публичное осмеяние и на принудительное или разоблачительное приобщение к «кромешному», перевернутому миру, который может осмысляться как потусторонний или же бесовской. В предельном случае наказание воспринимается как символическая смерть» (5). Думается, телеги в «Повести дивной» – вариант тех же саней, являющихся способом приобщения героя к антимиру. Помещение на них также символизировало близость избиенных к смерти. Одна из символико-семантических граней дороги в мифе – место, где происходят основные встречи. Встреча в славянских верованиях рассматривалась как проявление судьбы. Она – мифологическая персонификация внезапного обретения счастья, удачи. По народным поверьям, счастье можно обрести, только встретив его. «Быть бы худу, да подкрасила встреча», – гласит русская пословица. Разным неожиданным встречам поэтому люди придавали особый смысл, пытались угадать, что они предвещают. При этом существенным фактором считалось место встречи. Если встреча с демонологическими существами происходит главным образом в нечистых местах (пустошь, кладбище), то встреча, влияющая на дальнейшие события жизни человека, случается, как правило, в начале пути или на дороге (6). По пути на каторгу Владимир Трегубов и его брат Алексей были удостоены встречи с самим, как это им представляется, Иисусом Христом. «О явлении блаженным страдальцем на пути некоего странного и незнакомого человека и его утешительных глаголех» – так названа глава, повествующая об этом судьбоносном событии в жизни Героев. Бредущие этапом по Иркутскому тракту ссыльные казаки встречают неизвестного странника. Собеседник сообщил казакам, что знает все обстоятельства их дела и пообещал исполнение желаний. Те высказали главное – быть назначенными на каторгу на Александровский завод, откуда, по слухам, легче всего бежать. И мечта их реализовалась: на Александровский назначены и побег удался. Чудесным образом (вмешательством самого Христа, встреченного в пути) узники получают все желаемое. Дорога в мифологии имела еще и непосредственную соотнесенность с жизненным путем. Неслучайно в устной поэтической традиции судьба человека часто изображалась как дорога, движение по жизненному пути. Общая семантика пути и дороги в разных культурах основывается на индоевропейском значении слова *point – «преодоление», «переход», с сопутствующими коннотациями, такими, как опасность, труд, неопределенность (7). И путь, и дорога метафорически связаны с человеческой жизнью. Их коренное отличие – в характере движения. Дорога не имеет четко очерченных границ, путь подразумевает нормированность – «целостность и стабильность цели и нравственных принципов» (8), будучи связан с представлениями об идеале. Линия пути, как правило, не совсем прямая, однако путь, как бы он не был замысловат, полон падений и разочарований, изначально имеет под собой некий онтологический контур, подводящий итог жизни и поэтому до времени неизвестный. В основе биографического времени в «Повести дивной» лежит сквозной образ дороги, воплощающий жизненный путь повествователя Владимира Трегубова, ищущего и проходящего ряд испытаний. Образ дороги играет огромную роль и в композиции сюжета, и в характеристике главного героя. Этот структурный элемент позволяет охарактеризовать Владимира Трегубова как героя «пути» (термин Ю.М. Лотана) – ищущего, познающего, этот мир и поднимающегося при этом по морально-этической шкале ценностей. Дорога раздвигает взгляд В. Трегубова, его мировидение, раздвигая при этом его нравственный потенциал. «Дорога нечувственно переходит в метафору дороги, жизненный путь, путь души то приближающий к богу, то удаляющий от него». В данном случае дорога приближает героя к Богу. Показательна в этом отношении встреча Трегубова с Христом в пути. Дорога в Повести для Владимира Трегубова – это спектр различных направлений. Часто он возвращается и проходит одними и теми же тропами по несколько раз. Так, дважды следует он по маршруту, направляющему его в Сибирь. Дорога в Повести – неопределенно направленная в пространстве и времени, иррациональный путь, противоположный однонаправленному, прямому. Но мифологическое сознание не рассматривало прямой путь как единственно верный, истинный. «Кто прямо едет, дома не ночует», «Дорогой пять, а прямо десять верст», «В объезд – так к обеду, а прямо – так дай Бог к ночи», - говорят пословицы. В русском фольклоре прямому пути противостоит иной, высший путь, противоречащий рассудку человеческому, подчиненный высшему иррациональному закону. «Куда кривая выведет» - означает «Как Бог положит». Непрямой путь свят. Он позволяет героям Повести достичь подлинной святости. Итак, дорога в «Повести дивной» сохраняет в себе основные символико-семантические значения, присущие данному образу в мифопоэтической традиции. |
Похожие:
 | Материалы межрегиональной филологической конференции Шадринские чтения: Материалы межрегиональной филологической научной конференции / Отв ред. С. Б. Борисов. – Шадринск: шгпи, 2004.... |  | Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Современные проблемы борьбы с преступностью. Материалы межрегиональной научно-практической конференции. Изд-во: Томский цнти, 2011... |
| О проведении лингвистической межрегиональной научно-практической конференции школьников | | Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Психолого-педагогическое сопровождение процессов развития ребенка: материалы межрегиональной научно-практической конференции/ под... |
| I всероссийской научно-практической конференции Менеджмент и маркетинг: современные тенденции развития теории и практики: Материалы I всероссийской научно-практической конференции,... | | Тельная среда как фактор повышения качества образования материалы... Рекомендовано к изданию организационным комитетом международной научно-практической конференции |
| Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... М. В. Козуб. Материалы межрегиональной научно-практической конференции «Актуальные проблемы организации занятий физической культуры... | | Иокультурные процессы в современном мире материалы II международной... Современная культура коммуникации. Социокультурные процессы в современном мире: материалы II международной научно-практической конференции... |
| Отчет о проведении 2-ой межрегиональной научно-практической конференции «Информационно-мультимедийные технологии в современной библиотеке: вектор развития. Электронные библиотеки в контексте библиотечных... | | Социальные аспекты работы с подростками и молодежью в библиотеках... Социальные аспекты работы с подростками и молодежью в библиотеках: сборник материалов Межрегиональной научно-практической конференции... |
| В современном информационном пространстве материалы I международной... Язык и межкультурная коммуникация в современном информационном пространстве: Материалы I международной научно-практической конференции... | | Научно-практическая конференция Материалы Российской (заочной) научно-практической конференции. – Чебоксары: «Издательство», 2012. – 110 с |
| Урок музыки урок творчества Выступление на межрегиональной научно-практической конференции «Художественно-образный подход в стратегии развития целостной личности»... | | Методические разработки и доклады Методические разработки и доклады... Уткина Г. А. «Инновационные технологии в управлении образовательным учреждением» (материалы межрегиональной научно- практической... |
| Администрация орловской области орловский государственный технический университет Р 89 Русская речь в современном вузе: Материалы Второй международной научно-практической интернет-конференции /Отв ред д п н., проф.... | | О проведении научно-практической конференции В соответствии с планом методической работы лицея, положением о научно-практической конференции, с целью развития творческих способностей... |
